Текст книги "Опыты психоанализа: бешенство подонка"
Автор книги: Ефим Гальперин
Жанры:
Триллеры
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Ефим Гальперин
Опыты психоанализа: бешенство подонка
Предисловие
А ведь всей этой херни могло не быть!
Ни Второй мировой войны, ни коммунистического Китая и Вьетнама, ни Северной Кореи, ни холодной войны, ни Карибского кризиса, ни берлинской стены, ни маккартизма. Ни миллионов жертв.
Понятно, что наверняка была бы какая-нибудь другая херня. Но уж точно не эта, которая вот уже почти сто лет оказывает огромное влияние на ход мировой истории.
Речь идёт об успешной операции Генерального штаба Германии по навязыванию России марионеточного правительства с целью выведения её из войны. Так называемое принуждение к миру.
В мировой истории эта авантюра фигурирует под названиями: «Октябрьская революция в России» или «Октябрьский переворот». И уж совсем цинично по отношению к пролетариату – «Великая пролетарская революция».
Нет ничего хуже, чем незавершённое прошлое. Эта книга – апокриф. Я принципиально отступаю от канонического описания событий того времени. В том числе и от мемуаров. Советских – заведомо лживых. И зарубежных, авторы, которых старательно замалчивают факты, чтобы не стала ясна их неприглядная роль в случившемся.
Используя метод Джоэля Кармайкла – заполняя лакуны, расшифровывая недоговоренности и несуразности в официальной версии событий – я позволяю себе разрушить многолетний миф о том, что возникновение Советской власти было результатом свободного волеизъявления народа. И смею представить себе действительный ход событий. А в допущении, что не все знакомы с историей вопроса, повествование сопровождает глоссарий.
Ориентируясь на клиповость мышления сегодняшнего читателя и восприятие им действительности в медийной форме, форма подачи текста – литературный киносценарий. Жанр выбран самый популярный – политический триллер. И, обязательно, актёр Ди Каприо в роли Ленина.
Будем надеяться, что читателям хватит фантазии представить картинку без принятых в традиционной литературе описаний природы и нервических движений бровей героев.
Действующие лица – Ленин, Сталин, Троцкий, Свердлов, Пинхас Рутенберг, Граф Мирбах, аналитики Генерального штаба Германии, командир оперативной группы гауптман Штольц, американские журналисты Джон Рид, Луиза Брайант и т. д.
И ещё Михаил Терещенко. Мальчик, родившейся «с золотой ложечкой во рту». Наследник одного из крупнейших состояний. Землевладелец, фабрикант, юрист, денди 1900-х, издатель. Владелец самого большого в мире голубого бриллианта и самой большой паровой яхты.
В тридцать лет он волею судеб сначала министр финансов, а затем министр иностранных дел Временного правительства России. Потом будет арест. Тюрьма. Чудом он будет спасён от расстрела. А ведь должен был быть убит. Потому, что перешёл дорогу германскому кандидату на власть в России Ульянову – Ленину. Да-да. Под увеличительным стеклом момент приведения проходимца к власти. Типичная ситуация для десятков и сотен революций, случившихся и случающихся сегодня… Важно, что найденный тогда на свалке кандидат на власть, с которого сдули пыль, почистили, отмыли и пустили в дело, был Ленин.
Потом он с соратниками станет править полученной ими страной. Да так, что охнут в России, а потом в Германии. Да и во всём мире. Увы, до сих пор охают…
Именно эта ситуация – дуэль прожженного политикана Ленина и честного, но, увы, наивного и благородного Михаила Терещенко (о, загадочная русская душа!), не нашедшая до сих пор отражения ни в кино, ни на театре, содержание триллера.
Но, главное, что при всех хитросплетениях политических интриг, в центре повествования глубокая человеческая история о любви и ненависти, о дружбе и предательстве. Ключевое слово – Честь!
А ещё, как и положено, в триллере, будут погони, переодевания, стрельба. Да ещё какая! 152 миллиметровое корабельное орудие крейсера «Аврора»!
Секс? А как же без него! Ленин с госпожой Арманд, Терещенко с дочерью английского посла.
Есть и изнасилование. Юной солдатки женского батальона, стоявшего на охране Зимнего Дворца.
И вообще, вся эта история, как предчувствие изнасилования подонками Великой страны.
Санкт-Петербург (Петроград). Площадь на углу улицы Садовой и Невского проспекта
Солнечный день. Грохот пулемётов. Под пулями мечутся сотни людей. Женщины, дети, солдаты…
ТИТР: Пятое июля 1917 года
От крупных деталей: крови, лиц в крике, метаний тел камера поднимается вверх, на очень общий план, как на хрестоматийной фотографии Виктора Булла, известной в советской историографии под названием «Расстрел мирной демонстрации рабочих и солдат 4 июля 1917 года», но которая на самом деле по атрибуции должна называться: «Июльский кризис. Попытка государственного переворота 1. Провокация большевиков 5 июля 1917 года».
Пулемётчик на крыше бьёт из «Максима» по площади длинными очередями. Расплываясь в кокаиновой улыбке, оглядывается на заказчика – щеголеватого стройного мужчину. Это Гауптман (не кличка, а звание капитана в германской армии).
Пулемётчик снова приникает к прицелу и снова с ухмылкой даёт длинную очередь.
Не видит ни он, ни его сосед за своим пулемётом, как гауптман поднимает парабеллум и стреляет им в затылки. Потом скрывается в чердачном окне.
Спустя два часа к зданию, с крыши которого велась стрельба, подъезжает новый пятидесятисильный «роллс-ройс», типа «Сильвер Гоуст». Из него выходит Терещенко 2.
С ним его адъютант – поручик Чистяков.
Полицмейстер вытягивается в струнку. Отдаёт честь. Они вместе начинают подъём по лестнице в доме. Потом через чердачное помещение на крышу.
Пока они поднимаются, проходят все служебные титры фильма. Открывается вид с крыши на площадь. На ней санитарные автомобили, повозки. Сбор раненых и погибших. На этом кадре главный титр фильма.
ТИТР: ОПЫТЫ ПСИХОАНАЛИЗА: БЕШЕНСТВО ПОДОНКА
На крыше эксперты прокуратуры изучают место преступления. Осматривают трупы пулемётчиков. С ними коренастый мужчина в пенсне. Это Рутенберг 3.
– Вот огневая позиция, – показывает гостю полицмейстер. – Видимо, кто-то из толпы, а то и сами казаки смогли нейтрализовать обоих пулемётчиков.
– Не порите херню, полковник! – перебивает его Рутенберг. – С площади сюда достать невозможно. И потом, по показаниям медицинского эксперта, оба пулемётчика убиты сзади. Как утверждает эксперт по оружию…
Эксперт добавляет:
– …стреляли из немецкого парабеллума.
– Та же картина на той крыше, – Рутенберг показывает на соседнюю крышу:
– Два пулемётчика и оба в затылок.
Терещенко осматривается, а Рутенберг в это время внимательно рассматривает его.
Это, действительно, довольно экзотичная птица для крыш Петрограда. Такой себе денди с обложки журнала мод. Элегантный светлый костюм английской шерсти. Брюки с божественно отглаженной складкой, башмаки из мягкой кожи. И западня для любой дамы – прядь седых волос спадает на лоб. Говорит он снисходительно-покровительственно, с лёгкой иронией в голосе. И рассматривает место трагедии с любопытством постороннего наблюдателя.
Вот он ловит взгляд Рутенберга, представляется:
– Я Министр Временного правительства Михаил Иванович Терещенко.
– О! Читал о вас месяц тому, – говорит Рутенберг. – Вы тот «…самый юный и в то же время единственный богатый министр во всём правительстве этих министров-капиталистов…»
– Это где же так пишут?
– В «Нью-Йорк Таймс». «Меценат! Внук простого крестьянина, построившего свой капитал на производстве сахара. Владелец самой большой паровой яхты и самого красивого бриллианта…»
– Тут говорят, сто тридцать человек погибло. И раненые…
– Вы плохо информированы для министра. Погибло 216 человек и 812 ранено. Дети, женщины, старики… Могло бы быть меньше, если бы полиция сразу же среагировала.
– Перестаньте! – вмешивается в разговор полицмейстер. – Паника! Давят друг друга. Ну, вы же не представляете, как ведёт себя расстреливаемая толпа.
– Это вы мне рассказывать будете, как ведёт себя расстреливаемая толпа?! Охуеть!
Рутенеберг отходит к чердачному окну, рассматривает следы на раме.
– Кто это? – тихо спрашивает Терещенко у полицмейстера.
– Приятель Керенского. Рутенберг, – тихо отвечает полицмейстер. – Три дня как приехал из Америки и уже, на тебе, заместитель коменданта города. Партийная кличка «Мартын». Тот самый, что со священником Гапоном попал под расстрел девятого января. Потом он задушил священника! Сидел в Крестах. Я молоденький тогда в охране…
Полицмейстер не выдерживает и кричит Рутенбергу:
– Жаль, Пи-н-х-а-с, что я тебя не приколол тогда в девятьсот пятом в Крестах!
Рутенберг подходит к полицмейстеру и вглядывается в лицо:
– Ба! Вахмистр! Да ты карьеру сделал, оказывается… Вона как! А ведь в удачном месте мы встречаемся. Само напрашивается, с крыши тебя сбросить!
Полицмейстер с опаской отходит от края крыши.
– Правильно, вахмистр, делаешь. Берегись меня!
– Я не вахмистр, а полковник.
– Нет, это для гражданина министра ты полковник. А для меня… Ох, помню, кричал «жид на православного священника руку поднял!». Вахмистр ты!
Рутенберг поясняет Терещенко:
– Это же, как судьба сводит! Он, будучи в охране, меня, в кандалах, заколоть хотел. Отбили другие жандармы. А теперь я сбросить его с крыши не моги. Свобода, равенство, братство. «Liberté, Égalité, Fraternité»… Те-те-те!
– Понаехали! Паршивый еврей! – кричит полицмейстер, оказавшись на безопасном расстоянии от края крыши.
– А ты паршивый русский. Что для России вообще опаснее.
– Мне кажется, вы как-то грубы, – пробует Терещенко укорить Рутенберга – Не интеллигентно делаете замечания…
– Это вы мне? Человеку, который едет с другого конца света с надеждой на новую Россию, а тут та же грязь, кровь и бестолковщина. Нет власти!
– Ну, как же?! Мы… Правительство…
– Да, бросьте! Если бы не казаки, большевики уже бы правили бал. И вы, министры, в лучшем случае сегодня бы в тюрьме. А в худшем здесь под стенкой валялись бы. Разорвала бы вас пьяная матросня на части. И ботиночки ваши присвоила бы. И костюмчик. А вы говорите, полиция, власть… Нет в России ни того ни другого!
Внизу площадь полная трупов и раненых. Стоны, крики, носилки, санитарные машины…
Санкт-Петербург. Театр «Летний Буфф». Вечер
Представление оперетты «Сильва». Неистовый канкан. В середине зрительного зала на помосте актриса, играющая Сильву, поёт свою арию. Зрители в зале – мужчины во фраках, женщины в вечерних нарядах. Допевается ария. Аплодисменты.
Антракт. Буфеты, официанты, оживлённые разговоры в фойе. По фойе во фраке, с бокалом шампанского в руке во фраке и в сопровождении двух телохранителей движется Ленин 4.
Натыкается на Рутенберга. Тот тоже с бокалом.
– О! Кого я вижу. Сам Пинхас Рутенберг! – удивляется Ленин. – Собственной персоной!
– Простите… – Рутенберг всматривается, поправляя очки, – Никак господин Ульянов! Здесь?!
– Да! Я люблю оперетту!
– Ну, да! Это же по вашей части! Столько вы их устраивали в жизни… Большевики, меньшевики, антипартийные группки… Вы большой либреттист! Правда, я смотрю, вы последнее время склоняетесь к кровавым сюжетам. И масштабы вашей деятельности жутко расширились. Сидеть бы вам в Цюрихе со своей сектой. Ан, нет…
– Перестаньте. Вы известный грубиян. А почему вы прибыли… И не к нам, а к Керенскому? Вы же революционер с огромным стажем, батенька!
– Вы знаете, Ульянов, я был в отношениях с Азефом 5. Думал, что подлее человека быть не может. Оказалось, есть! Вон мальчишки-газетчики разоряются. «Ленин сказал, Ленин требует». Сколько платите писакам? А, ну да! Вы же свои газеты наплодили. Штук тридцать всяких правд… Откуда деньги берёте, Ульянов? Или нашли богатую вдову? Веселую? – напевает мотив из оперетты «Весёлая вдова». – Так у мадам Арманд столько денег нет!
Ленин вскипает. Сжимает кулаки. Телохранители Ленина, чувствуя, что тот вне себя, угрожающе надвигаются на Рутенберга.
– Э, граждане! – предупреждает тот.
– Товарищи… – поправляет Ленин.
– Нет, это для вас, Ульянов, они товарищи, а для меня срань. Рутенберг напирает на телохранителей:
– Во первых, мальцы, я «чалился на нарах» в «Крестах». Так что за себя стою! Во вторых спор у нас с вашим паханом теоретический и в интеллигентном месте. Оп-е-ре-т-та!
А в третьих я со вчерашнего дня заместитель коменданта города Петрограда и окрестностей.
Вот ведь кликну сейчас дежурный наряд казаков. Понятно! Ленин уводит своих молодцов от греха подальше.
Не видит Рутенберг, что к Ленину сквозь толпу протискивается невысокий усатый человек в потёртой тужурке и кепке. Это Сталин 6.
Он, по-волчьи озираясь по сторонам, сообщает что-то Ленину. Вся группа растворяется в толпе.
А на Рутенберга выплывает из толпы Терещенко с Марго и со своей сестрой Пелагеей.
И все с бокалами шампанского.
– О! Вы тоже любитель оперетты! Вот, девочки, разрешите представить. Пётр Моисеевич Рутенберг. Сегодня на крыше познакомились. Это Марго. А это моя сестра Пелагея.
– Б-г мой, гражданин министр! Вот уж воистину, если Всевышний даёт, то щедрой рукой! Рад познакомиться, прекрасные дамы!
– Помнишь про революцию 1905 года. «Кровавое воскресение» 7,– говорит Терещенко сестре Пелагее. – Вот! Тот самый легендарный Пётр Моисеевич, который своими руками задушил попа Гапона.
– О, вы такой безжалостный?! – вскрикивает манерно Пелагея.
– Нет, я такой справедливый! – улыбается Рутенберг. – Я и оперетты больше всего люблю за простодушие героев.
– Кстати, я ведь прямо с заседания министров, – говорит Терещенко. – Из-за этого на первое действие не успел. Так вот, господин Рутенберг, там у нас возобладала именно ваша точка зрения. Заслушав доклад Алексеевского, правительство приняло решение арестовать Ульянова-Ленина и весь их центральный комитет. По обвинению в шпионаже на Германию.
– Ах, как жаль, уважаемый министр, что вы не сообщили это мне десять минут назад!
– А что?
– Так я как раз с этим самым Ульяновым разговаривал. Он ведь тоже любитель опереттки. Ой, теперь, боюсь, нескоро мы его увидим.
Санкт-Петербург. Двор и сторожка завода “РУССКИЙ РЕНО”. Раннее утро
Птички поют. Пустынно. Хотя нет. У ворот, вдоль забора и даже на деревьях охрана. Бригадир у них Сталин. Он строго проверяет посты вокруг домика сторожа. Потом проходит внутрь и мостится на краешке табуретки у входа.
В помещении Ленин, Троцкий 8, Зиновьев 9, Каменев 10, Свердлов 11, Орджоникидзе 12. В углу у окна сидит Иоффе 13.
Панорама – знакомство по лицам присутствующих в сопровождении дикторского текста.
ДИКТОР:
Ленин Владимир (Ульянов). Прибыл 3 месяца назад. Отсутствовал в России 9 лет. Пересёк Германию в пломбированном вагоне. Председатель исполнительного комитета большевиков.
Троцкий Лев (Бронштейн). Прибыл 2 месяца назад из США. Отсутствовал в России 11 лет. В июне неформальный лидер «межрайонцев». Сотрудничает с большевиками.
Каменев Лев (Розенфельд). Вернулся 3 месяца назад из сибирской ссылки. Член исполнительного комитета большевиков.
Зиновьев Григорий (Радомысельский). Прибыл 3 месяца назад. Отсутствовал в России 9 лет. Пересёк Германию в пломбированном вагоне вместе с Лениным. Член исполнительного комитета большевиков.
Свердлов Яков (Гаухман). Вернулся 4 месяца назад из сибирской ссылки. Тогда же впервые встретился с Лениным. Член исполнительного комитета большевиков.
Иоффе Адольф. Вернулся в Петроград 4 месяца назад из сибирской ссылки. Сотрудничает с большевиками.
Орджоникидзе Серго. Вернулся 4 месяца назад из сибирской ссылки. Член исполнительного комитета большевиков.
Сталин Иосиф (Джугашвили). Вернулся 4 месяца назад из сибирской ссылки. Занимается охраной исполнительного комитета большевиков.
– …Эти сволочи юнкера! – разоряется Ленин. – Стоять надо до последнего! Особняк Кшешинской – это наш боевой штаб!
– Сдавать будем штаб, – замечает негромко Иоффе, наливает себе из термоса чай в стакан. – Не желаете чаю, Владимир Ильич?
– Да, плесните мне… Ну, если Иоффе говорит «сдавать», будем сдавать.
– Боюсь, что эта шахматная партия нами проиграна, – вздыхает Троцкий.
– Идиоты, те, кто руководил матросами. Надо перестраивать наши порядки! – читает из газеты. – «Указ правительства. Арестовать по обвинению в шпионаже в пользу Германии, лидеров большевиков Ленина-Бланка, Радомыльского-Зиновьева, Луначарского, Коллонтай, Семашко, Раскольникова, Рошаля». Пока это вас, большевиков, касается, Владимир Ильич. Но мне кажется, имеет смысл, чтобы часть товарищей, не большевиков, тоже ушла на нелегальное положение. Я, например, об этом подумываю.
– Архиглупость, товарищ Троцкий! – хорохорится Ленин. – Мы должны дать отпор этой клевете через прессу!
– Боюсь, что прессы у нас уже нет. Вам не кажется странным, что резко увеличилось количество патрулей на улицах? Юнкера, казаки. В любой момент могут начаться аресты уже просто членов Петроградского Совета. Противник нащупал слабый участок.
Троцкий зачитывает из другой газеты:
– Вот! «…Суд, на котором будут предъявлены имеющиеся вещественные доказательства предательства большевиков, их связи с германским генштабом…». То есть обратите, товарищи, внимание на слово «имеющиеся»…
Он смотрит в глаза Ленину:
– Есть ли они в природе, эти самые «вещественные доказательства»? Вот вы можете, Владимир Ильич, заверить нас, что ничего не всплывёт?
– Не дай Бог! – вскрикивает Каменев и зачитывает ещё один газетный текст – Вот «Петроградская Газета». «Ленин и его шайка – заведомые немецкие шпионы, посланные кайзером для нанесения революции отравленного удара ножом в спину». Ну, знаете… Это сильно подрываёт наш авторитет в стране.
– Да, плевать! – огрызается Ленин. – Этот прапорщик Ермоленко… Фальшивка! И потом эти бульварные газетёнки…
– Конечно, можно списать всё это на шпиономанию и вражду между нами и бундовцами. Но, а вдруг… – поднимает палец вверх Каменев – Нечто такое, что может дискредитировать все партии, входящие в нашу коалицию. Я считаю, что некоторым товарищам надо уйти в тень. Дистанцироваться от публично действующих структур.
– Кого вы имеете в виду, товарищ Каменев?! – подбоченивается Ленин.
– Скажу прямо. Речь идёт о словосочетании «пломбированный вагон» 14, – заявляет Троцкий.
– Ну-ну?! А вот почему вас не подозревают?! Вы же как – никак американец. Паспорт выдан лично президентом Вудро Вильсоном! – язвит Ленин.
– И вообще, этот ваш сука Парвус 15, этот Гельфанд, блядь…
– Владимир Ильич, я как вы знаете, давно и публично отрёкся от него. Я заявил, что не считаю его своим учителем. Отношусь крайне отрицательно.
– Но ведь это он, сука, мстит за то, что я его отставил. Не захотел быть товаром на его прилавке!
– Может быть. Вы же его отставили! И не надо тыкать мне американским паспортом! С Россией, между прочим, Германия воюет! А не Америка.
– А вы, товарищ Троцкий, не в своём цирке «Модерн» выступаете, а на заседании исполнительной комиссии ЦК большевиков…
– Не надо сориться – успокаивает Свердлов – Мне кажется, что товарищу Ленину и товарищам, которые проследовали с ним через территорию Германии, стоит на некоторое время… Выступления, митинги… Без этого!
– А я думаю, что наоборот! Указ об аресте… Пожалуйста! – петушится Ленин. – Вот я пойду и сдамся властям. Если, конечно, ЦК большевиков подтвердит постановление Временного правительства. Мы превратим суд в трибуну!
– Не уверен, товарищ Ленин, – говорит Свердлов.
– А я уверен, товарищ Свердлов! Вот приду и скажу – арестовывайте!
И тут от двери звучит реплика. Важная реплика. Её произносит с характерным акцентом скромно примостившийся на табуретке человек с неопределённым статусом. То ли боевик, то ли телохранитель. Ну, в общем «принеси-подай». Это Сталин:
– Боюсь, юнкера даже не довезут товарища Ленина до тюрьмы… Вон моего подельника в Тифлисе закололи штыками по дороге в камеру… Или из камеры в суд…
После этой реплики Сталина Ленин сдувается, как проколотый шарик и сползает на стул. Дрожат губы, слеза из глаза. Иоффе быстро подносит ему стакан с водой. Ленин лихорадочно глотает. Зубы стучат о стекло.
– Послушайте, грузин, что вы встряёте! – кричит Троцкий Сталину. – Видите что натворили! Вы вообще, что здесь делаете?
– Я охрана! И я не грузин! Я осетин! – Сталин бросается к Троцкому. Его пытаются сдержать Зиновьев и Оржоникидзе. Иоффе внимательно наблюдает перепалку.
А Ленин оглядывает всех. До него наконец-то доходит весь ужас его положения.
Сейчас, после неудачной попытки переворота возникает угроза его ареста, а, следовательно, допроса и дачи им показаний. Конечно его должны убрать. Как основного свидетеля по делу. Кто будет убивать и под каким соусом… Вполне это могут быть юнкера. И штыками. Он вспоминает виденное им через забор во дворе военного училища. Там юнкера отрабатывали штыковые удары на чучеле под команду: «Коли, раз!».
– Постойте, постойте! Нам только драки не хватает – Ленин переводит дыхание, с трудом поднимается со стула, встаёт между Троцким и Сталиным. Напряжённо вспоминает фамилию (этим ведь он славится в мифах):
– Вы, товарищ Джу-га…
– Джугашвили. Партийная кличка Сталин.
– Товарищ Джугашвили высказал, увы, довольно верное предположение. Ведь не довезут меня, Лев Давыдович. И боюсь, что среди присутствующих найдутся такие, кто не сильно этому огорчится. А, вы, товарищ Джугашвили, напрасно, батенька. Осетин… Это мелко! Нужно позиционировать себя с большим народом. Грузия! Правильно, товарищ Орджоникидзе?
Орджоникидзе гордо кивает.
– А как же тогда товарищ Ленин сможет руководить процессом?! – спрашивает Зиновьев.
– Во-первых, руковожу процессом не я, а мы вместе. А во-вторых, действительно, как же мне быть? – замечает Ленин скромно.
– А просто – предлагает Свердлов – Вы, Владимир Ильич, будете по прежнему возглавлять ЦК, но из подполья. С крепкой охраной. А мы уж под открытым огнём будем строить… Делегируйте свои полномочия тому, кому вы доверяете больше. И этот товарищ будет передавать свои пожелания и советы нам. Вот кого Вы предлагаете в качестве представителя?
– Зиновьева! – говорит Ленин.
– Извините, но товарищ Зиновьев из того же пломбированного вагона, – ехидно уточняет Троцкий.
Ленин оглядывается вокруг и, язвительно улыбаясь Троцкому, указывает на Сталина. А потом смотрит на Иоффе. Тот морщится. Но Ленину вожжа под хвост:
– Вот! Джуга…
– Джугашвили. Сталин, – поправляет Сталин.
– Да! Я настаиваю на кандидатуре товарища Джугашвили!
Сталин оглядывается, становясь как бы выше ростом. Да – «В правильное время, в правильном месте».
Троцкий переглядывается с Каменевым и Свердловым.
Орджоникидзе радостно, но незаметно жмёт руку Сталину. Тот улыбается.
Из домика сторожа выходят и расходятся в разные стороны участники совещания.
На крыльце Иоффе тихо что-то объясняет Ленину. Тот упрямо качает головой. Шепчет:
– Нет и ещё раз нет! Я… Они сделают из меня козла отпущения! Я сейчас живой компромат! Я с ним уйду! – показывает на Сталина. – Он ничей. Дикий. Бывалый. Просто уголовник.
Ленин требовательно протягивает руку. Иоффе даёт Ленину стопку купюр. Ленин берёт. Уходит по дорожке к ожидающему его у калитки Сталину.
