Текст книги "Целительная сила любви"

Автор книги: Екатерина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– Ей-богу, барышня! – Авдотья вскочила. – Скоро буду! Сейчас, сейчас…

Ольга успокоилась и прикрыла глаза… Если все равно умирать, то уже не важно, что про нее будет думать Дотя…

Александр же не находил себе места. Уже три дня он почти не спал, еду принимал только после ругани самой Акулины, почти ни с кем не разговаривал и только иногда бродил вокруг Ольгиных владений. Ее убогая пристройка стала ему дороже любых дворцов. Здесь все пахло Ольгой, все дышало ею. В своих комнатах он не находил покоя, красивые девки раздражали, а когда он видел, что какая-то из них прикасается к его постели или развешивает вещи в шкафу, то просто свирепел.

Если бы приличия позволяли, он бы переехал в покои Ольги тотчас же. Но, учитывая ее состояние, это было бы крайне нелепо. Несмотря на то что в самочувствии Ольги не наступило еще заметных улучшений, Алекс уже видел ее здоровой и с упоением представлял, как будет с ней объясняться. Сидя у ее постели и всерьез опасаясь за ее жизнь, Александр понял, что не должен потерять эту женщину. Кем бы она ни являлась и каким бы скандальным ни было ее прошлое, отныне это станет лишь прошлым, и он не даст ей вспоминать об этом… Кем бы ни был ночной визитер и его соперник – к черту соперника! Алекс сделает все, чтобы Ольга забыла обо всех своих увлечениях и отдала ему чувство, переполнявшее его самого, а именно иссушающую, горячую страсть, которую она тоже, вне сомнения, умеет испытывать и которую скрывает от Метелина лишь по причине его грубой и неуклюжей настойчивости… Больше он не будет грубым, подозрительным и злым. В конце концов, они взрослые люди и вполне могут здраво рассуждать о природе своих чувств.

Еще раз внушив себе все это, Алекс вошел к Ольге. Она лежала на спине, тяжело дыша, а на лбу и губах ее опять выступила испарина. Привычным движением Александр откинул одеяло и снова взялся за флакон. От воздействия бальзама ровная белая кожа Ольги кое-где покраснела, что говорило о том, что лечение не проходит даром. Комната наполнилась жгучим и едким ароматом лекарства, а Ольга лишь плотнее закрыла глаза. Казалось, что она не спала вовсе, а притворялась.

Александр еще раз провел влажной тканью по шее и плечам больной, затем опустил руку все ниже, чтобы проверить Ольгино состояние. Сегодня она лишь раз принимала лекарство, и, по наблюдениям Метелина, за несколько дней лечения жар существенно спал.

Проводя рукой по мягкой, подрагивающей Олиной груди, Алекс внезапно остановился, словно пораженный громом. Рука его задрожала, и он неосознанно опустил ее, уставившись на открывшееся ему зрелище с совершенно непрофессиональным выражением на лице. Он видел грудь, красивую, безупречную женскую, довольно пышную грудь. Но только теперь в одну секунду, она стала самым неоспоримым доказательством невиновности Ольги во всех смертных грехах, в которых он сам же и обвинил ее. На ровной, безупречной коже Ольги не было ничего хотя бы отдаленно напоминающего родимое пятно в форме полумесяца, которое дядя столь упоенно описывал в своих воспоминаниях!

Александр напрягся, пытаясь вспомнить хоть что-то из прочитанного, и угодливая память быстро подкинула ему самые пикантные отрывки. Описание густых жестких волос пшеничного цвета не только на голове, но и на других частях тела, широкие бедра и другие, еще более щекотливые моменты явно не указывали на Ольгу. Метелин недоумевал.

Еще раз осмотрев внимательно девушку, Александр захотел припасть к ее ногам, целовать их и молить ее о прощении. Эти черные волосы и глаза, эта гладкая, лишенная даже самых мелких родинок кожа. Разве Ольга могла быть той румяной, пышнотелой девкой, которую обхаживал в своем кабинете престарелый барин? Да куда же раньше смотрел его затуманенный ревностью взгляд?! Александру стало стыдно перед бедной больной Ольгой за свое животное поведение при их последней встрече. Ведь она не поняла его намека, а только обиделась, а в поцелуе увидела не страсть, а лишь насмешку и издевательство. Алекс смущенно накрыл Ольгу одеялом и даже захотел выйти. Как раз в этот момент вошла Авдотья и предложила сменить его. Приказав девушке при малейших изменениях посылать за ним, Метелин вышел на улицу и даже решил поужинать, чтобы не гневить попусту заботливую Акулину. За его спиной суеверная Авдотья задвинула засов. Алекс усмехнулся и направился в поместье.

Он был настолько окрылен своим открытием, что не заметил, как начал напевать модную песенку. Возле парадного крыльца стояла карета. Из нее выгружали небольшие легкие сундуки. Какая-то дама, придерживая длинный подол весьма легкомысленного платья, опиралась на руку Расточного. Управляющий устало улыбнулся, завидев Метелина.

– Вот портниха из Москвы пожаловала, – хмыкнул он. – Не знала, что Ольга Григорьевна заболела. Пока вы в отъезде были, Оленька платья заказывала, думала к Троице траур снять. А теперь… – Расточный махнул рукой.

Алекс понял, что тот имел в виду. Все боялись, что, не ровен час, придется готовить Ольге одежду иного рода, и считали дурной приметой, что в столь неподходящее время модистка явилась со своим заказом.

Александр примерно знал стоимость ее услуг, поэтому по достоинству оценил то, что дама решила приехать лично. Перехватывая инициативу у Расточного, он спешно пригласил мадам отужинать, а также любезно согласился оплатить все ее заказы, сделанные Ольгой. Более того, он, не раздумывая, согласился купить еще несколько готовых платьев, которые искусница привезла барышне на показ. В данный момент он купил бы для Оли хоть дворец, да все что угодно, не задумываясь, залез бы в долги, лишь бы загладить в себе гаденький осадок за грязные домыслы и приобрести надежду на чудесное Ольгино исцеление.

Дама осталась довольна, правда, несколько расстроилась из-за того, что ее не пустили к заболевшей клиентке. Уверив Метелина, что она всегда рада помочь и приедет по первому же зову, дама предложила купить у нее несколько шляпок и, получив согласие, уехала в прекрасном расположении духа.

Александр лично отнес все платья в комнату Ольги. Он попытался рассмотреть их, но запутался во множестве ленточек всего этого дамского великолепия и в отчаянии поклялся не совать туда нос, пока Ольга не исцелится.

* * *

Здоровье Ольги стремительно шло на поправку, чему искренне радовались все, от мала до велика. К Александру начали наведываться соседи с подарками и сладостями для Ольги Ивановны, с уверениями, что они давно подозревали, что у Истопина была дочь, и очень рады, что все так мило разрешилось. Дородная помещица Хряпина приезжала к Метелину не только с новостями, но и с двумя дочками-невестами, в малиновых кружевах, и Александру стоило больших трудов вежливо отказаться от ее приглашения «отужинать в их скромном доме».

Другая молодая помещица, славившаяся продажей самых дорогих в округе овец, являла собой куда более приятное зрелище и носила откровенные наряды самых наимоднейших цветов. Она заезжала с визитом к Ольге, но почему-то в покои ее не пошла, а вместо этого долго играла в шахматы с Тюриным и всячески отвлекала Метелина от работы. Она тоже приглашала на обед, но, к собственному удивлению, Александр сказал, что приедет после выздоровления Ольги вместе с ней. Правда, к вечеру он и вовсе решил, что красавица вдова довольно вульгарно себя держит, плохо пахнет, а ее канареечное платье раздражает глаза.

Говорили, что Ольга стала вставать. Почему-то Александр, чем лучше ей становилась, тем реже заходил. Ее ясный взгляд и речь, свободная от горячки и бреда, смущали его, и он не знал, куда смотреть. Говорить о своих чувствах он боялся, потому что девушка еще не окрепла, да и не знал совершенно, с чего ему начинать. Приличия требовали хотя бы извиниться, но Ольга после всего пережитого не вспоминала про тот злосчастный поцелуй. Поэтому Александр принял решение ждать и тешил себя надеждой, что все само уладится.

Дуня, соперничая с Авдотьей во всем, всячески развлекала хозяйку, словно решила загладить вину за свое невнимание к ней во время болезни. Она приводила к Ольге деревенских ребятишек с букетами полевых цветов, выставляла в сад плетеное кресло для барышни, звала Феклушку, чтобы та тешила ее сказками.

Авдотья стала все чаще пропадать в деревне, вернувшись к пению в церковном хоре. Она не любила бывать в поместье и общалась лишь с Ольгой, а теперь, когда болезнь отступила, девушка спряталась от суеты, которую вокруг выздоравливающей развели слуги и знакомые. Дотя иногда приходила убираться в тот дом между поместьем и деревней, где Ольга лечила всякую живность. Сейчас он пустовал.

В один из погожих летних дней Ольга попросила истопить баню, и все стали веселиться, потому что хозяйка окончательно выздоровела. Ольга поправилась как раз к Троице, когда все жители Анниной слободы убирали дома, топили бани, пекли пироги и усиленно молились.

С самого утра, как только стали носить воду и дрова для парной, Ольга была на ногах. Дуня приготовила ей теплые простыни, мягкие отвары для волос и тела. Принесла мед и жир.

Раньше, еще при жизни старого барина, Дуня любила наблюдать, как барышня моет свое тело. Очень многие рецепты ей тогда удалось перенять. Писать она не умела, поэтому, чтобы сохранить их в своей памяти, часто повторяла их и никогда не упускала случая помочь Ольге мыться. После смерти Истопина Ольга Григорьевна из-за занятости обходила свое тело вниманием самым несвойственным ей образом. Баню топили не чаще раза в неделю, да и тогда она лишь мылась горячей водой, не производя больше с собой ничего интересного. От этого траура, в котором Ольга пребывала после кончины Истопина, Дуне было весьма скучно.

Теперь же она все приготовила, как раньше, расставив все баночки по своим местам. Сюда мед, сюда сливочное масло, молоко, сметану, клубнику и травы. Все это с расчетом на то, чтобы хватило обмазать барышню раз пять, а на шестой – чтоб досталось и ей.

Ольга вошла в растопленную баню. Она не очень любила сильный жар, но сейчас он был ей полезен.

– Эх, поддай, Дуня! – крикнула она и легла повыше, к более крепкому жару.

Дуня плеснула на каменку немного воды и бросила две щепоти мяты, после чего баня наполнилась ароматом и клубящимся паром так, что ничего не стало видно. Дуняша с усилием натерла Ольгу сначала медом, потом смесью сухих трав, которые липли к коже и шелушили ее как жесткий веник, затем втерла в тело немного масла с медом и ягодами и принялась за пятки. Жар бани оказался настолько нестерпим, что Ольга не смогла бы и пошевелиться, поэтому расторопность Дуни была особенно приятна. После всех манипуляций, подчиненных женской красоте, следовало попариться.

От жара и духоты Ольга почувствовала себя неважно, но продолжала подставлять бока под веник и глубоко дышала, специально не опускаясь ниже, где сквозь щели между досками пола сочилась спасительная прохлада. Ей хотелось, чтобы жар русской бани выбил из нее остатки болезни, поэтому она лишь молча терпела и старалась думать о чем-нибудь отвлеченном. Например, о Метелине…

От воспоминания о нем сердце Ольги мучительно замерло, и сладкая боль пробежала от груди к животу. Что он творил с ней, пока она была больна? Конечно, Ольга и раньше болела и ее осматривал сельский лекарь, но никогда еще она по этому поводу не переживала так сильно. А здесь, каждый день, в ее покоях… Такой стыд! Он же раздевал и одевал ее, гладил… то есть не гладил, а растирал, наверное, но почему-то было похоже, что и гладил. Ой, ну и грех! На дворе светлый праздник, а тут такие мысли, просто ужас!

Ольга еще раз порадовалась пару горячей бани и тому, что еще долго после него стыдливый румянец можно будет списать на оздоровительные процедуры. И все-таки какие нежные у него руки! И как он заботился о ней! Ей казалось, что он совсем не так ухаживал за остальными своими больными. Ведь Метелин почти не уходил никуда, наверное, забросил все аптекарские дела! На этой теме Ольга вдруг поняла, что аптекарский огород ее почти уже больше не волнует, что он в надежных руках и что можно просто расслабленно плыть по течению. Все будет хорошо, подумала Ольга, и ей даже начало казаться, что она засыпает.

В этот момент размеренные движения веника прекратились, Дуня тяжело оперлась на лавку, охнула и осела вниз. Ольга тут же очнулась и бросилась к ней.

– Дуня! Дуня! – потрясла ее она и хлопнула по щеке.

Дуня никогда не имела проблем со здоровьем, а Ольга сейчас плохо соображала из-за жара парной, поэтому решительно не представляла, что с ней и как можно помочь. Испугавшись, Ольга дернула дверь и бросилась в предбанник, наскоро прикрываясь простынями. Выскочив на улицу, она принялась звать кого-нибудь на помощь. Бежать в таком виде в поместье было стыдно, а одеваться на разгоряченное мокрое тело слишком долго, поэтому Ольга надеялась докричаться до Акулины или до кого-то из ее помощников.

Со стороны огородов прибежала малышка Анечка и с удивлением воззрилась на барышню в кружевных простынях.

– Аня, беги скорее к Акулине, зови людей! Александра Николаевича зови, он же лекарь! Дуне нашей плохо в бане стало!

Ольга вернулась назад и, окатила Дуню холодной водой. Раз, другой… Девка стала понемногу приходить в себя.

Когда за спиной Ольги показались люди, Дуня уже очнулась и даже попыталась встать. Первым, кто подхватил ее, оказался Метелин. Стараясь не смотреть на Ольгу, он с усилием поволок Дуню прочь из бани и положил на траву в тени деревьев. Девушка с трудом дышала, ничуть не смущаясь своей лишь чуть прикрытой наготы, рядом охала кухарка Акулина, а Метелин с каким-то совершенно непонятным удивлением взирал на обнаженную увесистую Дунину грудь.

А посмотреть, надо сказать, было на что… Огромные, с белесыми, почти не видными ореолами и широкими, совсем не выпуклыми сосцами, груди просто приковывали к себе взгляд. На правой из них выделялось необычно яркое для столь бледной кожи родимое пятно в форме полумесяца.

Вероятно, обладательница ими гордилась, потому что, заметив ошалелый взгляд молодого барина, не поспешила прикрыться, а кокетливо выдержала паузу и тянула простыню нарочито медленно, а потом неуклюже изобразила смущение.

Ольга ахнула и, снова покраснев, бросилась в предбанник, осознав, что на ней самой надето не больше: всего-то одна простыня с тонким ручным шитьем васильками, и все!

Ольга решила не выходить из бани, пока не уйдет Метелин, и накинула на дверь увесистый, кованый крючок. Баня при необходимости могла выдержать небольшой штурм. Поэтому Оля почувствовала себя спокойно и принялась неторопливо одеваться.

И чего это Дуня титьки свои напоказ принялась выставлять, злилась Ольга. И тут же оправдывала неразумную девку, что та не по бесстыдству своему, а по болезни, от волнения, да и вообще потому, что для нее Александр Николаевич и не мужчина вовсе, а самый обычный врач. Бесстыдное жеманство Дуни она тоже с легкостью отписала на счет помутнения рассудка. А о Метелине рассуждала уже бойко и не таясь, как, дескать, он мог, негодный развратник, на девичью грудь с таким выражением лица глазеть? Неужто не понимает, что к обмороку грудь не имеет никакого отношения?! В общем, Ольга просто ревновала и злилась, хотя ничего такого раньше за собой не замечала.

Тем временем подоспели дюжие мужики, которые втроем с легкостью подхватили Дуню и отнесли в комнаты для прислуги, расположенные рядом с «владениями» кухарки. Метелин ушел вместе с ними, а Акулина терпеливо дожидалась под дверью бани свою любимицу и торопила ее.

– Все, Ольга Григорьевна, выходите ужо! Ушли все. И бесстыдницу уволокли тоже. Будете ли продолжать мыться, может, еще кого позвать к вам?

– Нет, Акулина, не надо совсем. Я уже оделась и выхожу. Дуня меня помыла, а когда парила, почему-то упала. Никогда не замечала, чтобы у Дуни в бане слабый дух был!

– Да шельмует она, Ольга Григорьевна! Или теперь вас Ивановной величать? Старая я уже, никак не возьму в толк… Дуня – чертовка и развратница! Разве не видите вы, как она барину зенки свои строила? Будь я барыней, пороть бы приказала!

– Да ладно уж тебе, Акулина! Дуня просто любит нравиться. Негоже, конечно, этой слабости предаваться перед светлым церковным праздником, но в остальном ее греха нету. Она ведь и правда без чувств упала.

– Нету в ней никакого чувства, матушка! Эх, кабы было чувство! А то в такой туше души, как в тряпичной кукле, одни цацки на уме! Вот кабы вы, не приведи Господь, упали, я бы поняла, хоть и не представляю, где это у тебя, маленькая, душа-то держится?!

Ольга рассмеялась. Акулина любила разговаривать на простоватый лад и в шутку относилась к ней, как к маленькому ребенку. Веселая кухарка только две вещи любила в жизни – готовить и балагурить.

Ольга отправилась проведать Дуню, но дверь оказалась запертой, а под ней сидел бледный Тюрин.

– Василий, что ты здесь делаешь? – удивилась Ольга. – Ты же должен был в лавку ехать?

Тюрин покраснел, явно засмущался, но ответил с вызовом:

– Не работает она сейчас. К явлению Святого Духа все готовятся, к святой Троице, а я нынче в деревне на постое. – И более тихо добавил: – У бабки Матрены. *

– У Дуниной родственницы? – еще больше удивилась Ольга. – И как Матрена поживает?

– Глуха, почти слепа. Дуня ее последняя надежда. Не знаете, что с ней в бане приключилось?

– Сама не понимаю, Василий! Никогда такого не было с Дуней, она баню пуще всего любит, просто обожает! Всегда самый горячий пар себе устроит, никогда пониже не ляжет. Всякие хитрости женские банные знает. А тут и не побыли совсем, как она без чувств упала. Что Александр Николаевич-то говорит?

– Да ничего! Двери запер и сказал, что осмотреть ему ее нужно.

– Ты не переживай. Александр Николаевич хороший лекарь, он о ней позаботится, ступал бы домой. Только Матрене не говори пока ничего, чтобы она не пугалась раньше времени.

– Нет, Ольга, я подожду, – с нажимом сказал Тюрин. – Дуня хорошая девушка. Мы с ней очень поладили, пока все о твоей болезни переживали. Она молилась усердно очень и помогала во всем. Я хочу увериться, что она здорова.

Ольга пожала плечами и отошла от дверей. Рядом, в маленькой зале, стоял столик для рукоделия. Ольга не любила этого, но пойти к себе и предаться смешиванию разных лекарств она не могла, поэтому пришлось изобразить заинтересованное отношение к цветной пряже.

Метелин вышел из комнаты через час. Все это время нервный Тюрин почти не разговаривал и постоянно курил трубку. На всеобщий шум прибежал даже Расточный, который теперь жил в усадьбе, чтобы не оставлять Ольгу одну да и чтобы не дальний путь был на службу.

После истории с наследством как-то получилось, что и Расточный, и Тюрин стали считаться чуть ли не членами семьи, тем более что и семьи-то как таковой не было.

Алекс усмехнулся, увидев процессию, собравшуюся в зале рядом с комнатой. Задержал глубокий, задумчивый взгляд на Тюрине и нараспев произнес:

– Приветствую вас, друзья мои! Не много ли чести для одной лишь крепостной девки? Ничего, собственно говоря, и не приключилось, обычный обморок, от жары. – При этом он дурашливо раскланялся и театрально склонился к Ольге:

– Оля, тебя я приветствую особо. Слышал, что сегодня к ужину ты снимешь траур и предстанешь к нам обновленной. Но и так я счастлив видеть тебя безмерно! Ты не представляешь даже, каким счастливым и беспечным ты сегодня меня сделала!

Ольга сначала покраснела, потом побледнела. И едва не убежала из комнаты. Учитывая то, что Александр битый час «осматривал» в комнате раздетую Дуню, сказанное им казалось ей просто оскорбительным. Она решительно не понимала, что он говорит и зачем это делает. Присутствие Расточного и Тюрина только усугубляли ее негодование и смущение.

– Оля, не убегай! – уже серьезно добавил Алекс. – Совсем не этого я хочу, поэтому не вздумай воспринимать мои слова как обидные. Когда же сегодняшний ужин?!

Последние слова он прокричал, уже отойдя от Ольги, и все заметили, что он чем-то очень воодушевлен.

Тюрин подскочил, как обожженный.

– Могу ли я удостовериться, что Дуня действительно здорова?! – с вызовом произнес он.

– Нет! – неожиданно серьезно ответил Алекс и преградил ему дорогу. – Сейчас она спит, и впредь ей надо много отдыхать, насколько позволит хозяйка, а также следить за своим здоровьем.

– С ней что-то не так?! – с раздражением спросила Ольга, которую очень утомляло его непонятное паясничанье.

– О нет, все вполне закономерно. Не хочу строить поверхностных суждений, но у меня есть веские основания предполагать… Как это говорят по-русски? Вот! При-не-сет в по-до-ле! – Алекс картинно изобразил некое подобие акцента, улыбнулся окружающим, но произведенным эффектом остался недоволен.

Ольга в негодовании выскочила из комнаты, не желая участвовать больше в этом балагане. Весть стала для нее ужасной, потому что она прекрасно понимала, каким позором для девушки может обернуться эта история. За Дуню она переживала даже больше, чем за себя, бедняжку теперь никто не возьмет замуж! Даже если все так, Алексу следовало промолчать, тогда можно было бы как-то скрыть позор. А если он ошибся, то слухи теперь испортят бедной Дуне всю жизнь! С этими мыслями Ольга убежала к себе в покои.

Расточный, изогнув брови, застыл в раздумьях. Он скрестил руки на груди и явно занялся подсчетами. По его лицу Метелин пытался угадать, знал ли Расточный о существовании дневника? Читал ли о похождениях барина или догадывался о них, так как работал здесь давно, а шила, как известно, в мешке не утаишь. Что считал сейчас Расточный? Не окажется ли так, что Дуня носит сейчас в себе самого настоящего наследника, а именно незаконнорожденного ребенка Истопина?

Эх, старый интриган! Везде и во все совал свой нос, а тут не уследил? Метелину было крайне весело озадачить окружающих. Он точно знал сейчас две вещи, которые очень радовали его. Первая, кем именно являлась разбитная бабенка, услаждавшая барина, а вторая, что отцом ребенка, которого она, возможно, носит в себе, никак не мог быть покойный барин. К тому времени Истопина уже давно похоронили – срок беременности Дуни был слишком мал. Этих знаний Метелину вполне хватало, чтобы от души забавляться происходящим. Например, хотя бы реакцией этого прощелыги Тюрина! Ишь, как запрыгал!

И впрямь, Тюрин выглядел весьма странно. На его аморфном обычно лице появился лихорадочный румянец, глазки бегали, он выглядел крайне взволнованным. А после нескольких неудачных попыток успокоиться, он вышел вслед за Ольгой.

Оставшись наедине с Расточным, Метелин от души рассмеялся.

– Не печальтесь так, Фома! Дуня понесла не раньше пары месяцев назад. Покойный барин к этому не имеет ни малейшего отношения. Просто следить надо за такими горячими девками! Не оставлять, так сказать, без присмотра. Лет-то ей сколько? Замуж уж давно бы стоило отдать!

Расточный воззрился на Метелина так, будто тот только что явил ему чудо воскрешения из мертвых, а то и похлеще чего выкинул. На его лице нервно затряслась бороденка, и он силился представить, откуда приезжему родственнику могут быть известны столь неожиданные подробности.

– Да с чего вы взяли ересь-то такую, Александр Николаевич? Болтают разно, почто вам это слушать? – затянул было он, но, увидев предупреждающий ироничный взгляд Метелина, быстро сдался. – Да одна она. Кроме бабки древней, которая ей и вовсе родственницей не приходится, нету у нее никого. Какой за ней пригляд? Я бы пристроил ко времени замуж за какого-нибудь паренька толкового, так ведь на нее сам барин глаз положил! Какое уж тут «замуж». – Фома помолчал немного, подошел к окну и решил добавить: – Он ведь Оленьку и правда, как родную дочь, любил, старик-то Истопин, что бы там злые языки ни болтали. А природа свое брала, вот он Дуню и приглядел. Была у барина жена, да, говорят, померла давно, я и то ее не видел. Вот сколько помню, при барине всегда девки были, молодые, красивые. Чтоб лихого не болтали, он их замуж выдавал куда-нибудь за тридевять земель. Болтали, что он слухов-то не просто так боялся, что по старости зелье чудодейственное сотворил, которое силу мужчине возвращает, и что девок потом изнурял всячески, как по-христиански и представить нельзя… Когда Оленьку только привезли, ей еще и двенадцати не исполнилось, всякое говорили! Девчонка же турчанка наполовину, мать ее, говорят, турчанкой была. А басурманское племя дочерей своих не бережет… – Расточный пожал плечами и принялся набивать себе трубку. Затем добавил: – Но вы не подумайте, Александр Николаевич, что эти слухи основание имели. Люди всякое болтают, а что и вправду есть, порой и не видят. Так вот, про Дуню-то никто и не знал, пожалуй, кроме меня, про других девок уже забыть успели, а только про Оленьку одну и судачили. А она не дружила ни с кем, нелюдимая была девочка, только знай себе зверье лечила, а потом и бабы деревенские к ней с ребятишками потянулись. Многим она жизнь спасла… Сам Истопин к ней за советом ходил и ее искусству дивился. Некогда ей было блудить-то! Деловая она очень.

Слушая управляющего, Метелин продолжал светиться от счастья. Если бы знал, что такой камень упадет с его души, как только он увидит Дунины прелести, давно бы уговорил ее раздеться! Но не мог же он после чтения дневника раздевать всех девушек из близлежащих деревень. Достаточно и того, что дядиной любовницей оказалась не Ольга. Но теперь, когда уверенность стала определенной, Алекс, не задумываясь о девичьей чести, искренне радовался за Дуню и едва сдерживался, чтобы не шутить на эту тему. Отмечая общую недостойность своего поведения, Метелин тем не менее ничего не мог с собой поделать.

Алекс проверил, действительно ли спит Дуня, которой он дал отвара из мака и мяты с валерьяной, и, окрыленный, сразу же отправился в Ольгину горницу. Ему требовалось срочно с ней поговорить.

Из всех возможных прегрешений Ольги он смог бы простить ей решительно все, но особенно мучился из-за отношения к дяде. Теперь, когда в этом вопросе наметилась ясность, он готов был сметать со своего пути соперников в любом количестве, любых степеней знатности и богатства.

В покоях Ольга, как всегда, находилась одна. Тюрин, видимо, пошел не за ней, или она выпроводила его прочь, прислуги здесь и вовсе не водилось, кроме Дуни да Авдотьи. Но первая сейчас… «прихворала», а Дотя слишком занята в преддверии светлого праздника.

Ольга вышла на звук шагов и, негодующе скрестив на груди руки, встретила посреди маленькой гостиной. Здесь все так же пахло травами и медом, по стенам к Троице развесили березовые ветки, а в сенях и вовсе на полу лежала шелковистая зеленая трава.

– Довольны? – Ольга говорила резко, щеки ее раскраснелись, она и смущалась, и злилась. – Теперь Дуня окончательно обесчещена.

– Оля, о чем ты? Я ее не касался!

Метелин откровенно издевался, его захлестывало веселье. Все намерения извиниться перед Ольгой и объясниться ей в непонятном сладком чувстве, переполнявшем его, улетучились. В конце концов, у нее все еще остался про запас тот ночной возлюбленный, с которым она обнималась в избе сторожа, поэтому нельзя показать ей свою слабость, не получив ничего взамен. Но отказать себе в удовольствии общения он не мог, ее горящие глаза и раскрасневшиеся щеки услаждали его взор.

Ольга распалялась все больше.

– Александр, как вы могли?! Вы даже не уверены в том, что Дуня действительно носит ребенка, а заявили об этом в присутствии Тюрина, Расточного, и прислуга тоже слышала. Разве вы не понимаете, какой урон нанесли ее репутации?

– Ты так говоришь, словно она твоя дочь и ты собиралась венчать ее завтра с цесаревичем! Я просто врач. От меня ждали диагноза – и я назвал его. Она здорова, как лошадь. Пожалуй, следует воздержаться от парной, а так полный порядок! И что ты взъелась на меня?! В конце концов, Дуня не самая безвинная жертва в этой истории.

Алекс наблюдал за Ольгой и почти не обращал внимания на то, что говорил. Ее волосы растрепались после бани, она наскоро собрала их сзади, но общей картины это не меняло. Она вы глядела беззащитно, трогательно и очень соблазнительно. Жаль, что, отвлекшись на Дуню, Метелину не удалось рассмотреть, как на Оле смотрелись мокрые простыни…

Ольга же решительно не понимала, как он может быть таким прямолинейным, упрямым и бестолковым.

– Не знаю, Александр Николаевич, где вы там ездили и в каких странах навидались таких порядков, чтобы девушек позорить, но у нас в России так нельзя. Крестьянка она или благородная, спрос один. Не должно ей, невенчанной, детей рожать. Поэтому распинаться тут незачем! Если хотите знать, я лучше других понимаю, что чувствовать должна Дуня! Когда меня привезли сюда, я была несмышленой и глупой, но потом стала понимать, что обо мне говорят и думают люди. Здесь жестокие нравы… Мне не осталось ничего, кроме как доказывать свое достоинство в работе, а что сможет Дуня? У нее не было даже такой непутевой матери, как у меня, у нее не было и такого учителя, как Истопин! Честь – это все, что имелось у бедной девушки!

Кажется, Алекс перестал слышать ее слова. Ольга так разгорячилась, что глаза ее заблестели еще ярче, а над губой выступила испарина. Она быстро и четко выговаривала слова, но любой мужчина сейчас рассматривал бы только ее белоснежные зубы, только этот язычок в нежно-алом обрамлении губ. Через минуту Алексу уже казалось, что он не может удержаться, во рту пересохло. В поисках источника, из которого можно заглушить эту изнуряющую жажду, он рывком приник к Ольгиным губам и с жаром ощутил на своем языке ту самую влагу, которая секунду назад завораживающе блестела на ее губах.

В ушах шумело. Сквозь этот навязчивый, всепоглощающий шум Метелин отметил, что Ольга отвечает на его поцелуй! Отвечает с неведомой раньше страстью, с натиском, который ему самому сделал бы честь, с голодом, несвойственным жеманной девице. Не допуская даже мысли или желания остановиться, Алекс быстрыми и жаркими поцелуями покрывал ее подбородок, щеки, уши, шею… Он снова почувствовал жаркий Ольгин запах, которым она сводила его с ума, запах травы, сладкого меда, вереска и еще солоновато-горький оттенок, напоминающий море и жженый миндаль… Ее аромат манил поскорее сорвать с нее корсет и коснуться кожи, которая мягче ее волос, мягче этой шелковистой ленты, которую Алекс уже давно мял рукой. Долой всю одежду!

Ольга застонала. Из ее груди вырвался хриплый безыскусный стон сладострастия, который уносил от реальности. Больше всего Алекс боялся, что она сейчас очнется и одумается… Ее обнаженная кожа ждала его поцелуев и горела под ними, Александр понимал, что стремительно теряет контроль над ситуацией и не может, не хочет и не собирается останавливаться. Последняя тонкая шелковистая преграда в виде белой, с тонким кружевом рубашки полетела вниз, и Александр коснулся наконец руками ее груди, выпуклых сосков, нежнейшей кожи живота и бедер. Ольга застонала снова и прижалась к нему всем телом. В это мгновение Александр испытал почти болезненное наслаждение в области паха и, стремительно подхватив Ольгу на руки, быстро осмотрелся по сторонам.