Текст книги "19 Длинная ночь (СИ)"

Автор книги: Эгерт Аусиньш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Позвольте вам представить избранного наследника Полины Юрьевны, – произнес князь, – маркиз Айриль да Юн и его мать, маркиза Онтра да Юн.

Пока вновь прибывшие устраивались за столом, Полина тихонько объясняла Валентину, что Юн – большая марка на южном побережье саалан, и поскольку Айриль уже маркиз, то он мамин наследник. Не да Шайни, конечно, но тоже ничего так, увесисто.

Онтра узнала Полину безошибочно и обратилась к ней с приветствием. Получив в ответ вежливое "доброго дня", маркиза спросила, почему ее сыну было оказано такое доверие. Она не стала упоминать, что Айриль рассказал ей о конверте и его содержимом, но вопрос о том, почему в преемники для такого дела был выбран ее мальчик, Онтру да Юн интересовал очень сильно.

Полина изобразила формальную улыбку и ответила:

– Я решила, что если он так управляется со школьным документооборотом, как я наблюдала с мая, то с Ключиком, когда он его примет, проблем не будет точно, а главное – у людей с Ключика не будет проблем с ним.

Маркиза была польщена и озадачена одновременно. Димитри глядя на нее, едва не смеялся в голос, пока Полина еще раз объясняла своим замам, или кем ей были эти люди, чем для них хорош ее выбор. Айриль, слушая это, сидел с совершенно спокойным лицом, но покрасневшие уши выдавали его смущение и волнение.

– ... так что если у кого-то есть желание выделить часть предприятия, за которую он отвечает, в самостоятельное дело, самое время об этом сказать, – закончила она.

– А идиотов тут нет, Поля, – почти нежно сказал Василий. – Сама же знаешь, что все области деятельности, составляющие "ключик", находятся, мягко говоря, в противоречии с требованиями досточтимых. Театр, цирк и все остальное не выживает без защиты от их морально-нравственных инициатив. И кто-то должен следить, чтобы на торговлю не очень зарились.

Онтра да Юн, до этого времени слушавшая молча, повернулась к Полине:

– Послушайте, дорогая, а почему бы нам с вами не заключить брачный договор? Это же решает задачу в один ход.

Услышав это, Ася поставила свою чашку с кофе мимо блюдца. Валентин сидел со своим обычным выражением лица, то есть, с мордой кирпичом, но на маркизу после ее вопроса посмотрел очень внимательно.

– Такой договор по здешним законам недействителен, – мягко ответила ей Полина.

– Да? – слегка огорчилась маркиза. – Жаль, это очень упростило бы дело. Возможно, сам Айриль может быть участником договора с вами?

– Формально может, – согласилась мистрис Бауэр, – но это аморально с точки зрения наших норм, у нас с ним слишком большая разница в возрасте, о нем дурно подумают.

– Какие же вы тут сложные, – покачала головой Онтра. – В семье есть еще два моих мужа и его второй отец, – она небрежно кивнула на Айриля, изучавшего край своего подстаканника, – может быть, кто-то из них?

Полина пожала плечами:

– Но у нас же брачный договор с исключительными правами.

– Как это все неудобно, – вздохнула Онтра. – Ну хорошо, давайте составим договор купли-продажи.

Валентин тихонько из-под локтя показал Полине большой палец. После этого разговор пошел на совсем конкретные темы, и это не добавило счастья князю. Начали выяснять предмет сделки, выплыла история создания портала, а за ней, в качестве лирического отступления, и рассказ о том, как выяснился факт попытки рейдерского захвата. Марина, конечно, не удержалась от упоминания о том, что она нашла в квартире подруги в начале мая, и как ей передавали изъятые вещи. Димитри сидел молча, опираясь виском на пальцы левой руки и правой постукивая по столу, когда Онтра вдруг перебила Марину:

– Дагрит да Шадо? А что, Гвайр тоже здесь, или племянничка одного отпустил?

– Был здесь, – аккуратно пошевелил плечами Валентин, – но его боевики еще три года назад отправили... куда там ваши попадают.

У маркизы сделалось сложное выражение лица:

– С одной стороны, новость скорее хорошая, а с другой мне обидно. Я не успела пересчитать ему зубы кулаком, очень жаль, давно мечтала. И как досадно, Полина, что брачный договор с вами невозможен для меня по вашим законам. Я не могу даже вызвать Дагрита на дуэль. Будь мы с вами в браке, я послала бы ему вызов, хоть и за вашу разбитую гитару, самое большее через час после вступления договора в силу.

– Это все очень мило, – сменил тему Валентин, – но вот что я хочу спросить. Вы понимаете, что у вас основной участник сделки – человек, пораженный в правах?

– Ну, начинается, – вздохнул князь. – Она имеет право распоряжаться имуществом, и это имущественная сделка.

– Мгм, – невозмутимо кивнул байкер, – например, совершить покупку недвижимости или иной собственности, равноценной проданной, – и он вопросительно глянул на князя.

– Да, разумеется, – ответил Димитри с ровным лицом, – в границах края или иных земель империи.

Полина решила напомнить о себе и своем мнении по вопросу:

– Пока что она, то есть я, хочу просто отсоединить свое имя от портала и дать делу возможность развиваться более свободно. Цель всех переговоров именно эта.

– Мистрис Полина, но я же смогу у вас спрашивать совета? – вдруг подал голос Айриль.

– Ну конечно, – ответила она с улыбкой. – Никаких проблем.

– Интересно, сын, есть на свете люди, которые не готовы тебе помогать? – заметила Онтра с несколько саркастичной усмешкой.

– Для этого ему нужно было родиться здесь, – нейтрально заметила Полина

Валентин с очень странным выражением лица покосился на маркизу, но ничего не сказал. Он несколько демонстративно пожал руку Айрилю и заявил ему во всеуслышание "ну ты звони, если что". Айриль ответил на рукопожатие, вручил свою визитку и ответил:

– Ты тоже звони. И приезжай.

Остальные обменялись с ним визитками и договорились собраться снова после того, как будут подсчитаны обороты и составлены черновики новых контрактов. Встреча подошла к концу. Димитри, строя портал в Приозерск, заметил:

– Бедный Айдиш, как же он теперь без секретаря...

– Пока я не принял дела, он еще не бедный, – с оптимизмом заявил Айриль да Юн, – вполне можно успеть кого-нибудь найти, у школы несложная документация, я все объясню. – Услышав это, Полина чудом удержалась от фейспалма.

А через несколько дней Айриль пригласил в Адмиралтейство Асю и Василия и предложил начать легализацию портала прямо с зимнепраздника, с публичным объявлением о выходе из подполья, и о доступности для саалан развлекательных мероприятий, услуг и товаров местного производства, а для жителей края точно так же доступность товаров и услуг саалан. Объявление предполагалось вешать на главной странице портала, а политику доступности менять явочным порядком.

Тем же вечером Полина получила от Аси короткое письмо: "Просто усынови его и все, так всем будет легче". Онтра, услышав эту идею, только засмеялась: "у этого мальчика все наоборот, второй отец у него есть с рождения, а вторая мать появилась перед днем совершеннолетия". Она, конечно, была не против. Валентин, узнав об этом, выразился кратко: "межгалактической силы коза. Не мать, а..." – и махнул рукой. Обсуждалось это, естественно, на кухне Лейшиной под кофе с печеньем. И Валентин, закрыв для себя тему с "бедным пацаном и его дурой-матерью", как он определил Айриля и Онтру, перешел к самой неприятной из всех тем, заботивших оппозицию.

– Марина, устрой мне встречу с Ведьмаком.

– Зачем тебе? – удивилась Лейшина.

– Про Полю поговорить хочу.

– Валя, смысла в этом нет, но если ты хочешь... – Марина пожала плечами и понесла джезву в раковину.

– Да, хочу, – ответил Валентин. – Даже если смысла не будет, сказать все равно надо.

В среду на той неделе я отожгла так, что до сих пор неприятно вспоминать. Димитри весь декабрь был одновременно веселым и каким-то рассеянным. Я думала и гадала, чем это могло быть вызвано, потому что ну не считать же поводом для оптимизма полные подвалы оборотней в столице края, а потом поняла. Эта рыжая с журфака, Инга, к которой он постоянно уходил в город вечерами, и которую пару раз замечали в его коридоре дежурные гвардейцы, была достаточной причиной. Меня перекосило от этого сразу и очень всерьез. Не то чтобы я хотела оказаться на ее месте, как бы он ни был хорош собой, но мне было неприятно думать, что он тут жизни радуется, вот после всего, что было и как он поучаствовал в моей собственной жизни. Наверное, у меня на лице это все было написано достаточно понятно, потому что Дейвин, поймав меня после развода по нарядам, сказал, чтобы я держала лицо ровнее, потому что на мне написано не только, что я чувствую, но и к кому именно. И добавил, что магическая знать саалан такой несдержанности не прощает, и мне может быть тяжело среди них, если я не научусь или легче относиться к происходящему, или хотя бы лицо держать. Меня еще хватило на то, чтобы сказать ему спасибо и пообещать подумать, как выполнить его совет. Но как только он отошел достаточно далеко, я рванула к Полине, решив, что оружие подождет часик, пока она меня соберет. Было очень обидно. Это я ей и сказала прямо с порога. Что Дейвин уже достал своими придирками, что у князя роман с какой-то рыжей, и по слухам, она с журфака, а я никто, и рыжего хвоста у меня больше нет, а есть только челка мышиной масти под форменным зеленым беретом.

– Никто? – прищурилась она. – И то, что вокруг тебя четыре года водят хороводы, тебе не мешает такое заявлять?

– А толку мне с того? – фыркнула я. – Это не внимание, это издевательство. Они от меня требуют, как от мага, а я уже давно не маг, и магом не буду больше никогда, чего они все пристали-то. И хотят столько, как будто у меня уже их гражданство и титул, и за каждым моим словом следят так, что ничего человеческого мне больше нельзя.

Я поняла, что лучше было заткнуться фразой раньше, слишком поздно. Полина медленно положила на стол ручку, соединила пальцы на столе, так же медленно повернула ко мне голову и посмотрела мне прямо в глаза.

– А человеческое – это как? Не следить за помелом, не думать, что делаешь, затыкаться и приходить в себя только после оплеухи? Ходить распустехой, пока не пнут, ныть, жаловаться и срываться в базарный крик или полный беспредел по поводу и без? Пытаться сдать себя на передержку кому попало и вешаться на руки с грязной истерикой любому, кто согласен взять на свою шею ответственность за драгоценную тебя? Делать фетиш из своих эмоций и устраивать позорный цирк на ровном месте каждый раз, когда представится повод? Это ты называешь человеческим поведением?

Я судорожно втянула воздух, загоняя слезы обратно в глаза.

– Да у меня, может, вся жизнь к черту полетела четыре года назад, а ты...

– А я должна быть тебе благодарна за участие в моей судьбе, так? – с ледяным раздражением спросила она. – У меня, значит, благодаря тебе, все зашибись и сплошная клубника в шоколаде, правда?

Я обозлилась.

– А тебя никто даже не просил об этом. Могла бы, между прочим, лицо попроще сделать и сказать честно, что ты думаешь. И если так уж до конца – я в жизни не поверю, что это князь тебя заставил отдать портал своему человеку. Это твое решение. Ты сама так выбрала.

Полина молчала и смотрела с каким-то брезгливым любопытством, и моя злость сменилась страхом.

– Так. Давай-ка сначала, – сказала она после паузы. – Ты вошла в дверь десять минут назад. За это время ты успела, – она подняла руку и загнула мизинец, как всегда, когда начинала считать, – раз – рассказать мне, как тебя все достали с попытками о тебе позаботиться и увидеть в тебе если не ответственность за себя, то хотя бы осознанность, два – на чистом голубом глазу рассказать, что ты сама себя не принимала всерьез все то время, пока за твои идеи гибли люди, три – обесценить усилия, предпринятые для сохранения твоих жизни и чести, но тут я тебя по крайней мере понимаю, принимать такое от врага унизительно и обидно. То есть поняла бы, будь это "три" отдельно от "раз" и "два". И от "четыре", кстати, состоящего в том, как ты мне раскрыла понятие "человеческое поведение". Мне есть что об этом сказать, но смысла я, пожалуй, не вижу. Что же до твоей последней реплики – если ты это сказала исходя из своих представлений о человеческом поведении, то разговор, я думаю, стоит закончить. Если ты правда так думаешь, то его не стоило и начинать.

Я не знала, что говорить, и мне было очень страшно. Я сама, своими руками сейчас испортила отношения с последним человеком из моей прошлой жизни.

– Я не знаю, зачем я это сказала – очень тихо проговорила я.

– Что ты там лепечешь себе под нос? – брезгливо произнесла Полина. – Только что орала чуть не на все здание, рот открой и говори нормально.

Я вдохнула, сглотнула подступающие слезы.

– Я не знаю, зачем я это сказала. Я не понимаю, почему не смогла остановиться. Я не... – и вдруг я закончила, жалобно глядя ей в глаза, – не выгоняй меня, пожалуйста.

– А что с тобой делать? – холодно поинтересовалась она. – Чаем напоить и на ручках покачать?

Я была совершенно не против того, чтобы меня сейчас взяли на ручки или хотя бы обняли, да и горячий чай с сахаром был бы очень кстати, но судя по настроению Полины, ничего этого мне не светило. Она намерена была выставить меня и запретить возвращаться.

– В общем так, – сказала она, глядя на меня ничуть не лучше да Айгита до этой осени, – истерики закатывать ты будешь у досточтимого твоего отряда. Или неси их в госпиталь и получай успокоительное. Как специалист, я больше ничем не могу тебе помочь. То, что было сейчас, за пределами моих компетенций. А как человека я тебя видеть больше не хочу. Закрой, пожалуйста, дверь.

Я послушно подошла к двери и прикрыла ее поплотнее и вопросительно взглянула на нее. Она покачала головой.

– Не так. Со стороны коридора.

Я вышла и снова закрыла дверь. Хуже мне еще не было.

В тот четверг Димитри, придя на урок, осмотрел зал и удивился:

– А чем ты в этот раз хочешь ограничить пространство? Мы же обычно ставили стулья.

– С видимыми ограничениями ты уже хорошо справляешься, – ответила Полина. За похвалой обычно следовала более сложная задача, и Димитри приготовился.

– Я попросила принести столешницу от сломанного стола, мы положим ее на пол, и постараемся не уйти с нее.

– Но Полина, – смутился он, – тут же почти нет места.

– В этом и суть, – кивнула она. – Может случиться и так, что обстоятельства не предоставят тебе больше места, чем вот такой крохотный пятачок. И может статься, что тебе будет очень грустно отказаться от танца даже в таких условиях.

– Ну что же, – вздохнул он, – я буду пробовать.

– Не пробуй, – она качнула головой, – танцуй.

Валентин пробился на прием к заму наместника восемнадцатого декабря. Ему было назначено в хренову рань, в полвосьмого утра. Граф да Айгит в полевой форме Охотников принимал его в Адмиралтействе. Увидев на вешалке в углу кабинета зимнюю куртку от этого же комплекта, Валентин понял, что граф появился до рассвета только ради него, и снова уйдет в город, едва рассветет, как каждый день в течение всего этого месяца. Приветствие было кратким, почти скомканным. После него сааланец вопросительно взглянул на байкера, и тот заговорил.

– Я здесь из-за ситуации с Полиной Бауэр. Безопасность портала "Ключик от кладовой" обеспечивал я, и я хочу убедиться, что вам известно положение дел.

– Положение дел с чем? – спросил да Айгит.

– С ее деловой репутаций, – сказал Валентин и выложин на стол папку с подшивкой сканов, найденных в сети, толщиной с магазин от АК.

– Что там? – неприязненно покосился на папку граф.

– Образцы порочащих высказываний в адрес Полины Юрьевны.

– Образцы? – уточнил Дейвин. – Не весь материал?

– Нет, повторяющихся источников и репостов там нет.

– Спасибо, – граф вздохнул и придвинул папку ближе к себе. – Я выясню это.

– И вам спасибо. Всех благ, – ответил байкер, поднимаясь. Закрыв за собой дверь, он еще из коридора позвонил Марине.

– Мариша, я только что от зама наместника. Документы я отдал, а там уж... Ну да... Да знал, конечно... Но попробовать-то было надо. Угу, попробовал. Ну папку он взял. Ага.

Закончив этот содержательный разговор, Валентин Аркадьевич миновал проходную, сунул комм в карман и пошел к машине.

Дейвин в это время уже звонил Ивану Кимовичу, насколько пролистав содержимое папки. Но разговор его не порадовал. Выслушав его, Иван сказал

– Ну Дэн, за общее благополучие всегда кто-то платит. Иногда репутацией, иногда жизнью, тут уж как повезет. Она сама это выбрала. И судя по ее делу, выбирала последовательно и осознанно.

– То есть, вы ничего не будете делать? – уточнил граф.

– Нет, – ответил безопасник. – Если ее восстановят в правах и снимут судимость, она будет вправе подать в суд на этих людей. Но сначала ей придется доказать их причастность к этим высказываниям.

– Иван, я понял, – вздохнул Дейвин.

– Дэн, пока ты еще тут, хочу спросить – а сотрудники Фрунзенского РУВД все еще у вас?

– Да, у нас, Иван. Объяснения пишут. Как напишут, сразу вернутся.

– Сколько ж там писанины-то, ведь три недели уже, – вздохнул безопасник.

– Полметра от стола примерно, – "обнадежил" собеседника граф.

– Ясно... вы их там не обижайте, по возможности.

– Иван, – вздохнул Дейвин, – мы стараемся. Но мы разные. Если что, мы не со зла.

– Живыми хоть вернете? – мрачно осведомился безопасник.

– Да, не сомневайся, – заверил его заместитель наместника. – Слово дворянина.

Тот разговор был, пожалуй, самым тяжелым из всех, при которых Полина вызвалась присутствовать. Маркиз, довольно быстро свернув формальности вроде «как твое состояние» и «есть ли у тебя мысли относительно решения графа Скольяна», решительно сказал:

– Хайшен, будем говорить о другом. О том, как все это началось. – И развернувшись к Полине, добавил, – а ты, мистрис, не прерывай нас. Я благодарен тебе за заботу, и очень сильно, но должен успеть рассказать это, пока силы еще при мне. – И дождавшись ее кивка, сразу начал. – Это было сразу после присоединения, Хайшен. До того я ходил по этим местам совершенно свободно и не замечал ничего необычного – не считая, конечно, того, что речь идет о могильных камнях посреди прогулочного парка. Но после того, как Гарант представил меня краю как наместника императора, первый же наш с ним визит туда пошел не так. Эти мертвые... Хайшен, они бранили и проклинали меня из-под своих камней, как будто я сделал им что-то дурное. Но сперва я не обращал на это внимания – бормочут себе и бормочут, я бы, знаешь, тоже не был доволен, оказавшись на их месте. Кто только научил их тут хоронить в землю... Вместо того, чтобы дать мертвому стать частью Потока, превратив его тело в пепел, они оставляют их ждать окончательного распада, а он же может продолжаться столетиями. Этим особенно не повезло, сначала я их даже жалел. Действительно, мало им в беспомощном состоянии тлеть под камнями, не имея возможности освободиться и забыть прошлое, их еще и положили под ноги всех прохожих. Я думал, они чем-то ужасно провинились и наказаны, но спросив, узнал, что это им так воздали почести. Почести, Хайшен! – Маркиз произнес последние слова с такой едкой иронией, что Полина еле удержала лицо. На ее удачу, он смотрел на дознавателя и не слишком обращал внимание на что-то кроме своей речи и взгляда Хайшен.

– Я поняла тебя, Унриаль, – сказала настоятельница. – Что случилось дальше?

– За два с лишним года я почти привык и перестал обращать внимание на их голоса. Но случилось так, что в феврале семнадцатого года мы с Гарантом ехали куда-то мимо этого места, и кортежу пришлось снизить скорость из-за сильного снегопада. И над этими камнями клубилась какая-то странная мгла, ее было видно даже сквозь пелену снега. Я не обратил тогда внимания, дурак... – Маркиз вздохнул, отвернулся и несколько секунд смотрел в угол комнаты, потом заговорил снова. – Это было в последней десятке дней первого месяца весны. Я не помню, зачем пошел туда... а! Помню. Мы со Скольяном осматривали Летний сад. Резиденцию уже достраивали, но я все еще жил в городе, и мне нужны были городские Источники, я пытался понять, почему у них фонтаны отдельно, а Поток сам по себе. Оказалось, Хайшен, что Поток вообще в реке, а парковый пруд – как бы выделенное место для управления Потоком, но не для прямого доступа к нему. Конечно, я осмотрел Источник со всех сторон, и от розового замка с дурной историей, – маркиз коротко поморщился, – они там убили одного из своих царей, у них тут это в порядке вещей, но там было тихо, хоть я и опасался этого места. А потом я зашел в этот сквер, Марсово поле. Ты знаешь, кто такой этот Марс, Хайшен? Я не знал.

– Я тоже узнала позже, чем надо бы, Унриаль, – ответила настоятельница. – И не уверена, что знаю достаточно. Но продолжай.

– Скажи мне живой человек то, что я от них услышал в тот день, я бы вбил ему эти слова в глотку вместе с зубами. Но тогда я не знал, как ответить, и Скольян был рядом, поэтому я решил сделать вид, что ничего не слышал. А через семерик или около того я пошел туда один. Не в моих правилах отступать, слыша угрозы и брань, ты знаешь. Но во второй раз они не остановились на угрозах. Какой-то из этих мертвых схватил меня за ногу. После его прикосновения я мерз три дня, Хайшен. Я, разумеется, не подал вида, просто стряхнул с себя эту невидимую руку и пошел дальше, но слыша его гадкий смешок, понимал, что он достал меня и знает это. В третий раз я пришел специально чтобы спросить, чем вызван их гнев на меня. Разумеется, достопочтенный знал об этом, и одобрил мое решение. Он проводил меня до этих могил, а сам остался снаружи, за камнями, конечно, ведь это мой разговор с ними. Но ничего понятного они не сказали. Их ненависть была вызвана тем, что я дворянин и аристократ. Больше никаких причин. Они хотели, чтобы меня не было, Хайшен. На их взгляд, я был недостаточно хорош, чтобы солнце светило на меня. Отступить было невозможно. Во-первых, дед и мать не поняли бы меня.

– Что ты сделал тогда, Унриаль? – спросила дознаватель.

– Пришел драться, что же еще я мог сделать? – удивился вопросу маркиз.

– Расскажи об этом.

– Я пришел после заката, взяв достаточно кристаллов, два меча и несколько камней для блокировки. Утром я вышел оттуда, не чувствуя ног от усталости, а вслед мне несся их хохот, но они не достали меня. Мне показалось, что не достали. Я заказал еще камней и начал чистить оружие. Но через несколько дней заметил, что в моих покоях дурно пахнет, как если бы где-то в углу гнил дохлый зверь. Уборщики ничего не нашли, конечно. Досточтимый сделал, что смог, и вонь прекратилась, зато начались ночные видения, от которых я просыпался. Я пил ддайгский чай с утра, коньяк и вино с травами на ночь, но ничего не помогало. Я не мог спать, и все время слышал тех, с Марсова поля. Выходя в город, особенно поблизости от этого парка, я даже видел моих обидчиков. Иногда вместе, иногда по очереди.

– Как они выглядели?

– Один из них ребенок, мальчик, одна его нога обута, а другая босая и выглядит кривой. Второй взрослый, в ветхой и грязной одежде, бледный и с очень неприятным взглядом. Еще один никогда не подходил сам, но появлялся поодаль и смотрел насмешливо и презрительно. У остальных не было имен, у многих и лиц, и они всегда приходили толпой. Я не собирался сдаваться, но силы кончались, и я... – маркиз вздохнул, – я попросил помощи у местных, работавших со мной. Гарант обещал мне встречу, но не успел, его жизнь прервалась так внезапно и легко, что я даже позавидовал ему. А я остался с этим всем один на один.

– Как ты объяснил, что за помощь тебе нужна?

– Я не объяснял, Хайшен. Я просто сказал, что устал и скверно сплю, что у меня путаются мысли и мне сложно принимать решения. Утром я нашел на своем столе таблетки. Не знаю, кто их принес и мне оставил, но войти в кабинет наместника могут только доверенные из местных. Таблетки помогли, но...

– Ты потерял больше, чем приобрел, так?

– Да, досточтимая.

– Что было в числе твоих потерь?

– Здоровье и Дар, конечно. Я никогда не был таким толстым, как сейчас, и никогда не выглядел настолько отталкивающе, – маркиз с отвращением посмотрел на себя. – Кроме того, только после этого снадобья я узнал, что такое простуда. Но пока оно хоть немного помогало, я продолжал его использовать. Удивительно, но со временем действие ослабевало, и однажды я заметил, что видения вновь со мной, и сил с ними сражаться у меня нет. Я перестал принимать таблетки в начале зимы. Как раз в эти даты.

Хайшен знала об этом. Журнал наблюдений за состоянием маркиза она получила на следующий день после прибытия в край. Пять воспалений легких за восемь лет, четыре воспаления в почках, бесконечные проблемы с сердцем и с кожей, судорожные припадки – чего только не было в этой книге скорби.

– Ты выглядишь уже лучше, чем было еще весной, маркиз, – мягко сказала она.

– Да, мне говорили, – поморщился он, – но я все еще не узнаю себя в этом мешке простокваши. И вот что не дает мне покоя, досточтимая. Я проиграл им.

– Ты жив, – возразила Хайшен. – Ты есть, и солнце светит на тебя. – Она вопросительно посмотрела на Полину, и увидев ее утвердительный кивок, сказала, – продолжим позже, маркиз.

Выйдя из покоев Унриаля, Хайшен спросила:

– Что ты думаешь об услышанном, Полина?

– Что я думаю? – переспросила та, – что его подставили по полной, причем по той же схеме, что и князя. И что кажется, августовский судебный процесс – это семечки по сравнению с тем, что предстоит. И нет, не обойдется. Вот что я думаю, Хайшен.

– Подставили? – Хайшен остановилась, прервав шаг, и развернулась к Полине.

– Именно подставили, Хайшен. – кивнула та. – Ведь у него с самого начала не было выбора. Никто даже не подумал спросить его, хочет ли он в эту экспедицию. Край должен принадлежать да Шайни, дед должен следить за маркой, а мать при дворе.

– А брат в Университете, а сестры тоже заняты, непонятно чем, но заняты. – подтвердила досточтимая. – Да Шайни жили так всегда. Но откуда это знаешь ты?

– Поначалу, когда он давал интервью, он рассказал о себе достаточно. Я запоминала, у меня были причины запоминать.

– Например? – спросила Хайшен.

Полина пожала плечами:

– Например, разговорник "сто необходимых слов и выражений на сааланик", который мне всунули на работе в феврале восемнадцатого года и потребовали сдать по нему зачет через два месяца. У меня тогда не это было в планах. Такие вещи я запоминаю. Но давай закончим говорить про маркиза да Шайни, потом вернемся ко мне, если захочешь. Как хороший мальчик из знатной семьи, он был должен соответствовать семейным ожиданиям.

– Да, – подтвердила Хайшен, – из внуков он старший, ему около семидесяти на наш счет. Это тот возраст, когда маг осознает, что у всякой вышивки есть изнанка. Внелетие перестает радовать потому, что друзья детства не просто состарились, а уже умерли, а от обязанностей мага отказаться невозможно...

– Вот как? Не думала об этом, – признала Полина. – Но давай достроим картинку. Маркизу якобы в помощь дали кузена, в присутствии которого смысла он не видел и помощи от него не ждал, потому что по возрасту кузен годится в дяди. Ждал маркиз другого, что вместо помощи кузен будет сообщать семье о поведении Унриаля. Кто такой этот кузен, я так и не смогла определить, но его присутствие было причиной, по который маркиз пытался адаптироваться, как только мог, и держался за Гаранта, как... как сайни за мамкин хвост. Оговорок, рассыпанных по интервью, хватало, и кроме них было две статьи в глянце, из которых это просматривалось очень четко.

Хайшен улыбнулась, наклоняя голову, соглашаясь со сказанным. То, что этот самый кузен ни разу не известил семью о реальном положении дел в крае, было отдельной загадкой для всей столицы и Города над морем, но не для нее. Она знала о клане да Шайни нечто, чего не могла пока подтвердить, и не была намерена этим делиться с кем бы то ни было.

– Продолжай, пожалуйста. Это важно, Полина.

– Я продолжаю, Хайшен. Все это было с первого дня объявления протектората, а я думаю, и раньше, потому что еще установление отношений и прочую неформальную дипломатию вытащил на себе именно он, и сделал это действительно хорошо, раз вы тут. Но когда объявили протекторат, с маркизом произошло нечто действительно страшное. Он получил все, что мог получить от наших мертвых дворянин, вставший у власти в части бывшей страны победившего пролетариата. Более того, в городе, одно из имен которого – колыбель революции.

– Страны... кого? – насторожилась Хайшен.

– Победившего пролетариата, – терпеливо повторила Полина. – Это долгая история, но если в двух словах, то нашим крестьянам и заводским рабочим, особенно рабочим, надоело положение вещей, при котором они не имели никаких прав, кроме как умереть от перегрузки, истощения и дурных условий, и они выгнали аристократов из страны. Многих при этом убили. И стали править сами.

– И как у них получилось? – с интересом спросила дознаватель.

– Да ничего так получилось, даже несмотря на ту самую войну, о которой ты уже знаешь не понаслышке, – голос Полины неожиданно выдал сарказм. – Так вот, про революцию. Так называется процесс оттеснения правящего класса от власти. Конечно, он кровавый. Обе стороны считают свою правду единственно верной, обе не стесняются в средствах. И в определениях в адрес противника, конечно, тоже. На Марсовом поле маркиз наверняка услышал что-то вроде "кишкой последнего попа последнего царя удавим", и не только. Прочие неаппетитные подробности, о которых ты, возможно, не хочешь знать, он все равно расскажет, если уж сумел заговорить об этом. Кстати, наверняка среди всего потока его видений было и взятие Зимнего дворца, который после революции стал Эрмитажем. Это был очень жестокий и грязный... я не могу назвать это боем, даже считая восставших правыми. Так что вы с маркизом это еще потом обсудите, а сейчас я в подробности вдаваться не стану.

– Хорошо, продолжай, – кивнула досточтимая. За разговором они незаметно дошли до ее кабинета, и она указала Полине на полукресло у своего стола, сама присев рядом.

– Я продолжаю, Хайшен, продолжаю, – сказала Полина, садясь. – В общем, вся эта революционная документалистика, похоже, свалилась в его бедную голову. Не думаю, что его видения сильно отличались от реальной хроники событий, но для него это, наверное, было сущим кошмаром. Ирония ситуации в том, что вся коллизия решалась одним вопросом Гаранту – "что тут было? Почему ваши мертвые так ненавидят аристократов?". И узнав о событиях, он бы смог справиться. А совладав с этим, получить все, включая нашу общую симпатию, а потом и любовь.

– Да, – согласилась Хайшен, – но почему-то маркиз не задал этот вопрос.

– Вероятно, из-за хорошего, слишком хорошего, воспитания, – пожала плечами Полина. – Естественно, он пошел к достопочтенному, а им был Вейлин. Но что мог решить этот достойный сын своей культуры? Только то, что какой-то местный некромант угрожает наместнику, другие версии в его голову не помещались. И судя по результатам, достопочтенный подумал, что это интриги и дело житейское, а Унриаль сильный маг и должен справиться. Он, похоже, с рождения всем должен справиться с любым трешем, в который его суют, не спрашивая, хотел ли он этого, – Полина неприятно усмехнулась, глядя в стол, и вернулась к рассказу. – Параллельно с этим Вейлин, насколько нам известно из наших потерь, изучал местный магический стиль, чтобы выявить злоумышленника и примерно его наказать. Он этого злоумышленника до сих пор ищет, наверное. Хорошо хоть, что не здесь. – Хайшен негромко засмеялась. Полина улыбнулась ей, продолжая. – Маркиз довольно быстро заметил, что когда Гарант с ним рядом, жить как-то легче. И вцепился в него еще крепче, конечно. Но Гарант смертный, и, какая досада, смертный внезапно. Так маркиз и остался один на один с не своими демонами. Он пытался справиться сам. Результаты этих попыток ты уже нашла. Это и начатое строительство резиденции, и сгоревший цирк, затем филармония, затем Зимний дворец, который Эрмитаж. Впрочем, про это он еще расскажет. Он применил и местные средства, на чем и нарвался на все свои неприятности. В сентябре, кстати, ваши погибли по этим же причинам. Потому что ваш этот странный специалитет заставляет все это очень четко ощущать, и глубоко погружаться в проживание, часто мимовольно и бесконтрольно. А таблетки, которые ему принесли, обостряют эти ощущения, когда их действие проходит. Пытаясь справиться с переживаниями выбранными им способами, он оказался в опасной ситуации, а попросить помощи он не мог, по двум связанным друг с другом причинам. Во-первых, нельзя показать слабость в новых землях, потому что тут, – Полина провела пальцем по брови и определила, – обстановочка. Гарант ему наверняка не раз прояснял. Во-вторых, если он не справляется один и просит помощи, то его положение в семье под угрозой. И вот тут самое драматичное место всей истории, Хайшен. Его положение и так было постоянно под угрозой, только он не понимал этого. Он слишком хорош, чтобы быть любимым семьей, и слишком хочет быть любимым родными, чтобы уйти от них. Думаю, и до сих пор это так. Естественно, маркиз не справился, ненависть похороненных там павших ко всей аристократии в целом и лично к нему, как к дворянину, слишком давила на него. То есть лицо-то он удержал, я вижу, что его муштровали дополнительно к вашим школьным требованиям, но тут ведь как: или лицо, или стабильность. Он выбрал сохранить лицо, – Полина, вздохнув, развела руками, – и сгорел.