Текст книги "19 Длинная ночь (СИ)"

Автор книги: Эгерт Аусиньш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– Откуда ты знаешь? – быстро спросила дознавательница. Полина не знала и не могла знать, что в столице молодой маркиз оставил несколько бездарно проваленных романов, пару погибших дружб, рухнувшую попытку интересной торговли – и все ради надежды получить одобрение матери и деда. Но он был да Шайни. Он не мог иначе. Семья, конечно, была важнее.

– Да тут и знать нечего, – пожала плечами психолог. – Я помню, что в местной культуре он ориентирован достаточно, чтобы страницами цитировать из Ростана и Шекспира наизусть, хоть в оригинале, хоть на русском. А ведь оба языка ему чужие. Как он рисовал, я тоже видела. Цветными огнями в воздухе. Сказочная красота, с салютом не сравнить. И он не раз оговаривался, что не дотягивает до высоких требований семьи. Я такое видела здесь у нас не раз. Причем ребенок может из кожи вон вылезти, пытаясь оправдать ожидания, а требования будут только расти. Но стоит чаду съехать и начать ни в грош не ставить родителей, великая любовь немедленно проявляется, как будто она всегда тут росла. Так что когда князь Димитри принял полномочия, маркиз Унриаль в один миг из "почти дотянувшегося" до требований семьи стал "не оправдавшим" и "пятном на репутации" – и распался в руины на этом. Метадон ему даже спецэффектов не добавил. Он просто снимал страх и тревогу и возвращал ясность мышления, а потом его перестало хватать. И маркиз, как и сказал тебе, просто перестал его принимать. Так что к моменту первой встречи с легатом он, скорее всего, был в серьезной абстиненции.

– Что за слово ты сейчас сказала? – немедленно спросила Хайшен.

– У него было похмелье от этих таблеток, – пояснила Полина. – Оно и до сих пор его мучает. Но теперь он уже то ли свыкся, то ли справляется. А тогда оно его сожгло чуть не целиком. Причем, полностью он сдался, как и положено настоящему бойцу, только увидев подкрепление в лице легата императора. Собственно, маркиз потому и выжил, что осыпался на руки князю Димитри. Промедли вы еще на месяц, легат нашел бы его в Приозерске мертвым.

Досточтимая задумчиво посмотрела в окно. Через окно был виден двор, покрытый тонким слоем снега, и по этому снегу Унриаль да Шайни в сопровождении Дейвина да Айгита шел к сараю, в котором жила лошадь, объявленная графом школьной. Хайшен знала, что сейчас граф Дейвин выведет Болида из денника, маркиз Унриаль сперва прикоснется лбом к его морде, затем обнимет лошадь руками за шею, а после пойдет по двору, опираясь на плечо животного, и пройдет круг или даже два. А Болид будет идти с ним рядом, аккуратно переступая, и ждать, когда человеку потребуется передышка. Досточтимая не возражала против этих прогулок, с точки зрения целителей в них была польза. Две живые руины во дворе, человеческая и животная, представляли вместе величественное в своей бессмысленности зрелище. Еще летом Хайшен, пожалуй, чувствовала бы брезгливость и смущение, но после осеннего урока, преподанного досточтимой в несуществующем яблоневом саду, она видела в их упорном медленном движении нечто кроме жалкого цепляния за жизнь. Торжество воли и намерение не сдаться, постепенно продвигаясь к цели, каким бы мелким и глупым ни выглядел результат, напоминало ей то ли росток, пробивающийся из пня, то ли рыбу, плывущую против течения к истоку реки. Впрочем, брезгливости досточтимая в себе не нашла, как ни всматривалась в свое сознание. Маркиз сумел обрести достоинство, обнаружив себя в этом плачевном положении. Он неуклонно и постоянно возвращал себе возможность двигаться, говорить и мыслить, не позволял себе ни кричать на персонал, ни жаловаться. Он всегда и со всеми был точным и четким в словах, вежливым и даже изящным в действиях и движениях, и только однажды попросил отсрочки с ответом на вопрос. Хайшен казалось важным, что точно с таким же достоинством вел себя и гнедой товарищ маркиза по прогулкам, Болид, без жалоб переносивший лечение, ласковый к детям и доброжелательный к любопытным гвардейцам и Охотникам.

– Полина, я поняла тебя и запомнила твое мнение, – сказала она, следя взглядом за движущейся по двору странной парой. – Мы продолжим разговор с ним позже.

Именно в то же самое утро, когда Полина Бауэр делилась с Хайшен своим видением обстоятельств маркиза да Шайни, Марина Лейшина получила очередной сюрприз. На этот раз с Воскресенской набережной. Пригласивший ее «подойти поговорить» был в разговоре вежлив до приторности, и это Марину насторожило. Она сама не поняла, почему не позвонила ни Димитри, имея его прямой телефон, ни его заму Дейвину да Айгиту, а только покрутила в руках его бежевую визитку с зелеными буквами, пожала плечами, взяла сумку и пошла. На проходной ее ждал какой-то мутный мужик в пиджаке со следами то ли недосыпа, то ли перепоя по всему лицу. Марина послушно подала паспорт в окошко, через пару минут получила его назад, попыталась протянуть встречавшему, услышала «убирайте, не понадобится» – и отчасти расслабилась. Как выяснилось, рано. В кабинете, куда Марина пришла с сопровождающим, ее ждали двое. У одного синяки под глазами были размером чуть не больше самих глаз, и он был зеленоватого цвета от недосыпа, второй выглядел немногим лучше. Паспорт действительно не попросили даже подержать. Дверь, однако, заперли и ключ лег на стол, под локоток, вероятно, старшему по званию. Начавшийся разговор произвел на правозащитницу очень странное впечатление. Как если бы господа в штатском хотели надавить по привычке, но чего-то боялись, и этим чем-то явно была не она, Марина Викторовна Лейшина. Они довольно долго ходили вокруг темы, рассказывая ей про гражданскую сознательность и ее общественный долг защищать права людей, оказавшихся в конфликте с законом, она согласно кивала, но догадываться, чего именно от нее хотят, отказывалась наотрез. Наконец старший из них вздохнул скорбно и сказал:

– Марина Викторовна, не хотелось бы отнимать ваше время, но дело действительно серьезное. Вы, вероятно, уже в курсе о том, что одновременно с ослаблением позиций Сопротивления в городе начали появляться и классические криминальные структуры.

– Нет, но это логично и ожидаемо, – спокойно ответила она.

– Вы, наверняка, помните и отправление гражданского правосудия по законам империи в городской черте.

– На стрелке Васильевского острова, семнадцатого августа, – так же спокойно ответила Марина.

– Речь идет о двоих лишенных гражданства, которые ушли с места казни и до сих пор не найдены.

– И при чем тут я? – с интересом спросила правозащитница.

– Ну, – пожал плечами ее собеседник, – практиканта из империи, самовольно ушедшего из резиденции наместника, нашли вы, и он сейчас, насколько мы в курсе, гостит у вас.

– В последнем вы, допустим, ошиблись, если только не имели в виду визиты раз в неделю на чай.

– Хорошо. Но остального это не отменяет, – сказал младший, хуже выглядящий.

– И чего вы в связи с этим от меня хотите? – с вежливым интересом спросила Лейшина.

– Марина Викторовна... Два человека, которые по нашему законодательству, заработали в худшем случае год условно, а вероятнее всего – просто крупный штраф, сейчас находятся без документов и прав где-то у бандитов, вы понимаете это?

– Вы что, хотите, чтобы я сама их вам искала? – у Марины мимо воли очень широко открылись глаза.

– У вас не получится, они оба технические специалисты империи, – парировал старший из полицейских офицеров. – Вы не сможете их найти, пока они сами этого не захотят.

– И что я могу сделать в этих условиях? – спросила Марина. – Почему вопросы ко мне?

– Марина Викторовна, но может быть, вам удастся как-то попросить актив Сопротивления поискать их? – офицер был неприятно настойчив. Впрочем, когда они вели себя иначе.

Марина усмехнулась несколько раздраженно. Ей было душно, хотелось курить и не нравились собеседники. Впрочем, все было довольно штатно для общения с уголовной полицией. Не понимала она только одного – почему техниками саалан занимается городской убойный отдел, а не безопасники с Литейного.

– Чтобы мальчики и девочки из Сопротивления передали мальчику гостей, что его соотечественники в беде? Потому что по закону империи их не существует, а реальность с этим законом несколько не сходится?

Ее собеседник хмуро кивнул.

– Хорошо, господа. Я передам вашу просьбу Эние да Деаху. Но дайте мне для него какой-то контактный телефон. А то только конфликтов с бандитами за их приобретение в лице двух безымянных сааланцев мне не хватало для полноты ощущений.

Младший немедленно протянул ей картонку с написанными на ней от руки одиннадцатью цифрами и именем.

– Богдан – это вы? – спросила Лейшина.

– Да, я, – кивнул офицер. – Если они найдутся, пусть просто позвонят. Им нужны паспорта, гражданство и нормальное место пребывания.

– А вам – адреса их нынешних покровителей, – усмехнулась Марина.

– Спасибо за самораскрытие, как не раз писала ваша подруга Полина Юрьевна, – вздохнул другой офицер, начальник Богдана. – Нет, Марина Викторовна, дело не в этом. А в том, что присутствие в этой группировке техников саалан дает ей преимущества перед другими такими группами. И, прямо скажем, обойти или нарушить закон с помощью таких специалистов проще в разы. Так что изъяв этих двоих, мы обезвреживаем группу более чем наполовину, даже не задерживая организаторов и других участников. А потом... – он пожал плечами.

– Вы надеетесь, что они или сами нарвутся, или сами развалятся, – закончила Марина. Богдан поднялся, принял у начальника ключ и пошел к двери. Марина поняла, что разговор закончен и пошла за ним. Выйдя на набережную и глянув на небо, она чертыхнулась на идиш. С залива толстым слоем наползали тучи, обещавшие серьезный снегопад на несколько дней. В Приозерске уже наверняка валило, как из мешка, а ей предстояло ехать туда. Видимо, завтра, раз сегодня полдня ушло на эту милую светскую беседу.

Я выдержала всего два дня и пришла к Полине мириться. Постучав и услышав «входите», я зашла в ее кабинет и остановилась около двери, закрыв ее на всякий случай.

– Я не собиралась тебе хамить. Я не хочу делать тебе плохо. Я не понимаю, почему не могу остановиться.

– Конечно, ты не понимаешь, – согласилась Полина. – Как только поймешь, не сможешь продолжать это делать. Поэтому понимать тебе невыгодно.

– Так поступать мне тоже невыгодно... – возразила я.

– Но ты так поступила минимум трижды за это лето только со мной, – она пожала плечами, показывая, что не хочет продолжать разговор. Но я не могла уйти просто так.

– Я не знаю, что и как ты сделала, но ты убрала то невыносимое внутреннее давление, которое заставляло меня делать все это...

Она прервала меня. Сначала посмотрев ледяным взглядом. Потом еще добавила словами.

– Тебе мало того, что ты уже наговорила? Решила отдать мне еще и ответственность за твои внутренние процессы и состояния? Так я не возьму. А если это повторится, я потребую медицинского освидетельствования для тебя, по причине сомнений в твоей дееспособности.

– Я хочу уткнуться в тебя носом и плакать об этом всем, мне больше ничего не остается... – я надеялась, что она меня хотя бы пожалеет. Но нет.

– Ты можешь продолжать хотеть что угодно, но не приближайся ко мне, пожалуйста, и не трогай меня.

– Я хочу обратно семнадцатый год, и пить чай у тебя на кухне, и смотреть на твои цветы...

– Заткнись, – сказала Полина бешеным шепотом. И уже нормальным голосом добавила. – Выйди отсюда сейчас же. И запомни, что следующее твое появление здесь будет значить докладную моему куратору с письменным отказом с тобой общаться. Что бы это ни значило для меня самой.

И я поплелась в донжон, где еще и попалась на глаза да Айгиту, который, разумеется, меня остановил и спросил, что я думаю говорить князю, когда он меня увидит с этим лицом, на котором написаны реки горя и океаны слез. Я вздохнула, посмотрела ему в лицо, как он требовал, и честно сказала.

– Я скажу ему, что нахамила Полине, и она больше не хочет ни работать со мной, ни видеть меня, и грозится психиатром и докладным письмом князю лично. И это будет правдой, господин маг.

Он присвистнул. Помолчал, глядя на меня и перекатываясь с носка на пятку и обратно. Потом сказал:

– Оставь оружие в покое, такими руками его трогать не следует. Пойдем в кордегардию.

Я послушно пошла за ним, закрыла дверь и села там, где он показал. Он присел на скамейку с другой стороны стола.

– Алиса, ты специально это сделала, чтобы не объясняться из-за ревности к князю?

– Нет, господин маг. Просто не сумела остановиться и наговорила лишнего. Я думала, она меня простит, а она... – я пожала плечами, чтобы не разреветься.

– Что ты ей сказала? – спросил он. Очень хотелось верить, что мне не кажется, и я действительно слышу сочувствие в его голосе. Еще и потому, что отказаться повторить сказанное значило показать себя еще и трусихой, а саалан этого не любят и не поймут. И я повторила все, что смогла вспомнить из обоих разговоров. Дейвин вздохнул.

– Да... истинно сайхская непосредственность, Алиса. Сейчас очень заметно, где именно тебя учили.

– Я не хотела бы, чтобы о Созвездии думали так, – осмелилась возразить я. – Я у них одна такая, и пришла к ним отсюда, а сами они другие, их тут достаточно, чтобы сравнить.

– Хорошо, – кивнул он, – после. Сейчас это обсуждать не слишком осмысленно. Но вот что я хочу сказать тебе. В именно этом месте начинается владение человеком как вещью.

– В каком в этом? – не поняла я.

Он опять посмотрел на меня с какой-то тенью сочувствия:

– Когда ты говоришь, что хочешь быть рядом с другим человеком, потому что тебе с ним хорошо так, как ты сказала Полине, ты хочешь не человека рядом. А что-то, что сделает тебе хорошо. А того, что это живой человек, ты не помнишь. И уверена, что все, что имеешь от присутствия рядом с ним, тебе могут, хотят и готовы дать. Но это чужая жизнь, и тебе может не оказаться в ней места.

– Не понимаю... – у меня мутилось в голове, но я старалась следить за его мыслью.

Граф вздохнул.

– Ты видела у Полины в кабинете хоть один цветок?

– Нет... – мне было дико неловко. Он видел и замечал то, на что я не удосужилась обратить внимание с весны. А мы говорили о самом значимом для меня человеке.

– А ты знаешь, сколько раз с весны ей предлагали семена, отводки и живые растения?

– Нет... – и об этом я тоже вообще не думала. А ведь знала, что саалан, проявляя приязнь, всегда дарят отводки, отростки и семена. И что к Полине в резиденции очень хорошо относятся все, начиная с князя и заканчивая девушками и парнями из имперской гвардии, я тоже знала. И сколько таких подарков она получила за это лето, можно было представить довольно легко.

– То, что она не оставила у себя, составило четверть школьного зимнего сада и треть сада госпиталя, – вздохнул Дейвин. Интересно, он сам был среди дарителей? – Думаю, Алиса, что Полина, как и ты, не раз хотела открыть утром глаза и обнаружить, что все эти восемь лет были просто скверным сном. – Он помолчал, глядя куда-то в сторону, потом снова посмотрел на меня и спросил, – все сайхи дружат так, или это твои собственные свойства?

– Я не хотела делать ей больно... – тихо и грустно сказала я.

– Не так, – он покачал головой, не соглашаясь. – Ты не думала, что ей будет больно, потому что думала о чем-то другом. И в твоих мыслях не было места для ее чувств. Только для твоих собственных. В этом месте начинается владение другим человеком, как вещью, Алиса. Когда в тебе нет места для мыслей о другом человеке, ты не должна подходить к нему общаться. Если только ты не просишь конфиденцию.

– Так получается, потому что я никогда не могу сразу сказать, что на самом деле мне нужно, – вдруг поняла я. – А я просто хотела у нее спросить, что мне делать, если я не знаю, кто я...

Дейвин посмотрел на меня так, как будто я сморозила очередную глупость.

– Посмотри в зеркало. На тебе форма и знаки различия твоего подразделения. И хватит искать звезды в полуденном небе.

Вечером все той же насыщенной и богатой на события пятницы Дейвин решил поделиться с Полиной своими наблюдениями относительно Алисы. Описав поведение девушки со всеми подробностями, он задал озадачивающий его вопрос:

– И Полина, я ее не понимаю. Она одновременно не хочет и хочет внимания князя. Может быть, ты знаешь, что это с ней происходит и почему?

Первые три фразы, просившиеся на язык, Полина проглотила. В них были и зависимое поведение, и нарциссическая позиция, и истерические проявления, и еще ряд не менее грустных для Алисы определений. Но граф хотел понятной ему конкретики, так что для профессиональной ругани было не время и не место.

– Дейвин, это всего лишь ревность. Алиса считает, что недостаточно хороша для того, чтобы ей уделяли внимание. У нее одновременно две беды: она слишком хочет внимания и поддержки и слишком мало верит в то, что может их получить, что имеет право на то и на другое.

– Но Полина, это же бессмысленно! Во-первых, у нее это и так есть, во-вторых, можно же просто попросить. И тогда все будет ясно – да или нет. И можно не мучиться.

– Ей это не поможет, Дейвин. Она заранее знает, что нет, даже если да.

– Но ей же самой это не нужно! Она же все еще замужем, и неважно, что он... гм...

– Я поняла, – кивнула Полина. – Так вот, одно другому совершенно не мешает. Любить и ревновать – разные вещи.

– Какие вы все-таки сложные, – вздохнул Дейвин.

– Ну все-таки не все настолько сложные. Вот например та журналистка, про которую вы все тут старательно молчите, а местные втихую обсуждают – это большая удача князя. Как, кстати, и его дружба с Эльвирой Клюевой. С ними ведь таких сложностей нет, правда?

– Ну... – Дейвин предпочел замять тему про сложности Димитри с его женщинами. – Полина, прости, я не понимаю, в чем же тут везение? Вторая вообще не в границах края, и вернется нескоро, а первая предпочитает настолько странный формат общения, что князь иногда даже рискует своими планами на день.

– Ты пока не видишь, – еле заметно улыбнулась она. – Но увидишь. Еще до весны.

Дейвин был озадачен. Полина была едва не единственным человеком в крае, видевшим эту очень личную ситуацию наместника настолько оптимистично. Для всех остальных роман князя заслуживал самого пристального внимания хотя бы местных безопасников. И молчали они только потому, что их мнения никто не спрашивал, а после инцидента со следователями из Фрунзенского РУВД не считали безопасным давать советы и рекомендации. Хотя при каждом упоминании очередной неформальной прогулки князя по городу они кривились и нечленораздельно шипели что-то неодобрительное.

Не больше радости проявляли и доверенные лица наместника из саалан. Мало того, что Димитри был согласен оставаться со своей дамой на ночь в общежитии Университета и терпеть ее неудобную кровать. Мало того, что он старательно держал при себе все намерения ее переодеть, подарить ей драгоценный камень размером с солонку или вывезти в большой Саалан если не погреться, то хотя бы угоститься экзотическими фруктами и рыбой, но принимал ее странные подарки. Он гулял с ней по всем доступным крышам и проходным дворам, ходил на экскурсии с живогородцами и узнавал город с лучшей непарадной стороны, а потом, шокируя городских баронов, указывал им на недочеты во вверенных им районах города. Но и это было не все. Димитри уже успел спросить у Полины после одной из таких прогулок, где почитать про местных старых богов, и почему их именами называют некоторые светила. Кроме Айдиша, об этом никто не знал, и одно это, пожалуй, могло бы встревожить досточтимых не меньше, чем все остальное беспокоило местных коллег Дейвина. Сам граф был настроен философски и не видел в происходящем ничего опасного или тревожного, кроме дезорганизующих моментов, связанных с Ингой. А в остальном девушка, как и Эльвира Клюева, предыдущая милая подруга князя, была человеком дела, хотела быть на хорошем счету у своих учителей и успешно завершить обучение, и не пыталась использовать дружбу с князем ради каких-то сомнительных выгод. Дейвин уже знал от самого Димитри, что Инга знает о вероятном течении процесса и о том, что князь может не вернуться в край. Знал он и ее ответ ему. Она сказала, что ближайшие два года телефонный номер менять не собирается, так что все в его руках. С точки зрения графа, это было уже несколько за гранью приличий, такое провоцирующее поведение с любовником если и было допустимо, то совершенно точно не в первый год связи. Полина выслушала это его замечание с интересом, и после этого разговор перешел к обсуждению этикета неформальных, личных и интимных отношений в культуре саалан. Граф отвечал с удовольствием, хотя и был несколько удивлен неожиданным поворотом темы. Вечер у обоих, в кои-то веки, прошел за милой болтовней на приятные темы за чашкой чая.

А суббота у Полины началась с мелкого, но очень досадного события. Лепить с малышами снежную бабу ее не пустил Айдиш, остановив уже не крыльце. Вместо нее пошла досточтимая Кайдена, которой никто не запрещал трогать руками холодный мокрый снег и стоять в нем ногами, даже в обуви. Полина пожала плечами и пошла обратно в здание вслед за директором, помахав напоследок малышам с крыльца.

Подходя к кабинету, она поморщилась, недовольная собой. Дверь осталась незапертой, более того, она была приоткрыта, что по сааланским правилам вежливости означало приглашение войти и дождаться хозяина помещения. Наверняка кто-то уже пришел и ждал ее. Возможность пообедать до конца дня превращалась в лотерею. Полина, вздохнув, открыла дверь. Ну так и есть – на месте для посетителя кто-то сидит, и, судя по ширине спины, это не школьник.

– Здравствуйте, – сказала она, входя. – Что вас привело ко мне?

Посетитель обернулся, и Полина, к своему изумлению, узнала маркиза Унриаля да Шайни.

– Мистрис, скажите, почему я жив? – спросил он. – Ведь это снадобье, которое я принимал, убивает и за меньшие сроки, как сказали мне ваши врачи.

Полина прошла на свое место, села на стул, положила на стол руки, сцепила пальцы.

– Маркиз, тому, что вы выжили, есть три причины: интеллект выше среднего, волевые качества сильнее нормальных и резкий взрывной характер.

– Откуда вы знаете? – он то ли удивился, то ли был не согласен. – Я пролежал бревном восемь лет, а до этого не проявлял никакой самостоятельности.

– Ну, допустим, какую-то проявляли, – возразила она, – но дело не в этом. Я знаю это потому, что ни одно такое снадобье не убивает всех употреблявших. Кто-то да выживает. И все выжившие чем-то похожи друг на друга, причем для каждого снадобья характеры будут разными. Если вы выжили, то вы похожи на всех, кто принимал это и выжил. У остальных все перечисленное было.

– Это ошибка или вы мне льстите, – несколько сухо сказал он.

– Вещества не умеют ошибаться, – ровно произнесла Полина, – их свойства заданы, действие тоже. А льстить вам у меня интереса нет.

– Вы человек князя Димитри? – вдруг спросил маркиз.

– У меня контракт со школой, мой непосредственный начальник досточтимый директор Айдиш, а досточтимой Хайшен я просто помогаю.

– Вы из Приозерска?

– Нет, из Петербурга, – ответила она.

– Спасибо за ответы, – маркиз как-то рассеянно кивнул. – Думаю, мы еще встретимся?

– Да, разумеется, я буду присутствовать во время всех визитов досточтимой Хайшен к вам, пока вы не поправитесь полностью.

Маркиз кивнул еще раз, поднялся и сделал шаг к выходу. Он же устал за эти семь минут, как савраска, вдруг поняла Полина, наблюдая, как Унриаль да Шайни выходит из ее кабинета. Эту походку она знала. Маркиз шел с абсолютно прямой спиной, слегка скользящим шагом, совсем немного медленнее, чем было бы естественно. И только выпрямленная спина позволяла ему не осесть на пол прямо в коридоре. Чертыхнувшись про себя, она вышла, заперла кабинет и легко догнала его в коридоре.

– Что-то случилось? – Унриаль да Шайни еле повернул к ней голову, задавая вопрос.

– Нет, – пожала она плечами. – Я иду встречать детей с прогулки и отправлять их обедать. – Она дошла до холла, чуть опережая его, но так, чтобы успеть позвать на помощь, если будет нужно, а в холле незаметно мигнула Кайдене, и та передала ей детей, а сама отправилась провожать маркиза в его покои.

Хайшен была печальна. Димитри увидел это сразу, едва она вошла.

– Что ты принесла мне, досточтимая? – спросил он участливо.

– Мне больно и грустно говорить это, пресветлый князь, но снятие памяти Полины Бауэр оказалось необходимым для следствия. Мне нужна полная картина дня ее ареста и всех допросов.

Димитри поморщился, вздохнул и ничего не сказал: он сам это начал, и выбора у него не было. Он еще немного надеялся на то, что у Полины хватит здравого смысла отказаться от этого, но только немного: ее ответ в своей лаборатории он еще не забыл.

– Иджен, попроси Айриля передать Полине Юрьевне, что я ее жду.

Хайшен, одним взглядом спросив разрешения, устроилась в кресле у камина, направила взгляд на огонь и погрузилась в размышления. Молчал и князь. Наконец, тихонько булькнул его комм, и Айриль сказал "мастер, мистрис Полина идет к тебе, будет через два промежутка".

Разумеется, она была не против, и больше того, ее лицо осветилось интересом, а после болезни это было большой редкостью. Хайшен спросила, хочет ли она, чтобы присутствовал князь.

– Зачем? – удивилась Полина. – Пресветлый князь, у тебя без этой рутины мало дел?

– Гм, – ответствовал пресветлый князь.

– Ну серьезно, – продолжила она, – тут целый отряд дознавателей, часть из них точно свободна, зачем тебе тратить на это время? Если кто-то из моих кураторов должен присутствовать, то досточтимого Айдиша вполне довольно, мне кажется.

– Ну хорошо, – вздохнул Димитри. – Надеюсь, ты не против присутствия графа Дейвина?

– Ну если ему это зачем-то нужно... – Полина недоуменно пожала плечами, потом спохватилась, – ой, да. Ему же еще с полицией потом объясняться. Да, конечно, я не против. Когда вы хотите?

– Через час? – улыбнулась Хайшен.

– Да, отлично. Куда подойти? – быстро спросила Полина.

– В лабораторию в цокольном этаже. За тобой придут, чтобы проводить, – ответила досточтимая. Ее забавлял энтузиазм, с которым Полина относилась к предстоящему исследованию.

Через час Полина снова шла в крыло аристократов, на этот раз в сопровождении какого-то юноши в серой тунике. Они миновали холл, спустились по лестнице вниз, но повернули в другую сторону, не в ту, куда Полина шла обычно, чтобы присутствовать при беседе Хайшен с маркизом да Шайни. В лаборатории, большой комнате без окон, стоял стол, несколько стульев и кресло, похожее на стоматологическое, с опускающимся подголовьем и поднимающимся изножьем. Войдя, Полина улыбнулась Хайшен, поздоровалась с Дейвином, который не выглядел особенно довольным, и пожелала доброго вечера всем присутствующим. Их было двое. Тот, который привел ее, тоже остался. Он представился Кулейном, следователем, и представил еще двоих, Мэнлига и Таллена. Мэнлиг был менталист, а Таллен аналитик.

Полина выслушала его и кивнула на кресло:

– Мне сесть сюда?

– Нет, зачем, – ответил Кулейн. – Оставайтесь с нами за столом, вы же не собираетесь вредить нам.

Некоторое время они потратили на разговоры про вкус чая, цвет стен и прочие детали и подробности, в которых Полина предполагала попытку саалан сориентироваться в ее восприятии. Потом она заметила, что шутки и веселье, царящие за столом, как-то не похожи на рабочую атмосферу.

– Подождите, – сказала она. – Как это все относится к вашему рабочему процессу?

– Я просто хотел сделать тебе удобнее, – сказал Мэнлиг, рыжеватый блондин с веснушками на носу и на руках. – Тебе предстоит припомнить день твоего ареста очень подробно.

– Мне кажется, что так это будет довольно долго, – сказала Полина. – Позвольте, я сама сделаю себе удобно.

Кулейн насторожился после этих слов и приготовился к сюрпризам, посмотрев на вдруг подобравшуюся, как перед прыжком, Хайшен. Вновь сосредоточившись на сознании допрашиваемой, он вдруг увидел, что она подняла голову и смотрит в потолок, дыша слегка замедленно, и полностью открыта, до самого дна души, как будто находится вообще одна в этой комнате и погружена в свои мысли. А перед ее глазами утренний тускловатый серый свет какого-то дня, давно прошедшего для нее, и в этом свете незамысловатым узором плетется песенка с очень простыми словами. "Не сойдутся никогда зимы долгие и лета, у них разные привычки и совсем несхожий вид, не случайны на земле две дороги, та и эта..." Затем Кулейн вдруг увидел, как нечто, происходящее с ним и прямо теперь, белесовато-розовые плитки на полу, падающий на них коммуникатор, у которого отлетает крышка и выпадает какая-то часть конструкции, и раскрытую женскую ладонь перед своими глазами. Он вздрогнул, увидев эту же ладонь, держащуюся за край стола напротив.

– Простите, мистрис, я не успел за вами. Давайте вернемся на несколько минут назад.

Она кивнула, не глядя на него. Кулейн тихо сказал аналитику Таллену:

– Начинай.

– Мистрис, какой день ты сейчас вспоминаешь? – послушно включился Таллен.

– Тот, о котором вы спрашивали, – сказала Полина, глядя в потолок.

Мэнлиг написал на доске то, что она подумала, но не сказала. – День моего ареста. День, когда меня пришли забрать, чтобы убить. – Помолчав, она назвала дату, – второе апреля этого года.

Таллен заносил записи с доски в журнал вместе с ответами Полины.

– Чего ты так боялась в это утро? – спросил Таллен.

– Того, что и случилось, – ответила Полина.

Предать друзей. Не выдержать давления. Потерять контроль. – записал Мэнлиг.

– Обыска и допроса, – договорила она

– Ты понимаешь, что мы слышим все, что ты не произносишь? – уточнил Кулейн.

Надеюсь, что слышите, а не додумываете, – вывел Мэнлиг мелком на доске.

– Я предполагаю, что это возможно, да, – согласилась Полина.

– Почему ты думала, что тебя убьют? – продолжил Таллен.

Других вариантов для политических противников не бывает. Особенно если есть интерес к их имуществу, – записал менталист.

– Потому что по нашим законам политическое сопротивление власти подавляется именно так, – ответила она.

– Почему не иначе? – спросил Кулейн.

– Репрессии красного террора, без которого не выжила бы страна. Репрессии двадцатых годов, без которых не было возможности налаживать производство. Репрессии и партийные чистки тридцатых. СМЕРШ. Игры разведок пятидесятых годов. Игры разведок времен холодной войны. – Записывая, Мэнлиг поморщился: ему было многовато информации и мало места на доске. Дейвин взял карандаши и начал чертить схему. – Потому что политический противник с деньгами или материальным благами в руках опаснее противника с оружием, – сказала Полина. – Им нельзя было оставить меня в живых. Наш рынок нужен был бюджету края.

Назад к карточке книги "19 Длинная ночь (СИ)"