Текст книги "Опыты психоанализа: бешенство подонка"

Автор книги: Ефим Гальперин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Санкт-Петербург. Губернская Управа. Вечер

Рутенберг останавливается перед дверьми сыскного отдела прокуратуры. Отходит к окну. в коридоре. Барабанит пальцами по стеклу и всё-таки не успокаивается.

Врывается в кабинет. Подходит к столу. На него поднимает невинные глаза ротмистр Маслов-Лисичкин ²⁴с напомаженным пробором и аккуратно подстриженными усиками.

– Послушайте, ротмистр! Адрес, по которому прятался Ленин… Да! Который вы получили от своего осведомителя. По долгу службы, вы должны были принять в разработку и выслать наряд для задержания! Я не знаю, сколько вам дал Терещенко, чтобы… Сто, триста рублей!? Для него это херня. Ладно, этот «мешок золота», играющий в демократа и патриота… Но вы?! Считайте, ротмистр, что это были тридцать сребреников. Вы же русский офицер! И я еврей, вам, говорю «Вы продаёте Россию!». Ох, как пожалеете!

ДИКТОР:

Ротмистр Маслов-Лисичкин будет расстрелян в августе 1921 года вместе с Николаем Гумилёвым по подозрению в участии в заговоре «Петроградской боевой организации В. Н. Таганцева»

Пригород Санкт-Петербурга. Сестрорецк. Окраина. День

Всё там же останавливается авто Терещенко. Теперь он привычно проходит по улице. Заходит во двор дома Емельяновых. Взбегает на крыльцо. Дверь забита. Окна забиты.

Оглядывает двор. Из-за забора высовывается соседка.

– А вам, господин, чего? Молока? Так ремонт у хозяев. Съехали они к родне. А корову мне оставили. На пока. Так что, пожалуйте за молочком.

Из-за угла сарая появляется Рутенберг. С ним ротмистр Маслов-Лисичкин и мальчик-сосед.

– Ну, что, гражданин министр, попили чаю? С баранками? – язвительно говорит Рутенберг. – Судя по опросу, в доме было трое мужчин. Сильно вы рисковали, Михаил Иванович. Зарезали бы как барашка. К чёртовой матери! А как только вы вышли, они поднялись и бёгом. Этот ваш с честными глазами даже переоделся в платье хозяйки. Спугнули…

Два автомобиля пылят по улочкам Сестрорецка. «Ролс-Ройс» Терещенко и старенький «Рено» следственной группы.

Санкт-Петербург. Штаб Военного Округа. Двор. Вечер

Командующий округа генерал Половцев. Перед ним офицер и взвод юнкеров.

– Пункт назначения станция Удельная, – офицер повторяет полученный приказ – Цель-арест гражданина Ульянова. Разрешите выполнять?

– Есть вопросы?

– Есть, – тихо говорит офицер – Желаете получить этого господина в цельном виде или в разобранном?

– Ну, знаете, – усмехается генерал Половцев – арестованные ведь часто совершают попытки к побегу.

– По коням!

Юнкера взлетают в сёдла.

Станция Удельная. Вечер

Ленин, уже в мужской одежде, в парике, с удостоверением на имя сестрорецкого рабочего Константина Петровича Иванова в сопровождении Сталина идут по железнодорожным путям.

Подходят к паровозу. Ленина знакомят с машинистом. Сталин шепчет:

– Там в Гельсинфорсе на вокзале встретит… Верный человек! Тоже кавказец. С усами. С букетом гвоздик.

Ленин поднимается в паровозную будку. Сталин платит машинисту за контрабандный провоз через границу в Финляндию. Паровоз пыхтит.

Ленин смотрит на огонь в топке паровоза. Потом в окно на проносящиеся перелески. Там остаётся Россия. И он всем нутром понимает, что он уже не хочет назад. Ни за какие коврижки.

Хельсинки (Гельсинфорс). Вокзал

Среди прибывших пассажиров в очереди на контрольно-пропускном пункте к финскому пограничнику стоит Ленин. Он взглядом выискивает в толпе встречающих кавказца с усами и букетом. Переглядывается с ним.

Ленин протягивает пограничнику удостоверение рабочего Иванова.

– Господин Иванов?

– Да. А что? – напрягается Ленин.

Пограничник смотрит на стоящего среди встречающих гауптмана. Тот кивает.

– Ничего. Просто вас, господин Иванов, встречают.

Ленин выходит за барьер. И его любезно под руку подхватывает гауптман. Они идут к выходу на площадь.

Кавказец торопится за ними, но спотыкается об подставленную ногу. Падает. Вскакивает и бросается на обидчика. Это Лёха, который ласково улыбается и показывает парабеллум под пиджачком.

Ленин с гауптманом, нервно оглядываясь, выходит на привокзальную площадь.

– В чём дело?! Почему вы идёте со мной рядом?! На нас смотрят! Это нежелательный контакт. При этом скандале… – твердит истерично Ленин.

– Успокойтесь, герр Ульянов. Мы не в Петрограде. Мы в Финляндии. Птички поют.

Люди гуляют. Напрасно вы не связались с нами сразу. И в панике бросились бежать. Пришлось вычислять. Кронштадт, Сестрорецк, Удельная, Терриоки… Герр Мирбах очень волновался за вас…

Они вместе садятся в пролётку. Едут. Потом идут через дворы. Входят в дом.

Хельсинки (Гельсинфорс). Дом начальника милиции Гельсинфорса

Из кресла встаёт в мундире начальник милиции города Густав Ровио ²⁵.

– Очень приятно. Рад такому гостю! Разрешите представиться. Начальник милиции Гельсинфорса Густав Ровио.

И тут у Ленина случается нервный срыв. Он покрывается холодным потом, валится как пустой мешок на пол…

Санкт-Петербург. Здание суда. День

Полицейские выводят под конвоем арестованных Троцкого, Рошаля, Коллонтай и других членов Петроградского совета депутатов. Сажают в арестантский фургон. Вокруг толпятся репортёры.

Австрия. Курорт Бад Гаштайн. Клиника. День

Ленин открывает глаза. Белые потолки, белые стены. Он в кровати. Внимательные глаза профессора Адлера ²⁶.

– Ну, всё в порядке. Я профессор Адлер. Можете встать?

Ленин оглядывается. У кровати на стуле сидит, улыбаясь, Карел Радек.

Ленин неуверенно встаёт. Поддерживаемый санитаром он проходит по палате. Подходит к окну. За окном чудный пейзаж – заснеженные вершины Альп. Он вопросительно оглядывается.

– Да, пастор Брик, вы в Австрии. Бад Гаштайн. Альпы. Вам предстоит небольшой курс лечения нервной системы. И модный сегодня психоанализ. Всё будет хорошо. Вопросы?

– Какое сегодня число и какой год? – спрашивает Ленин.

– Пятнадцатое июля 1917 года. Есть какие-нибудь просьбы?

– Бумагу, ручку. И свежие газеты.

– Давайте договоримся, герр пастор. Первые две недели никаких газет.

– Соглашайтесь, Учитель – улыбается Радек.

– Хорошо. Тогда работы Маркса и Энгельса.

– Найдём, – улыбается Радек. – Разве что на немецком языке.

– Пусть! Буду переводить!

Санкт-Петербург. Мариинский Дворец. Кабинет Керенского

В кабинете сам Керенский, Савников ²⁷, Терещенко, Рутенберг. Керенский кричит:

– Это попытка мятежа! – Oн обращается к Терещенко. – Дорогой Михаил Иванович, вот вы министр иностранных дел, вы понимаете, что будут говорить о нас на Западе!

– Да, резонанс может быть огромный, – важно произносит Терещенко. – Послы стран Антанты в один голос, что призывать диктатора это чересчур. В конце концов, эти Советы депутатов решаемая проблема.

– А вы, Борис?! – Кричит Керенский Савинкову– Кто Вам дал право вести переговоры за моей спиной?!

– Почему за спиной?! Ведь вы сами…

– Нет! Я не поддерживал идеи с Корниловым ²⁸. Нет и ещё нет! Вы всё себе нафантазировали!

– Господа, вы ошалели! Что вы делаете?! – кричит Рутенберг.

– А у вас, Рутенберг, вообще нет права голоса, – отбивается Керенский – Вы напросились побыть здесь, пользуясь дружбой со мной и с Борисом. И теперь сидите и молчите!

– Поймите, эти большевики… Вы понимаете, кому вы сдаёте Россию! – Рутенберг поворачивается к Терещенко. – А вы?! Нашли кем пугать! Послами, бля! Они спят и видят Россию в жопе! Временное правительство должно поддержать Корнилова! Дайте ему войти в Петроград и уничтожить эту мерзость!

– Простите, но демократия требует… – Керенский становится в позу оратора.

– Демократия?! Ха-ха.… Эта ваша подлость! С генералом Крымовым ²⁹… Вы заманили его! А я знаю, Саша, почему вы… – говорит Рутенберг.

– Почему?!

– Да потому что поняли, что Корнилов повесит и вас. И поделом! – Oбращается к Савинкову – Как считаешь, Борис?

– Я всегда и во всём был не согласен с Рутенбергом – говорит Савинков – Но сейчас сто процентов твоя правда, Пинхас. Послушайте его, Александр!

– Ой! Рутенберг – провидец! Патриот России… – саркастично смеётся Керенский. – Вы вообще, Пинхас, перебежчик! То вы креститесь, то опять в иудаизм!

– Да! Потому что с вами, православными дремучими идиотами… Власть временного правительства это шагреневая кожа и она с каждым вашим словом, Саша, съёживается донельзя. Скоро только на один Мариининский Дворец и будет распространяться. А там, глядишь, на один ваш сральник. Прекратите клоуном на манеже работать! Огромная страна в ничто превращается!

Терещенко с улыбкой наблюдает спор.

Фургон для перевозки арестованных. Вечер

Ленин в фургоне в наручниках и ножных кандалах. Машина останавливается.

Ленин спускается по ступенькам из фургона. Вокруг фигуры юнкеров. Он делает два-три шага. И вдруг один из юнкеров втыкает в него примкнутый к винтовке трехгранный штык.

С удовольствием проворачивает. Ленин пытается ухватить штык руками. Крупно руки и текущая кровь. И тут другой юнкер с криком «Коли!» втыкает свой штык, ему в спину. И вот уже над кучей сбившихся юнкеров только взлетают приклады винтовок.

Австрия. Курорт Бад Гаштайн. Клиника. Ночь

Крик несётся по коридору клиники. Дежурный санитар влетает в палату. Там бьется в истерике Ленин. Ему делают укол. И он снова засыпает, но еще некоторое время бдительно вскидывает веки. Он боится заснуть и снова уйти в кошмар.

Австрия. Курорт Бад Гаштайн Клиника. Процедурные комнаты. День

Калейдоскоп процедур клиники того времени. Массаж, ванны, водолечение, грязи, гипноз. Ленина массируют. Ленина опускают в ванну. Обмазывают грязью. Гипнотизируют.

И наконец, главное – психоанализ. Ленин на кушетке и профессор Адлер с блокнотом в руках.

Австрия. Курорт Бад Гаштайн Клиника. Палата. Вечер

На столе толстые тома «Маркс» и «Энгельс» немецких изданий и словарь. Ленин старательно выписывает оттуда цитаты в синюю тетрадь. Переводит на русский язык.

Австрия. Курорт Бад Гаштайн Клиника. Палата. День

Ленин с удовольствием пишет. Стопка исписанных листов почтовой бумаги растёт.

Поезд Стокгольм – Гельсинфорс (Хельсинки). Вечер

Такой себе тихий, аккуратный человечек. Видно, что бухгалтер. Он пьёт чай. Выходит в тамбур. Закуривает. Рядом с ним стоит ещё один курящий. Именно он незаметно открывает замок двери вагона.

Поезд приближается к мосту над речкой. Дверь открывается в нужный момент. Толчок. И тело бухгалтера, для верности ещё и проткнутое ножом, улетает вниз в воду.

Курильщик проходит в купе, забирает портфель бухгалтера. Проходит через пару вагонов. Заглядывает в купе. Передаёт портфель Карелу Радеку.

Радек рассматривает содержимое портфеля и озадачено качает головой.

– Как же так?! Ведь доверяли скотине! Все копии банковских документов!

– Вы должны выйти на этой станции, – предупреждает курильщик, – А то ненароком заедете в Россию.

Станция. Перрон

Радек с портфелем выходит и пересаживается в поезд, возвращающийся в Швецию.

Санкт-Петербург. Финляндский вокзал. Вечер

Ротмистр Маслов-Лисичкин из сыскного отдела проверяет готовность агентов. С ним рядом Рутенберг. Ждут прихода поезда.

– Сразу не подходить, – просит Рутенберг. – Пусть он выйдет на привокзальную площадь.

Подходит поезд. Выходят пассажиры. На них внимательно смотрят агенты. Пустой перрон. Рутенберг проходит вдоль вагонов. Останавливается у одного из них. К нему подбегает ротмистр. Разводит руками.

Санкт-Петербург. День

Мальчишки-газетчики снуют между прохожими и выкрикивают:

– За отсутствием улик Троцкий и Рошаль выпущены на свободу! Газета «Новое время»! Только у нас! Троцкий на свободе!

Санкт-Петербург. Возле ворот тюрьмы «Кресты»

Из ворот выходят выпущенные на свободу Троцкий, Рошаль, Коллонтай, Бубнов и т. д. Кучка демонстрантов, размахивающих красными флагами. Крики «Ура!». Иоффе и Троцкий обнимаются. Иоффе набрасывает на плечи Троцкого лёгкое пальтецо:

– Накиньте, Лев Давыдович. Ведь сажали вас летом, а уже осень. Троцкий становится на принесенную тумбу и произносит речь.

На углу стоит автомобиль. Оттуда за происходящим наблюдают Мирбах и гауптман.

Австрия. Курорт Бад Гаштайн Клиника. Открытая веранда на фоне Альп. Утро

Сеанс воздухолечения. Ленин сладко спит в гамаке.

Австрия. Курорт Бад Гаштайн Клиника
Кабинет Профессора Адлера. Утро

На спящего Ленина из окна кабинета смотрит Мирбах. Потом он возвращается к столу:

– Кстати, профессор, вам привет от герр Иоффе. Адольф Иоффе. Ваш бывший пациент и большой фанатик психоанализа. Именно он порекомендовал Вашу клинику.

– Как же, отлично помню! Светлая голова! И где он сейчас?

– В России. Лекции, практика. Продвигает в жизнь Ваше учение о психоанализе.

– Ну, не надо. Я всего лишь скромно оппонирую Фрейду. По поводу же вашего протеже… Пастора Брика? Ведь так по документам? Правильно?

– Правильно. Пастор Брик. Из Венгрии.

– Курс лечения завершён. Состояние стабильное. Выписываем. Что же до клинической картины. Очень неустойчивая психика, масса всяческих фобий. Перенапряжение запустило процесс деградации. Плюс клиент пережил очень сильный испуг. Развилась мания преследования. Ему всё время кажется, что его закалывают штыками. Только это. Не стреляют, не отравляют, а именно штыками. В живот. Причём триггером невроза стала встреча с человеком по фамилии… Славянская фамилия. Турчнкин, Тереченкин, Терещенко…

Мирбах записывает варианты фамилии.

– Наблюдается паранояльность, ревнивость, – продолжает профессор.

– подозрительность, склонность к патологической интерпретации событий. Повышенная оценка собственного предназначения. Агрессивность, вспышки гнева… Предполагаю изменения в височных долях. Основанием для этого – наблюдаемая у клиента ярко выраженная гиперграфия. Погашение возбуждение писаниной. Обычно это галиматья, но изредка бывает и какой-то удобоваримый, но крайне вторичный трактатик. Он, действительно, читаемый автор? Я пытался осилить его труд «Материализм и эмпириокритицизм». Смесь ученичества и невежества неофита. Хотя допускаю, что просто перевод на немецкий язык выполнен плохо. Да! Ещё у клиента органические изменения… Запущенная форма сифилиса. И эпилепсия с детства.

– Как долго он продержится? – Граф Мирбах показывая на голову. Мол, мозги?

– Ну, года четыре. А потом резко… – профессор чертит рукой в воздухе резкую нисходящую кривую.

– Ну, нам этого хватит, – по-хозяйски резюмирует граф Мирбах. Профессор Адлер задумчиво смотрит на него.

Москва. Улицы. День

ТИТР: Москва 6 июля 1918 года.

Шикарный кабриолет «ролс-ройс» везёт Ленина, Свердлова и Чичерина в Денежный переулок. Ленин в прекрасном расположении духа. Заходят в германское посольство.

Там в гробу убитый посол Германии в Советской России граф Мирбах.

Ленин, Свердлов и Чичерин отдают почесть у гроба. Ленин произносит речь на немецком языке.

– Я приношу германской стороне извинения правительства Советской России по поводу случившегося внутри здания посольства, т. е. на неконтролируемой советским правительством территории. Конечно, дело будет немедленно расследовано и виновные понесут заслуженную кару.

Всё очень формально. Выходят. Ленин, Свердлов и Чичерин садятся в кабриолет «ролс-ройс». Отъезжают.

– Когда я с Радеком готовил эту речь, – смеётся Ленин, – я хотел сказать «Mitleid», а надо говорить «Beileid».

Поясняет Свердлову:

– «Beileid» это «соболезнование». А «Mitleid» означает «соучастие». Ха-ха.

Берлин. Улицы. День

ТИТР: Берлин. Ноябрь 1918 года

Грузовики с вооружёнными солдатами и рабочими. Красные флаги. Революционные события. (Эпизод снимается под хронику).

Карел Радек с группой боевиков-спартаковцев идут сквозь те же величественные коридоры и залы, что в эпизодах с Лениным. Под дулом пистолета ведут того самого чиновника – канцелярскую крысу, которая требовала подписи Ленина. Тот показывает, где в архиве все документы по России. Ящики выволакивают в зимнюю оранжерею и сжигают.

Чиновник, глядя обезумевшим взглядом, как поступают с документами, падает замертво от разрыва сердца.

– Вот архивная крыса! – смеётся Радек. – И патрона тратить не надо!

Австрия. Курорт Бад Гаштайн Клиника. У входа. Утро

Солнечно. Чемодан Ленина грузят в багажник. Ленин, бережно прижимая к груди небольшой пакет, садится в машину. Пациента провожает сам профессор:

– Счастливого пути, господин пастор. Успехов вам! Профессор смотрит вслед удаляющемуся авто.

ДИКТОР:

Адлер Альфред – автор теории о «социальных комплексах» Президент Венского психоаналитического общества. Бывший соратник, а затем оппонент Фрейда. Умрёт неожиданно в мае 1937 года в Шотландии. Официальная версия смерти – сердечный приступ. Его дочь, проживавшая в СССР, будет расстреляна в 1938 году.

Автомобиль движется вниз по серпантину. В машине рядом с Лениным на заднем сидении граф Мирбах.

– Не с пустыми руками еду, – говорит ему Ленин. – Вот целая книга. «Государство и революция».

Мирбах кивает.

– А вы меня обманывали, герр Мирбах, – говорит укоризненно Ленин. – Нехорошо.

В апреле вы говорили, что всё случится в две недели. Только выступления, призывы и всё покатится. А потом в июле… Мол, всё готово. Теперь вы мне говорите про октябрь. Но ничего. Имея такое руководство к действию…

Ленин нежно прижимает к груди рукопись. Все 85 листов.

Город Могилёв. Вокзал. Утро

Ставка Главнокомандующего русской армии. Заканчивается визит послов стран Антанты. Играет оркестр. Блики солнца на трубах, на клинках шашек почётного караула. Послы жмут руку генералу Духонину.

Суета погрузки. У вагона стоят Терещенко и генерал Духонин ³⁰.

– Спасибо вам, Михаил Иванович! – говорит Духонин. – Эти послы ну просто замучили. Особенно этот француз. Скажи, да скажи. А что говорить?! Я боюсь, что моя власть простирается разве что до конца этого перрона. И даже в этом я неуверен. Вата! Если бы не вы с вашим шармом и умением уводить разговор, я бы не выкрутился.

– Да, что вы, Николай Николаевич! Вам бы дипломатом работать. Так хорошо вы углы обходили.

– Ещё раз спасибо, что вы с послами навестили генерала Краснова. Уж очень двусмысленное у него положение. Вроде бы под арестом, а… Конечно, взгляды у него патриархальные. Такой себе «Слуга царю, отец солдатам». Вы подняли ему настроение. До встречи!

Они пожимают друг другу руку. Состав трогается. Терещенко заскакивает на подножку. Удаляется перрон, на котором стоит генерал Духонин.

ДИКТОР:

Через полтора месяца на этом перроне генерал Духонин будет арестован матросами, присланными Лениным. Поднят на штыки и растерзан толпой солдат.

Поезд. Утро

Терещенко проходит по вагону, шутит с юнкерами из охраны, заглядывает в купе к послам, успевает ущипнуть дочку английского посла Мюриэль. Проходит в своё купе, где уже раскладывает его чемодан адъютант поручик Чистяков.

За окнами поезда мелькают перелески, деревни, пасущиеся коровы… Россия. Средняя полоса.

Станция Дно. Утро

Поезд послов, пропуская состав с военной техникой, идущий на запад, стоит у перрона. Косой осенний дождь не очень мешает снующей по перрону толпе. Это в основном дезертиры. Играет гармошка. У будки с надписью «Кипяток» очередь. Солдатские котелки, чайники.

Послы и Терещенко завтракают. Кофе, пирожные, бутерброды. Виски. Коньяк. Лёгкий непринуждённый разговор, шутки. Терещенко разглядывает в окно станцию.

Внимание Терещенко привлекает какая-то суета.

По перрону тащат упирающегося солдата. Командует этим «Мордатый». Вот он срывает с солдата шинель. Теперь видно, что это офицер.

Его толкают к стенке. И отступают. «Мордатый» собирает расстрельную команду.

Терещенко не выдерживает. Как есть, в белой рубашке, он пролетает сквозь вагон и вылетает на перрон. Врезается в толпу с криком:

– Прекратить!

Подбегает к «мордатому».

– Робя, смотри, ещё один буржуйчик набежал! – «мордатый» хватает Терещенко за руку и бросает к стене. При этом успевает оценить на ощупь ткань. – Хороша рубашка! Шёлк! Заряжай!

Всего две минуты отделяют Терещенко от тепла вагона и кофе с марципаном до этой красной кирпичной стенки под дождём.

Терещенко с офицером у стены. Смотрят искоса друг на друга.

– Дождик, – пожимает плечами Терещенко.

– Да, дождик. Штабс-капитан Радашев – представляется офицер.

– Михаил Терещенко.

А толпа дезертиров густеет. И беснуется перед ними «мордатый» и выстраиваются добровольцы расстрельной команды.

Из вагона вылетает поручик Чистяков с десятком юнкеров. Они пробивают толпу и становятся в шеренгу, ощерившись карабинами, прикрывая Терещенко и офицера. Чистяков телом заслоняет Терещенко.

Толпа тоже щетинится винтовками. Действительно, что такое десяток юнкеров. Щёлкают затворы. Крики:

– Стреляй юнкеров! Буржуи!

– Товсь! Целься! – даёт команду «мордатый».

Пулемётная очередь разрываёт воздух над толпой. Все оглядываются. На вагонных площадках поезда пулемёты. И пара пулемётных юнкерских расчётов уже заняли позиции прямо на перроне. Поезд то специального назначения. Послы Антанты это не хухры-мухры.

Раз и «мордатый» растворяется в толпе. И сама толпа быстро рассасывается.