Текст книги "Записки prostitutki Ket"

Автор книги: Екатерина Безымянная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Оперный певец

Этот начал без предисловий:

– А вы знаете, Катерина, какой человек к вам пришел?

И гордо посмотрел на меня, демонстрируя сначала фас, потом и профиль.

Я рассмотрела. Его лицо мне не было знакомо.

Достаточно полный, лет сорока пяти, вид он имел жутковатый. У него были рыжие волосы, абсолютно белая, как у альбиноса, кожа на лице, такие же белые брови и ресницы, и самое главное – на глазу было бельмо. Я подумала про себя, что Азазелло в сравнении с ним отдыхает и что если бы не деньги, то я бы – ни за что, но вслух, конечно же, сказала совсем другое.

Я облокотилась на дверной косяк, изобразила настоящую заинтересованность и спросила не без доли юмора:

– Какой же?

– Великий, – сказал он. Значимо так сказал. И еще раз продемонстрировал мне профиль.

Я стояла и молча улыбалась. Надо было, наверное, что-то говорить, но я искренне не понимала что.

Он явно ждал моей реакции. Пауза затянулась. Сказать честно, я силилась вспомнить, где я могла бы его видеть – а то, может, он известный депутат или, скажем, актер, – но, увы, он был мне точно незнаком.

– Нет, – сказала я, – не узнаю.

Он на секунду расстроился, сделал вид, что обиделся, но быстро взял себя в руки. Видимо, собственное величие не позволило ему долго обижаться на ничтожество вроде меня.

– Я, Катерина, – сказал он назидательно, как глупой школьнице, потом сделал паузу, явно давая мне прочувствовать собственную ничтожность, – так вот, я, Катерина… Великий. Оперный. Певец.

Не знаю, насколько был велик он, но лично я в опере не была ни разу. В свое время мне хватило и балета с филармонией.

Я не понимаю опер – для меня это несусветная тягомотина. То ли слуха у меня нет, то ли мозгов – не поняла пока.

И пока я доставала чистое полотенце, попутно размышляя над тем, кто же я на самом деле, он запел.

Гахнул так, что я подскочила. Это было совсем внезапно.

Я застыла с полотенцами в руках, и мне подумалось вдруг, что соседи, должно быть, уже набирают 02. Время-то не раннее, да и голос у него такой, что окрестные коты – ясное дело – попрятались сразу.

– Тссс! – замахала я руками и затолкала оперного в душ.

Плескался он там долго, от души. И ладно бы просто плескался – он пел. Видимо, решил приобщать меня из ванной.

Через пять минут я постучала в двери. В моей ванной особенно хорошая слышимость, а дарить соседям прекрасное после одиннадцати мне показалось дурным тоном.

Он вышел минут через десять и был абсолютно гол. Ну как гол – на его хммм… эрегированном члене болталось полотенце, которое он заботливо поддерживал руками, дабы не сползло.

«Маниакальный шиз», – грустно подумала я.

Я знала, что будет дальше. У меня опыт. По всем законам жанра он должен был скинуть сейчас полотенце и с гордым видом продемонстрировать мне свое недлинное достоинство. В том, что оно не будет длинным – я ни на секунду не сомневалась. У мужчин подобной комплекции хороших почти никогда не бывает.

Я угадала по всем пунктам. Он действительно картинным жестом циркового фокусника, срывающего разноцветный платок со шляпы с кроликами, стянул с себя полотенце, и действительно его достоинство оказалось очень небольшим.

Дальше я, ну, тоже почти по законам жанра, выслушала длинный и заунывный монолог про гордого, но одинокого змея, который жаждет женской ласки, а под конец тирады еле сдержалась, чтобы не заржать заливисто, вслух, когда он, выделяя каждое слово, сообщил мне, что всем его змей хорош, жаль только, судьба размерами обделила – дала всего восемнадцать, а хотелось – двадцать пять.

«Двенадцать и не больше» – констатировала я про себя. Мой глазомер еще ни разу меня не подвел.

Дальше была настоящая жуть. Он топтался на мне минут сорок. Через десять минут после того, как он начал, я поняла: специально не кончает, сволочь. Потому что в те моменты, когда финал был уже близок, он останавливался и… начинал назидательным тоном, не слезая, пересказывать мне разные либретто.

Пот по нему тек струями, но он держался стойко.

И лишь поняв, что час подходит к концу и сейчас я точно психану, он перестал задумываться о вечном, зачем-то выскочил из меня, откатился на бок, махом стянул презерватив и… мощно испачкал мне грудь.

Я озверела. А он запел.

Старикам здесь не место

Есть у меня один клиент постоянный – дядя Геша. Он один из немногих, кто посещает меня, будучи в столь почтенном возрасте. Обычно он звонит в дверь тремя короткими звонками и одним длинным. Он сам придумал такой хитрый, как он считает, способ. И невероятно этим гордится.

Еще дядя Геша никогда не приходит с пустыми руками. В руках у него всегда бабаевская шоколадка и одна гвоздичка.

Гвоздичка – это вообще отдельная тема. Видимо, дядя Геша считает меня передовиком, раз с таким упорством носит именно этот цветок на протяжении уже двух лет. Порой мне даже кажется, что хорошо, что гвоздичка одна. Ведь если бы он две носил, это заставило бы задуматься…

Дяде Геше за семьдесят. Точнее, я бы даже сказала, что под восемьдесят. И у него давно уже ничего не стоит. Но это дядьгешиного пыла не умаляет. Он методично, раз за разом, пытается настроить свой аппарат на боевой лад. Стоит ли говорить, что это бесполезно.

Так вот – вернемся к приходу дяди Геши.

Он всегда заходит, хитро улыбаясь. Расшнуровывает кожаные кроссовки (в любое время года), поднимает на меня голову и достает из кармана брюк небольшую шоколадку, которая всегда почему-то оказывается просроченной. Где он из раза в раз такие находит – для меня загадка. Но что-то подсказывает мне, что дома у него стоит целый ящик с этим добром.

Дядя Геша раздевается и ложится на кровать. Хочу заметить, что выглядит дядя Геша в свои восемьдесят как столетний старец: маленького роста, дряхленький, с густой белой шевелюрой и морщинами, прошивающими лицо.

Он лежит на постели, зачем-то широко раздвинув ноги, и призывно смотрит на меня. К чему он меня призывает, я, конечно же, уже знаю. Дядя Геша хочет, чтобы я, обязательно глядя на него томным взглядом, взяла его маленький ссохшийся стручок в рот и начала сосать.

В эти моменты мне всегда приходит в голову мысль, что это кощунство – издеваться над давно почившим трупиком.

Каждый раз, когда я беру в рот член дяди Геши, у меня ощущение, будто я набила рот курагой и надеюсь, что по мановению волшебной палочки она превратится в абрикос.

Не превращается.

Вторым этапом нашей встречи обычно становится столь популярная в последнее время поза 69. Я продолжаю обсасывать курагу, а он в это время с интересом рассматривает то, на что ему открывается очень увлекательный вид, периодически копошась там у меня пальцами.

А еще у дяди Геши есть милая привычка (которая, впрочем, меня страшно выводит) – когда дядя Геша в очередной раз понимает, что и сегодня у нас любви не выйдет, он, чтоб занять оставшееся время, кладет меня на спину и начинает, ковыряясь и глядя в глубины того места, где ему уже не побывать, миленько сюсюкая, спрашивать: «Кто-кто-ктоооо у нас тааам живееет?»

Было бы забавно, если бы из глубин ему однажды ответило эхо: «Ктооо-ктооо! Твооояяя ушееедшааая мооолодость!»

Дядя Геша тусуется у меня несколько часов, и в эти дни я обычно заканчиваю прием. Энергию этот товарищ высасывает из меня всю. Это словно биться головой о бетонную стену – все равно не пробьешь, еще и шишку заработаешь.

Я вот думаю порой, что к столь почтенному-то возрасту уже пора бы прекратить быть похотливым самцом и заняться другими вещами – мемуары там писать, внуков, в конце-то концов, воспитывать. Так нет же!

Все туда же. Седина в голову – бес, сволочь, в ребро.

Игроман

Есть у меня один клиентик…

Хм… нет, не так.

Клиентиков у меня есть много, но есть один такой, чуток отличный от других.

Игроман, короче. Заядлый. Азарт прет из всех щелей.

Дяде под полтинник. Солидный такой человек. У меня вообще солидных много попадается. Несолидных поменьше.

Ну так вот… о чем это я?

Ах да! Солидный такой! В сереньком костюмчике, с портфельчиком. Бумажки он там всякие носит. Важные. Приезжает ко мне на черном «крузачке», ооочень редко, но регулярно. Чаще, видимо, времени нет. Приезжает обычно надолго. Полдня точно отнимает. Но и оплачивает их соответственно.

На шее у него чудный кулончик. Золотой и в камушках разноцветных, со зверюшкой. Огромный! Я таких украшений на мужчинах еще ни разу не видела. До него.

Ну так вот. Играть он приходит, понятное дело, не в домино. И не рогатку с собой приносит.

Наборчик у него такой хорошенький. Чемоданчик, я б сказала. Медицинский. Беленький.

В доктора дядя поиграть любит. Видимо, в детстве не наигрался.

Приходит, раздевается, в душ – ну, короче, программа стандартная.

А дальше начинается. Любимая его атрибутика – халат, всегда новый, накрахмаленный. И медицинские перчатки.

Он скидывает полотенце и прямо на голое тело надевает свой халат. Потом перчатки, и мы готовы.

Меня он просит оставаться в юбке, я ему раздетая, видите ли, не нужна. Никакой пошлости. Где это видано, чтобы клиентки, приходя к доктору, снимали с себя всю одежду? Нееет! Ни в коем случае! Только трусы!

Дальше он выпихивает меня в коридор, закрывает дверь, и через 2–3 минуты я стучу.

– Входите, – говорит он снисходительно.

– Здравствуйте, доктор, – пищу я жалобно, – к вам можно?

Он приподнимает очки (которые тоже, кстати говоря, являются только лишь атрибутикой) и улыбается хищной улыбкой тигра.

Сначала он у нас маммолог. Доктор, видимо, сильно любит систему «три-в-одном». Шампунь-бальзам-гель для душа. Маммолог-гинеколог-проктолог. Явно в детстве врачей боялся, вот теперь и переносит свой страх на иную грань.

Сначала этот милый экзекутор начинает мять мне грудь, ощупывая и тиская ее всеми возможными и невозможными способами. Получается у него так, будто он ее вообще впервые видит, но местами мне даже приятно.

Потом аперитив дяде надоедает, и мы добираемся до закусок.

Я сажусь на импровизированное кресло, скромно поднимаю юбку, и начинается цирк.

Он начинает бурчать себе под нос что-то невнятное, перебиваемое совершенно отчетливой фразой: «Так, а что это у нас такое?»

Мне в такие моменты даже самой, порой, становится интересно, чего это он там нашел себе такого любопытного. Каждый раз как в первый раз, ей-богу!

Он аккуратно мнет пальцами мой клитор (совсем уж не гинекологическое, на мой взгляд, занятие), потом пробирается глубже… и тут приходит время чемоданчика. Из него появляется медицинский расширитель.

Он вводит его в меня и, продолжая бурчать, разглядывает с неподдельным интересом то, что спрятано внутри.

В такие моменты мне хочется уснуть, потому что разглядывает он очень долго, словно пытается запомнить каждый кусочек моих внутренностей, чтобы потом изобразить на холсте с фотографической точностью.

Насмотревшись вдоволь, он встает и начинает ходить по комнате туда-сюда, касаясь рукой того места, где, судя по всему, по его мнению, должна быть бородка клинышком. Бородки нет. Но он продолжает тереть свой подбородок. Член выпирает из-под белого накрахмаленного материала, пытаясь пробиться наружу.

В конце концов так и происходит. Семяизвержение у него наступает само по себе, он даже руками себя не касается.

Ну, а в завершение начинается самый интересный для меня момент.

Дядька меняет перчатки, ставит меня в коленно-локтевую позицию и начинает проделывать разнообразные манипуляции с моей самой эрогенной зоной, то бишь с попой.

На первых минутах его пальцедвижений я обычно кончаю, и все происходящее дальше мне до фонаря.

Уходит он довольный, как студент, благополучно сдавший сессию. То есть с улыбкой до ушей.

Только после него пол мыть надо долго. Потому что пачкает он все, что можно, и все, что нельзя.

Ах да, я не сказала? Кончает он почти на каждом этапе нашей забавной игры: когда разглядывает что-то там у меня внутри, когда в попе пальцами елозит…

Хороший такой дядька. Душевный. Не злой, не садист.

Доктор, фигли.

Знаешь, как бизнес делается?

– Знаешь, Катя, как бизнес делается? – спросил Саша.

Саша был у меня впервые. Он сидел на диване в безумно дорогих джинсах и в одном носке.

Саша был пьян. Ну как пьян? В себе, конечно, но до прихода ко мне он хорошенько поддал.

И вот после того, как мы закончили и он расслабился, Саша натянул джинсы, потом один носок, потом вспомнил, что оплатил ночь, и снова сел на диван.

В его руках была бутылка с черным ромом из моих личных запасов, и он переспросил еще раз:

– Так что, знаешь, как бизнес делается?

Я рассматривала своего совсем нового клиента.

Он был не стар, но истинный его возраст определить было трудно.

Может быть, тридцать, может быть, сорок. Он имел внушительную мышечную массу, давно и плотно заросшую жирком. То есть он не был просто полным, нет. Он был растолстевшим бывшим спортсменом, из тех, у кого крепкие сильные руки и огромное тугое пузо. Можно было представить себе, что в былые годы Саша имел идеальное, по мужским меркам, тело и, должно быть, дамы на нем висели пачками.

– Неа, не знаю, – флегматично ответила я.

Но мне было интересно. Мне вообще интересно все, что рассказывают клиенты. Это стало уже своеобразным спортом. Ты сидишь, слушаешь и думаешь, можно ли об этом написать. И часто понимаешь: можно. И включаешь внутренний диктофон.

– Бизнес, Катя, в нашей стране делать трудно. Конкуренция большая, откаты, фигаты, просто так не получится. Нужно иметь хорошие мозги и приятную внешность…

Саша считал себя внешне приятным. Ну да, возможно, когда-то он таким и был.

– Я тебе сейчас расскажу, – он отхлебнул еще рома прямо из бутылки, ему явно хотелось поговорить, – я уже десять лет назад, когда еще был совсем молодым, понимал, что жесткая конкуренция погубит наше небольшое рекламное агентство.

И тогда я догнал простую вещь: вот кто управляет бюджетом в большинстве компаний? Правильно, телки! Телки-и-и… И вот именно эти телки решают, куда слить два, десять и тридцать миллионов. И я, молодой тогда, – он сделал на этом акцент, – решил, что сливать все эти бюджеты нужно ко мне в карман. Понимаешь, нет?

Я пока не понимала.

– Я так и думал, что не догоняешь, – он ухмыльнулся и посмотрел на меня чересчур внимательно, – так вот, о телках… Это вообще все дело техники. Предлагаешь свои услуги, приезжаешь на встречу в дорогом костюмчике и, если телка не совсем уж старая и не до конца уродливая, строишь ей глазки. А телки – идиотки, Катя.

Им же неважно, какие цены я выставляю, и неважно, какой у нас рейтинг. Телке хочется увидеться со мной еще раз, и она ищет повод. А какой может быть повод, как не сотрудничество?

И я начинаю телку трахать. Она тогда мягкая становится, податливая, цены я выставляю ого-го, навязываю новые и новые услуги – она на все согласна. И влюбленная телка хитра – она знает, как в компании надавить на генерального и как объяснить такие цены.

Ну, а потом все. Заказ принят, заказ исполнен. Я покупаю себе новую тачку – мой фетиш – спортивные «бэхи», телка идет в утиль.

Потом новый заказ, новая телка, и все по кругу. Понимаешь, как правильно бизнес делать?

Не знаю, зачем он мне все это рассказывал. Я далека от бизнеса и миллионов, но, видимо, в этот момент он чувствовал себя кем-то вроде властелина душ, идеальным киношным злодеем, и все снова и снова хотел переживать внутри это чувство – собственную значимость.

Мне стало неприятно, я поежилась. Потом встала и открыла окно. У него была такая гнусная энергетика, что мне стало мало воздуха.

– На одной даже как-то жениться пришлось, – продолжил он, очевидно, заметив мое состояние и решив зачем-то «дожать», – чтоб уж наверняка. Заказ был большой, упускать не хотелось, ну никак. Бюджет – на кормежку всего ЮАР хватило бы. Правда, развод, сука, долго не давала…

А один раз нашел я цыпочку – красивая оказалась, ну, думаю, хоть виагру пить не придется, чтобы ее трахать. Ну, и как всегда, цветочки дарил, в ресторанчики водил, она меня все с родителями пыталась познакомить. На хрена мне эти родители?

Он задумался, закурил.

– Вот вы дуры, не понимаете простых вещей, – выпустил дым, – отдохнуть с ней съездил, потратился, конечно… Но это того стоило, там тоже деньги неплохие крутились… А потом, когда нечего из нее выжать уже было, я на попятную пошел. А она, сука, беременна. Залетела, прикинь? Вот наверняка специально.

Ну, я задержался чуть, морковным соком ее попоил, купил ей всяких ништяков для беременных, но не выдержал. Ну куда – куда она мне с пузом? Ну, я тогда и решил, что пора валить. И отчалил в Штаты – там у меня одно дельце появилось.

А она мне звонила, писала, искала – всех знакомых на уши подняла, сука, не давала спокойно жить. В итоге пришлось ей доходчиво объяснить, что прошла любовь, завяли помидоры, а ребенка пусть себе оставляет. Ну вот, чаевые ей перечисляю каждый месяц. 14 300 руб. От официальной зарплаты.

Он так и сказал – чаевые. И заржал собственному остроумию.

Потом потянулся ко мне, повалил на кровать и спросил:

– А ты чего на меня так смотришь? Разве ты не такая же? Тебе же тоже люди на хрен не нужны, тебе бабки, бабки, бабки… Что, скажешь, нет? – он больно сжал мою грудь.

Я хотела сказать, что нет, это вовсе не так, но только стоило ли что-то ему говорить? И я смолчала. Он посмотрел мне в глаза и удовлетворенно кивнул.

Я еле дождалась утра и попросила его уйти, едва часы показали девять.

Он позвонил мне через две недели. Я сказала, что занята.

Как Борюсик жену искал

Борюсик – худенький мужичонка с повадками половозрелой кошечки.

Борюсик ходит ко мне давненько, и на это есть две причины.

Одна состоит в том, что Боре я даю совсем недорого – он когда-то сторговался в пору моего безденежья, с тех пор и повелось, а вторая – он явно нашел в моем лице свободные уши.

Ну, и просто я ему, наверное, нравлюсь.

Борюсику слегка за пятьдесят. Климакс в разгаре. Да, у мужчин он тоже бывает.

И у него идея фикс. Он искренне хочет жениться.

На молоденькой самочке не старше двадцати пяти.

И года три уж как все просит подыскать ему жену.

Однажды он даже продемонстрировал мне паспорт со штампом о разводе – чтобы мне было чем оперировать, рекламируя по девкам столь завидного жениха.

История Борюсика простая, как пенек.

Жил себе мужичок, обычно жил, меблюшечку поделывал, жену нажил, двоих детей. Дети выросли, жена тоже моложе не стала, и поселился в мужике бесенок. Ну, тот самый, который подсказал, что жизнь уходит, осталось немного, и куда ж инстинкты деть?

И Борюсик завел любовницу – дородную даму слегка за сорок.

Дама эта работала в том же цеху то ли приемщицей, а то ли кладовщицей и, видимо, от тоски по где-то бродящему женскому счастью, согласилась хоть на Борюсика.

Однако счастья в его лице она так и не сыскала, ибо вскоре из богом забытого села в город приехала поступать ее племянница – прелестнейшая нимфа со словарным запасом в тридцать слов и полненькими ножками.

Вскоре оказалось, что даже в техникумах нимф не ждут, ибо для поступления куда-то, кроме семейно-строительного, тридцати слов и троек в аттестате маловато, а потому нимфа осталась непоступившая и по такому случаю пристроенная той же тетей в тот же цех.

И Борюсик пропал.

Осада длилась недолго. Уж не знаю, от какого ума, или от безумия, или от гордости, что взрослый дядя посмотрел, но девочка Борюсику дала.

И с телом молодым случилось у него целых три раза.

Описывая те счастливые моменты, Борюсик делал в воздухе руками великолепнейшие па – показывал то сисечки – такие, то ножки – вот такие, то жопку – ууух!

Потом тело молодое одумалось, поняло, что зачем же ему дядя Боря, с которого ну как с козла молока, и переметнулось к молодому. Из той же бригады.

К слову, вся эта история прошла мимо тети, оставшейся в счастливом неведении.

А у Борюсика натурально съехала крыша. Ну, как съехала – сам он этого, конечно же, не видит. Но я-то понимаю.

И Боря начал страдать. Страдания эти состояли в том, что, вкусив прелестей молодой сельской нимфы, жить по-прежнему он уже не мог.

Роман с кладовщицей рассосался сам собой, а после он понял, что пожившая жена ему тоже не мила. Так Борюсик остался без женщин.

Квартирку пришлось разменять. Ему досталась не то общажка, не то коммуналка со спорными удобствами и кучкой алкоголических соседей.

И Борюсик решил снова жениться. Но только чтоб на молодухе.

Он давал объявления в газеты – молодухи не шли.

Он освоил интернеты – молодухи на фото смеялись, призывно выставляя прелести, но замуж что-то не стремились. Да что там замуж! Встречаться – тоже.

Боря приуныл и пошел по рукам молодых, но не бесплатных фей.

А потом он нашел меня. Не то чтобы я молода, но что-то Борю зацепило.

С Борюсиком достаточно легко. Главное – не мешать ему мной восторгаться.

– Цицици, мои сиииисечки! – причмокивает он, хватаясь лапками за мою грудь и вылавливая губами ускользающий сосок.

– Мням-мням-мням-мням-мням, мои булочки! – урчит он, обцеловывая мою попу.

– Ууууууу! – переходя на фальцетик, стонет он, закатив глаза.

– Аххххааааааа! – кричит он, выстреливая и откатываясь набок.

Потом он жалуется мне на жизнь.

Что молодые не хотят, и с ними ему как-то не везет, и что вот смотрела на него одна, но как с ней можно – ей целых сорок три! – и внучек есть; а еще одна была – так ужас! ужас! – сорок семь, а он же так не может.

– Катенька, – говорит он мне потом, – ну, может, появилась у тебя какая-то знакомая – ну чтобы лет до двадцати пяти; может, откуда приехала, так жить негде – я бы и приютил, я же с квартирой, и кормил бы, и замуж бы позвал. Ты отрекомендуй меня кому-то, хорошо? Только чтоб сисечки были – и Борюсик в воздухе корчит лапку в горстку – показывает сисечку.

Я торжественно клянусь, что, как только в моем кругу появятся молоденькие и согласные нимфы – они тут же станут его.

– Ой, Катенька, – говорит он в другой раз, – может, у тебя какая девочка есть, ну, тоже которая работает, может, ей надоело, бросить хочет, так ты ж знаешь, у меня и жить есть где, и в обиде не оставлю… И ты скажи, что прошлым попрекать не буду…

Только чтоб молоденькая, и сисечки чтоб не висели, пусть даже небольшие будут, но упругенькие, и чтоб попочка была… такая… – и корчит в воздухе уже две лапки.

А как-то Боря долго и задумчиво лежал, потом спросил:

– Катенька, а ты ж давно работаешь?

– Давно, – кивнула я.

А он потрогал мечтательно меня за сиську и сказал:

– А вот, Кать, тебе же работа надоела? Так может, ты бросишь? Ты же знаешь, у меня и квартира, и замуж я возьму…