Текст книги "Хозяева Земли"

Автор книги: Эдвард Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

«Лувр» палеолитической живописи – пещера Шове в департаменте Ардеш на юге Франции. Шедевр среди ее экспонатов – изображение четырех лошадей (местного дикого вида, обитавшего в Европе в то время), выполненное одним художником красной охрой, древесным углем и резьбой. Изображены только головы лошадей, но каждая из них своеобразна. Лошади держатся близко друг к другу и нарисованы не строго в профиль, а так, будто мы смотрим на них немного сверху и слева. Лошадиные морды высечены в камне и слегка выдаются над поверхностью стены. Тщательный анализ рисунков в пещере показал, что сначала усилиями многих художников были нарисованы два носорога-самца, сошедшиеся в схватке головами, потом пара развернутых в другую сторону степных зубров. Между этими двумя рисунками осталось пустое пространство – и тогда один художник нарисовал в нем свой маленький табун.

Датировка показала, что изображениям носорогов и зубров 32 000-30 000 лет, и сначала предполагалось, что лошади нарисованы тогда же. Однако изящество исполнения и совершенство технических приемов навело некоторых специалистов на мысль, что лошади относятся к периоду мадленской культуры (17 000-12 000 лет назад). Если это так, то они совпадают по времени с живописными шедеврами из пещеры Ласко во Франции и Альтамира в Испании.

Впрочем, загадкой остается не только датировка лошадей из Шове, но и назначение пещерного искусства. У нас нет оснований предполагать, что пещеры играли роль первых церквей, в которых группы людей собирались для того, чтобы молиться богам. Пол пещер покрыт следами очагов, костями животных и другими свидетельствами того, что в них жили подолгу. Первые Homo sapiens появились в Центральной и Восточной Европе около 45 000 лет назад. В то время пещеры, судя по всему, служили убежищами, в которых люди спасались от холода во время суровых зим в мамонтовых степях, окаймлявших континентальный ледник по всей Евразии и Новому Свету.

Некоторые авторы предположили, что пещерные рисунки должны были создавать магическую картину желаемого и способствовать охотничьим успехам. Это предположение подкрепляется тем фактом, что среди изображений чаще всего встречаются крупные животные. Более того, в 15% случаев эти животные пронзены копьями или стрелами.

Еще одним доказательством того, что европейское пещерное искусство имело ритуальную составляющую, послужил найденный рисунок, на котором, судя по всему, изображен шаман в головном уборе в виде оленьей головы (возможно, настоящей). До наших дней также дошли три статуэтки «человекольвов» с телом человека и головой льва – предшественники наполовину животных – наполовину богов, которые впоследствии появятся в ранней истории Среднего Востока. К сожалению, никакие предположения о том, чем занимался шаман и что символизировали человекольвы, не поддаются проверке.

Совсем другое предположение о роли пещерных изображений выдвигает Дейл Гатри, автор «Природы палеолитического искусства» – самой обстоятельной книги на эту тему. Он утверждает, что практически на всех рисунках мы видим картины повседневной жизни людей ориньякской и мадленской культур. Изображенные животные принадлежат к видам, на которых охотились пещерные люди (а некоторые, например львы, напротив, охотились на людей), поэтому неудивительно, что они служили как постоянной темой для разговоров, так и сюжетом рисунков. Кроме того, человеческие фигуры или по крайней мере части тела встречаются среди изображений чаще, чем это обычно упоминается в работах по пещерному искусству. Они довольно однообразны. Часто встречаются отпечатки ладоней: пещерные жители, приложив руку к стене, плевали поверх нее измельченной охрой, так что на стене оставался отпечаток ладони с расставленными пальцами. Судя по размеру отпечатков, этим занимались в основном дети. На стенах пещер нередко встречаются и граффити, чаще всего представленные бессмысленными загогулинами или схематическими изображениями мужских и женских гениталий. Встречаются статуэтки гротескно толстых женщин – возможно, подношения духам или богам женского плодородия, ведь маленькие группы всегда были заинтересованы в пополнении. С другой стороны, эти фигурки с тем же успехом можно истолковать как преувеличенное изображение столь желанной в суровые зимы женской полноты.

Утилитарная теория пещерного искусства, постулирующая, что оно изображает повседневную жизнь, почти наверняка отчасти справедлива, но лишь отчасти. Мало кто из специалистов учитывает тот факт, что в какой-то момент в человеческих обществах возникло и распространилось еще одно явление из совсем другой сферы – музыка. Ее возникновение – независимое подтверждение того, что по крайней мере некоторые рисунки и статуэтки действительно играли магическую роль. Некоторые авторы утверждают, что музыка не имеет эволюционного значения – она, дескать, отделилась от языка в качестве приятной для слуха «акустической конфетки». Это верно, что мы имеем лишь до крайности скудное представление о том, что же представляла собой доисторическая музыка, – впрочем, даже

о древнегреческой и древнеримской музыке мы можем судить только по набору инструментов, так как никаких нотных записей не сохранилось. Однако музыкальные инструменты существовали уже в ранний период «творческого взрыва». Самые древние «флейты» (или, точнее говоря, дудочки) из птичьих костей датируются периодом 30 000 лет назад или раньше. В пещере Истуриц во Франции и других местах было собрано около 225 таких предполагаемых дудочек, и впоследствии было доказано, что по крайней мере некоторые из них действительно служили для извлечения звука. На самых лучших экземплярах сохранились дырочки, расположенные в слегка загибающуюся по часовой стрелке линию, – видимо, для соответствия пальцам человеческой руки. Края самих дырочек немного скошены, чтобы их можно было плотно прикрывать подушечками пальцев. Археолог Грейм Лоусон сделал копию такой флейты и сыграл на ней, хотя, увы, без палеолитической партитуры.

Были найдены и другие артефакты, которые можно с большой долей вероятности считать музыкальными инструментами. Среди них – тонкие кремниевые пластинки, которые, если их подвесить и задеть, издают приятные звуки, похожие на «музыку ветра». К тому же (хотя это может быть простым совпадением) в тех участках пещер, где есть рисунки, часто бывает красивое эхо.

Так имела ли музыка эволюционное значение? Способствовала ли она выживанию палеолитических племен? Внимательно рассмотрев обычаи современных охотников-собирателей всего мира, можно дать лишь один ответ – да. Песни, часто сопровождающиеся танцами, встречаются практически во всех культурах. А поскольку австралийские аборигены были изолированы в течение 45 000 лет, с тех пор как их предки достигли Австралии, а их песни и танцы очень похожи с жанровой точки зрения на песни и танцы других охотников-собирателей, есть основания полагать, что они близки к тем, что исполнялись в эпоху палеолита.

Антропологи уделяют относительно мало внимания современной музыке охотников-собирателей, предоставляя ее исследование

специалистам по музыке (также обстоят дела с лингвистикой и этноботаникой – использованием растений у разных народов). Тем не менее ясно, что песни и танцы являются важными элементами всех примитивных культур. Более того, они обычно исполняются сообща и охватывают очень широкий спектр разных аспектов жизни. Хорошо изученные песни инуитов, пигмеев Габона и аборигенов полуострова Арнем-Ленд ничуть не уступают по сложности песням нынешних развитых цивилизаций. Современным охотникам-собирателям музыка служит в основном для укрепления душевных сил. В песнях затрагиваются такие темы, как история и мифология племени, а также содержатся практические знания о земле, растениях и животных.

Особое значение для понимания изображений животных на стенах палеолитических пещер в Европе имеет тот факт, что песни и танцы современных охотников-собирателей почти исключительно посвящены охоте. Песни перечисляют разнообразную добычу, наделяют охотничье оружие, в том числе собак, особой силой, просят прощения у животных, которых охотники убили или собираются убить, воздают почет земле, на которой охотятся. Они воспевают прошлые успешные охоты. Они отдают дань памяти мертвым и просят благоволения у духов – вершителей их судеб.

Вполне очевидно, что песни и танцы современных охотников-собирателей служат им как на индивидуальном уровне, так и на групповом. Они сплачивают племя, дают общие знания и ставят общие цели. Они разжигают страсть к действиям. Они служат для облегчения запоминания, эмоционально задевая людей и закладывая в их память новую информацию, что идет на пользу племени в целом. Что немаловажно, те, кто знает эти песни и танцы лучше всех, имеют больше всего влияния в племени.

Склонность к сочинительству и исполнению музыки инстинктивна. Это одна из неоспоримых общечеловеческих особенностей. Нейробиолог Анируддх Пател приводит в качестве яркого примера маленькое индейское племя пирахан, живущее в бассейне Амазонки в Бразилии: «Люди этой культуры говорят на языке, в котором нет ни чисел,

ни самой идеи счета. В нем нет устоявшихся обозначений цветов. У этих людей нет мифов о сотворении мира, они не рисуют ничего, кроме простых фигур из палочек. А вот музыки в форме песен у них очень много».

Пател называет музыку «преобразующей технологией». Подобно письменности и языку, она изменила человеческое видение мира. Обучение игре на музыкальном инструменте даже меняет структуру мозга: от нервных цепей в подкорковых структурах, которые шифруют звуковые последовательности, до нервных волокон, соединяющих мозговые полушария, – и характер распределения районов с разной плотностью серого вещества в определенных областях коры головного мозга. Музыка оказывает мощное влияние на восприятие и интерпретацию событий. Она невероятно сложна с нейробиологической точки зрения – по-видимому, она вызывает эмоциональную реакцию за счет по меньшей мере шести разных механизмов.

В процессе умственного развития музыка тесно связана с языком и, судя по всему, в некотором смысле возникает из языка. Умение различать восходящие и нисходящие мелодии важно также и для различения интонации речи. Однако если язык дети усваивают быстро и по большей части самостоятельно, обучение музыке происходит гораздо медленнее и требует занятий с учителем и постоянных упражнений. Кроме того, известно, что есть определенный критический период, в течение которого язык усваивается особенно легко, а аналогичного периода в освоении музыки пока не обнаружено. Тем не менее и музыка, и язык построены по синтаксическому принципу, то есть состоят из отдельных элементов – слов, нот и аккордов. Среди людей с врожденными нарушениями восприятия музыки (примерно 2-4% населения Земли) около 30% также испытывают сложности с восприятием интонационного рисунка речи.

В целом есть основания полагать, что музыка лишь недавно появилась в эволюции человека. Очень возможно, что она оказалась полезным побочным эффектом речи. Однако такое предположение вовсе не означает, что музыка – всего лишь некое культурное украшение

речи. У нее есть как минимум одна отличительная черта – ритм, который, помимо прочего, позволяет синхронизировать песню с танцем.

Было бы заманчиво предположить, что нейронная обработка языка послужила преадаптацией к возникновению музыки, а когда она наконец возникла, то оказалась эволюционно выгодна, что привело к возникновению генетической предрасположенности к ней. Тщательные исследования этой темы, включающие синтез данных антропологии, психологии, нейробиологии и эволюционной биологии, могут принести очень интересные результаты.

VI Куда мы идем ?

271 На пороге нового Просвещения................334

27 | На пороге нового Просвещения

Объем научно-технической информации удваивается в зависимости от дисциплины каждые 10-20 лет. При таком экспоненциальном росте невозможно загадывать дальше, чем на десятилетие вперед, не говоря уже про века и тысячелетия. Поэтому футурологи предпочитают, не связывая себя временными рамками, рассуждать о том, в каких направлениях, по их мнению, следует идти человечеству. Однако, учитывая прискорбное отсутствие понимания себя самих как биологического вида, возможно, лучшее, что мы можем сделать на данный момент, – это понять, куда идти не стоит. Так чего же нам следует избегать? В размышлениях на эту тему нам суждено, снова и снова замыкая круг, возвращаться к коренным вопросам бытия: откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идем?

Люди – действующие лица неоконченной пьесы. Современное человечество – точка роста устремленной в будущее эпопеи. Ответ на экзистенциальные вопросы должен лежать в истории, и именно там, конечно, ищут его гуманитарные науки. Однако традиционная история усечена как во времени, так и в восприятии человеческого организма. Она не имеет смысла без предыстории, а предыстория бессмысленна без биологии.

Человечество – биологический вид в биологическом мире. Наши телесные и умственные способности на всех уровнях тонко приспособлены к жизни именно на этой планете. Эта биосфера – наша родина. И хотя мы во многих отношениях возвысились над остальной фауной, мы остаемся одним из ее видов. На нашу жизнь наложены два естественных ограничения: все жизненные сущности и процессы, во-первых, подчиняются законам физики и химии и, во-вторых, возникли в результате эволюции путем естественного отбора.

Чем больше мы узнаем о нашем физическом существовании, тем яснее становится, что даже самые сложные формы человеческого поведения в конечном итоге имеют биологическую природу. В них просматриваются специализации, выработанные нашими предка-ми-приматами на протяжении миллионов лет эволюции. И тот специфический урезанный образ реальности, который предоставляют в наше распоряжение наши сенсорные каналы, является нестираемым наследием эволюционного становления нашего вида. Существование этой эволюционной печати подтверждается тем, как различные программы, отлаженные или не отлаженные наследственностью, руководят развитием сознания.

Тем не менее нельзя обойти стороной вопрос свободы воли, которая, по утверждению некоторых философов, отличает нас от других животных. Иллюзию независимого действия дает коре головного мозга продукт подсознательного мозгового центра, отвечающего за принятие решений. По мере того как научные исследования описывают все больше физических процессов, слагающих разумную деятельность, тем меньше остается места явлению, которое люди интуитивно именуют «свободой воли». Мы свободны как независимые существа, но наши решения не свободны от тех органических процессов, которые создали каждый индивидуальный мозг и каждое индивидуальное сознание. Таким образом, свобода воли, по-видимому, имеет биологическую природу.

Тем не менее по любым мыслимым стандартам человечество – наивысшее достижение в истории жизни на Земле. Мы – сознание биосферы, Солнечной системы, а может быть – кто знает? – и всей Галактики. Исследуя окружающий мир, мы научились интерпретировать сенсорные модальности других организмов в терминах наших собственных узких систем восприятия, полагающихся в основном на зрение и слух. Мы много узнали о физико-химической основе нашей собственной биологии. Скоро мы сможем создавать в пробирке простые организмы. Мы разгадали историю Вселенной и проникли мыслью в самые отдаленные ее уголки.

Наши предки были одной из примерно двух десятков эволюционных линий животных, которые пришли к общественному образу жизни – следующему уровню биологической организации после организменного. Это означает, что их группы состояли из представителей двух или более поколений, которые жили вместе, сотрудничали и заботились о потомстве, а разделение труда способствовало большему успеху размножения одних особей по сравнению с другими. Предшественники людей были гораздо больше любых общественных насекомых и других беспозвоночных. Они с самого начала имели более крупный мозг. Язык, письменность, научно-технический прогресс со временем дали нам преимущество перед другими формами жизни. Ныне мы уподобились богам – разве что большую часть времени ведем себя, как обезьяны, и имеем генетически ограниченную продолжительность жизни.

Какая же динамическая сила вознесла нас до этих вершин? Это вопрос огромной важности для понимания самих себя. Многоуровневый отбор – вот очевидный ответ. На более высоком из двух уровней биологической организации группы соперничают с другими группами, что благоприятствует появлению кооперативных общественных признаков среди их членов. На более низком уровне члены одной и той же группы соперничают друг с другом, что благоприятствует возникновению эгоистичного поведения. Противостояние двух уровней естественного отбора привело к соединению несоединимого в генотипе человека. Благодаря ему каждый из нас – отчасти грешник, отчасти святой.

Объяснение движущих сил естественного отбора человека, представленное мной в этой книге и основанное на новейших исследованиях, идет вразрез с теорией совокупной приспособленности, заменяя ее стандартными моделями популяционной генетики применительно к нескольким уровням естественного отбора. Совокупная приспособленность основана на родственном отборе, при котором особи сотрудничают или не сотрудничают друг с другом в зависимости от степени их генеалогического родства. Считалось, что этот тип отбора, если его определить достаточно широко, объясняет все формы общественного поведения, включая развитую общественную организацию. Противоположное объяснение, включающее критику теории совокупной приспособленности с генетической точки зрения, было разработано в 2004-2010 годы.

Учитывая техническую сложность и важность этой темы, можно ожидать, что порожденная новым подходом полемика будет продолжаться много лет, возможно, долгое время после того, как моя собственная способность воспринимать новые научные результаты подойдет к концу. Однако даже если теория совокупной приспособленности будет по-прежнему иметь широкое хождение, это не должно сильно сказаться на понимании группового отбора как движущей силы, которая привела нас к нынешней точке нашего эволюционного пути и подталкивает нас дальше. Теоретики совокупной приспособленности и сами утверждают, что родственный отбор можно объяснить в терминах группового, несмотря на то что это предположение было опровергнуто математически. Что еще более важно, именно групповой отбор, несомненно, отвечает за сложное общественное поведение. Он также содержит в себе два элемента, необходимых для эволюции. Во-первых, было показано, что признаки группового уровня, включая склонность к сотрудничеству, сопереживание и характер взаимодействий, наследуются – то есть демонстрируют определенную генетическую изменчивость. А во-вторых, несомненно, что сотрудничество и единство влияют на выживаемость соперничающих групп.

Более того, представление о групповом отборе как о главной движущей силе эволюции прекрасно объясняет многие из самых типичных – и самых загадочных – особенностей человеческой природы. Оно также находит отклик в столь далеких друг от друга областях науки, как социальная психология, археология и эволюционная биология, независимо свидетельствующих о том, что люди – по природе своей племенные существа. Важнейшая составляющая человеческой природы – то, что люди чувствуют настоятельную потребность влиться в группу, после чего начинают считать ее лучше других.

Многоуровневый отбор (совместное действие группового и индивидуального отбора) также объясняет противоречивость человеческих побуждений. Каждому нормальному человеку знакомы муки совести, сопровождающие выбор между храбростью и трусостью, искренностью и обманом, активной жизненной позицией и безразличием. Нам суждено, постоянно терзаясь, решать большие и малые дилеммы на каждом шагу нашего пути по тревожному, полному опасностей миру, в котором мы родились. Мы все время сомневаемся. Мы не уверены, как было бы правильно поступить. Мы прекрасно знаем, что ни один мудрец не застрахован от фатальной ошибки и что ни одна организация, какой благородной ни была бы ее миссия, не свободна от коррупции. Противоречия и разногласия раздирают нашу жизнь.

Человеческие метания, порожденные многоуровневым естественным отбором, – вотчина гуманитарных и общественных наук. Для людей нет более завораживающего зрелища, чем другие люди, и в этом мы похожи на других приматов. Нам не только интересно, но и приятно наблюдать за родственниками, друзьями и врагами и анализировать их поступки. Посплетничать любят во всех обществах – от племен охотников-собирателей до королевских дворов. Взвешивать намерения тех, с кем рядом живешь, пытаться оценить, насколько им можно доверять, – очень по-человечески и очень полезно с точки зрения приспособленности. Адаптивное значение имеет и оценка последствий поведения других для благополучия группы в целом. Мы гениально угадываем намерения: пока сосед еще только мучается выбором, борясь со своими собственными ангелами и демонами, мы уже знаем, что он сделает. Впрочем, ошибки неизбежны, и гражданское право – средство смягчить ущерб от них.

Эту путаницу только усугубляет тот факт, что человечество живет по большей части в мифическом, населенном призраками мире. Этим мы обязаны нашей предыстории. Когда наши отдаленные предки в полной мере осознали свою личную смертность, а произошло это, вероятно, 100 000-75 ^{000 лет} назад, они стали искать объяснение того, кто они, а также смысл мира, который им суждено было вскоре покинуть. Наверное, они задавались вопросом: куда уходят мертвые? В мир духов, полагали многие. А можем мы снова увидеть их? В любое время, и средств было достаточно: сны, наркотики, магия, самоистязание и пытки.

Вначале люди ничего не знали о Земле за пределами своей территории и торговых путей. Они ничего не знали о космосе за пределами «внутренней поверхности» небесной сферы, по которой ходят солнце, луна и звезды. Объяснение загадкам своего существования давала им вера в сверхъестественных существ. Похожие на людей, только высшие, эти существа и сотворить могли больше – не каменные орудия и простые жилища, а целую вселенную. Когда стали появляться вождества и политические государства, люди вообразили, что помимо их земных вождей есть также и небесные правители.

Нашим предкам был необходим рассказ обо всем важном, что происходило с ними, потому что сознающий разум не может существовать без рассказов и объяснений собственного существования. Лучшим, а вернее, единственным способом объяснить собственное существование был миф о сотворении мира. Каждый такой миф утверждал, что придумавшее его племя гораздо лучше прочих. Поэтому каждый верующий в него мог считать себя избранным.

К сожалению, религии и боги, придуманные в неведении реального мира, вошли в плоть и кровь человечества. Сейчас, как и раньше, они повсеместно выражают племенную суть человека, дают возможность самоотождествления и ощущения особой связи со сверхъестественным миром. Религиозные догматы предписывают правила поведения, и верующим остается принять их как данность. Усомниться в священных писаниях означает поставить под вопрос

основы существования тех, кто верует в них. Вот почему люди так не любят скептиков, в том числе тех, кто верит в столь же абсурдные, но другие мифы. В некоторых странах им грозит тюрьма или смерть.

С другой стороны, те же биологические и исторические обстоятельства, которые завели нас в болота невежества, сослужили человечеству хорошую службу. Религиозные обряды направляют человеческую жизнь от рождения до зрелости, от свадьбы до похорон. В религии выражено лучшее из того, что может предложить племя, – искренняя эмоциональная поддержка сплоченного сообщества. Вера, будь то вера в одного или многих богов, придает сакральное значение важнейшим событиям общественной жизни, таким как назначение вождей, отправление закона, объявление войны. Вера в бессмертие и божественную справедливость – источник бесценной поддержки, она укрепляет дух и дарует храбрость в трудные времена. На протяжении тысячелетий большая часть лучшего в искусстве была обязана религии своим появлением.

Так почему же стоит открыто подвергать сомнению мифы и богов? Потому что они отупляют и сеют рознь. Потому что каждый из них – лишь один из множества претендующих на правду взаимоисключающих вариантов. Потому что они потворствуют невежеству, отвлекают людей от реальных проблем и нередко подталкивают их к действиям, которые ведут к катастрофическим последствиям. В соответствии с их биологическим происхождением они страстно проповедуют альтруизм по отношению к единоверцам, а его распространение на иноверцев часто связано с желанием обратить их в свою веру. Приверженность к какой-либо вере по определению влечет за собой религиозную нетерпимость. Протестантский пастор не может посоветовать прихожанам подумать, не лучше ли им обратиться в католичество или ислам. Он просто обязан заявлять, что эти религии хуже протестантизма.

Тем не менее глупо было бы считать, что в обозримое время человечество сможет выкорчевать глубокие корни организованных религий и заменить их рациональным устремлением к высокой морали. Скорее всего, процесс будет идти постепенно, так, как это происходит

сейчас в Европе, под действием нескольких тенденций одновременно. Самая сильная из них – все более подробная научная реконструкция религиозной веры как продукта биологической эволюции. На любой незашоренный взгляд она гораздо убедительнее, чем религиозные мифы и их теологические крайности. Еще одна тенденция, противостоящая межконфессиональным разногласиям, – развитие Интернета, который используют все больше организаций и людей по всему миру. Недавнее исследование показало, что усиление взаимосвязей между жителями разных стран способствует освобождению от предрассудков. Это происходит за счет ослабления значимости этнической принадлежности, района проживания и страны для самоидентификации человека. Этот процесс подстегивает еще одну тенденцию – усреднение человечества по расовым и этническим признакам через смешанные браки. Все это неизбежно приведет к ослаблению веры в мифы и религиозные догматы.

Было бы неплохо в качестве первого шага к освобождению человечества от давления племенных разногласий вежливо отклонить притязания тех влиятельных лиц, которые утверждают, что говорят от имени Бога, являются его особыми представителями или обладают тайным знанием божественной воли. К таким распространителям теологического нарциссизма относятся самозваные пророки, основатели культов, пламенные проповедники, аятоллы, имамы, раввины, талмудисты, далай-лама и папа римский. То же самое относится к диктаторским политическим идеологиям, не важно, правым или левым, особенно к тем, которые основаны на религиозных постулатах. Возможно, в религиях есть интуитивная мудрость, к которой стоит прислушаться. Возможно, их лидеры искренне желают добра. Но человечество претерпело уже достаточно от грубых искажений истории в изложении заблуждающихся пророков.

В связи с этим мне вспоминается история, много лет назад рассказанная мне одним медицинским энтомологом. Речь шла о клещевом возвратном тифе в Западной Африке и его переносчиках – клещах рода Ornithodorus. Когда эпидемия усиливается, сообщил он мне,

местные жители всей деревней переселяются на новое место. Однажды, когда одна деревня готовилась к переселению, он увидел, как старейшина подобрал с земляного пола хижины нескольких клещей и аккуратно положил их в коробочку. Когда мой знакомый спросил его, зачем он это делает, старейшина объяснил, что хочет взять их на новое место, потому что «их духи защищают нас от лихорадки».

Новое Просвещение нужно нам еще и потому, что разум и понимание, уж какие есть, имеются на этой планете лишь у нас, а значит, только мы несем за нее ответственность. Завоеванная нами планета – не остановка на пути в лучший мир. Можем же мы сойтись хотя бы на одном общем моральном принципе: нужно перестать разрушать собственный дом, ведь другого у нас не будет. Огромное количество данных свидетельствует о глобальном потеплении климата, и основная причина – промышленное загрязнение. Столь же очевидно, даже при поверхностном анализе, стремительное исчезновение тропических лесов, лугов и других местообитаний с самым высоким биоразнообразием. Если мы не остановим глобальные изменения, вызванные разрушением местообитаний, инвазивными видами, загрязнением, перенаселенностью и чрезмерным использованием природных ресурсов (именно в таком порядке), то к концу века может вымереть или оказаться на грани вымирания половина видов растений и животных. Мы бессмысленно превращаем в солому унаследованное от наших предков золото и за это навлечем на себя справедливое презрение потомков.

Уничтожению биоразнообразия живого мира до сих пор уделялось значительно меньше внимания, чем изменениям климата, истощению невозобновляемых источников энергии и другим изменениям физической среды обитания. Было бы целесообразно следовать другому принципу: спасая живую природу, мы автоматически спасаем и физический мир, потому что достижение первой цели предполагает достижение второй. Если же мы сосредоточимся на спасении только лишь физического мира, а такое чувство, что именно это мы и делаем, мы рано или поздно потеряем оба. Многие виды, еще недавно

существовавшие на Земле, уже исчезли. Если так пойдет и дальше, мы не сможем любоваться полетом птиц, прислушиваться теплыми влажными ночами к кваканью лягушек, наблюдать за тем, как мелькают в ручьях и озерах серебристые бока рыб.

Чтобы понять истинную природу поиска объективной истины, будет полезно еще раз взглянуть на науку и религию. Наука – не просто еще одно направление человеческой деятельности, вроде медицины, теологии или инженерного дела. Это источник всех наших знаний о реальном мире, и каждый новый результат может быть проверен и добавлен в общую копилку. Это арсенал технических и статистических методов, позволяющих отличить истинное от ложного. Это принципы и формулы, связывающие имеющиеся знания воедино. Наука принадлежит всем. Ее составляющие могут быть оспорены любым квалифицированным и информированным человеком. Это не просто «еще один способ познания», как часто утверждают те, кто хочет поставить науку в один ряд с религией. Конфликт между научным знанием и религиозным учением неразрешим. Пропасть между ними будет углубляться, доставляя всем множество проблем, до тех пор пока религиозные лидеры будут по-прежнему высказывать непроверяемые утверждения о сверхъестественном происхождении действительности.