Текст книги "Опыты психоанализа: бешенство подонка"
Автор книги: Ефим Гальперин
Жанры:
Триллеры
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Санкт-Петербург. Финляндский вокзал. Вечер
Дождь. Из вагона спускается на перрон Ленин в сопровождении Эйно. Он в одежде пастора. На голове седой парик. Среди встречающих гауптман. Они переглядываются. Гауптман делает успокаивающий жест. Мол, всё в контроле. Ленин и Эйно выходят на площадь, садятся в автомобиль. Едут. Сзади автомобиль гауптмана.
Санкт-Петербург. Подъезд жилого дома. Вечер
Ленин в сопровождении Рахья проходит по лестнице черного хода на третий этаж. Везде на этажах маячат охранники, руководимые Сталиным. Он же и вводит Ленина в квартиру через чёрный ход.
Присутствуют: Зиновьев, Каменев, Троцкий, Свердлов, Коллонтай, Иоффе, Урицкий, Коллонтай, Бубнов и др.
В неярко освещённой комнате заканчивает свой отчёт Свердлов. Из боковой двери входит какой-то человек. Все вглядываются. Шум узнавания. Это Ленин. Он чисто выбрит. Ни бородки, ни усов. На голове седой парик.
– Ну, просто пастор из ближайшей лютеранской церкви! – ахает Коллонтай.
– А что?! Сегодня я буду русским Лютером! – Ленин приглаживает обеими руками сползающий парик, потом просто снимает его. – К чёгту! Итак, товарищи, начну с ругани. На повестке дня лозунг «вооружённое восстание». А вы… Демонстрации, митинги… Вчерашний день, товарищ Троцкий! Хватить цацкаться! Ждать формального большинства наивно! Ни одна революция этого не ждала. Сначала захват, а потом большинство! Завтра же прибываю в Смольный. И пусть это кое-кому из вас может не понравиться, но речь пойдёт о вооружённом захвате власти. Как можно быстрее! Военно-революционный комитет должен, наконец, заработать, товарищ Иоффе! Вспомните слова Маркса «восстание есть искусство». Ждать до Учредительного собрания, которое явно будет не с нами, бессмысленно!
– Извините, Владимир Ильич! – взвивается Троцкий. – Вы достаточно долго отсутствовали и не считаетесь с ситуацией! Вы говорите об искусстве восстания, но сами не следуете своим же словам. Правильно, товарищ Каменев? Считаю, что это, так сказать, «восстание» должно быть как можно меньше похоже на захват власти одной партией. Поэтому надо дождаться начала Всероссийского съезда Советов. И на съезде… Вместе с делегатами от всех партий, выйдя на массовую манифестацию, потребовать от Временного правительства…
Санкт-Петербург. Редакция газеты «Новая жизнь». Ночь
В типографии у наборной кассы редактор и пожилой, усатый наборщик, заканчивающий укладку набора.
– Знаем только мы, Фёдорович. Давай быстрее, – шепчет редактор. – Через полчаса начнём печатать тираж.
В затылок редактору упирается ствол парабеллума. Это в типографию тихо вливаются боевики гауптмана.
– Интересно тут у вас – говорит Лёха, оглядываясь по сторонам.
– Кто вы такие!? Кто вам дал право?! – редактор пытается протестовать, но ему затыкают рот. Уволакивают в конторку.
Гауптман разглядывает набор, пытается прочесть. Командует наборщику:
– Сделай оттиск!
Тот прокатывает сигнальный лист. Там, в обрамлении текста факсимильная расписка Ленина.
– Ещё!
Прокатывается ещё три экземпляра. Гауптман показывает на большое свинцовое клише, на котором как раз и вытравлена расписка.
– А как вынуть вот это?
Наборщик шилом поддевает пластину.
– Ты делал?
– Привезли готовое. Я только в набор вставляю.
– А как по размеру подгоняешь, если что?
– А вот резачок.
Гауптман режет клише на мелкие кусочки. Потом переворачивает ящик с набором страницы. Сыплются свинцовые буковки. Гауптман аккуратно складывает бумажные оттиски. Даёт команду боевикам, которые держат наборщика. Мол, кончать. Выходит.
Санкт-Петербург. Двор редакции газеты «Новая жизнь». Утро
Во дворе собираются мальчишки-газетчики. Кричат:
– Дяденька! Дяденька! Давайте газеты, уже торговать пора!
Стучат в окно. Приоткрытая дверь. Входят в типографию. Заглядывают в конторку.
В конторке лежит зарезанный главный редактор.
Санкт-Петербург. Конспиративная квартира. Утро
(Сердобольская улица, дом 1, квартира 41)
Ленин в приподнятом, боевом настроении даёт указание своему телохранителю Эйно:
– Дуйте за газетами! И, я думаю, часа через два мы едем в Смольный. Работать! Работать!
Эйно уходит. Ленин, напевая арию из оперетты, проходит по пустой квартире на кухню. Наливает себе стопку водки, с аппетитом составляет большой бутерброд. И уже было приступает к трапезе, но тут в дверь стучат.
Ленин осторожно, на цыпочках проходит к входной двери. Стук повторяется. И это условный стук. Ленин ворчит:
– Идиот этот финн! Забыл ключ.
Приоткрывает дверь. На пороге гауптман. Ленин пытается захлопнуть дверь:
– Вы что?! Совсем с ума спятили! Прийти сюда?! Мне было обещано, что прямых контактов не будет!
– Не волнуйтесь. Все предосторожности соблюдены, – входит, закрывает дверь. – Просто срочно поставить вас в известность.
Гауптман разворачивает оттиск из типографии «Новая жизнь». Ленин смотрит оттиск.
Там цифры с большими нулями.
– Что вы мне суёте какие-то цифры! Миллионы марок… Ну?!
– Это как бы копии ваших банковских счетов. Смотрите ниже. Скорее всего, фальшивка, но…
Ленин вглядывается в лист. Там фотокопия его договора с Генштабом. И отдельно крупно его роспись на документе. Он шепчет:
– Это не фальшивка! У них в руках копия моего контракта!
Ленин топает ногами, задыхается, сползает по стене. Гауптман бросается на кухню.
А у Ленина опять видение. Тёмный двор. Один из юнкеров втыкает в Ленина трехгранный штык и с удовольствием проворачивает. Ленин пытается ухватить штык. Крупно руки и текущая кровь. И тут другой юнкер с криком «Коли!» втыкает свой штык, примкнутый к винтовке в спину.
Гауптман брызгает водой на лицо Ленина:
– Волноваться пока не надо. Всё случилось вовремя. Редактора уже нет. Наборщик, который это набирал, покоится в Неве. Клише уничтожено. И, сами понимаете, теперь мы уж обязательно контролируем все газеты. И здесь и в Москве.
– Вы знаете источник? – слабым голосом спрашивает Ленин.
– Помните Терещенко? В июле у вас была с ним несанкционированная встреча в Сестрорецке…
Ленин закрывает глаза. Предчувствие его не обмануло.
– Документы переданы ему в Стокгольме. Сюда он их привёз три дня назад.
– Убейте его! Покушение, несчастный случай! – шепчет Ленин.
– Мы уже обсуждали с герр Мирбахом. Это слишком громко. Министр иностранных дел. И потом трогать человека из мира больших денег… В самом крайнем случае. Это серьёзнее, чем убрать вашего Керенского.
– Моего Керенского?! Он скорее ваш! А если это может появиться не только в газетах!?
– Будем выяснять. Хотелось, чтобы вы, герр Ульянов, тоже были начеку.
Санкт-Петербург. Министерство иностранных дел. Кабинет министра. Утро
В кабинете несколько сотрудников и адъютант Чистяков.
– Михаил Иванович, у вас через час встреча с американским послом, – напоминает секретарь.
– Я же просил… – Терещенко, стоя, перебирает газеты на столе, – все газеты каждый день! Где «Новая жизнь»?!
Все переглядываются.
– А сегодня «Новая жизнь» не вышла – говорит адъютант – поручик Чистяков.
– Почему?!
– Да такая история… Главный редактор убит прямо в редакции. Старший наборщик исчез…
Санкт-Петербург. Лестница и конспиративная квартира. Утро
По лестнице с пачкой газет поднимается Эйно. Входит в квартиру. Тишина. Стучит в комнату Ленина.
– Газеты куплены, Владимир Ильич. Машина в Смольный будет через час.
Тишина. Эйно приоткрывает дверь. Ленин лежит в постели, укрытый одеялом. Приподнимается и говорит шёпотом:
– Мы никуда не едем.
Санкт-Петербург. Смольный. Штаб
Иоффе в пальто, в шляпе и с зонтиком выходит из своей комнаты в большой зал набитый народом, табачным дымом, криками и суетой. А как иначе – штаб восставшего народа.
Подходит к Свердлову, берёт его под локоток и ласково почти на ухо:
– Яков Михайлович, требуется твой бархатный бас. Поговори с ректором университета. Студентов на демонстрации надо отпускать. Вот адресок и сведения об этом деятеле.
– О! Феликс! – Иоффе обнимает Дзержинского. Тот в длинной кавалерийской шинели нараспашку. Под ней солдатский мундир, – Ну, просто бывалый солдат!
Подбегает рабочий:
– Товарищ Иоффе, Мы с завода «Русский Рено». Пришли за оружием!
– Так. В Кронкверский арсенал! А почему так поздно получаете винтовки?
– Да понадеялись на оружейный завод. А там раздали…
– Тогда торопитесь. А то опять из-под носа уведут. Дорогой Бонч с Бруевичем, выпиши им требование!
– На триста! – говорит рабочий.
– Почему триста? Если я не ошибаюсь, у вас же три тысячи рабочих. Так что хотя бы пятьсот надо освоить. И патроны. Всё в арсенале. Что значит, вас не пустят. Посмотрите на свой бравый вид. Вот вам для подкрепления пара бравых моряков с линкора «Заря Свободы». С ними!
Налетает следующий проситель. Иоффе отфутболивает его к Подвойскому.
Тут перед ним возникает, как всегда навеселе, американский журналист Джон Рид 43со своей боевой подругой Луизой Брайант 44.
– О, мисс Луиза! О, мистер Джон! Чудновский, возьми на себя Америку и, я прошу тебя, не злоупотребляй виски!
Протискивается сквозь толпу в коридоре. Спускается в столовую Смольного.
Огромный гулкий зал в махорочном дыму, пропахший щами. За всеми столами едят. Солдаты, рабочие, матросы.
К Иоффе с почтением подбегает повар – толстый человек в когда-то белом, а ныне замызганном халате. На голове поварской колпак:
– Был неправ вчерась, господин Иоффе!
– Товарищ… – поправляет Иоффе.
– Вот и говорю, товарищ Иоффе, неправ был! К вечеру аж шестнадцать пудов мяса! И капусты… Навезли! Завались!
– Просто надо вовремя ставить вопрос. Кормите, товарищ Егоров. Всех! И строго своим работникам… Руки мыть! Нам дизентерия не ко времени будет.
Санкт-Петербург. Улицы. Утро
Иоффе выходит в парк за зданием Смольного. Пересекает его и выходит на тихую улочку. Здесь он уже не торопится. Такой себе преуспевающий делец гуляет по осеннему Петрограду. Заходит в маленький уютный ресторанчик.
Санкт-Петербург. Ресторан. Утро
Иоффе садится за угловой столик, заказывает кофе и блины с икрой. Пока он ждёт, перед ним неожиданно присаживается на свободный стул юркий люмпен:
– Здоров, дядя! – показывает наган. – Тихо! Кошелёк на стол, а то «раз и ваши не пляшут».
Иоффе спокойно смотрит на грабителя:
– В марте «откинулся»? «Птенец Керенского»? Ох, не туда ты залетел, птенец. Извинись и дуй!
– Ты не понял, дядя. Считаю до трёх.
– Начали! Раз! – Иоффе неожиданно для своего крупного тела ногой подсекает стул. Уголовник падает. Иоффе садится на него и выворачивает из руки наган.
Тут же набегают официанты. Уголовника выносят, а Иоффе приносят кофе и блины с икрой. Иоффе, как ни в чём не бывало, ест, поглядывая в окно.
На углу напротив ресторана останавливается автомобиль.
Иоффе подзывает официанта, расплачивается. К нему подходит хозяин ресторана:
– Вы уж извините, господин Иоффе. Большой недогляд. Большой. Но уже так получил, что забудет дорогу, наглец.
Санкт-Петербург. Улицы. Утро
Иоффе выходит, садится в автомобиль. За рулём гауптман. Здороваются.
– На что жалуется больной? – улыбается гауптман.
– Саботаж офицеров эскадры. Заперли Гельсинфорс. А нам для шухера матросы нужны в больших количествах. А устойчивой связи с Советами нет. Ни в Гельсинфорсе, ни в Кронштадте. Всё с оказией посылаем. В письменном виде. Пакетами. С оказией и получаем.
– А радио?
– Радио в Главном штабе и в военном министерстве. А туда мы ещё не добрались…
– Понял. Что ещё?
– Что-что… А не завалялся ли у вас в кармане какой-нибудь линкорчик? А то как-то солидности не хватает. В Кронштадте только миноносцев пара. А нужно что-то такое увесистое.
Гауптман задумывается. Потом спрашивает:
– У вас есть часок?
Гауптман выходит из машины, проверяет переднее колесо. Это, видно, сигнал.
В автомобиль на заднее сидение как бы ниоткуда плюхается Лёха. Авто трогается.
Мелькают пейзажи осеннего Петрограда. Ворота верфи.
Санкт-Петербург. Верфь. День
Охрана. Гауптман высовывается, предъявляет мандат:
– Особый уполномоченный Временного правительства. Едут по территории верфи.
– А сейчас закройте глаза, господин Иоффе – просит гауптман.
Машина останавливается. Гауптман выводит Иоффе с зажмуренными глазами, помогает ему сделать пару шагов:
– Открывайте глаза!
Иоффе поднимает голову. Он ошеломлён. Над ним высится громадный линейный корабль.
– Крейсер «Аврора». На плановом ремонте. Уже с год.
– Калоша! – ласково произносит Лёха.
– Ну, калоша, не калоша… Крейсер! – говорит гауптман.
– О! Ах, какой подарочек! Заверните! – смеётся Иоффе.
– Это не я! Разрешите представить, Лёха! Он заметил. Не знаю, чтобы вообще я без него делал бы.
– Да бросьте, Франц Иванович. Я вам по гроб жизни обязанный. – говорит Лёха.
– Так что же мои оболдуи не… – удивляется Иоффе. – Ведь под носом такая махина стоит!
– А потому что оболдуи. Это же душевная лодочка, – говорит Лёха. – Вон пушечки родные… Я ведь вообще комендор. С линкора «Императрица Мария». Меня, когда рвануло, Франц Иванович, как кутёнка из воды выволок.
Иоффе смотрит на гауптмана. Вот ведь – рвануть корабль с двумя тысячами матросов на борту немецкий диверсант мог, рука не дрогнула, а парнишку пожалел. Спас. Проходят по трапу. Гауптман вызывает через дневального матроса капитана крейсера в ремонте – молоденького лейтенанта Николая Адольфовича Эриксона 45
Показывает ему мандат Временного правительства.
Идут по палубе. Огромный пустой корабль. Тут и там доски, трубы, банки с краской. Ремонт – он и есть ремонт.
Проходят через кубрик. В углу гора мешков. Один порван и из него вывалились бескозырки с ленточкой «Аврора». Капитан ловит удивлённые взгляды гостей:
– Прислали. Новенькие. Недоразумение! Ведь когда ещё вступать в строй. У меня команда сорок человек всего. А здесь на 570 голов.
Поднимаются на мостик. Капитан старательно распинается перед начальством:
– За зиму были капитально отремонтированы паровые машины. Новые котлы системы Бельвиля-Долголенко. Артиллерия главного калибра модернизирована с увеличением дальности стрельбы с 53 до 67 кабельтовых. Кроме этого установлено шесть 6 специальных 76,2-мм аэропушек системы Лендера.
– Простите, а может вот сейчас крейсер тронуться с места? – перебивает его Иоффе – Ну, хотя бы вон, до Николаевского моста пройти?
– А чего нет. Главное чтобы фарватер позволил. А зачем вам это?
– Да так. Восхищаюсь. Ведь чудо-то!
Капитан шепчет что-то извиняющее на ухо гауптману. Тот отзывает Иоффе в сторону:
– Он говорит, мне можно, а вот вам нет! – улыбается гауптман. – Секретная часть. Радиорубка. Так что, давайте, я ознакомлюсь, а вы тут побудьте.
– То есть и радио есть?!
– Да! Говорит, что вот только установили. Новое, мощное. Связь с эскадрой! – гауптман тихо командует Лёхе: – Бескозырки дело хорошее. Прихвати.
Они с капитаном уходят. Лёха смотрит вслед и восхищённо:
– Это же, как Франц Иванович легко всех разводит на «фу-фу»…
Лёха ныряет в кубрик, выволакивает большой мешок с бескозырками.
Оглядывается. Никто не смотрит. И дневальный отошёл от трапа. Раз! И мешок уже в машине. Лёха возвращается, потирает руки.
– Молодец, Лёха! Ну, вот ты, чего сунулся в наши дела? – спрашивает Иоффе.
– Так революция же! Я ещё в селе туда, где свадьба или похороны… Душа просит!
А вы чего? Интерес какой деловой?
– Нет. Здесь я с тобой, Лёха, категорически совпадаю. Люблю, чтобы было весело. Большевик?
– Сочувствующий. Как после тонул… Я всем сочувствующий.
Иоффе смотрит на него. Да, такой убить может легко. И задушить. А котёнка ведь пожалеет.
– Откуда родом?
– Полтавские мы. Село Сорочинцы.
– У! Это же Гоголь из тех мест!
– Кто такой?
– Тоже был весёлый человек. Выпить хочешь?
– А есть?
– Всегда!
Иоффе достаёт маленькую металлическую фляжку. Наливает Лёхе в походный стаканчик. А сам из фляжки. Чокаются и пьют.
– Хороший самогон! – крякает Лёха.
– Ну, предположим это французский коньяк. Ну, да Бог с ним. Я тебе, Лёха за такой подарок должен вообще большой пир закатить. Обещаю!
Иоффе открывает портсигар, угощает. Лёха улыбается, берёт папиросу. Закуривает.
ДИКТОР:
Лёха. Матрос, комендор линкора «Императрица Мария», взорванного немецкими диверсантами в 1916 году. Спасён гауптманом Гансом Штольцем. Активный сотрудник его боевой группы. Летом 1918 года в Украине станет атаманом банды. Примкнёт к Махно. В 1920-ом в Крыму прикрывая его отход, погибнет.
Санкт-Петербург. Улицы. День
Иоффе, гауптман и Лёха возвращаются на автомобиле с верфи. Иоффе смотрит в свой блокнотик.
– Пожалуйста, на пару минут. Здесь цирк «Модерн». По нашему расписанию сейчас выступает Троцкий.
Втроём выходят из автомобиля. У входа в цирк бойко продаются билеты, но гауптман показывает мандат и они проходят в зал.
Санкт-Петербург. Цирк «Модерн». День
Обшарпанный мрачный амфитеатр, освещенный пятью слабо мерцавшими лампочками, свисавшими на тонкой проволоке, забит снизу доверху: солдаты, матросы, рабочие, женщины, и все слушают с таким напряжением, как если бы от этого зависела их жизнь.
С площадки оркестра витийствует Троцкий. Слов его не слышно. Просто воздух как бы наэлектризован. Стоящие спереди передают обрывки фраз стоящим подальше. И всем хорошо. Крики «Долой!» И «Да здравствует!» сменяют друг друга.
Иоффе и гауптман смотрят на лица людей.
– Ну как?
– Умеет шаманить, – говорит гауптман.
– А текст? Как вам его тезисы?
– Это ваши внутренние российские дела. Главное, поддерживать температуру кипения.
Вдруг Иоффе кто-то хлопает по плечу. Это из толпы выныривает Джон Рид.
– Вы всюду поспеваете мой американский друг!
– А если пропущу сенсацию, – смеётся Джон Рид. – Ведь мне за каждую платят.
И потом… – он шепчет на ухо Иоффе, – моя подруга говорит, что в этих скоплениях народа есть такое животное электричество… Оно приводит её в сексуальное возбуждение. Вплоть до оргазма. По два-три за день. Смотрите.
Невдалеке, среди толпы слушающих Троцкого, боевая подруга Джона Рида Луиза Брайант. Она уже вся в предчувствии оргазма. Раскрасневшаяся. Блестят глаза.
– Согласитесь, – говорит Джон Рид, – неплохо иметь рядом всё время возбуждённую женщину… Но удовлетворённую! Кстати, вы же психоаналитик. Что-нибудь про это понимаете?
– Да! Сублимация. Именно то, где мы расходимся с Фрейдом. Мой профессор…
– Адлер?!
– Правильно! Адлер!
Санкт-Петербург. Конспиративная квартира. Вечер
За окнами дождь. Кухня. Ленин играет с Эйно в шахматы, насвистывая что-то нервное из оперетты «Сильва». Он небрит и в затрапезе. У окна Сталин пьёт чай.
– Послушайте, товарищ Джугашвили…
– Извините, Владимир Ильич. Зовите меня, пожалуйста, Сталин.
– Нет уж, голубчик, партийное прозвище надо заслужить. Вот вы, Джугашвили, отнесли моё письмо о контроле над печатью? Вы добились выполнения моего указания?!
– Я передал товарищу Свердлову.
Ленин сметает шахматные фигуры на пол, подлетает к Сталину. Весь дрожит и фальцетом:
– А что мне Свердлов?! Вы, Джугашвили, мой представитель в ЦК! Я архи-жалею, что выбрал вас. Пустое место! Говно! Тупица! Балбес! Олух!
Эйно улыбается в усы и это видит, глядящий исподлобья, Сталин.
ДИКТОР:
В сценарии Александра Каплера «Ленин в Октябре» – фильм снят в 1937 году – должен был быть показан телохранитель при Ленине. И Сталин будет внимательно читать сценарий, чтобы не случился памятник этой скотине, этому финну.
Сталин стоит с опущенной головой, шепчет старое осетинское проклятие:
– Чтобы тебя никогда не похоронили в земле. Чтобы я топтал твой прах…
ДИКТОР:
Сталин реализует своё пожелание в 1924 году. На Политбюро пройдёт его предложение мумифицировать тело Ленина и построить мавзолей, как трибуну для приёмов парадов.
В истерике Ленин топает ногами, раскалывает стакан и ударяет палец. Обморок. Выскочившая на шум хозяйка квартиры Фофанова 46, подносит нашатырь Ленину под нос, возится с пальцем. Успокаивает Ленина. Машет рукой Сталину. Мол, уходите.
– Я пойду? – спрашивает Сталин.
– Дуйте! На хер! И передайте, власть не выпрашивают. Её берут! Ленин ловит себя на том, что фраза удачная и повторяет:
– Власть не выпрашивают. Её берут! – убегает к себе в комнату и начинает писать.
– Всё. Раз пишет, то скоро отойдёт, – успокаивает хозяйка квартиры Сталина.
Сталин уходит. Проходит в подворотне мимо дворника, который метёт листья. Моросит дождь.
В трёх кварталах его ждёт автомобиль с шофёром. Сталин садится. Сидит. Молча. Переживает. Шофёр подсовывает ему трубку и зажигалку. Сталин закуривает.
ДИКТОР:
Иосиф Сталин будет руководить страной на протяжении 24 лет. Умрёт 1 марта 1953 года. Официальная дата 5 марта. Версия смерти – кровоизлияния в мозг.
САНКТ-Петербург. Квартира прославленного генерала Лечицкого. День
Терещенко и генерал Лечицкий 47стоят у стены возле картины. На ней изображено поле после боя. Дымы, тела и стая налетающих воронов.
– Очень! Кто художник?
– Да, солдатик у меня был в японской компании, – покашливает генерал.
– Чудно рисовал.
– А как фамилия?
– Да спился…
Они возвращаются к столу с самоваром и вареньями. Пьют чай. Генерал маленький, сухой старичок, весь белый, с большими белыми усами, с упорным взглядом узких, недоверчиво смотрящих глаз. Напевно говорит:
– А вчерашнего дня с таким же предложением как вы, ко мне приходил Союз русских офицеров. Их представителя генерал – майора Врангеля я знаю с японской компании ещё поручиком. Боевой офицер.
– И что? – спрашивает Терещенко.
– Я ответил ему то, что говорю вам. Старый, я старый. В Наполеоны не гожусь.
В политике ничего не смыслю.
– Да дело не в ней. На глазах гибнет Россия. И вы боевой генерал. Авторитет для…
Генерал слушает, опустив голову. Терещенко думает, что старенький задремал.
А тот вдруг поднимает голову и говорит уже рубленно, глядя прямо в глаза Терещенко:
– А для кого я должен спасать? И про какую это вы Россию? Царя или Гришки Распутина? И что такое Россия для вас, господин хороший, живущий в Париже? С яхтой, которая больше, чем яхта царя – батюшки. И с самым большим в мире бриллиантом. Так для кого спасать? Для вас? Или для понаехавших жидов?!
– Для себя, для детей своих.
– Дети?! Да! Перед моими глазами стоит мой ученик. Генерал Крымов! Которого предали! Все! А вы лично, мальчишка, ещё красиво так перчатку ему в гроб положили. Да вы и мизинца его не стоите!
Генерал подбегает к висящему на стене большому портрету генерала Крымова в чёрной рамке. Что-то хочет сказать ещё… Распахивает дверь:
– Убирайтесь на хер!
ДИКТОР:
Генерал Лечицкий Платон Алексеевич. В 1921 году будет арестован и заключён в Таганскую тюрьму Москвы. Умрёт 2 февраля 1921 года в Первой Московской тюремной больнице.
