Текст книги "Бедная богатая девочка"

Автор книги: Екатерина Черкасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

несчастного животного.

– Так где тут у вас Пуаро? – спросила запыхавшаяся

дама.

– В каком смысле где? – не поняла Сима.

– Ну, частный детектив Пуаро. Ведь ваше агентство

названо его именем?

– А-а, – протянула Сима, даже не зная, как

ответить на вопрос дамы. – Пожалуйста, раздевайтесь, присаживайтесь.

Вам чай или кофе? Сейчас к вам подойдут.

– Пуаро? – настойчиво спросила дама.

Я хочу самого лучшего, я могу заплатить.

– Видите ли, – замялась Сима, не зная, как выкрутиться

из щекотливой ситуации. – Пуаро, собственно, не живой человек...

– Как, он умер? – всполошилась дама. – А как же я?

– Нет-нет, не беспокойтесь. Он не умер. Видите ли, – сказала

Сима с мало свойственной ей деликатностью, – мы назвали свое агентство в честь литературного героя – частного детектива Эркюля Пуаро, чей образ был создан Агатой Кристи.

– Ага, – вроде бы поняла дама. – Агата Кристи, Агата Кристи, – она что-то лихорадочно вспоминала. – Кажется, я что-то слышала о них от своего младшего сына... "А на тебе как на войне" – это ведь они? Только я не знала, что они еще и детективы пишут.

Сима едва сдерживалась, но все же спокойно пояснила:

– Это английская писательница, но музыкальная группа называется так же, вы правы.

Дама успокоилась и устроилась в кресле поудобнее.

– К вам обращалась одна моя подруга, и она осталась весьма вами довольна.

– Спасибо, мы польщены, – вежливо ответила Сима.

– Вы сделали фотографии ее мужа с секретаршей, такой селедкой, ни рожи ни кожи. – Она удовлетворенно погладила себя по широкому бедру, безвкусно обтянутому дорогущим трикотажем из

магазина "Шелк и кашемир". – А теперь она начинает бракоразводный процесс, и ее адвокат надеется отгрызть у изменщика и деспота изрядную часть его состояния, хотя бы официального. Так вот, я хочу сделать

то же самое.

Сима едва не поморщилась, вспоминая свое бесславное падение

с дерева. Слава богу, хоть фотографии заказчице понравились. Ну,

если не понравились, так пригодились.

– Сейчас, минутку, подойдет босс, и мы решим вашу проблему, пообещала она.

* * *

Когда они избавились от посетительницы, кофе почти остыл.

– Ну, что там у тебя стряслось? – вздохнул Володька, пытаясь напустить серьезный вид на свое простецкое румяное лицо.

– Ты не поверишь!

– Да поверю, поверю, говори уже, – устало произнес Снегирев.

– Я приехала к матери водителя Олега Хлопина. Мать мне поет:

такой мальчик, маменькин сынок, всем со мной делился, у него нет от

нее секретов и так далее. А в столе у него дисконтная карта из секс-шопа!

– О-о! – оживился Снегирев и отхлебнул холодный кофе.

Это становится интересным!

– Подожди, самое интересное впереди, – интриговала

его Сима. – Через его приятеля я нашла адресок квартиры,

которую он снимал, и посетила его любимый магазин. Жуткое, доложу

я тебе, зрелище! Но об этом потом. Так вот... – Сима сделала

эффектную паузу. – Хлопин приходил в магазин в день убийства, восемнадцатого, с шикарной шмарой, брюнеткой, очки от Шанель, костюмчик от Гуччи, и с ней же, по словам старушенции-соседки, закатился к себе на квартиру. И уж так они там трахались, что у бабки стены дрожали.

– Ну и что же здесь особенного? – немного завистливо спросил Володя.

– А ты подожди, будет тебе особенное, – пообещала

Сима. – Пришла я на квартирку, а дверь открыта. И бездыханный труп секс-террориста-тихушника Олега Хлопина в исключительно пикантной позиции, то есть прикованный наручниками к кровати и с завязанными глазами, красуется на шикарном сексодроме.

– Насильственная смерть? – с интересом спросил

Снегирев.

– Не знаю, – пожала плечами Сима. – По крайней

мере, без видимых следов. Но и это еще не все. Я залезла в компьютер,

а там ни одного текстового файла, одни изображения. И на всех мускулистый красавец Хлопин в обнимку с дамочками..

– Ух ты! Похоже на шантаж! – восхитился Володя.

А кто же эта жгучая красотка, с которой он развлекался?

– Пока не знаю. Одно ясно, что не Светлана Артемова. Она в то

время была дома, спать укладывалась. Во всяком случае, со слов домработницы.

– Да, лихо все закрутилось. Ну что ж, по крайней мере,

вовсе не очевидно, что Артемова – убийца, и твоя работа не пойдет

псу под хвост.

– Ну да, это радует, – кисло сказала Сима. – Если

честно, то я и сама не знаю, за что хвататься.

– А ты подумай, схемку нарисуй, ты же это любишь, – съехидничал Снегирев. – А вообще не расстраивайся, в кои-то веки настоящее дело, а не туфта с обманутыми женами.

Сима послушалась ироничного совета босса и уселась за письменный стол, разложив разно-цветные ручки. В центре она крупно нарисовала "Артемов" и стала от него вести стрелки разного цвета. Красным цветом и ближе всего к нему она обозначила семью: жену и дочь, чуть в сторонке – сестру, ведь и у нее может быть корыстный интерес. Синим и немного подальше – домработницу и водителя. Потом подумала и водителя обвела черной рамкой. Вокруг она нарисовала несколько зеленых, по ее мнению, в цвет долларов, кружочков и поставила знак вопроса. Это обозначало бизнес. А еще, между прочим, существовали родственники умершей первой жены, и не худо бы и с ними познакомиться. Сима подумала и прочертила стрелку от жены к водителю, надписав поверх: "Шантаж?"

Логичнее всего было бы отправиться к дочери Артемова. Но сначала надо было встретиться с Костровым и доложить ему о последних событиях.

* * *

Естественно, он уже все знал.

– Я вовсе не уверен, что смерть насильственная, – сказал он. Результат экспертизы трупа будет только через несколько дней, а пока рано о чем-то говорить. Может, его смерть вовсе и не связана с нашим делом. Так, сексуальные заморочки.

– Таких совпадений не бывает, – с видом победителя сказала Сима и вытащила дискеты. – Взгляни сам.

Костров загрузил дискету и открыл первый файл.

– Ничего себе! – по-мальчишески присвистнул адвокат. – Теперь хотя бы понятно, откуда пришли снимки.

– Шантаж? – спросила Сима.

– Возможно...

* * *

Вика ловко выехала из потока машин, несущихся по проспекту

Вернадского, на тихую боковую улочку и припарковалась у нового кирпичного дома нестандартного проекта. Она поставила маленький "Рено-Клио" на сигнализацию и вошла в подъезд.

Небольшую, но очень стильную квартиру-студию купил отец, когда окончательно понял, что его девочка не способна ужиться с мачехой. Вика всегда была замкнутой, не тяготилась одиночеством, поэтому

жить одной ей даже нравилось. Она чувствовала себя свободной и самостоятельной. Если бы не одно обстоятельство. Вика очень, очень скучала

по отцу. Чтобы не попадать на Светлану, к которой она с первого

взгляда испытывала ледяную враждебность, Вика звонила отцу

только в офис, отрывая зачастую его от важных совещаний. Но он никогда

не отвечал ей, что занят. Он любил ее, свою маленькую единственную

девочку. Пока не появилась Светлана, которая змеей вползла

в их дом. Которая сначала очаровала деда, затем тетку, а потом и самого

отца.

Вика бросила ключи в прихожей, сняла ботинки и куртку и прошла

в комнату. Пожалуй, ее жилье мало отражало личность владелицы. Оно

свидетельствовало только об определенном достатке: стандартный евроремонт

с белыми стенами, геометрической формы неуютные светильники, обилие

дорогой техники, модные диваны с обилием подушек и подушечек. А сама

Вика скучала по вышитым ее старой нянькой Сашей "думочкам", которые так сонно и уютно ложились под щеку. Вика иногда думала, что в такой квартире даже неинтересно устраивать беспорядок, хотя дважды в неделю, когда она была на занятиях, приходила горничная и наводила здесь стерильную чистоту. О вкусе хозяйки свидетельствовали только несколько картин в простых рамах, написанных самой Викой. Наверное, они не представляли никакой художественной ценности, но рисовать Вика начала несколько лет назад по совету психиатра, который называл это "арттерапией". Действительно, это не просто помогало избавиться от мучительных переживаний, но и в какой-то степени в них разобраться. Ее картины представляли собой абстрактные полотна, написанные в цветовой гамме, которую опытный психолог связал бы с "депрессивным восприятием мира" и "пессимистической самооценкой". Но Вике они были по-своему дороги.

Кухни так каковой не было: минимум мебели со встроенной техникой, отделенной от всего остального подобием барной стойки с высокими круглыми табуретами. Вика открыла холодильник и выудила оттуда большое зеленое яблоко. Но есть не хотелось.

Она старалась не думать о том, что отец мертв, что никогда больше она не увидит добрых морщинок вокруг его глаз, не положит голову на его плечо... Вика сняла с полки большой фотоальбом в кожаном переплете и принялась его листать. Вот она, крошечная, щекастый пухлый младенец, на руках у счастливого отца. Первоклассница с большим белым бантом, держащая за руки родителей. Загорелая девчонка, обнимающая отца за шею, на фоне ярко-синего моря. Но везде, на всех снимках – на первом плане отец со своей любимицей, и только где-то сзади – мама.

Вика не любила вспоминать ее. После ее смерти восемь лет назад разговоры об этом в семье стали табу. И Вика даже точно не знала, как умерла мать. Она помнила красивую яркую брюнетку цыганского типа с выразительными черными глазами, смешливую, веселую. Она всегда была душой компании, прекрасно пела русские романсы, картинно кутаясь в цветастый платок. Она помнила, что отец называл ее "Зингарелла" на какой-то экзотический манер. Сейчас Вика даже не могла бы сказать, любила ли она мать. Но почему-то у нее не возникало ощущения, что они были счастливой семьей. Объяснить это было трудно, иногда Вика, продираясь словно сквозь густой туман, пыталась что-то вспомнить, но, как правило, при этом у нее начинала нестерпимо болеть голова, появлялись ощущение надвигающейся беды, сводящая с ума тревога. Будто бы что-то внутри нее, а скорее, вся ее сущность протестовала против этих воспоминаний.

Правда, в течение длительного времени ей пришлось лечиться у психиатра. Она запомнила произносимые взрослыми слова: шок, стресс, ступор. Пришлось оставить школу на два года, обучаться на дому. Но Вика так и осталась не слишком общительной, замкнутой, а при этом обидчивой и ранимой, как нежный тропический цветок. Ей говорили, что она красива, похожа на мать: высокая, стройная, с прямыми иссиня-черными волосами, постриженными каре, черными миндалевидными глазами, придававшими ее облику что-то восточное. Но Вика всегда была недовольна собой: то казалась себе черной, как галка, то слишком длинной, то слишком худой. Больше всего на свете она боялась показаться нелепой, смешной, неуклюжей.

С мальчиками тоже не складывалось: она не верила в искренность проявляемого ими интереса, но по большому счету никто из них ей не нравился. Ее раздражала их юношеская гиперсексуальность, потные холодные ладони, отвратительные розово-фиолетовые прыщи, инфантильность. Она так и осталась девственницей, наверное, по-следней на курсе. Впрочем, нет, была еще Киса

Аня Кислова – ее единственная подружка, такое же хрупкое и романтичное создание, как и она. Наверное, это их и связывало, стремление отгородиться от шумного и непонятного мира, полного опасностей, чужих людей с их смутными желаниями и неясными побуждениями.

* * *

Светлана выглядела ужасно. Вьющиеся волосы засалились и висели неопрятными сосульками. Под глазами залегла синева. Симе даже стало жаль ее.

Впрочем, пребывание в следственном изоляторе еще никому не шло на пользу.

– Света, вам известно про фотографии? – спросила

Сима, хотя знала, что ответ будет утвердительным.

– Да, следователь мне сказал, что фотографии существуют.

– Но вы их не видели?

– Нет, никогда. – Светлана закрыла лицо руками.

На ее кисти быстро пульсировала жилка.

– Но вы можете как-то объяснить их появление?

– Я только могу сказать, что на этих снимках не я.

– И это все? – не отставала Сима, она чувствовала, что Артемова явно недоговаривает.

Артемова колебалась, было видно, что она не решается что-то сказать.

– Экспертиза подтвердила, что снимки подлинные, – решила блефовать Сима. Правда, она не была уверена, что Костров

одобрил бы ее действия. Но желание докопаться до правды было сильнее. – Вы прекрасно знаете, что обвинение строится именно на этих фотографиях, – дожала она Светлану.

Женщина отняла руки от лица и нерешительно посмотрела на

Симу. Она напоминала затравленного зверька, которого охотники загнали в тупик.

– Хорошо, – выдохнула она. – Я расскажу вам.

В конце концов, вы представляете моего адвоката, кроме того, вы женщина, и мне легче вам об этом сказать. Это настоящие снимки. Это я на них. Они были сделаны не в этом году, а гораздо раньше, когда я еще не была знакома с Владимиром, а тем более не была его женой.

Сима слушала, затаив дыхание, и боялась даже пошевелиться, чтобы не сбить Светлану.

– Я тогда работала у отца Владимира сиделкой, и Олег часто отвозил меня на машине домой после окончания работы. Владимир не знал меня, но, как порядочный человек, не хотел, чтобы я возвращалась ночью одна от его отца. Однажды Олег сказал,

что тоже закончил работу, а возвращать машину сегодня боссу необязательно. Он предложил поужинать вместе, так как он одинок, как и я. Олег производил впечатление честного, порядочного парня, и я согласилась. Правда, я всегда считала, что он живет с мамой, но он привез меня совсем в другое место. Он сказал, что это квартира его друга и чтобы я не обращала внимания на необычный антураж. Он еще смеялся и говорил, что его друг помешан на сексе. Мы что-то съели, выпили шампанского. Я развеселилась, расслабилась. Олег включил музыку,

и мы танцевали. Я не знаю, как все получилось, может, он просто

был заботлив, внимателен, а я слишком одинока, но мы оказались в постели. Потом я поняла, что "друг, помешанный на сексе", – и есть сам Олег, ему нравился садомазохистский секс, я испугалась, я никогда не сталкивалась с этим раньше. Больше мы не встречались, да и Олег не настаивал, понимая, что напугал меня. Я почти забыла об этом эпизоде. Когда он напомнил мне об этом, я уже была женой Владимира. Он сказал, что все ему расскажет, если я не заплачу ему. Я тогда не знала, что у него есть целый архив его любовных побед, и просто рассмеялась. Я заявила, что муж ни за что не поверит ему, что бы он ни сказал. Я сообщила ему, что не плачу шантажистам. Мне казалось, что все просто кончится его увольнением, если я попрошу мужа. Олег рассмеялся и заявил, что у него есть не только слова, но кое-что получше. На следующий день он принес фотографии. Я мельком взглянула на них и ответила, что все объясню мужу, ведь это было задолго до нашего с ним знакомства. Но он ехидно улыбался и предложил посмотреть на дату в углу снимков. Я ужаснулась – там стоял декабрь прошлого года. Олег довольно заявил, что поменять дату не составляет никакого труда, а мне все же лучше заплатить, так как у него очень большие расходы. Мне показалось, что он проделывал такое не один раз. Я была потрясена, не знала, что делать. Затем сняла кольцо с бриллиантом и отдала ему. Мужу сказала, что потеряла в бассейне. А кто бы мог что-то другое сделать на моем месте?

Сима деликатно промолчала, не ответив на этот риторический вопрос.

– Потом он стал требовать денег еще и еще, сказал, что установил

новую аппаратуру в своей квартире, чтобы "повысить качество изображения", похоже, все это доставляло ему удовольствие. Поэтому ему все время нужны были деньги. Я знала, что шантажист никогда не остановится,

и предложила ему отдать фотографии мужу, раз он этого хочет, но

платить я больше не буду. Он засмеялся и заявил, что я еще пожалею.

Но я не знала, что он все-таки послал их... Сима, это стыдно, но мне даже не жаль, что он умер. Такой конец ему был уготован.

– А вы знаете о его смерти? – удивилась Сима.

– Костров сказал мне, он приходил утром.

* * *

– Сергей, Светлана сообщила мне, что фотографии подлинные, – с ходу заявила Сима, как только услышала голос Кострова в телефонной трубке.

– Не может быть, -удивился он.

– Но она сама мне сказала!

– Значит, оговорила себя, сама не знает, что болтает, надо

послать ее на психиатрическую экспертизу.

– А мне она показалась вполне в здравом уме!

– Я десять минут назад получил результаты экспертизы по

фотографиям. Это подделка, сварганенная на компьютере любителем.

Сима ошарашенно замолчала.

– А как она это тебе рассказала?

– Ой, ну ты понимаешь, – призналась Сима, – я

взяла ее на пушку. Сказала, что экспертиза подтвердила подлинность снимков.

– Не забывай, пожалуйста, что ты работаешь на защиту, – упрекнул ее Сергей.

– Ну случайно так вышло. Ну ладно, оговорила и оговорила.

Всякое бывает. Раз экспертиза доказала, что это фальшивка, нечего и обсуждать больше.

"Подумаешь, какие мы нежные", – обиженно думала Сима, медленно подтягиваясь в пробке по дороге к дому. Она мечтала о теплой ванне, а еще чтобы у мамы было хорошее настроение и она приготовила что-нибудь вкусненькое.

* * *

Сима не ошиблась в своих предположениях. Марина Алексеевна поджидала ее, уютно устроившись в кресле за чтением свежекупленного детектива. В отличие от большинства приобретаемых на развалах книг эта ей нравилась, и она пребывала в прекрасном расположении духа. На кухне вкусно пахло блинчиками с мясом, готовить которые мать научилась у бабушки Клавдии Дмитриевны. Запах немедленно пробудил пропавший было от переживаний Симин аппетит, и она, на ходу расстегивая куртку, кинулась на кухню.

– Куда?! – завопила ей вдогонку Марина Алексеевна. – А мыть руки?

Сима послушно поскакала в ванную, несколько секунд подержала ладошки под водой, даже и не пытаясь их намылить, и вернулась на кухню. Там ее уже ждала мама, накладывая на тарелку большие, зажаренные до золотистого цвета блинчики.

– Везет же некоторым, – прокомментировала Марина Алексеевна, глядя, с каким аппетитом дочка лопает, – ест, как грузчик, а не поправляется. Даже и не мешало бы чуть-чуть округлиться. А тут и вовсе живешь впроголодь, на ночь – стакан кефира, а все толстеешь.

– Ага, – ехидно прокомментировала Сима, откусывая от целого блинчика, так вкуснее, чем с ножом, – кефир, сухарик с изюмом и сахаром, с маслицем и вареньицем.

– Вот злыдню вырастила, а не дочку, – нарочито обиделась Марина Алексеевна, нежно глядя на свое чадо.

– Мам, а бывает, что человек на себя наговаривает? – спросила Сима у матери, непререкаемого авторитета в области психиатрии.

– Какой человек?

– Ну, подследственный.

– А в какой ситуации? – Марина Алексеевна подняла очки

на лоб.

– Я наобум ей сказала, что результат экспертизы не в ее пользу,

а она взяла и во всем призналась.

– В убийстве?

– Нет, в другом.

– Вообще-то это некрасиво.

– Да я знаю, – согласилась Сима. – Вырвалось.

– Судебно-следственная ситуация является для человека психотравмирующей, – менторским тоном начала Марина Алексеевна. – Когда его ставят перед фактом, который он не в силах объяснить,

он подсознательно ищет что-то, что могло бы примирить его с этим фактом.

Включаются механизмы истерического фантазирования и тому подобное.

Я уже не говорю о психически больных, когда патологические причины самооговоров могут быть самыми различными, особенно если речь идет о громком преступлении. Например, в убийстве Александра Меня неоднократно признавались душевнобольные. Но их заявления не находили подтверждения. Но ты же юрист, ты лучше меня знаешь, что признание вины не является доказательством.

– Спасибо, ма, теперь более или менее понятно,

сказала Сима, переходя к десерту в виде гигантского зеленого яблока, хотя ей совершенно ничего не было понятно. – И еще я из-за этого поссорилась с Сережей, – грустно добавила она.

– Горе ты мое луковое...

ГЛАВА 5

Выспавшаяся Сима чувствовала себя бодрой и свежей. Она ловко пробралась через скользкие лужи во дворе к своей "девятке" и плюхнулась на отодвинутое до упора водительское сиденье. Если бы можно было, она бы отодвинулась еще, но в "девятке" это не предусмотрено, как будто максимальный рост российского гражданина составляет метр семьдесят. Сима вспомнила огромный серебристый "Лендкрузер" Кострова, в котором для всего хватало места, и вздохнула. Ее ласточку, боевую подругу "девяточку", надо было прогревать, включать подсос, давать газку, а она все равно глохла. Сима решила заработать много денег и купить что-нибудь стоящее.

Испытанные средства помогли, "девятка" завелась, и Сима выехала со двора. Планы были грандиозные: друг Олега Владик, вездесущая Николаевна, попытка еще раз попасть в квартиру Олега и, наконец, опять Светлана. А там по обстановке.

Сима нашла в памяти сотового номер телефона Владика и нажала кнопку посыла. Через несколько секунд ей ответил сонный мужской голос.

– Доброе утро, меня зовут Серафима Григорьевна, я следователь.

– Сима умышленно забыла добавить "частный".

Если вы Владислав, то мне надо с вами встретиться.

– Ладно... Где, когда? – Симин напор возымел действие.

– Адрес ваш я знаю, буду через полчаса.

Владик оказался высоким мускулистым парнем с заспанным лицом и с первой утренней сигаретой во рту. Он критически оглядел Симу и произнес:

– Я завтракаю, можем выпить кофе вместе, если вы не возражаете, Серафима... Григорьевна, – добавил он после паузы.

Сима не возражала, она была готова пить кофе сколько угодно, особенно если ей не терпелось что-то узнать от компаньона по кофепитию.

Они вошли на опрятную маленькую кухню, и хозяин разлил кофе из джезвы по керамическим чашечкам. Он явно знал толк в кофе. Затем присел на табурет, плотнее запахнув темно-синий махровый халат.

– Слушаю вас, госпожа следователь, – с легкой иронией произнес Влад.

Сима решила на него не обижаться.

– Владислав, вы ведь были другом Олега Хлопина?

– Ну, скорее приятелем. Олег не слишком общительный и открытый

человек. А почему был?

– Он умер. Причины смерти устанавливаются.

– Олег? Умер?! – изумился Влад. – Да он был здоров

как бык. Или он убит?

– Мы пока не знаем. Последний раз его видели, когда он

пришел в снимаемую им квартиру с девушкой, красивой брюнеткой в красном.

Не знаете такую?

– Нет, но Олег был падок до женщин, это могла быть

и случайная знакомая. Правда, недавно мне звонила какая-то

девушка, спрашивала адрес квартиры, которую он снимал. Я так и

не понял толком, кто это был.

Сима предпочла не акцентировать его внимание на этом и продолжила:

– Он употреблял наркотики?

– Нет, насколько я знаю, если не считать секс наркотиком.

Тут у него был просто-таки сдвиг. У него в зеркале над кроватью

даже была вмонтирована камера, и он записывал все свои приключения,

а потом часами мог смотреть порнуху с собственным участием. Несколько

раз предлагал посмотреть и мне, но я отказывался. Я не любитель подобных

зрелищ.

При упоминании о камере Сима напряглась, но не подала виду.

– А где он хранил свой архив?

– Там же, на квартире. Его мать считала Олега пай-мальчиком.

– Как вы думаете, а откуда у него были деньги на такое

оборудование?

– Мы никогда об этом не говорили. Он работал у какого-то

финансового воротилы, но вряд ли ему могли столько платить. Знаете,

я только сейчас понял, что почти ничего не знаю о нем, исключая

период, когда мы служили в десантных войсках.

Сима решила, что больше ничего узнать ей не удастся,

и мило распрощалась с собеседником. По дороге на Газгольдерную ее

одолевала одна мысль: поскорее попасть в квартиру Хлопина

любым путем.

* * *

На лестничной площадке было темно и тихо. Сима немного постояла,

следя за дверью Николаевны, которая реагировала на любой шум в подъезде,

но глазок виднелся светлым пятнышком на фоне двери.

Сима насколько могла осторожно отлепила полоску бумаги,

которой была опечатана квартира, поковырялась в двери универсальным

ключом и, понимая всю противоправность своих действий, проникла в

квартиру. Так же бесшумно прикрыв входную дверь, она вошла в комнату.

Здесь мало что изменилось, не было только бедолаги Олега. Эксперты изъяли надкушенные фрукты, бокалы из-под шампанского, некоторые предметы сексуальных забав и все видеокассеты, о чем свидетельствовали пустые полки в телевизионной тумбе с одиноко валяющейся коробкой из-под кассеты, вынутой из видеомагнитофона.

Сима огляделась, сняла грязноватые ботинки, чтобы не оставлять следов на простыне, и залезла на кровать. Ее роста как раз хватило, чтобы достать до зеркала над кроватью. Она тщательно обследовала поверхность и обнаружила, что оно довольно толстое. Сима легко нашла замаскированную кнопку. При ее нажатии центральная часть опустилась вниз, и Сима выудила из открывшегося тайничка миниатюрную видеокамеру. Довольная, что обнаружила ее первой, она вытащила из нее маленькую кассету, сунула ее в карман и поспешила как можно быстрее убраться из квартиры, не забыв запереть дверь.

Она бесшумно спустилась вниз по лестнице, вызвала лифт, нажала опять кнопку покинутого этажа. Дверь лифта открылась, и Сима, шумно демонстрируя свое появление, с удовлетворением отметила, что глазок двери Николаевны потемнел. Сима решительно нажала кнопку звонка.

– Ктой там? – бодро откликнулась старушка.

– Это я, – малоинформативно ответила Сима.

Николаевна открыла дверь и обрадовалась ей, как старой знакомой, с которой вместе пережила потрясающее приключение.

– А, проходи, проходи. Тут давеча в милиции меня расспрашивали, кто нашел, кто милицию вызвал. Но я решила, что раз мы вместе нашли сердешного, то не ты же его грохнула! И не стала говорить о тебе, прикинулась, что сама милицию вызвала. Во как!

На самом деле Николаевне просто не хотелось ни с кем делить лавры

главного свидетеля, обнаружившего труп. Но Симе это было на руку.

– Николаевна, чайком угостите? – напросилась она.

– А то нет! Вот только что пустой чай гонять, так на сладенькое

и тянет... Но, кроме старых сушек, ничего нет, – намекнула

хитрая старушка.

Сима намек поняла и за десять минут сгоняла в ближайшую булочную, где обнаружила достойный тортик.

Николаевна с довольным видом достала парадные чашки и накрыла

чай не на кухне, а в комнате, как для почетной гостьи. Она усадила Симу за стол под огромным допотопным низким абажуром с кистями и принялась разливать душистый чай с мелиссой – на собственном огороде вырастила, приговаривая, что молодежи нынче со стариками неинтересно, им все дискотеки да наркотики подавай, а у кого житейской мудрости учиться?

Сима согласно поддакивала, получая, как ни странно, удовольствие от беседы с общительной старушкой.

– А что это, Николаевна, вы про наркотики вспомнили?

– Да что же, полдома наркош, потом в подъезде шприцы валяются. Прошлым летом один такой из подъездного окна на одиннадцатом этаже вышел: видать, думал, что дверь. Уж мать-то убивалась, убивалась. А что убиваться, если с малолетства воспитывать надо было.

– Да уж... – вздохнула Сима. – А Олег наркотиками не баловался?

– Нет, – уверенно отрезала Николаевна. – Если что, я бы сразу заметила. У меня вообще глаз наметанный. Ты-то хоть и длинная, и в джинсах, а девка, я вижу, уважительная, пришла навестить старуху.

Сима пропустила замечание о "длинной" мимо ушей и продолжала слушать болтовню Николаевны.

– Правда, соврала ты мне, что из милиции, – неожиданно сказала бабка.

– Ну, не совсем, – покаялась Сима. – Я частный

детектив.

– Ух ты! – восхитилась Николаевна. – Как в кино?

– Как в кино, – подтвердила Сима.

– И пушка у тебя есть? – по-детски поинтересовалась старушка.

– Нет, пушки нету, – с сожалением призналась Серафима.

– Без пушки плохо, – резюмировала Николаевна. – А

что же ты расследуешь? Олега-то убили или сам помер?

– Не знаю пока. Но я к нему пришла по другому делу, разоткровенничалась Сима. – Олег работал водителем у богатого бизнесмена, а того

убили, во всем обвинили жену. Сказали, что она ему изменяла и

застрелила, когда он об этом узнал.

– Ух ты! – восхитилась Николаевна. – Как в сериале,

погодь, как он называется?.. – Она зашевелила губами, про себя

перечисляя названия известных ей мыльных опер. – Забыла, ну и

черт с ним. Так что, она с Олежкой ему изменяла?

– Не знаю, – призналась Сима. – Она говорит, что

нет.

– Ясное дело, что не признается, кто бы признался,

мудро заметила Николаевна.

Сима порылась в папке и достала фотографию Светланы, сделанную после задержания для личного дела.

– Не видели ее? – с надеждой спросила она.

– Ничего такая, только перепуганная. Нет, не видала ее здесь, – с сожалением констатировала глазастая старушка. – Может, и не врет. Я ведь всегда здесь, если не на огороде.

– А на огороде подолгу?

– Ну, может, несколько дней. Скучно мне там, компании нет. Николаевна встала, подошла к окну, отодвинула занавеску. – Гляди, до сих пор Олежкина машина стоит, он мне говорил, "Фольксваген" называется, что значит "народный автомобиль", во как! – блеснула эрудицией бабка. – Эх, жизнь, хозяин уж помер, а автомобиль под окнами ржавеет!

– А что, Николаевна, – подошла к ней Сима, – вы,

поди, все машины здесь знаете?

– А то! – Старушка принялась живо обсуждать, какая машина

кому принадлежит, более того, она даже знала, кто на чем и к кому

приехал в гости. – Вот только та, грязненькая, цвет и марку

не определю, не знаю чья.

Сима рассмеялась. Николаевна подозрительно посмотрела на нее:

– Твоя, что ли?

– Ага, моя, – веселилась Сима.

– Ну, значит, всех знаю, – успокоилась Николаевна.

– Кстати, а в тот день, девятнадцатого, чужой машины не было?

– спросила Сима.

– А как же, была. Ох же и большая, ох же и красивая! Вся серебром горела!

– А называется как, не знаете? – взмолилась Сима.

– Нет, – подумав, сказала Николаевна, – у нас на таких

не ездиют, у нас чего попроще, народные автомобили...

* * *

В офисе "Пуаро" Сима, не раздеваясь, стала смотреть пленку, благо что добром для просмотра было напичкано все их агентство. Снегирев пытался что-то у нее спросить, но Сима отмахнулась, молча плюхнулась в кресло и нажала "play". Заинтригованый Володя стоял у нее за спиной и тоже смотрел на экран.

Несколько секунд на экране шел снег, а затем они увидели, как стройная брюнетка нетерпеливо расстегивает кожаный жакет. Хлопин что-то насыпает в бокал, доливает шампанским, выпивает, предлагает девушке. Она отказывается, нетерпеливо расстегивает его рубашку, обрывая пуговицы,

смеется. Они падают на кровать, девушка поливает обнаженный

торс Хлопина шампанским, а затем слизывает его. Оба лихорадочно освобождаются от одежды, бросают ее в беспорядке на пол. Олег протягивает своей партнерше наручники и полоски материи, и девушка после секундного колебания приковывает его и завязывает ему глаза. Ее быстрые, но неточные движения выдают крайнее возбуждение. Затем в течение длительного, настолько длительного времени, что пришлось перемотать пленку вперед, они занимаются сексом. Но видно, что напряжение и возбуждение девушки только нарастает. Чтобы восстановить Олега, она опять смешивает какой-то порошок с шампанским и дает ему выпить. Он извивается, пытаясь освободиться, сжимает кулаки, вертит головой, но она неумолима.