Текст книги "Конец игры"

Автор книги: Екатерина Горбунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

7
Эмберли

После школы Эмберли еле добралась до дома. Внезапно так сильно разболелась голова, что было просто не до учебы. В глазах сгустились сумерки, сердце билось едва-едва, словно порхало на цыпочках. Оказавшись в комнате, девушка рухнула на постель и проспала, похоже, до вечера.

Открыла глаза: в комнате темно, ноги укрыты пледом, хотя Эмберли не помнит, что доставала его, а дверь в ее комнату слегка приоткрыта. Что за чёрт! А если бы приперся материн дружок? То-то был бы для него приятный сюрприз: тепленькая, готовенькая, в отрубе – девица в самом соку. Если в игре окажется эпизод с таким подсудимым, Эмберли постарается придумать ему достойное наказание – пусть сразу отрежут все его причиндалы!

Она хихикнула. Сначала осторожно, потому что любая эмоция могла спровоцировать новый приступ головной боли, потом, сообразив, что боль прошла, рассмеялась от души. Соскочила с постели, выглянула в коридор – в квартире тихо, как в могиле, значит, матери пока нет. Ну и черт с ней!

Запершись в комнате, Эмберли включила комп, попыталась загрузить игру, но не получилось. Всплывшее окошко оповестило, что на сегодня приговор уже вынесен. Отлично! Получается, игровой судья не утруждает себя работой – не больше одного дела в течение нескольких дней. Хотя и дела-то все… так, детские шалости: наглый малолетка, хамоватый дебил ‒ парад мелких уродцев. Могли бы придумать что-то пооригинальнее. Правда, для этого, наверное, надо знать, как минимум, законодательство. А тут весь судебный процесс – только фарс.

Эмберли поняла, что злится. Несмотря на все свои недостатки, игра затянула. По крайней мере, заставляла думать о себе. Гребанный программист! Хоть бы матчасть изучил!

Девушка сама не знала, хвалит ли создателя «Правосудия» или ругает? Двойственные чувства.

Хлопнула входная дверь, слишком резко. Мать не в духе, а значит, трезвая.

‒ Эмберли!

О, как! Даже снизошла до полного имени.

Девушка вышла к матери, глядя, как та выгружает пакеты с продуктами на кухонный стол. Боже, какая роскошь! Даже бекон и баночка оливок, а не только стандартные хлопья, замороженные куриные наггетсы и арахисовая паста.

‒ Что-то празднуем?

‒ Праздновали бы, ‒ мать подошла к Эмберли вплотную, – мое повышение. Только ведь деточка решила, что имеет кучу бабла и вполне может себе позволить учиться, где захочет. А то, что мамочка уже забыла, как выглядит новый бюстгальтер – это сущие пустяки!

Она, как фокусник, извлекла откуда-то конверты с эмблемами колледжей и помахала перед лицом дочери. Эмберли похолодела. Как так? Она же проверяла почтовый ящик каждый день. И проворонила?!

С матери станется! У неё хватило бы ума порвать письма, и Эмберли так и не узнала бы ничего – считала бы, что не поступила, что ее кандидатуру вообще не взялись рассматривать.

‒ Отдай, ‒ прошептала она едва слышно. Потом прокашлялась и повторила громче: ‒ Отдай!

Мать ухмыльнулась, заметив её волнение, словно испытала удовлетворение, проговорила с нескрываемой ехидцей:

‒ Я твою блажь оплачивать не собираюсь, дорогая моя доченька. Мне нечем! Могла бы уже заметить! А мордашкой ты не вышла, голуба, чтобы за тебя это делал кто-то посторонний.

‒ Не твоего ума дело, ‒ сквозь стиснутые зубы процедила Эмберли, ‒ кто станет платить за мою учебу.

Снисходительно фыркнув, мать кинула конверты на стол, порылась в пакете с продуктами, извлекла из него бутылку дешевого портвейна, ловко откупорила и прямо из горла ополовинила залпом. Потом довольно пощелкала языком, зачем-то изучила этикетку, опять сделала несколько глотков, но на этот раз уже медленно и со вкусом.

‒ Поискать контакты твоего папаши, что ли? ‒ наконец-то оторвавшись от горлышка, задумчиво пробормотала мать. – Пусть хоть примет участие в судьбе своей деточки…

Она выудила из пакета вторую бутылку и, довольно улыбаясь, ушла к себе. Письма остались на краю стола. Эмберли с шумом втянула воздух, сообразив, что почти не дышала в эти минуты, и заветные конверты в мгновение согрели ее руки.

Так, в одном – отказ. Ну-у, не очень-то и хотелось. А в двух – добро пожаловать и список рекомендованных экзаменов.

Душа пустилась в пляс, и Эмберли, взлетев по лестнице, окрыленная ворвалась к себе в комнату. Хотелось поделиться новостью хоть с кем-нибудь! Но новых друзей после расставания с Одри у неё не появилось. Да и смысл их заводить, если однажды они всё равно отвернутся? Эмберли не мазохист, не получает удовольствия от чужой подлости и предательства. А если все же написать Одри? Они вроде бы неплохо поболтали несколько дней назад.

Найдя ее страничку в фейсбуке, Эмберли отправила заявку в друзья и, воспользовавшись открывшейся возможностью, коротко поинтересовалась, разрешилась ли проблема с Дереком, точно не представляя, что бы больше всего хотела услышать в ответ. Но Одри не ответила. Впрочем, у нее насыщенная жизнь оффлайн. Куда ей до сетевого общения? Ладно, все можно оставить на завтра.

Несмотря на то, что проспала большую часть дня, Эмберли вырубилась моментально. На проблемы со сном она никогда не жаловалась – что бы ни случилось днем, ночью она спала, как убитая. А проснувшись, первым делом, проверила переписку, но ничего, кроме ее сообщения, и запрос в друзья остался без ответа. Ну и ладно.

Впервые в жизни, собираясь в школу, Эмберли захотелось как-то себя приукрасить. В конце концов, скоро она будет студенткой, и у нее начнется новая жизнь, которая непременно должна разительно отличаться от старой. Так почему не внести первые коррективы прямо сейчас?

Отказавшись от джинсов в пользу длинной юбки, Эмберли мазнула по губам блеском, а по ресницам тушью, и, чтобы не передумать, поспешила выскочить из дома.

Школа, как и заведено в такую рань, отозвалась на её появление эхом шагов в пустых коридорах. На шкафчике Ребекки красовалась непристойная картинка – кто-то не пожалел помады на это дело. Интересно, за что?

Эмберли достала нужные учебники. Сегодня первым модулем ‒ английский. На нём она не чувствовала себя умнее преподавателя, могла на равных поучаствовать в обсуждениях, она получала настоящее удовольствие от общения с мистером Кэрриганом.

Войдя в кабинет, Эмберли выхватила с верхней левой полки крайний томик, торопливо полистала, пока глаза не наткнулись на знакомые заметки на полях: «Ожидание подобно яду» ‒ это написала она. А чуть ниже появилась ещё одна запись, другим почерком ‒ ответ учителя: «Но любой яд в разумных дозировках может стать лекарством». Это была их давняя игра, появившаяся, как только Эмберли перешла в старшую школу.

Тогда, в начале учебного года она черканула на полях книги сиюминутную мысль. На следующем занятии, демонстративно глядя на ученицу, мистер Кэрриган поставил книгу на верхнюю левую полку. Взяв ее в руки в перерыве и открыв на нужной странице, Эмберли обнаружила ответ.

Теперь они так постоянно пикировались. И было важно – сохранить все в полной тайне, не допустить, чтобы чужие умы вторглись в их размышления. А уж чужие безумия – и подавно! Поэтому, едва заслышав первые шаги, Эмберли поставила томик на полку и нервно прошла к своему месту.

В кабинете английского ученики сидели по кругу. Ни Дерека, ни Одри на этом модуле не было, а Ребекка ходила и почти всегда обменивалась колкостями со Стейси Адамс. Уж ни она ли не пожалела тюбика губной помады?

Эмберли проследила, как рассаживаются остальные. Кто-то сразу доставал конспекты и принимался штудировать тему, кто-то праздно тыкался в телефоне. Ребекка выудила из своего бездонного рюкзака толстенный гримуар в черной коже и принялась его внимательно изучать.

– Собираешься приворожить красавчика? – раздался наждачный голосок Стейси Адамс, которая нарочно уселась напротив Ребекки. – Лучше пожелай себе мозгов!

– А тебе чего? Упругой задницы? Или ровных ног? – не отрывая от книги взгляд, откликнулась Ребекка, и тут же получила в ответ:

– Да, пошла ты!

Эмберли закатила глаза ‒ начинается! Но война разгореться не успела. В кабинет пружинящей походкой зашел мистер Кэрриган, и студенты отправились в путешествие по английской литературе на волнах его бархатного голоса.

Да, жаль, что учителю не двадцать лет. Хотя, кто знает, может, в том возрасте он был таким же придурком, как и однокурсники Эмберли. Правда, про Дерека в качестве исключения она думала только хорошее.

Мысль о спустившемся с неба ангеле кольнула и тонкой занозой вонзилась в девичье сердце ‒ Эмберли даже механически потерла левое плечо. Мистер Кэрриган с вопросом глянул в ее сторону, но она только покачала головой, а потом почувствовала буравящий взгляд Стейси Адамс. Та изогнула выщипанную бровь и с вызовом закинула ногу на ногу. Неужели эта скандалистка решила переключить свое внимание с Ребекки на Эмберли?

Мистер Кэрриган зачитал стихи современных поэтов, раздал студентам распечатки и попросил объяснить строчки: «Надежда – это яд. Но в разумной дозировке и яд становится лекарством». Завязавшаяся дискуссия развлекла Эмберли, хотя свои мысли она предпочла оставить для приватного диалога. Урок пролетел слишком незаметно, даже стало досадно.

Выходя из кабинета последней, девушка задержалась у полки, чтобы вложить распечатку стиха в крайний томик. Пусть мистер Кэрриган подумает над ее вопросом до следующей встречи: «А если яд – цианид?»

В коридоре, в толпе учеников, Эмберли разглядела Дерека и Одри – те стояли лицом друг к другу и разговаривали. Со стороны они производили впечатление счастливой пары, что немного уязвило Эмберли. Но ведь она и не претендовала на парня. Отношения ей ни к чему: до окончания школы осталось совсем немного, и все они разъедутся ‒ так зачем начинать то, чему суждено оборваться вскоре. Но если Одри готова окунуться в них с головой – это ее дело. И всё-таки хорошо, что недоразумение между ними разрешилось.

Эмберли подошла к парочке, чего обычно никогда не делала.

– Привет! – коротко улыбнулась.

В глазах Дерека явственно проступило любопытство, а вот Одри… отшатнулась и скривилась. Можно подумать, что Эмберли прокаженная. И не она ли совсем недавно успокаивала рыдающую бывшую подружку?!

– Привет, – отозвался Дерек и тоже улыбнулся в ответ.

Еще неделю назад Эмберли воссияла бы от счастья – сейчас же ей будто впрыснули сок цикуты в кровь, и токсин медленно разносился по всем органам. Через минуту начнутся спазмы в животе, и ее тело окутает слабость, а чуть позже – эпилепсия, пена изо рта и смерть. Кажется, так…

Эмберли неуклюже развернулась и на деревянных ногах двинулась в сторону нужного ей кабинета. Она кое-как отсидела модуль, пожалуй, даже толком не запомнила, что на нем объясняли – механически записывала под диктовку, делала какие-то пометки, словно ее сознание разделилось на две половины. Одна – рациональная – осталась бесстрастной, занималась привычными делами, чтобы потом не пришлось бегать, искать у кого-то материал, другая – чувствительная – забилась в уголочек и тихонько всхлипывала.

Вторая половинка представлялась Эмберли обиженной маленькой девочкой. Показывать ее – значит, выдавать свою слабость.

Потом был перерыв на ланч. Эмберли буквально соскребла себя со стула и дотащилась до дальнего туалета. Сегодня эта санитарная зона была свободной. Конечно, Одри же успокоилась.

Хотелось сделать что-то дикое. Например, написать на дверце одной из кабинок: «Одри – сука» или еще что-то не менее «лестное». Только разве поможет?

Эмберли прерывисто вздохнула и, чтобы хоть как-то отвлечься от неприятных мыслей, через лэптоп вошла в игру.

Сегодня заставка не оказала на нее никакого магического воздействия, излишняя пафосность даже отталкивала. Но вот потом, само действо… Помимо персонажа с клювом, судьи, обвиняемого и кучи зрителей выступил адвокат: белая маска в виде лица с обведенными чёрной тушью глазами, строгая одежда гробовщика, трость с набалдашником – голова ворона. Уж не он ли будет последним аргументом защиты? Эмберли не смогла сдержать короткого смешка. Сегодня судье предстояло выслушать и чумного доктора, и его оппонента.

Судили за мелкое воровство некоего Майка Уоррена. Адвокат пытался выгородить подопечного банальной клептоманией. Типа, ничего страшного, большого урона магазинам такие кражи не наносят, все убытки заранее вложены в стоимость других товаров, а обвиняемый таскает мелочевку, не контролируя себя. Прокурор же – ведь тот, в птичьей маске выполнял такую функцию? – настаивал, что Уоррен в последнее время перешел границу между неконтролируемым поступком и намеренным причинением вреда. Обвиняемый вошел во вкус, играл и воровал вещи все дороже и дороже.

А ведь, кажется, в древности на Востоке отрубали руки даже мелким оголодавшим мальчишкам за стянутый с прилавка фрукт, и никого не волновало, что бедняга не ел уже несколько дней.

Обвиняемый сидел, вальяжно раскинувшись на лавке, и, кажется, не собирался воспринимать происходящее всерьёз. Выражение на смазливой физиономии ясно транслировало его отношение: «Да иметь я хотел вас всех!»

Урод!

И опять этот невероятный эффект присутствия. Эмберли снова стало казаться, что на неё смотрит живой человек. В маслянистых глазках легко читались презрение, насмешка и уверенность в собственной безнаказанности. И больше не хотелось придумывать какие-то нелепые приговоры по принципу, что первое в голову придёт, лишь бы отчитаться. Что там говорилось про Древний Восток и отрубание рук? Вот. Пусть так и будет.

Эмберли торопливо вбила в строчку приговор и, не дожидаясь очередного пафосного финала, захлопнула крышку лэптопа.

8
Посланник Дикé

Не стоит думать, что незначительный проступок не повлечёт за собой наказания, что справедливости нет дела до мелких пакостников и воришек. Даже если собственная совесть останется безучастной, мироздание отреагирует на крошечное действие, выведет закономерность, исходя из ничтожной детальки, и в соответствие с ней поменяет будущее. И расплата настигнет, отзовётся эхом даже самых отдаленных событий.

За маленькое ли, за большое ‒ за каждое преступление правосудие непременно сочтется с тобой. И не надейся выйти сухим из воды, даже если – всего-то! – угодил ботинком в лужу. Я та капля, что впитается и разъест толстую шкуру безнаказанности. Тебе не помогут ни самонадеянность, ни мнимая удачливость. Я всё равно доберусь до тебя, чтобы выставить счёт, подписавшись под каждым промахом, и тогда будь готов заплатить все сполна. Я не даю отсрочек и не прощаю долги.

У полиции своя работа, я не имею к ней никакого отношения, я сам по себе, и если у неё до чего-то не доходят руки ‒ ничего страшного. Предоставьте это дело мне. Каждый год в этом слепо-глухо-немом мире пропадает огромное количество людей. Не единицы, многие тысячи! Но ещё больше тех, кто творят маленькое ничтожное зло, считая, что имеют на него абсолютное право и часто отговариваются тем, что судьба к ним несправедлива, что они не дополучают того, что им причитается.

Уверены? Хотите получить свое сполна? Правда? Ну, тогда получите и распишитесь.

Вы считаете себя неизлечимо больным? Без паники – вас вылечат. Будьте уверены, найдется такое лекарство, способное исцелить даже самый смертельный недуг. Вы будете корчиться, умолять отменить лечение, ведь в глубине души вы считаете себя абсолютно здоровым – вам просто нравится дурачить других, чувствовать свою власть, сладость того, что получается проворачивать раз от разу, водя за нос кротких покорных дурачков, и оставаться безнаказанным. Это адреналин. Это наркотик. И как каждый наркотик, он требует увеличения дозы. Так получайте!

Что? Вы уже готовы признать себя исцелившимся?

Вы отрывали крылышки мухам? Ведь они ужасны, они разносчики всякой заразы. Будьте уверены, в скором времени вы перейдете на бабочек, потому что в отличие от слепней они прекрасны. Потом на котят… Щенков… И людей. Маньяков воспитывает безнаказанность − бесконечный кредит доверия, перерастающий в огромную беду. Но я вмешаюсь и положу ему конец.

Стою перед дверью, ожидая, когда её откроют. Она распахивается столь стремительно и широко, словно по ней ударяют ногой. Нарочно, с расчётом. Это легко читается по выражению лица Майка Уоррена: по особому прищуру глаз и злорадной ухмылке. Но я успеваю отскочить.

‒ Ну и? ‒ произносит он, явно расстроенный тем, что дверь не достала меня. Только концы подарочной ленточки испуганно взвились от порыва воздуха.

‒ Вам посылка, ‒ протягиваю ему коробку и папку-планшет с прикреплённым к ней бланком. ‒ Распишитесь.

Майк пялится недоумённо, пытается выяснить от кого, но его вполне устраивают мои обтекаемые ответы. Он рисует размашистую подпись, небрежно берёт коробку и молча захлопывает дверь – ни «спасибо», ни «до свидания». Но мне и даром не нужна его вежливость! Торопливо скачу вниз по лестнице. Дело сделано.

Не важно, когда он откроет мою посылку – прямо сейчас или чуть позже. Это уже совсем не имеет значения. Главное, что правосудие возьмет свое – без рук у него вряд ли получится воровать.

Я давно наблюдал за ним. С тех пор, как узнал, чем он занимается. Чисто случайно глянул сквозь витрину, проходя мимо магазина. Изнутри я бы точно не заметил.

Майк умел занять удачную позицию и улучить момент – ещё ни разу никому не удалось его застукать. Но я – не все. Провидение осознанно ведет меня туда, где я нужен, где от меня требуется настоящая помощь.

Я молчу, не с свожу с него глаз. Вижу, как он суетливо засовывает за отворот куртки поблёскивающий глянцем новенький журнал, как исподлобья оглядывается по сторонам, удовлетворённо вскидывается, смотрит прямо перед собой и натыкается взглядом… на меня. Он не пугается, его лицо выражает угрозу. Он что-то произносит – скорее всего, беззвучно, но с чёткой артикуляцией, – но мне плевать на то, что я ни слова не слышу. Я прекрасно догадываюсь, что он желает до меня донести – чтобы я даже не думал обращаться к охране или в полицию, иначе…

И я, конечно, не стану жаловаться. Но и пугаться тоже не стану. Я не спеша соберу все улики и факты и передам дело в суд, а потом собственноручно приведу приговор в исполнение. Может быть, даже не сразу, а когда придет его время.

И вот, его время пришло.

Бейсболка с логотипом службы доставки отправляется в ближайший мусорный контейнер. Я натягиваю на голову глубокий капюшон и ухожу. Оглядываюсь на ходу, но, похоже, не вовремя, потому что налетаю на прохожего, вывернувшего из-за угла – пожилого афроамериканца, – и выбиваю из его рук бумажный пакет с покупками. Тот лопается, ударяясь об асфальт, продукты разлетаются в стороны.

− Извините, − бормочу и поспешно приседаю, пытаюсь собрать рассыпанное.

Прохожий не ругается, не грозится, лишь наклоняется, тихо крякнув. Поднимает наполовину опустевший пакет и сминает его угол в кулаке, пытаясь заделать прореху.

Смотрю на его руку. Кожа в плотной сети мелких морщин, сухая, тоже чем-то напоминающая бумагу, и, такое впечатление, что точно так же шелестит от каждого движения. Линии сосудов рельефно выступают, шевелятся, словно живые существа.

В это время раздаётся приглушённый хлопок, будто где-то далеко взрывается праздничная петарда. Вздрагиваю и замираю одновременно со стариком – так и стоим, прислушиваясь. Если он пытается разгадать, что это было, то мне мало интересна причина. Я твёрдо знаю: то была не петарда, и кому-то сейчас явно не до праздника.

Поднимаю с асфальта луковицу, кладу в подставленный мне пакет и ещё раз повторяю:

− Извините.

− Ничего страшного, − откликается афроамериканец, пытаясь заглянуть мне под капюшон.

Но я ещё сильнее наклоняю голову, даже немножко отворачиваюсь. Не люблю пристальных, въедливых взглядов. Не надо меня рассматривать. Я всего лишь тень. Я посланник, исполнитель и не претендую на великую значимость.

9
Эмберли

Вой сирены стеганул по ушам, сверлом дантиста вгрызся в сознание. Эмберли вскинула голову.

Опять она так сильно задумалась на ходу, что забралась чёрт знает куда ‒ в район обшарпанных многоквартирных домов для малоимущих, престарелых и прочих, пользующихся жилищными субсидиями. И что ей здесь могло понадобиться?

Если честно, Эмберли даже не смогла толком вспомнить, зачем вообще вышла из дома и куда собиралась идти. Наверное, решила добежать до магазина, потому что в холодильнике опять мышь повесилась. Мамаша с дружком ещё с вечера выгребли всё подчистую, и утром ей пришлось довольствоваться единственным куском хлеба для тостов и остатками арахисовой пасты, размазанной по стенкам банки.

Мимо промчалась неотложка, оглушив очередным тревожным воплем, который резко оборвался, стоило машине исчезнуть за углом, и ноги сами понесли Эмберли следом. Что там происходит?

Возле одного из подъездов уже стояла полицейская машина, и около неё два карабинера непринужденно трепались о чём-то. Эмберли двинулась вперед, поближе, чтобы лучше расслышать слова.

‒ Парень. Белый. Пару раз проходил по нашим сводкам, но ничего серьезного ‒ мелкое воровство в супермаркетах. Похоже, оторвало кисти рук. Ну, если и не совсем оторвало, то там мало что осталось. Вряд ли удастся восстановить. Сам видел. Будто пальцы через мясорубку решил перекрутить.

Эмберли передернуло, словно внутри сработал щелчок оружейного затвора. Вклинившись в толпу зевак, она стала вглядываться в темное жерло подъезда. Через несколько минут показались парамедики, бережно катящие носилки с прикрепленной капельницей. Пока они укладывали пострадавшего в машину, девушка разглядела его лицо.

То самое! Которое нагло улыбалось ей несколько дней назад с экрана лэптопа. Только сейчас оно было застывшим и безжизненно серым. Из-под полузакрытых век виднелись белки закатившихся глаз в ярко-красной сетке сосудов.

Клептоман. Как его? Майк Уоррен?

Во рту появился привкус тухлого лука. Настолько острый, что Эмберли почувствовала тошноту. Может быть это из-за случайного взгляда на драный пакет с продуктами в руках старика-афроамериканца, который стоял от неё всего в нескольких шагах?

Девушке не хотелось, чтобы ее вывернуло прилюдно. На подкосившихся ватных ногах она кое-как убралась в ближайшую подворотню, которая к привкусу лука добавила ещё и едкий запах мочи и пищевых отходов, и там уже согнулась, больше не в силах сдерживать рвотные позывы.

Только это не помогло. Руки тряслись, желудок противно сжимался, перед глазами стояло лицо человека на носилках, пятна крови, расползавшиеся по покрывалу – скорее всего в том месте, где находились изуродованные руки.

Боже! Что это? Случайность? Совсем недавно она вынесла приговор, а сегодня увидела последствия его исполнения. Может ли быть такое?

Стремглав пронеслась мысль: надо узнать, был ли Уоррен клептоманом! Надо вернуться, послушать, что говорят соседи! Наверняка же кто-то в курсе.

Эмберли шла и молилась, чтобы все оказалось лишь ее разыгравшейся фантазией. И пострадавший – не Майк, не Уоррен. Просто мелкий пакостник из муниципального района, который сам баловался со взрывчатыми веществами. Да мало ли зачем ему это понадобилось!

А внешность… Ну, обычный белый парень. Лёгкое сходство. Привиделось.

‒ А! ‒ неожиданный толчок едва не сбил Эмберли с ног.

Не то, чтобы сильный, просто коленки и сами по себе подгибались, её слегка покачивало ‒ от слабости, от мыслей. Поэтому хватило и лёгкого тычка в бок оттопыренным локтем.

‒ Смотри, куда прёшь, ‒ раздался хрипловатый голос.

Эмберли с трудом удержала равновесие, выпрямилась, обернулась, но увидела только спину. Вроде бы мужчина. Невысокий, узкоплечий.

‒ Сам смотри, ‒ огрызнулась она в ответ.

Получилось совсем тихо и ничуть не грозно, но мужчина всё равно услышал и тоже обернулся, мрачно глянул из-под натянутого на глаза капюшона, но только снисходительно усмехнулся и двинулся дальше.

Народ у подъезда, как ни странно, уже рассосался. Машина «Медицинской помощи» уехала. Болтающие полицейские сменились другими – молчаливыми, сердитыми. Лишь старик-афроамериканец флегматично выгуливал мелкодрожащую облезлую собачку непонятной породы. Та подбежала к Эмберли и принялась обнюхивать ее ботинки.

– Элси, фу, – хозяин дернул за поводок, но его питомица уперлась.

Девушка присела к ней, скрывая брезгливость, потеребила за ушами.

– Привет, Элси, – сказала нарочито-бодро. – Ты хорошая девочка?

И старик расцвел, подошел ближе:

– Любите собак? – склонился над девушкой.

– Наверное, – пожала плечами Эмберли.

– Я люблю. Ну, во всяком случае, больше, чем людей, хоть это и не оригинально звучит.

Старик опять дернул за поводок. Собака, наконец, отвлеклась от ботинок Эмберли, и тогда девушка поспешно встала. Боясь, что собеседник сейчас уйдет, и ничего выяснить не удастся, поинтересовалась, кивнув в сторону полицейских:

– А что здесь случилось?

Афроамериканец недоуменно покосился на девушку. Какие-то невысказанные соображения, буквально витающие в воздухе, провисли пыльной паутиной и растаяли. Эмберли съежилась. Ей показалось, будто старик подозревает её в причастности к произошедшему. Но ведь этого просто не могло быть! По всем параметрам. Случайный свидетель не мог ничего знать о тестировании, а сама Эмберли никак не могла быть связанной с реальным происшествием.

Просто бред какой-то! Где игра, а где жизнь? Им никогда не соединиться в единое целое, не проникнуть друг в друга. Это за гранью вероятного. К чёрту нелепое чувство вины, к чёрту глупые фантазии и взаимосвязи! Их не существует. И сейчас Эмберли это докажет, докажет самой себе, в первую очередь.

Она решительно посмотрела в лицо старику:

‒ А вы не знаете, как его зовут? ‒ голос все же предательски дрогнул. ‒ Ну… этого. Парня. Пострадавшего.

Афроамериканец склонил голову к плечу, задумчиво свёл брови, пожевал губами и только тогда произнёс:

‒ Точно не знаю. Вроде бы Майкл. Или просто Майк. ‒ Он глянул на свою собачонку, словно ждал от неё подтверждения, но та продолжала вертеться у его ног, ни на что не обращая внимания. Тогда старик добавил: ‒ Во всяком случае… так его кличет подружка. ‒ И пожаловался напоследок: ‒ Они всегда слишком громко разговаривают. И не только разговаривают.

Эмберли судорожно сглотнула. Хотя она по-прежнему пыталась утешить себя тем, что имя довольно распространённое, и это с большой вероятностью может быть совсем другой Майк, или действительно Майкл. Просто ‒ так уж совпало.

‒ А фамилия?

Старик помотал головой, видимо, показывая, что понятия не имеет, и ещё раз пристально глянул на Эмберли.

Та осознавала, что своим вопросом только добавит подозрений, но всё равно не удержалась, спросила:

‒ Уоррен?

‒ Вот уж не знаю, ‒ собеседник на радость пожал плечами. ‒ Но если хочешь, спроси у домовладельца. Он сейчас на месте. Недавно его видел.

‒ Да, ‒ согласно кивнула Эмберли.

«Если хочешь». Но она совсем не хотела.

Хватит себя успокаивать! Хватит искать отговорки – всё равно не поможет. Уж слишком много совпадений: имя, факт, наказание… и копы болтали ‒ Эмберли вспомнила ‒ про мелкие кражи в магазинах. Пусть не совсем точны, но всё-таки слишком очевидны параллели между несчастным случаем и вынесенным ею приговором. Руки! Ведь парень лишился рук.

‒ Ладно. Ерунда. Спасибо! – Эмберли заставила себя улыбнуться и даже легко махнуть, словно речь шла о каком-то мелком происшествии. А потом якобы беззаботно двинулась прочь.

Ей было уже не до магазина и не до еды, в голове билось пойманной птицей: сегодняшние совпадения – не случайность. И игра, вполне возможно – не совсем игра. Но тогда, значит, предыдущие осуждённые тоже существовали в реальности, и каждый вынесенный Эмберли приговор…

Дьявол! Как же их звали? Тех, других! Сэмюэль… Сэмюэль… Адлер. Кажется, так. И кто там был еще? Ведь недаром имя обвиняемого показалось смутно знакомым. Эмберли определённо слышала его и раньше. Руперт? Нет! Купер… Купер Швайгман.

Скорее вернуться домой, найти, проверить, есть ли они на этом свете. Не то, чтобы Эмберли предполагала, будто их не стало по ее вине – необходимо было просто узнать, существуют ли они на самом деле, в реальности? Или существовали…

Дома орал телевизор. Значит, мать отдыхает и, скорее всего, не одна. Уточнить, так ли это, желания не возникло. Эмберли просто прошмыгнула в свою комнату и заперла дверь. Усевшись перед монитором, она прикрыла глаза.

Так. С чего можно начать поиски? Не сказать, чтобы у нее была хорошая память на имена, но эти запомнились. Уж слишком театрально и патетично персонаж с клювом представлял обвиняемых. Напористо и чётко. И произносимые имена словно отпечатались в сознании.

Сэмюэлю лет десять-одиннадцать – обычный мальчишка. Такие бегают по улице, горланя, как апачи, катаются на велике, лазают по деревьям и заброшкам. А этот ещё и сумел чем-то привлечь внимание создателей игры. Кажется, Эмберли присудила ему порку. Но таких паршивцев довольно часто наказывают ремнем.

Купер Швайгман. Он скорее всего ровесник Эмберли или чуть младше. Да, гаденыш тот еще! Пожалуй, с него начать поиски будет проще.

Получилось не только проще, но и быстрее. Конечно, Эмберли в первую очередь порылась на сайте собственной школы и нашла, почти сразу. Оказалось, они учатся вместе, только Швайгман двумя годами младше. На фото у него не такой взгляд, как в игре, но в целом – очень похож на свой персонаж.

К горлу снова подступил комок. Эмберли принялась часто сглатывать слюну. Какой же она вынесла ему приговор?

Кажется, дело было связано с поджогом. Она ещё долго думала, раздражаясь, что игра не предлагает подходящих вариантов, а потом прикололась, вбив во всплывшее окошко словосочетание, больше похожее на метафору: «пройти сквозь огонь». Боже, как же хочется надеяться, что её не восприняли буквально, и Швайгман не оказался в настоящем пекле.

Пальцы дрожали, пока Эмберли перебирала вкладки местных новостей, а сердце бешено колотилось о рёбра и вдруг замерло, когда взгляд упёрся в маленький прямоугольник фотографии. Чернота ночи, оранжевые всполохи. «Пожар в заброшенном здании у реки».

Просто совпадение. Просто совпадение. Просто совпадение. Ну, пожалуйста!

«Огонь был вовремя замечен, и прибывшим пожарным удалось быстро справиться с возгоранием. Большого ущерба не причинено, потому что сооружение стояло на отшибе и не использовалось ни в качестве жилья, ни в качестве производственного помещения. Несмотря на это имеется пострадавший ‒ ученик старшей школы, Купер Швайгман».

Перед глазами поплыли мутные пятна. Эмберли даже показалась, что сейчас она просто отключится. Сознание отказывалось воспринимать происходящее, по-прежнему с тупым упрямством гоняя будто бы поставленную на бесконечный автоповтор короткую фразу: «Просто совпадение». Но она уже не спасала, наоборот, выглядела злой насмешкой. Ведь нет же! Нет! Но как бы ни хотелось себя убедить ‒ больше не получалось. Всё это не могло быть совпадением. Никак не могло.