Текст книги "Бедная богатая девочка"

Автор книги: Екатерина Черкасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

За этими размышлениями ее застал восхищенный поклонник. Краем глаза

она еще заметила Володьку, приготовившегося снимать наиболее показательные

сцены. Он одобрительно показал подчиненной большой палец, поощряя

ее для качественного выполнения задания.

– Мне так приятно, что вы дождались. Меня зовут Михаил Львович

Арабский.

Сима от удивления выпустила соломинку, через которую поглощала находящийся в ананасе божественный напиток.

– Да, да, Арабский – моя фамилия, а отнюдь, как вы понимаете, не национальность. Наверное, мне было бы более правильно носить фамилию Сионский или Еврейский. Но такова ирония моей жизни. А как вас зовут, прекрасное дитя?

– Изабелла, – почему-то брякнула Сима. Наверное,

что-то навеяла экзотическая фамилия собеседника.

– Ах, Изабелла, как это мило, романтично, так и представляешь себе напоенные солнцем виноградники на юге, темно-красное ароматное вино с тонкими оттенками фиалки и земляники... – От восторга Арабский закатил черные, похожие на оливки глазки.

В этот момент Сима слишком сильно втянула через соломинку коктейль и, к своему стыду, издала весьма неприличный звук.

– О, не смущайтесь, дорогая, – он улыбнулся ей, в

то время как она покрылась под пудрой красными пятнами,

и произвел неопределенный жест, адресованный бармену. Тот со сноровкой иллюзиониста приготовил два слоеных разноцветных коктейля. И это тоже было очень вкусно.

– Я уже попрощался с коллегой, Изабелла, и могу быть полностью

в вашем распоряжении. Куда бы вы предпочли потом пойти? Ресторан,

казино, дискотека, боулинг или, может быть, у вас есть какие-нибудь предложения?

Сима быстро прикинула, что людные места ей ни к чему, ну что за интимное свидание в боулинге? Просто курам на смех. Поэтому она долгим и, как ей казалось, весьма выразительным взглядом окинула кавалера и сказала:

– Я немного грущу сегодня, знаете ли, дорогой Михаил, я бы предпочла что-нибудь менее шумное, более интимное...

Арабский даже задохнулся от восторга, он сжал Симины руки

своими пухлыми лапками и прочувствованно промолвил:

– Изабелла, я сразу понял, что мы – родственные души! Все

эти казино-мазино, – почему-то сказал он, как кавказец,

развлечение для дешевок. А в вас сразу видны романтичная натура,

идеалистический взгляд на мир, благородство, интеллект.

Сима даже зарделась от таких комплиментов.

* * *

За милой беседой, которая с каждым выпитым коктейлем становилась все

менее продуктивной и все более состояла из междометий и плохо выговариваемых признаний в любви и заверений в преданности, прошла еще пара часов.

Сима, казалось, совершенно забыла, для чего здесь находится,

она бросала в сторону Снегирева затуманенные алкоголем взгляды, но,

похоже, совершенно не реагировала на его выразительные мимические

экзерсисы. Зато к нему подбегал несколько раз любезный бармен Арнольд,

чтобы поинтересоваться, все ли у того в порядке, не хочет ли он

обновить заказ. Снегирев не слишком вежливо и довольно злобно мотал

головой, продолжая корчить рожи в Симину сторону. А ведь он всего

лишь хотел остановить ее от неумеренного употребления алкоголя и напомнить

ей, что она все же находится на задании.

А парочка тем временем успела перепробовать все виды коктейлей, причем, похоже, шли они согласно детской присказке, описывающей последовательность цветов радуги: каждый ("Красный дракон") охотник ("Тропикана") желает ("Дезерт бум") знать ("Изумрудный Будда"), где ("Голубые Гавайи") сидит ("Синий бархат")

фазан ("Поцелуй Виолетты").

Такое разнообразное меню духовно сблизило парочку, они сидели обнявшись и роняли пьяные слезы. Снегирев, как ни старался, не мог разобрать, о чем они говорили. До него лишь доносились высказываемые в чей-то адрес упреки: "А она такая сука, но я ж ее люблю...", "А я так его хотела, мерзавца..."

Наконец они засобирались и нетвердой, но сосредоточенной

походкой направились к выходу. Сима оказалась более стойкой и почти несла маленького и расползающегося, как медузка, одетого в костюм от Черутти Арабского. Наверное, алкоголь распределялся у них не на килограмм веса, а на сантиметр роста. Надо сказать, зрелище они представляли презабавное. Снегирев немного расстроился, но нежные объятия Симы и Арабского запечатлел.

Пьяницы погрузились в бесшумно подкативший черный "Лексус", при посадке Сима умудрилась опять потерять туфлю. Швейцар в ожидании щедрых чаевых услужливо подобрал ее и надел на бесконечно длинную Симину ногу. Снегирев быстро прыгнул в свой скромный неновый джип и поехал следом.

* * *

– Миш, а где жена? – спросила слегка протрезвевшая Сима, проходя в шикарную квартиру Арабского, занимавшую целых два этажа в старом отреставрированном доме. Она с облегчением сбросила туфли на утомительных шпильках и прошла в огромную гостиную с камином, зеркалами, лепниной, более всего напоминавшую зал приемов во дворце. Было красиво, но неуютно, все равно что жить в музее.

– А она здесь никогда не живет. Всегда в загородном доме.

Ей все равно, где я, с кем я... – Арабский обреченно махнул рукой. Затем, как будто что-то вспомнив, стал рыться в карманах, вытащил телефон и нажал на кнопку. Послышались длинные гудки, и недовольный женский голос ответил.

– Ну как ты, лапуля? – заискивающе спросил бизнесмен. – Нет, нет, что ты, вовсе не напился, просто немного устал. Да нет, что ты!

В трубке недовольный голос перешел в крик. Михаил со вздохом отключился.

– Вот так всегда. Слушай, давай еще выпьем.

– Выпьем, – пьяно кивнула Сима. Она хихикала про себя,

представляя, как вокруг дома бродит трезвый и замерзший Снегирев,

пытаясь сообразить, как продолжить слежку. Сима сжалилась над ним

и подошла к огромному, чуть не в стену размером окну. Она не

сразу сообразила, как раздвигаются шторы, и слегка подергала их

за шелковые кисти.

– Нет, – Арабский подошел к ней и нажал кнопочку на стене.

Шторы медленно и бесшумно раздвинулись, впуская в ярко освещенную гостиную промозглую февральскую ночь, слабо освещенную уличными огнями тихого центра.

– Да, не Нью-Йорк, – разочарованно сказала Сима, вглядываясь во тьму и пытаясь разглядеть там несчастного коллегу. – Тебе бы, Миш, в пентхаузе жить. Я читала, что это очень, очень круто.

– А, мне все равно, – отозвался Арабский, обнимая

Симу за талию. Его голова уютно покоилась на ее груди, она чувствовала

сквозь тонкое платье его теплое, наполненное парами алкоголя дыхание.

Только не понижать градус! – внезапно встрепенулся он и резво поволок скользящую по наборному паркету Симу в сторону бара.

А бар у него и вправду был как настоящий: стойка, высокие

табуреты, зеркальные полки с огромным выбором напитков. Арабский сбросил пиджак, закатал рукава рубашки и старательно изображал профессионального бармена.

– Что леди желает выпить? Шампанское "Дом Периньон", коллекционное, замечательного урожая 1995 года? Подать карту вин?

– Только не понижать градус! – завопила Сима, понимая,

что залить плещущуюся в ней алкогольную смесь шампанским смерти подобно.

– Что же, мудро, мудро, – по-отечески похвалил ее

Арабский. – Могу предложить что-нибудь на свой вкус?

– А то! – немедленно откликнулась Сима, – Эх,

Майкл, не поверишь, я ведь всегда по водочке заходила, селедочкой закусывала.

– А по тебе и не скажешь. – Арабский недоверчиво окинул

ее взглядом с ног до головы. – По виду – шампанское, Париж,

норка, икорка.

– Это сейчас, – спохватилась Сима, поправляя дорогие

Инкины часики на запястье. – А ведь выросла я в семье алкоголиков.

Сима мысленно попросила прощения у мамы и скрестила пальцы.

Безрадостное детство, корка хлеба, свист ремня... Гены не спрячешь.

– Ах, бедная моя девочка, – со слезами в голосе произнес

Арабский, вылезая из-за барной стойки, чтобы нежно прижать к себе девушку. – Что я могу для тебя сделать? Хочешь поступить в университет? Хочешь, я открою для тебя фирму, например туристическую? Или салон красоты?

Сима растрогалась и дрожащим голосом спела из Земфиры:

– Хочешь, я убью соседей, что мешают спать?

– Девочка моя, Изабелла, только я умоляю тебя, уйди

с панели. – Арабский так расчувствовался, что из глаз его потекли слезы, он их размазал по лицу пухлым кулачком, напоминая лысоватого ребенка.

Сима тоже разрыдалась, исполненная нежности к этому маленькому олигарху, но все еще не решив, обижаться ли ей на то, что ее приняли за проститутку. Затем она передумала обижаться, так как этот образ выбрала сама и, стало быть, отлично в него вписалась.

– Будем пить прекрасный, бесподобный молт, – наконец-то успокоился Михаил, вырвав у Симы обещание никогда не торговать своим телом. – Нет ничего лучше простого, но благородного скотча на скалах.

– Чего на скалах? – не поняла Сима.

– Скотча, прекрасного, выдержанного, несмешанного

молта, сохранившего запах дыма после копчения ячменных зерен. – Он положил в широкие невысокие стаканы крупные куски льда

и медленно налил янтарную, резко пахнущую жидкость,

с удовольствием глядя, как виски, растапливая лед, становится светло-желтым, вязко, как масло, переливается и обволакивает прозрачные кубики.

– Лед – это и есть скалы. А скотч на скалах

просто шотландское виски со льдом.

Сима понюхала стакан и сморщилась:

– По-моему, чистый самогон.

Арабский мягко и покровительственно засмеялся:

– Никогда так не говори. Со временем ты научишься ценить этот

вкус и аромат, различать его оттенки, отличать шотландское виски

из копченых зерен от ирландского из сушеных, от канадского бурбона,

ржаного, кукурузного. И уж конечно, никогда не спутаешь прекрасный

зрелый молт с дешевым ординарным "Джонни Уокером"

с красной этикеткой или "Учительской горькой".

– Какой-какой учительской? – засмеялась Сима.

– Виски "Teacher's", "Учительская", никогда

не пей.

Сима поднесла к губам стакан и, стараясь не дышать, глотнула. Маслянистая жидкость обожгла небо, но это оказалось приятно. Она уже смелее глотнула. Действительно, ничего похожего на самогон, запах которого вначале испугал ее. Это было как с маслинами, вкус которых сначала ей тоже показался отвратительным.

– Миш, а у тебя есть кто-нибудь? – Сима со стаканом

в руках прошлась по комнате. Она задержалась у камина, где стояли многочисленные фотографии в разнообразных аляповатых, явно случайных рамках.

– Ну, я женат. Ты же знаешь.

– Да, знаю. – Сима раздраженно махнула рукой. – Я

имею в виду любовницу, подругу.

– У-у, – покачал головой Арабский. – Хотя нет, подожди, теперь ты моя подруга. – Он взял Симу за руки и просительно заглянул ей в глаза. – Мы ведь можем иногда встречаться, выпить виски, поболтать. Ты не смотри, что я "новый русский", я ведь доктор исторических наук, специалист по античной истории. Знаешь, я, когда разбогател, всех старых друзей потерял, наверное, неловко им со мной. А новых так и не завел. Жена на даче живет, выезжает в Москву только походить по магазинам ("Не только", – подумала Сима), не вижу ее неделями. Сын в Америке учится, в Принстоне.

Вот вечерами выпиваю в этой огромной хате сам с собой, от тоски выть хочется. Понимаешь меня?

Сима покивала, ей и вправду было жалко маленького одинокого олигарха.

– Ты ведь будешь моим другом, правда?

– Конечно, буду, – сказала Сима и решительно

нажала на кнопку, закрывающую шторы.

Пока Арабский готовил очередной скотч, Сима без особого интереса рассматривала стоявшие на камине фотографии. Ухоженная стройная дама с недовольным лицом – жена. Чернявый губастый мальчишка, вымахавший на голову выше отца, – сынок-студент. Несколько фотографий с приемов, некоторые – на фоне экзотических пейзажей. Неизменно только недовольное высокомерное выражение лица жены и немного заискивающее и виноватое Михаила. Внезапно сердце у нее екнуло, перевернулось и забилось беспорядочно-быстро. С фотографии ей улыбалась Светлана, одетая в легкомысленную цветную тряпочку. Она была снята у подножия гигантской статуи Будды в компании с четой Арабских.

– А это кто? Родственница? – безразлично спросила Сима.

– Да нет, случайное знакомство на отдыхе. Очень милая женщина, Света, кажется. И муж у нее приятный, молодой, забыл, куда дел его визитку.

– Тоже бизнесмен, наверное? – Сима безуспешно скрывала свой интерес, голова ее неожиданно стала совсем ясной.

– Не помню, случайное знакомство. А почему ты спрашиваешь?

– Да так, уж больно вид у тебя довольный, выглядишь шикарно. Арабский польщенно улыбнулся, хотя, надо сказать, вид его трудно было назвать шикарным: круглые щечки торчали из-под соломенного шлема завоевателя диких народов, майка туго обтянула упитанное брюшко, шорты подчеркивали кривизну коротких ножек. Он напоминал постаревшего детсадовца на прогулке. Не хватало только трехколесного велосипеда или сачка для ловли бабочек. Но он был мил и обаятелен, и Сима почувствовала, что при других обстоятельствах даже могла бы в него влюбиться.

– А где же ее муж?

– Снимает.

– А на других фотографиях?

– Точно нет, жена очень скоро из-за чего-то поссорилась

со Светланой. Она вообще всегда со всеми ссорится, – вздохнул он.

Они выпили по стаканчику виски, и Арабский отправил Симу домой

на своем "Лексусе". Она была все же изрядно пьяна и не заметила, что благородный Снегирев на стареньком джипе проводил ее до дома и даже дождался, пока в ее окнах загорится свет. Все-таки она лучшая подруга его жены и единственный сотрудник его агентства.

ГЛАВА 11

Всю ночь Симу преследовали бессвязные кошмары: она погибала

в жаркой пустыне без воды, облизывала сухие потрескавшиеся губы, горло было обожжено, она с трудом дышала. Затем все в той же пустыне наступила ночь, стало холодно, но пить хотелось по-прежнему. Сима с трудом разлепила глаза, потерла их, размазывая несмытую вчерашнюю тушь, и поплелась на кухню в поисках питья. Кроме тепловатой воды в чайнике, ничего не нашлось, и Сима, страдая от жажды и головной боли, запила ею таблетку аспирина. Вероятно, она вчера еще и простудилась, разгуливая на шпильках по лужам. Уж куда уютнее были бы высокие ботинки на гусеничной подошве. Возвращаясь, она наткнулась на нечто безвольное, мягкое и шелковистое, валявшееся прямо в коридоре на заляпанных туфлях. Инкина шубка напоминала шкурку мертвого животного. Полная раскаяния и угрызений совести, Сима с трудом наклонилась, подняла шубку и повесила ее на вешалку. Нетвердой походкой, натыкаясь в темноте на углы, она вернулась в постель и уснула, сквозь дрему вспоминая уговоры Арабского уйти с панели. Она даже захихикала, если только во сне можно хихикать.

Утром сквозь полупрозрачный, смешанный с явью сон она услышала, как Марина Алексеевна нарочито громко двигается по квартире. Обычно, если Сима спала, мать старалась передвигаться бесшумно, чтобы не разбудить бесценное чадо. Но сегодня...На кухне гремела посуда, половицы грозно скрипели под ногами Марины, она демонстративно хлопала дверью, всячески выражая свое неудовольствие и раздражение. Марина Алексеевна подчеркнуто ласково и громко разговаривала с огромными волосатыми котами Дымой и Гошей, представляющими собой неполную семью – мать и сына. Сын перерос Дыму раза в полтора, но был глуповатым, пугливым и во всем слушался более мелкую мамашу. Изображая возмущение Симой, Марина Алексеевна становилась необычайно нежной с котами, называла их детками, умилялась прекрасному аппетиту и той благодарности, с которой они ласкались к ней, облизывая хищные мохнатые морды.

Вот и сегодня Марина Алексеевна громко, чтобы слышала Сима, приговаривала:

– Ешьте, мои золотые! Вкусная рыбка, да? Только вы и цените хорошее

отношение, только вы и есть настоящие дети, а не та злыдня,

тут Марина Алексеевна еще повысила голос, – которая дрыхнет,

как пьяный сапожник. А вы бы слышали, как от нее несет перегаром!

А вы бы видели, какая она вчера пришла! Одета, как уличная

девица, пьяная в лоскуты и тряпочки. Как вы думаете, киски, что это

она ночью на кухне делала? Так я вам скажу: это она водичку пила,

да еще и с таблеткой! А что же мы ей дадим на завтрак? Думаете, рюмку

водки на опохмел, так сказать, поправить здоровье? И в кого же она?

Ведь никто в семье не пил, даже никчемный муж мой бывший Григорий.

При этих словах Сима поморщилась, вспомнив, как объясняла Арабскому что-то о семье алкоголиков и неизбежной генетической предрасположенности. Выход был только один: дождаться, когда мать уйдет на работу, а до тех пор притворяться спящей.

* * *

Сима кое-как умылась, пару раз махнула щеткой по волосам, почти вслепую натянула джинсы и водолазку. Надо бы вернуть Инке шубейку, платьице, часы, сумку.

– Ин, это я. Если никуда не собираешься, я сейчас подъеду.

– Давай, и Володька дома. Выпьете кофейку и поедете на работу.

– Угу. – Сима положила трубку и вышла из дома,

избегая смотреть в зеркало. Ноги были ватными, она не сразу сумела

открыть дверцу машины. В салоне ей сначала было холодно и сыро, затем

стало жарко и душно, влажные волосы прилипли ко лбу. Удача, что

ехать недалеко, а то с такой реакцией можно и в аварию попасть.

В доме Снегиревых было тепло, уютно пахло булочками с корицей и крепким кофе, который мастерски варила Инка. Подруги обнялись, и Инка слегка поморщилась:

– Боже, что ты вчера пила?

– Чего я только вчера не пила... – вздохнула Сима. – Эх, тяжела и полна опасностей жизнь частного детектива.

– Ну, допустим, тебя никто не заставлял так напиваться!

не согласилась Инна.

– И ты, Брут! – горестно воскликнула Сима. – А

ты забыла, в каком состоянии я нашла тебя прошлой зимой на

своей даче?

– Ты сравнила! Моей жизни угрожала опасность! Меня могли убить!

А ты просто развлекалась!

– Я не развлекалась! Я работала! – не согласилась Сима.

– И поработала неплохо, – вклинился в их разговор Снегирев. – Молодец, Симка, отлично справилась с ролью "ночной бабочки", хоть и слегка перебрала. Я уже получил снимки, вот полюбуйтесь, есть на что взглянуть! Он протянул пачку фотографий.

Сима с интересом рассматривала их и себя не узнавала. Боже

мой, что за красавица! Какой взгляд, поворот головы, как соблазнительно струится шелк по стройному телу, как небрежно закинута нога на ногу, демонстрируя их почти нечеловеческую длину. Сима мысленно сравнила фотографии с тем, что она ежедневно наблюдала в зеркале, и вздохнула. Красиво, конечно, но совершенно непрактично. Инка тоже издавала сдавленные писки, свидетельствующие о высшей степени восхищения. Что же касается компромата, то его было предостаточно. Коленопреклоненный Арабский элегантно надевает туфлю на Симину ножку. Он же с неповторимой нежностью поит ее чем-то из своего бокала, воркует ей на ушко, держит за плечико, с вожделением заглядывает в декольте... Дальше еще хуже. Парочка уже изрядно пьяна. Дружеские лобзания вполне можно принять за любовные. Вот они садятся в машину, короткое Симино платье становится еще короче и открывает область, где наконец-то заканчиваются, казалось бы, бесконечно длинные ноги. Сима стоит у огромного окна в ярко освещенной комнате, Арабский обнимает ее за талию.

– Блеск, – не удержалась Инка. – Хороша, чертовка.

– Да, – неопределенно протянула Сима.

Володь, а у тебя есть негативы?

– А как же, вот они, останутся в архиве агентства.

Снегирев вынул из кармана пленку.

Сима покрутила ее в руках, а затем на глазах у изумленных

Снегиревых принялась рвать снимки на мелкие кусочки. Фотографии были плотные, и Сима от прилагаемых усилий даже покраснела.

– Ты что, с ума сошла?! – заорал Снегирев, пытаясь спасти хоть что-нибудь. – Это же заказ, нам за это заплатят деньги, и неплохие! Отдай немедленно пленку!

Но Сима уже изорвала снимки, а кассету с пленкой, похоже, отдавать не собиралась.

– Да какая муха тебя укусила?!

Сима как-то обмякла и заплакала:

– Я не отдам! Он мой друг! Он знаете какой? Одинокий, беззащитный, очень добрый. А эта стерва ему врет, содержит любовника, да еще собирается деньги оттяпать при разводе. Я не могу его предать! – Тут Сима почти заголосила, судорожно сжимая в кулаке пленку. – Ну Снегирев, миленький, ну пожалуйста, мы что-нибудь придумаем. Инка, помоги же мне!

Инка чуть не прослезилась и просительно посмотрела на мужа.

– Ну, правда, может, не надо?

– Да вы что говорите?! – окончательно

вышел из себя Снегирев. – Это работа, а вы сопли пускаете!

– Он мне в институт предлагал поступить, фирму открыть,

если я уйду с панели, – прорыдала Сима.

У Инны даже дыхание перехватило после этих слов. Вот это благородство!

Она вспомнила свою путанскую юность, и ей стало отчаянно себя жалко. Ну почему, почему ей никогда не встретился такой Арабский, который вместо того, чтобы отслюнявливать поутру зеленые купюры, просто сказал бы ей: "Детка, уходи отсюда, я тебе помогу".

Подруги обнялись, плечи их почти синхронно вздрагивали. Снегирев плюнул и ушел курить на кухню. Когда все немного успокоились и обсудили создавшееся положение, было принято решение: Сима пишет отчет, что, несмотря на все ее приставания, завлекания и заигрывания, клиент проявил нечеловеческую стойкость и безразличие к доступным радостям продажной любви. К этому прилагаются тщательно отобранные снимки: Сима стреляет глазами в Арабского, но он отвернулся, беседует с партнером, и все в таком духе.

Они уже мирно пили кофе, когда Сима вспомнила самое главное!

– Я видела у Арабского странную фотографию! Он, его жена и Светлана Артемова на фоне какой-то южноазиатской экзотики. Арабский не очень хорошо их помнит, это было мимолетное курортное знакомство, но, по его словам, Светлана была не с Артемовым, а с молодым мужчиной. Он, правда, считает, что это был ее муж.

– С кем же? – поинтересовалась Инна, наливая себе из джезвы густого кофе.

– В том-то и дело, он не помнит.

– А когда это было? – резонно спросил Снегирев.

– Черт! Не знаю! Но я же была пьяная, – сокрушенно ответила

Сима.

– Это могло быть до Артемова, – заметила Инна.

– Могло, но, судя по тому, что она мне рассказывала о себе, она

была бедна, если не как церковная мышь, то почти. Иначе зачем ей работать сиделкой у тяжелобольного? – заявила Сима.

– Справедливо, – заключил Снегирев.

– Ты должна узнать, что это была за поездка. Тем более ты теперь подруга Арабского.

Сима промолчала, только с вызовом посмотрела на шефа.

* * *

Трель мобильного воспроизвела навязшие на зубах "Подмосковные

вечера". Сима затормозила у светофора и ответила.

– Ну и чем же вчера занимался мой маленький детектив?

От бархатного голоса Кострова у Симы забилось сердце.

– Пришлось срочно выполнить одну работу. Это не связано с Артемовыми.

– И даже с другими мужчинами? – пытался пошутить Костров.

– Особенно с другими мужчинами, – многозначительно сказала

Сима.

– Как бы там ни было, нам нужно увидеться. Сегодня.

– Сейчас?

– Ну, если хочешь, сейчас, – засмеялся он. – Приглашаю

тебя на обед. Как насчет грузинской кухни?

– Хорошо, – как можно сдержаннее сказала Сима, лихорадочно прикидывая, успеет ли она переодеться.

– В четыре на пятнадцатом километре Осташковского шоссе.

Найдешь?

– Постараюсь. – Сима рванула домой, прикидывая, что

такое надеть, чтобы не быть совсем уж замарашкой, но в то же

время не переборщить с нарядом и не показать тщательную подготовку.

Дома она попыталась небрежно уложить волосы, как ее учила Инна, нанесла на лицо легкий светлый тон, чуть тронула ресницы тушью, дотронулась до губ каштановым блеском. Несмотря на вчерашнее возлияние, получилось неплохо. Затем Сима с удовольствием надела роскошные

брюки из тонкой шерсти шоколадного цвета, купленные

по настоянию все той же Инки на суперраспродаже при закрытии бутика Ферре, и нежнейший облегающий кашемировый свитер устричного цвета. Ботиночки на каблуках были неудобны, но не надевать же гриндеры! Несколько капель "Зеленого чая" завершили образ, полуспортивный, полуделовой, но очень симпатичный и привлекательный.

* * *

Скромный с виду загородный ресторанчик предлагал по-настоящему домашнюю грузинскую кухню, и ее спутника здесь хорошо знали. Окрыленная вчерашним успехом и мужским вниманием, Сима чувствовала себя уверенной элегантной дамой, а не зеленой смущающейся девчонкой в лапах опытного сердцееда.

Она со знанием дела принялась изучать карту вин, хотя большинство грузинских названий ничего ей не говорили.

– Говорят, 1995 год был хорош для виноделия? – блеснула она познаниями.

Сергей только удивленно приподнял брови.

– Я вижу, дама знаток, – с сильным кавказским акцентом угодливо произнес метрдотель. – Тогда сразу замечу, что хорошие года для французских вин не всегда совпадают с таковыми в Грузии. Вы меня понимаете?

– Конечно, тогда, может, вы сами предложите что-нибудь? – с достоинством спросила Сима.

– Да, мадам, это моя работа, – поклонился грузин, продемонстрировав аккуратную плешь среди черных вьющихся волос.

Костров с интересом следил за их диалогом.

Метрдотель щелкнул пальцами и негромко сказал несколько слов по-грузински подлетевшему официанту. Через пять минут тот бережно, как драгоценность, принес невзрачную бутылку темного стекла, покрытую пылью и паутиной.

– Надеюсь, вы понимаете, что пыль не стерта специально,

чтобы показать вам, что вино это действительно старое, что оно

долго хранилось в одном месте. Это настоящая "Хванчкара" урожая 1947 года из сталинских подвалов! – торжественно произнес он. – Драгоценное вино! Только для таких дорогих гостей, как вы!

Он осторожно вынул пробку, налил немного вина в бокал и отставил вино на поверхности могло впитать запах пробки. Затем наполнил на четверть второй бокал и предложил Кострову. Тот со знанием дела подержал бокал в руках, посмотрел на свет, вдохнул аромат, попробовал, перекатывая вино во рту, и наконец выдохнул:

– Восхитительно!

Сима тоже попробовала, стараясь повторять его действия.

Гранатовые капли растеклись по языку, наполнив рот вкусом солнца, травы, цветов, фруктов, выросших когда-то, более полувека назад, тщательно собранных и хранившихся все это время, чтобы дать ей, Симе, почувствовать аромат того послевоенного лета.

Она открыла глаза, Костров смотрел на нее нежно и немного насмешливо.

– А почему ты для них такой дорогой гость? – поинтересовалась Сима.

– Так, помог однажды. Что будем есть?

– Полностью доверяю тебе, дорогой, – многозначительно

произнесла Сима, пребывающая в романтической расслабухе, вызванной замечательным напитком.

Между лобио, сациви, чанахи и шашлыком разговор о деле все-таки состоялся.

– Я не понимаю, почему ты до сих пор не встретилась с Викторией, сказал Костров.

– Пойми, я хотела сначала собрать о ней как можно больше сведений, чтобы было о чем говорить, – оправдывалась Сима.

– И что же ты узнала? – Сергей аккуратно отрезал

сочащийся золотистым маслом кусочек ачма-хачапури.

– Ну, девочка она странная, возможно, психически больная,

до сих пор посещает психиатра. Я, кстати, была у него, кажется, все

беседы с пациентами он записывает на кассеты, потом их анализирует.

Мама говорит, что это обычная практика, чтобы не ускользнуло нечто

важное, на что можно не обратить внимания при беседе. Но, как ты понимаешь, это – врачебная тайна. Просидела я у него полтора часа, практически ничего не узнала, зато захотелось рассказать ему о себе – он психиатр от бога, мама говорит, этому не научишься, с этим надо родиться.

Сергей молча слушал, иногда одобрительно кивал, подливая в бокалы вино.

– Гораздо больше я узнала от ее няньки. Очаровательно говорливая старушка. Похоже, Вика не слишком любила свою мать, зато обожала отца. Но она стала свидетелем несчастного случая, происшедшего с матерью, и ее смерти. И впала в "реактивное состояние". Я немного знаю, что это. Обычно такие состояния довольно хорошо лечатся, но только не в Викином случае. Шли месяцы, а лучше ей не становилось. Пока не обратились к Гольдину. Она почти выздоровела, но, похоже, только "почти". Я была в университете, ее характеризуют замкнутой, малообщительной, странной, она не участвовала в студенческих тусовках, не принимала ухаживания сверстников, возможно, употребляла наркотики. Ты слышал о посттравматическом стрессовом расстройстве?

– Это что-то вроде вьетнамского, афганского или чеченского синдрома?

– Не только. Это психические расстройства после переживания

катастроф, – пояснила Сима. Выросшая в семье психиатра, она

чувствовала себя почти профессором. – Катастрофа может быть

любой: война, стихийное бедствие, угроза жизни, в данном случае

смерть матери у нее на глазах.

– Ты молодец, – похвалил Симу Костров. – Могла

бы Вика убить своего отца?

– Она очень его любила и патологически ревновала. Девочка она

как минимум психически неуравновешенная, всего можно ожидать. Но это

было бы слишком просто.

– Почему?

– Неясно, при чем здесь Хлопин. Затем, логичнее было

бы убить Светлану, как главную соперницу. Кроме того, в прошлом Светланы

не все чисто.

– С чего ты это взяла? – спокойно спросил Костров.

– Она говорит, что была бедна, приехала работать сиделкой.

Но в то же время я точно знаю, что у нее был, а может быть,

и есть, любовник. Кто и когда, – Сима предупредила вопрос

Сергея, – не знаю. Но обязательно узнаю.

Сергей пожал плечами.

– Не уверен, что это важно. А вот в чем у меня нет сомнения,

так это в том, что мы должны опередить следствие и найти настоящего

убийцу.

Сима немного поколебалась и сказала:

– Я не сказала самого главного. В поселке Артемовых

я встретила человека, который видел машину Вики, возможно, в ночь

убийства. В ней сидел мужчина. Правда, свидетель – пьяница,

и я не уверена, что ему можно верить.

Они прощались у Кольцевой дороги. Оба вышли из своих машин,

не глуша моторы и не выключая свет. Костров привлек к себе Симу

и поцеловал, впервые поцеловал по-настоящему, не щеку и не в макушку,

и не шутя. Она чувствовала это по его ставшим тяжелыми рукам, горячему

дыханию, по чему-то еще, не поддающемуся описанию, но более

всего напоминающему энергетический кокон, вне которого течет время,

идет мокрый снег, сигналят машины, хрипит динамик голосом Джо Кокера...

ГЛАВА 12

– Мамочка, а если я выпрошу у Гольдина его кассеты?

заискивающе спросила Сима у матери, которая в это время заваривала

чай.

Рука Марины дрогнула, и она перелила кипяток в заварочный чайник. По столу расползлось желтоватое пятно с чаинками.

– Что значит выпрошу? – Марина Алексеевна строго

посмотрела на дочь над очками. Вид у нее был совершенно учительский.

Неужели ты всерьез считаешь, что он даст тебе профессиональные записи? Смешно даже говорить об этом.

– А если я все же попробую? – не сдавалась Сима.

Она обожглась кипятком и старательно вдыхала воздух, смешно приоткрыв рот и маша руками.

– Пробуй, – сухо откликнулась Марина Алексеевна,

но я бы не дала.

Отдышавшись, Сима порылась в сумке и выудила оттуда потрепанную бумажку, на которой был записан телефон Гольдина. Марина Алексеевна с презрением посмотрела на беспорядок, царивший в Симиной сумке, – у нее самой все было идеально.