Текст книги "Школа жизни. Воспоминания детей блокадного Ленинграда"
Автор книги: Ефрем Штейнбок
Соавторы: Евгения Синотова,Владимир Бедненко,Александр Фрадкин,Галина Ракова,Ираида Старикова,Лидия Натненкова,Татьяна Бирштейн,Евгения Шаттенштейн,Софья Солитерман (Иофф)
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)
Не хочется вспоминать…
Шаттенштейн Евгения Ричардовна
Очень долго не могла сесть за эти заметки, не только по лености и неорганизованности, но и потому, что не очень понимала, как это сделать. И вот, читая книгу воспоминаний о Зиновии Гердте, я узнала, что Милан Кундера (чешский прозаик, эссеист, драматург, переводчик) писал, что память предлагает нам не движение, не кинофильм, а фотографию, нечто застывшее, статичное – мгновение. Поэтому я и расскажу о тех мгновениях, что остались в памяти, не по порядку, не хронологически, а как вспомнится.
* * *
О войне мы с мамой узнали по дороге на пляж: мы уже выехали на дачу, на Всеволожскую. На следующий день мы вернулись в Ленинград. Началась другая жизнь. В ожидании бомбежек на оконные стекла наклеивали крест-накрест полоски бумаги; убирали вещи с чердака, где нашелся мишка, с которым я играла в детстве. Только он был не плюшевым, как обычно, а из серой фланели с глазками из обувных пуговиц. Поставили ящики с песком – гасить зажигалки (водой их заливать было нельзя). Слава Богу, ни на наш дом, ни на нашу школу зажигалки не упали.
Начали эвакуацию из города детей. 6 июля 1941 года ученики нашей школы с учителями уехали в город Валдай. Перед отъездом мне отрезали косы, так как сама я не могла справиться с такими густыми волосами. Вещи, в том числе зимние, сложили в большой чемодан. На каждой вещи нужно было вышить фамилию и номер школы. Вот когда я пожалела, что у меня такая длинная фамилия!
Десять дней мы жили вокруг чудесного Валдайского озера. Но вдруг над ним пролетели немецкие самолеты и сбросили бомбы. Через день приехала моя мама: ее вызвали в школу и предложили ехать за мной и еще несколькими моими одноклассниками. И вот мы с родителями в эшелоне, составленном из товарных вагонов с нарами в два этажа. 20 июля мы благополучно приехали в Ленинград. Нам очень повезло, а поезд, который шел перед нами, разбомбили. Было много убитых и раненых. Так закончилась моя первая эвакуация.
В городе было тихо. Мы с девчонками-одноклассницами поехали покататься на «американских горках». После 8 сентября их не стало. Многие мои подруги уехали в эвакуацию. Должен был уехать и институт, где работала мама, но не успел.
Первая бомбежка 8 сентября 1941 г. Я разносила какие-то повестки и оказалась около Смоленского кладбища. Виден страшный пожар на Петроградской стороне (потом я узнала, что горела гардинно-тюлевая фабрика). Грохот зениток. Очень страшно было еще и потому, что я знала – мамы нет дома, она рыла окопы где-то в районе станции Грузино. Они там едва не попали в плен к немцам, но вернулись.
Другая бомбежка, которую я очень запомнила, случилась в апреле 1942 г. Мы шли из нашей школы на 12-й линии в 21-ю школу на 5-й линии. Точно, зачем мы туда отправились, не помню, что-то было связано с художественной самодеятельностью. По дороге нас застала тревога, и милиционер загнал нас в подворотню Андреевского (Василеостровского) рынка. Когда милиционер отвернулся, мы убежали из подворотни и прибежали в школу. Через несколько минут где-то рядом упала бомба; в помещении, где мы находились, воздушной волной выбило окна. Мы успели выскочить в коридор, а когда закончилась тревога и мы возвращались по домам, рынка уже не было. Опять повезло!
* * *
Мы жили на пятом этаже дома 32 по 11-й линии. И в начале блокады при сигнале воздушной тревоги наша семья, взяв с собой маленькие чемоданчики с самым необходимым, спускалась в бомбоубежище. Но бывали случаи, когда люди в бомбоубежищах оставались под завалами. И мы постепенно перестали туда ходить. Что будет – то будет!
В дни юбилея Алисы Бруновны Фрейндлих я услышала ее рассказ о блокадном детстве. У нас в семье был такой же строгий порядок: утром приносили хлеб, и тетя резала его на кусочки: один кусочек на завтрак, два – на обед, один – на ужин. И как бы ни хотелось, нельзя было съесть все сразу. Я уверена, что это спасло нам жизнь. Доказательство? К соседу приехали родственники со Средней Рогатки (теперь это площадь Победы), фронт там был близко. Это была мать и три дочери, младшей было 11 лет. Они выкупали хлеб, каждая свой, и сразу съедали. И все умерли. Осталась только младшая, ее отправили в детский дом. Когда умерла мать, дочери никуда не отнесли труп, просто выбросили в сугроб, чтобы оставить себе лишнюю карточку. Но это их не спасло.
Спасала дисциплина и забота друг о друге, и вера в то, что победа придет обязательно. Все удивляются, когда видят две общие тетради, в которые я всю страшную зиму 1941/42 г. записывала разные кулинарные рецепты, все, какие только мне попадались на глаза: из хозяйственных записок соседей, из старых журналов «Нива». Я верила, что кончится война, и я все приготовлю. А ведь тогда я совсем не умела готовить. Странно, но эти записи я продолжила только после войны, заполняя оставшиеся в тетрадях места. К этому времени я научилась готовить.
Однажды мама нашла на улице настоящий тульский прямоугольный пряник, на котором написано «ТУЛА»! Мама принесла находку домой, прокалила ее на «буржуйке», отрезала кусочек, убедилась, что пряник не отравлен, и разделила пряник на всех.
К моему дню рождения, 21 марта, мама гдето купила столярный клей и сварила студень. И был праздник!
* * *
Холод был страшнее голода. В начале зимы в школе нам давали по тарелке супа, чаще дрожжевого. Обычно мы уносили его домой в бидончиках. Кто-то случайно плеснул немного у классной доски. Образовался каточек и продержался всю зиму – так было холодно в классе.
Поэтому зимой у нас было не больше трех уроков!
Отправляясь в школу, я надевала лыжный костюм, зимнее пальто, шапку. Поверх всего мне повязывали большой клетчатый платок. На руки – две пары рукавиц, на ногах валенки. И все-таки к весне пальцы распухли, кожа на них потрескалась. Писать я не могла даже контрольные работы. И так было много лет. Даже поступив в 1945 году в университет, я на первых курсах по весне не могла писать. При малейшем холоде и сейчас руки мерзнут.
Дома мы уже жили не в двух комнатах, а в одной – там была «буржуйка», железная небольшая печь, труба которой была вставлена в топку кафельной печи. Иногда были дрова – что-то осталось с «до войны», рядом разбирали деревянный дом, жгли какую-то мебель. Чтобы было теплее, мы с мамой спали в одной кровати.
6 января 1942 г. для ленинградских детей устроили елку. Она проходила в помещении Малого оперного театра. Был спектакль – пьеса Афиногенова «Машенька», пьеса о взаимоотношениях внучки и дедушки, о первой детской любви. И ничего о войне. А потом был обед! В то время, когда по карточкам не давали ничего, кроме хлеба. Там был суп в горшочке. А самое удивительное – пирожное-полоска! Я шла туда и обратно пешком, наискосок по тропинке через Неву. Но обратный путь был легче.
В эту зиму, кроме школы, уроков, я очень много читала. Я читала много всегда, с пяти лет, но в эту зиму я читала особенно много, и это помогало: мне кажется, тогда меньше чувствовался голод. Чаще это были очень хорошие книги. Иногда – не очень. Например, до войны в «Огоньке» печаталась повесть Льва Овалова о майоре Пронине – детектив, на который потом была масса пародий. Но он очень помог мне, когда летом 1944 г. (между 9 и 10 классами) я работала отрядной пионервожатой в лагере, в смену мальчиков (тогда было раздельное обучение). Рассказывая о майоре Пронине, я заставляла мальчишек спокойно лежать в «тихий час». Но я рассказывала и о мушкетерах, и о многом другом. А в темные вечера я забиралась под одеяло и слушала радио. Особенно любила «Чтения с продолжением» в исполнении Нины Александровны Чернявской. Силы прибавлялись, когда по радио выступала Ольга Берггольц. А увидела я ее впервые в помещении Александринского театра, где в июле 1942 г. собрались выпускники 7-х и 10-х классов всех школ города, которые работали в течение всего учебного 1941/42 года.
Другие литературные впечатления – в 9-м классе (1943/44 учебный год) Елена Ивановна Турусова водила нас в Дом учителя (Юсуповский дворец). Там бывали встречи с писателями, актерами. Самая интересная встреча – с поэтом Всеволодом Рождественским, он приезжал с фронта в белом полушубке. Он читал свои стихи, потом – рассказы из сборника «Шкатулка памяти».
* * *
Мне принесли приглашение на праздничный концерт, посвященный Дню полного снятия блокады, который будет проходить в концертном зале Военной академии тыла и транспорта. А в 1943–1944 гг. там был госпиталь, батальон выздоравливающих. И мы ходили туда и выступали перед ранеными. Наша старшая пионервожатая Зинаида Альбертовна Жорес (Зиночка) очень хорошо пела. Я читала стихи. Ездили мы и в госпиталь, который находился на Исаакиевской площади.
В дни боев за полное освобождение города от блокады почти весь наш класс ходил дежурить в госпиталь, который находился в помещении Института им. Отта. Там мы делали все, что было нужно и на что хватало нашего умения. Мы работали в отделении челюстно-лицевой хирургии. Первое время было очень страшно: очень много было обожженных, лица полностью забинтованы, только отверстия для глаз, носа и рта. Первые дни, приходя домой, я не могла есть: преследовал запах, который стоял в отделении. Привыкли. Очень хотелось помочь. Потом о нашем классе писали в газете «Смена» и даже поместили фотографию.
* * *
1 мая 1942 г. я получила комсомольский билет № 13453642. И сразу же получила задание от бытового отряда, которые были созданы в городе. Девушки ходили по домам, отыскивали тех, кому еще можно было помочь и кому помочь уже было нельзя – убирали трупы. Часто в райком комсомола приходили письма с фронта с просьбой разыскать их семью, тех, кто остался. Вот такие адреса дали и мне с подругой. Это было первое комсомольское задание.
* * *
В школе с весны начались уроки в течение всего дня – пять или шесть. Уже не замерзали чернила. Все было как в обычной школе. Вот только вдруг во время урока кто-то вскакивал на ноги. И все понимали: цинга, судорога сводит ногу.
Весной появилась зелень, травы. Во всех учреждениях висели плакаты, на них были нарисованы растения, которые можно есть, и те, которые есть нельзя. Травы были большим подспорьем, из них можно было приготовить суп, лепешки, кашу. Мы даже ездили всем классом за город, чтобы собрать зелень для школьной столовой.
* * *
К весне участились обстрелы. Я очень боялась обстрелов, очень этого стеснялась и пыталась это скрыть. И опять мне везло. Однажды, пережидая обстрел, мы всей семьей стояли внизу в парадной. Рядом упал снаряд и… не разорвался! В другой раз я задержалась дома и, придя в школу после обстрела, увидела, что у входа в школу вылетели все стекла. Они упали на то место, где должна была стоять я: в школе, как во всех учреждениях, предприятиях был создан отряд самообороны, я была в группе охраны порядка, и мой пост был у входа в школу.
* * *
Стоило начать вспоминать, как в памяти всплывают разные события, люди. Воспоминания теснятся в голове и не дают спать по ночам. Но сегодня мне больше не хочется вспоминать…
