Текст книги "Конец игры"

Автор книги: Екатерина Горбунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

5
Посланник Дикé

Щёлкаю зажигалкой, наконец-то вспыхивает маленький огонёк. В темноте его оранжевый цвет настолько насыщен, что обжигает своей яркостью. На мгновенье накрываю пламя ладонью. За такой короткий промежуток времени оно не успевает больно ужалить, а лишь обдаёт теплом.

Огонёк пульсирует, то сжимается, то вытягивается, то клонится в сторону. Будто исполняет зачарованный танец, пытается околдовать. Ему хочется втянуть в себя больше жизни, разрастись сначала до костра, потом до пожара, объять пространство, поглотить тьму. Недаром именно пламенем пытались спасти средневековые инквизиторы пропащие души. Но я не инквизитор.

Я не верю ни в бога, ни в дьявола, ни в колдовство. У меня одна путеводная звезда – справедливость, и указывает мне она единственную цель – возмездие. Я не убиваю, я только взимаю плату, согласно величине долга, и не делаю скидок.

Сжимаю в ладони маленький прямоугольник белого картона, который легко умещается в кармане. На нём едва различимый рисунок – рука правосудия, удерживающая весы с черными и белыми камнями, и надпись – имя. Перечитываю его в очередной раз: «Купер Швайгман». Мера наказания – очищение огнём. Приговор вынесен и обжалованию не подлежит.

Опять щёлкаю зажигалкой, подношу к вырвавшемуся из неё язычку пламени картонку. Тот жадно охватывает угол, расползается по нему, превращая белое в чёрное, забирается всё выше. Не выпускаю прямоугольник из руки, пока могу терпеть, переворачиваю его, помогая огню завладеть всем пространством, а потом разжимаю пальцы.

Картон полностью проглочен огнём, вниз летит не записка, а сгусток пламени, ударяется о мёрзлую землю, рассыпается искрами и пеплом, в агонии корчится у моих ног, а потом тихо умирает. Последняя искра вспыхивает звездой, отражением одной из тех, что мерцают над головой.

Запрокидываю голову, вглядываюсь с чернильную темноту распростертой надо мной бездны. В ответ небо смотрит на меня сотнями мерцающий глаз. Его взгляд пристрастен, словно на допросе, но я не боюсь его, я чист и открыт перед ним. Я честно выполняю своё дело, ведь я избран самой богиней Дикé, и я не подведу.

Жду. С минуты на минуту приговорённый должен появиться. Не сомневаюсь, что он придёт. Я собственными глазами видел, как Купер Швайгман доставал записку из своего школьного шкафчика, как, прочитав, самодовольно ухмылялся и, наверное, уже строил планы, на что потратит деньги, которые получит вечером. Только вот самого главного он не знал: сложенный вчетверо листочек с парой кривовато написанных фраз засунула в его ячейку не перепуганная девчонка.

Туда положил его я. И писал на нём тоже я, даже не стараясь подделать почерк. Откуда Куперу знать, как пишет та, от которой ему нужна лишь скромная сумма, вытребованная методом шантажа? И ещё я уверен, что Купера не смутит назначенное место встречи – заброшенное здание на берегу реки. Он и сам любит такие места.

Не знаю точно, для чего было предназначено это строение, может, под какое-то небольшое предприятие, магазин или склад, но выглядело оно почти достроенным, только окна не застеклены, зато закрыты сколоченными из досок щитами. Щиты – как монетки на глазах мертвеца, а сам дом – словно монстр Франкенштейна. Его соорудили, но по каким-то неясным причинам так и не удосужились вдохнуть в него жизнь, до этого момента внутри царила одна лишь безраздельная тьма. Но сегодня он узрит яркий свет! Я придам смысл его бездушному существованию, докажу, что дом стоит здесь не зря.

А вот и Купер. Он не крадётся, не осторожничает, не боится подвоха – шагает уверенно, самодовольно кривит губы и беззаботно таращится по сторонам, удовлетворяя свое ненасытное любопытство. Возможно, надеется, что встретит свою жертву ещё по дороге, и убьет одним выстрелом двух зайцев, ведь тогда ему не придётся заходить в пустующее мертвенно-серое здание.

Он останавливается возле закрытой двери, в ожидании топчется на месте – кажется, начинает волноваться. Поэтому оглядывается по сторонам, недовольно морщится и нерешительно тянется к петле для навесного замка. Ручки на двери нет, а ведь нужно за что-то потянуть, чтобы её открыть.

Дверь поддаётся неохотно, ржавые петли мучительно скрипят. Купер заходит вовнутрь, оставляя её открытой. Страшно? Бойся, мой мальчик! Я выжидаю несколько секунд, когда он пройдёт подальше, вглубь, и только тогда отправляюсь следом. Продвигаюсь неслышно, ощущая себя его тенью.

Наружный электрический свет проникает в помещение сквозь широкие щели между досок. Толком ничего не разглядишь, и всё-таки его хватает, чтобы сколько-нибудь сориентироваться: обогнуть шаткие балки в проходе, не наступить на строительный мусор, который валяется под ногами, спрятаться за бетонным выступом у противоположной стены. Купера я не вижу, но слышу его неосторожные передвижения – шаркающие шаги, раздражённое бормотание.

Он запинается за что-то, разражается грязной руганью, а потом орёт:

− Эй, Филлипс! Ты где? Какого дьявола? Я не в прятки пришёл играть! Тащи свою задницу сюда и гони деньги! А то смотри, накину процентов.

Дом отвечает ему гулким эхом, отзвуки напоминают сдавленный смех. Провидение тайно потешается над происходящим, оно-то в отличие от Швайгмана знает правила начавшейся игры.

Нет, это вовсе не прятки. Скорее, старинные английские салки, когда, чтобы попасть с одной стороны поля на другую ‒ из прошлого в будущее, ‒ придётся пройти через ад.

‒ Долбанная Филлипс! ‒ психует Купер, останавливаясь посредине квадратного помещения в торце здания, в тупике. В нём только один дверной проём, который сейчас находится у Швайгмана за спиной. Правда, ещё есть окно, но оно, как и прочие, заколочено. ‒ Ты слышишь меня? Если ты сейчас же не явишься, я поставлю тебя на счетчик! Время пошло. Тик-так.

‒ Тик-так, ‒ шелестящим шёпотом откликается эхо, включая собственный секундомер. Но я не стану ждать.

Присев над маленькой горкой заранее приготовленных щепок, рассыпанных по полу вдоль дверного проёма, с отпечатком подошвы, оставленным почти ровно посередине, щёлкаю зажигалкой. Благодаря жидкости для розжига, язычок пламени, едва коснувшись ближайшего кусочка дерева, мгновенно разрастается до широкой огненной полосы, охватывает косяк. Он тоже заблаговременно облит жидкостью для розжига.

Пламя смыкается, не оставляя ни единого промежутка, превращается сплошную стену, которая трепещет, которая почти живёт. Сквозь неё можно пройти, если, конечно, хватит сил и решительности. Если не побоишься нырнуть в огонь, в преисподнюю, которую пообещал другим.

Пламя сотнями жадных языков лижет кладку, пытается дотянуться до разбросанного по полу мусора, победно трещит, заглатывая очередную добычу, и восторженно ревёт, заглушая доносящийся из комнаты голос. Швайгман истошно вопит, ругается, бесится, зовёт на помощь, но я не могу разобрать слов. А ведь достаточно только одного…

Шепчу тихонько и почему-то верю, что он меня услышит:

‒ Шагни в огонь. Шагни в огонь. ‒ Пячусь подальше от нестерпимого жара и по-прежнему повторяю: ‒ Шагни в огонь. Очистись. Изгони из себя тьму.

6
Судный час. Купер Швайгман

Куп внимательно наблюдал за девушкой, и она об этом прекрасно знала. В том-то и весь смысл. Куп почти на собственной шкуре ощущал, как она болезненно корчится под чужим прицельным взглядом. Пожалуй, в тот момент Лейси Филлипс больше всего на свете хотела стать невидимкой. Незаметной для остальных, чтобы все проходили мимо, не обращали внимания, вообще не подозревали о её существовании. И Куп ‒ в первую очередь.

Эта Филлипс – дьявольская тихоня. В таких черти чечетку отбивают, говорила прабабка Швайгман. Вечно она прячет глаза, аж смотреть тошно. Вся такая из себя святоша! Наверное, время от времени исповедуется, перечисляя свои почти невинные грешки, и чувствует себя ангелом во плоти.

Вот и проверим, какой из неё ангел.

Для начала Куп предложил ей встретиться, но эта дура только испуганно замешкалась и зачем-то полезла в своей ежедневник. А там…Святые небеса! Несколько десятков баксов! Просто так, между страниц заложены, словно закладки у малолеток.

Конечно, дорога в рай для этой Филиппс и всей ее семейки – вымощена фигурной плиткой. Охренеть, как некоторым везет прямо с рождения! Они ещё ничего особого не сделали, а им уже все! На золотом подносе.

Куп взбесился, выхватил у девчонки блокнот и вытряс из него все баксы. Какой-то изворотливый коротышка попытался схватить отлетевшую в сторону купюру, но Куп одним ловким движением схватил проныру за шиворот и тряхнул посильнее, чтобы не зарился на чужое. Следом наподдал под зад, отправляя пинком в дальний путь. А сам опять развернулся к Лейси и ткнул ей в грудь ежедневником.

‒ Завтра еще принесешь, ‒ заявил с интонациями, не принимающими возражений.

В ответ эта овца Филиппс лишь виновато проблеяла:

‒ У меня больше нет.

Ага. Так ей Куп и поверил!

‒ А ты найди, ‒ отвесил дружеский совет. Увидел, что у девушки беспомощно дрогнули губы, и прямо ощутил, как пахнуло золотом. Так, наверное, чувствовали себя старатели на Аляске.

Куп хохотнул, довольный неожиданно сложившейся метафорой. Филиппс – его Клондайк, и он будет его окучивать, пока есть такая возможность, пока не высосет все до последней капли.

Кто бы сомневался, разумеется, эта тихоня нашла денежки. Правда, не так много, как хотелось бы, да вдобавок скомканные и влажные от ее вспотевшей ладошки. Торопливо сунула их Купу прямо в школьном коридоре, полагая, что тот в присутствие большого количества посторонних людей не решится её задерживать и наглым образом наезжать.

Ну, допустим, в тот момент не решился. Но ведь ничто не помешало ему отловить Филлипс немногим позже, прижать ее к стенке и потребовать уже не жалкую мелочь, а сумму посерьёзней.

Невинные овечьи глазки в обрамлении пушистых ресниц беспокойно захлопали.

‒ Я столько не смогу, ‒ упавшим голосом пролепетала Лейси.

Куп опёрся рукой о стену в дюйме от её острого плечика, хмыкнул и участливо поинтересовался:

‒ Стимул нужен?

‒ К-какой? ‒ нервно запнулась Филлипс.

Да она точно непроходимая тупица! Хотя Куп и сам ещё ничего толком не придумал – надеялся, будет достаточно неопределённого намёка, чтобы эта тихоня перепугалась до посинения и стала шёлковой. Но у неё, похоже, совсем мозги отказали, и придётся теперь ломать голову.

Он прищёлкнул языком, тоже для эффекта, чтобы припугнуть ещё сильнее и чтобы сыграла в его пользу некстати затянувшаяся пауза, засунул свободную руку поглубже в карман брюк. Пальцы наткнулись на маленькую картонную коробку. Куп не столько определил наощупь, сколько вспомнил ‒ упаковка спичек из забегаловки возле автозаправки. И сразу возникла идея.

‒ У тебя дом на… ‒ Куп назвал улицу и номер, для верности решив добавить детали: ‒ Шторки такие… пестрые в цветочек… на первом этаже. А на втором – длиннющая гирлянда под карнизом.

Он хорошо помнил этот особнячок. Старый, возможно, даже старинный, родовой. Большой и весь до чертиков оригинальный: пристройки, балкончики, огромная терраса, украшенная деревянной резьбой, и бассейн ‒ уж точно есть! ‒ на заднем дворе.

‒ А ещё ‒ запоминающийся яркий флюгер.

‒ Да, ‒ Филлипс старательно закивала. ‒ Его дедушка перевез из своего старого дома.

Святые угодники! Какие милые подробности! Эта идиотка, должно быть решила, что от подобной ерунды Куп вдруг расчувствуется, растечётся розовым пуншем, смилостивится и оставит её в покое. Да как же! И пусть не рассчитывает, что её умоляющие взгляды привлекут чьё-то внимание. Со стороны все выглядит так, будто он охаживает очередную девицу, а та не против – под маской напускной недоступности втайне млеет и хлопает глазками. И все проходят мимо, делая вид, что ничего не замечают.

‒ Будет жаль, если твой домик однажды пуф-ф-ф, ‒ Куп, сложив губы трубочкой, дунул в лицо перепуганной овечке, да так, что та зажмурилась и втянула голову в плечи. Но ни грамма не въехала! В глазах, округлившихся секунду спустя, плескались только отчаяние и страх. Разума ‒ ноль.

Тогда он выудил коробок из кармана, вытянул из него одну спичку и чиркнул ею по коричневой полосе. Спичка вспыхнула, плюнув искрой, и Куп приблизил огонёк к лицу Филлипс. Девчонка сморщилась, дёрнула кончиком носа и если могла бы ‒ втиснулась бы внутрь стены. Пламя отразилось в её расширенных от испуга зрачках.

– Сгорит, ‒ пояснил Куп для верности и добавил сочувственно: – Если, конечно, бабки не найдутся. ‒ А потом ухмыльнулся самодовольно. ‒ Но я не тороплю, даю тебе целую неделю на поиски.

‒ Швайгман! ‒ разнеслось по коридору.

Не то, что бы Куп испугался, просто эффект неожиданности сработал. Пальцы дрогнули, спичка выпала – полетела вниз, но потухла ещё на пути.

‒ Ты соображаешь, что делаешь?

Куп обернулся. Ну, конечно, мисс Хетчет ‒ увядшая красотка на должности рядового школьного промывателя мозгов. Психолог. Психологиня. Психичка! Вечно ей больше всех надо.

‒ Пожар решил устроить?

‒ Пожар? ‒ Куп вскинул брови, краем взгляда зацепил Филипс. Та, в свою очередь, с каждым услышанным словом сжималась всё сильнее. ‒ Вам показалось! Просто фокус показываю.

‒ Хорош фокусник! ‒ съязвила мисс Хетчет. ‒ А если бы дымоуловители сработали?

‒ От одной спички? ‒ деланно удивился Куп.

Мисс Хетчет поджала губы и многозначительно изрекла:

‒ Всякое случается. Даже одна искра может стать причиной большой катастрофы.

Ахаха. Типа, и у блондинок бывают мозги.

Куп мысленно усмехнулся, но вслух произнёс:

‒ Пожалуй, вы правы. Как всегда правы, мисс Хетчет!

И швырнул коробок в стоящую неподалёку урну.

Вполне удовлетворённая мисс Хетчет благополучно скрылась за поворотом, а Куп в последний раз глянул на Лейси, но говорить ничего не стал – пошел, шаркая ботинками и беззаботно насвистывая, по своим новым, еще не придуманным делам.

Теперь можно не сомневаться, что денежки найдутся. Овца постарается, притащит, как миленькая. Но всё-таки для надёжности Куп решил устроить показательное выступление: вечером пробрался к дому Филлипсов и организовал небольшой костерок прямо на крыльце. Ждал, что сработает противопожарка, но вместо этого из дверей выскочила растрёпанная латиноамериканка и заверещала по-своему на запредельной громкости – сама себе сигнализация.

Куп еще долго гоготал, вспоминая, как обитатели особнячка носились, словно в задницу ужаленные, по дому, по лужайке, и с такими дебильными рожами! Особенно эта овца Лейси. Все всматривалась в непроглядную темноту, будто ожидая, что оттуда, как черт из табакерки, выпрыгнет он, Купер. Но как бы ни так!

Но зато денежки она притащила точно в срок.

‒ Это все, ‒ виновато пролепетала, стараясь держаться и не подавать вида, будто боится. А у самой ручонки задрожали, нижняя губенка зашлепала туда-сюда, как у рыбки в аквариуме. – У меня больше нет.

‒ Ты уже так говорила, детка, ‒ Купа просто распирало изнутри, когда он всматривался в глаза, полные страха. – Забыла? И, ‒ Он торопливо пересчитал деньги, озадаченно свёл брови, ‒ тут только треть от оговоренной суммы.

Филлипс буквально задохнулась. Только бы в обморок не грохнулась!

‒ Но я добрый, ‒ Куп дружески хлопнул её по плечу. ‒ Даю тебе ещё четыре дня. И даже пени не возьму.

‒ Я… я… я… ‒ заблеяла Филлипс и вдруг выдохнула скороговоркой: ‒ Я всё про тебя расскажу!

Это типа угроза?

‒ Кому? – Куп состряпал невозмутимое лицо, хотя, признаться, поджилки слегка дрогнули. Но он знал, что запугивание и шантаж – надежные средства, на которые стоит положиться. – Да кто тебе поверит? И, знаешь, ‒ Куп нарочно сделал паузу, ‒ старые дома горят очень хорошо. У тебя ведь старый дом? Что ты там говорила? Его построил еще твой дедушка, да? И вы живете все вместе?

Филлипс молчала, даже не пыталась дергаться. Распласталась по стене, словно пришпиленный полупрозрачный мотылёк из коллекции энтомолога. Только крылышки подпалены. Никому эта овца не скажет! Куп даже не сомневался. Как и в том, что всем окружающим начхать на бедняжку. Такие, как она, рождаются и умирают незамеченными. Они за всю свою гребанную жизнь могут не наследить ни разу. Святоши!

На следующий день Лейси не пришла в школу, тогда Куп сам решил наведаться к её дому. Послонялся поблизости, но все без толку – девчонка, скорее всего, заболела. Или струсила. Или заболела, оттого, что струсила. Наделала в штаны, дуреха! И Куп чувствовал себя божеством, которому все подвластно.

Если бы он захотел, запросто влез бы через окно в спальню к этой курице. Жаль, что не знал наверняка, где расположена нужная комната. Ввалился бы нечаянно к ее дорогому дедуле ‒ то-то был бы номер! Старикан, бедолага, помер бы с перепуга! Или, наоборот, бросив костыли, поскакал бы из дома прочь, сверкая пятками!

Куп прыснул в кулак.

Мимо него по улице протопал какой-то дохлик в натянутом на глаза капюшоне, бросил из-под него короткий взгляд и свернул за угол. Черная куртка, камуфляжные штаны… Не понятно, почему Куп обратил на него внимание?

Через день Филлипс тоже не пришла, и Куп всерьез заволновался: вдруг она реально заболела, её увезли в клинику – ведь тогда все его планы насмарку. А он очень рассчитывал на баблосики, даже присмотрел себе машину. Пусть ржавую развалюху, но на ходу. Лучше иметь свою тачку, чем каждый раз выпрашивать у братца. А продавец заявил, что придержит у себя машину только исключительно ради Купа, потому как на неё имеется ещё один покупатель, и если денег не будет в ближайшие три дня…

Сучка Филипс! Если из-за неё Куп пролетит с тачкой, тогда уж точно он подпалит её домишко вместе со всеми обитателями. Или придумает что-то ещё, похлеще. Ей даже лучше не представлять, что именно – все равно мозгов и фантазии не хватит!

Но Куп и сам толком не успел придумать изощренное возмездие, не понадобилось. Из открывшегося школьного шкафчика ему под ноги выпала записка. На вырванном из блокнота листе было нацарапано неровным нервным почерком: «Я всё принесу. Только не в школу. Не хочу, чтобы кто-то видел. Приходи в восемь вечера в недостроенное здание у реки. Ты наверняка его знаешь. Я буду там».

Офонареть! Похоже, у Филлипс крыша поехала. Святоша знает такие места? И что ещё за тайные встречи?

Куп фыркнул.

Да и хрен с ней! Пусть играется, лишь бы денежки приволокла. К тому же, сама дура – местечко-то, и правда, подходящее! Никто ничего не увидит, никто ничего не услышит – ори, хоть до потери голоса!

Каких-то особых страстей Куп, конечно, не планировал – просто зажмёт Филлипс в уголке, покажет, что такое настоящая мужская ласка. Ее щуплая задница давно напрашивается на приятности, вот только нет желающих! Так что пусть воспримет все это, как пламенную благодарность. Кто ещё на такое чудо позарится? У нее ж ни сзади, ни спереди – два прыща и две черствые булочки.

Свет электрических фонарей разгонял сгустившуюся темноту зимнего вечера, заброшенное здание встретило Купа непробиваемым молчанием. Почему-то он надеялся обнаружить Лейси прямо у дверей, но кругом не было ни души. Или ещё не пришла, или уже забралась внутрь. Реально тупая овца.

Заходить в дом не хотелось. Там ведь наверняка грязища и мрак, хоть глаза выколи. Куп недовольно скривился. Вот точно, Филлипс у него оттуда не выберется, пока он основательно не опробует наощупь все её недозрелые «прелести». Зато впредь будет умнее, выбирая местечко для «свиданий».

Хотя… кто знает? Вдруг она нарочно? Решила заранее откупиться натурой, предложить самое дорогое, что у неё есть, в надежде, что Куп удовлетворится и отстанет. Ха! Какой идиот бросит золотоносную жилу? Да и потом действительно можно чередовать: натура-баксы-натура-баксы. Тем более тачка у него уже будет.

Дверь скрипнула, но поддалась. Свет ближайшего фонаря проложил короткую дорожку в темноту. На полу Куп заметил строительный мусор и прочий хлам, вроде чудом залетевших сухих листьев, рваных пакетов и оберток от чипсов. Парень вытянул из кармана мобильник. Фонарика в нём нет, но приглушенный свет включённого экрана мог хотя бы немного разогнать мрак.

И? Теперь-то что? Ждать тут или двигаться почти на ощупь куда-то дальше? От Филлипс ни слуха, ни духа.

Куп выругался себе под нос, прошёл немного вперёд. Осмотрелся по сторонам, в надежде обнаружить вжавшийся в одну из стен знакомый девичий силуэт, но ничего не нашёл. Зато едва не навернулся, споткнувшись о кучу непонятного барахла. И мобильник едва не уронил.

Да что за хрень!

− Эй, Филлипс! ‒ выкрикнул Куп. ‒ Ты где? Какого дьявола? Я не в прятки пришёл играть! Тащи свою задницу сюда и гони деньги! А то смотри, накину процентов.

Но в ответ ему откликнулось только эхо, разнесло исковерканные слова по всему строению. И всё, тишина. Или… Или… Вроде бы Куп расслышал шорох. А может, даже тихие шаги. Только вот черта с два разберёшь, откуда они раздались! Даже самый незначительный звук заполнял здание целиком, откликался в каждом углу помещении.

Куп прошёл ещё немного и, можно сказать, упёрся в стену. Точнее, в стену с забитым деревянным щитом окном. Дальше прохода не было. И овцы Лейси тоже нигде не было. И это окончательно его взбесило.

‒ Долбанная Филлипс! Ты слышишь меня? Если ты сейчас же не явишься, я поставлю тебя на счетчик! Время пошло. Тик-так.

И снова шорох. Теперь уже Куп разобрал точно ‒ за спиной, ‒ но оборачиваться не торопился. Ухмыльнулся, представив, как скромница Лейси робко протискивается в комнату, протягивает ручонку с пачкой новеньких, хрустящих купюр; как сам он торопливо вырывает из ее пальцев деньги, прячет в карман и хватает недотрогу за запястья, жадно притягивая к себе, прижимая, и, не теряя ни минуты, задирает ей юбку. Филлипс поначалу станет упираться, попробует вырваться, жалобно пискнет: «Отпусти. Не надо». Но Куп снова найдёт подходящий стимул, чтобы сделать её сговорчивей – новый шантаж, новый неизведанный ранее страх. Уж это-то он умеет!

‒ Явилась наконец-то? – предвкушая исполнение тайных желаний, выдохнул Куп.

Но в ответ из-за спины донёсся не робкий девичий голос, а странный до ужаса треск. Секунда, и темная комната озарилась ярким светом, оранжевые блики разбежались по стенам.

‒ Какого хрена! ‒ захлебнулся паникой Куп. Крутанулся на месте – не просто оглянулся, развернулся всем корпусом.

За темным дверным проёмом мелькнул человеческий силуэт, на мгновенье обрисовался чётко, в багрово-рыжих тонах, но тут же исчез за стеной трепещущего пламени, загородившего проход. В лицо Купа ударили жар и клубы чёрного дыма.

‒ Эй, Филлипс! Это ты, дрянь? Ты думаешь, я до тебя не доберусь? Я спалю тебя и твоего старикашку! Я изжарю вас, насадив на вертел! Филипс! Ты слышишь меня?

В первый момент Куп даже рванул вперёд, прямо в огонь, надеясь проскочить, поймать эту подлую тварь и… и… сунуть мордой в устроенный ею костёр. Но пламя тоже рвануло ему навстречу, обожгло щеки и нос, опалило брови и волосы, стрельнуло искрами. Куп отшатнулся. Запрокинув голову, заорал бессвязно и зло, прихлопнул ладонью неожиданно вспыхнувший рукав, и обжёгся ещё сильнее. Снова выругался, вслух перечислил всё, что сделает с Филлипс, как только доберётся до неё, и закашлялся.

Если только доберётся…

Огонь и не думал утихать, пытался расползтись по стенам, потолку и полу, дотянуться до Купа. Дым вился плотными клубами, постепенно заполняя пространство, выжимал слёзы. Жар нарастал, и дышать становилось всё труднее. Гарь и смрад разъедали глаза, драли нос, горло и скручивали тугими веревками грудную клетку. Куп уже давно не кричал, только надсадно хрипел и кашлял, складываясь пополам в приступе мучительного удушья. Ещё немного и его лёгкие взорвутся, обгорелыми окровавленными ошмётками вылетят через заколоченное, пылающее огнем, окно наружу.

Окно! Здесь же было окно, как раз напротив дверного проёма! Куп отыскал его наощупь, упёрся в доски руками, поднажал, но… никакого толку. Немного отодвинулся назад, по-прежнему держа руки вытянутыми перед собой, и с размаха врезался в щит.

В правом запястье что-то хрустнуло, боль пронзила предплечье. Куп взвыл, задёргался на месте. Черт, кровь! Но сейчас его это мало волновало. Задыхаясь и падая, Куп вскарабкался на широкий подоконник. Изо всех сил стал долбить ногами. То одной, то другой, но ничего не помогало. Два раза он улетал вниз, бился затылком о пол, подворачивал щиколотку, но, борясь сам с собой, цеплялся за неровности стены, упрямо поднимался, плашмя заползал на подоконник, упирался в доски руками, налегал плечом и пинал, давил, скулил, стонал…

В конце концов, щит всё-таки поддался. Рухнул на улицу, и Куп вывалился вместе с ним. Обломки деревяшек накрыли его сверху, вонзили острые гвозди в оголенный живот, «заботливо» прикрыв обгорелое тело. Но Купу было уже всё равно. Он лежал, не шевелясь, ощущая щекой мёрзлую твёрдость земли, жадно втягивая прохладный ночной воздух. Он слушал, как в здании, оставшись без главной добычи, беснуется огонь, и блаженно улыбался.