Текст книги "Мозговой Студень (ЛП)"

Автор книги: Эдвард Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Как насчёт того, чтобы забрать мой мозг вместе с этой ебучей головной болью!

– Надеюсь, они поймают тех, кто свалил это дерьмо, – проворчал Смит жене, которая, как обычно, готовила ужин в их “Jenn-Air”. – Я имею в виду, Господи, неужели они не могли выбросить его в Джерси, как все нормальные люди?

– Я уверена, что они поймают их, дорогой, – заверила его Мари. – Так почему бы тебе просто не расслабиться?

Когда Смит сел за стол, Мари подошла и потёрла ему виски.

– Не будешь сегодня наблюдать за птицами, дорогой?

– Не-а, – ответил Смит, сглатывая чувство вины, словно ком мокроты.

– Как твоя головная боль?

– Ну…– Смит замолчал. Он же не говорил ей о своей головной боли. – Откуда ты знаешь, что у меня болит голова?

– Ты сам сказал.

– Разве? – засомневался Смит.

– Сегодня днём, когда ты мне звонил. Ты что не помнишь? Ты звонил мне, чтобы спросить, не приезжал ли кто-нибудь по поводу того контейнера, и я сказала тебе, что здесь полиция и люди из “ЕРА”...

– Да, точно, – вспомнил Смит – Я помню. Извини, просто эта боль убивает меня. Я весь день не в себе из-за неё.

Ему было нелегко из-за своего хобби. А любовь Мари, её забота о нём заставили Смита чувствовать себя ещё хуже. Пятнадцать минут назад я позволил блондинке отсосать мой член, а она даже не дала мне кончить… что сo мной было не так?

Дары его жизни были слишком очевидными для него. У него есть любящaя жена, милая маленькая дочь, дом.

Но, Мари никогда не будет выглядеть, как фотомодель в купальнике, с её грудью, не такой большой, как у Донны, ее задница немного обвисла, и она стала немного шире в талии. Но… она любит его, несмотря ни на что. Она подарила ему прекрасную дочь и замечательную жизнь. Она была настоящей, и ее любовь была искренней. Разве должно ещё что-то иметь значения для него? Ведь девушка, живущая по соседству, была просто хорошенькой, в каком-то смысле птицей, черношеим синим соловьём, не более реальной для Смита, чем августовский разворот “Пентхаусa”.

Чувство вины тут же обрушилось на него, как обвал в шахте.

– Мари?

– Да, дорогой? – она всё массировала, и массировала. – Что?

Смит вдруг чуть не расплакался.

– Я... я... я…

– Дорогой? Так что?

Боже мой, – понял Смит:

– Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – ответила Мари.

– Нет, нет, я имею в виду…– Но что он имел в виду? – Я хочу сказать, что действительно люблю тебя.

Голос Мари, казалось, исказился. Её пальцы блуждали по его вискам.

– Прчему бы тебе не показать мне? – прошептала она.

Нахуй ужин, – решил Смит.

Взяв Мари за руку, он повёл ее вверх по лестнице, в спальню. Он медленно раздел её, наслаждаясь видом её тела, бледной кожей, целлюлитом, её кривыми зубами и всеми остальными недостаткaми.

– Займись со мной любовью, дорогой, – горячо выдохнула она.

Она легла на кровать и раздвинула ноги. И то, что она сказала дальше, совершенно потрясло его, потому что Мари никогда не была из тех, кто говорит непристойности.

– Я хочу, чтобы твой член был в моей киске, дорогой. Я хочу, чтобы ты засунул свой член в мою киску и кончил в меня.

Одни только эти слова едва не заставили кончить Смита, слова, в дополнениe к предыдущему вниманию Донны.

Да, она зарядила меня этим как следует. Но, к черту ее. У меня есть любимая женщина. У меня потрясающая жена…

– Засунь свой член по самые яйца и кончай, ты, большая, красивая секс-машина. Спусти всю свою замечательную сперму прямо в мою маленькую сладкую дырочку.

Смит был потрясён. Он лёг на неё и подчинился. Её рука тут же скользнула вниз и начала массировать его ягодицы.

– Давай, детка, кончай – выдохнула она. – Кончай в мою киску, дорогой…

Охренеть! Смит не собирался прийти к финишу слишком быстро. Он попытался отвлечься, подумать о бейсболе, o 500-м «хоуме»²⁴ Мантлa, который Смит видел со своим отцом. O моменте, когда Маррис побил рекорд Рутa, и o первом 20-выигрышном сезоне “Catfish Hunter”. Боже, какие броски делали “Catfish”!

Но это не сработало. Как такое возможно? Это была любовь, а не детские воспоминания о бейсболе.

Через пять напряжённых, покрытых потом секунд Смит кончил, выдохнув, как финалист марафона. Мари стонала с каждым толчком, обхватив нонами его спину.

– О, дорогая, – Смит чуть не заплакал, уткнувшись ей в шею. – Прости, прости меня…

Какой же это был жестокий обман. Обычно секс Смита длился не меньше полминуты. Наказание, – подумал он; чувство вины продолжило мучить его. Да, Вселенная наказывала его за то, что он был с Донной, уничтожая его, и без того не слишком впечатляющую, выносливость.

– Мне очень жаль, Мари…

Её тёплая рука скользнула по его голове.

– Всё в порядке, дорогой. Я… я знаю.

Сердце Смита ёкнуло. Она знает? – подумал он в ужасе. – Она знает о Донне?

Но, затем он успокоился. Нет, нет, она не могла знать об этом. Откуда ей было? Она просто хотела сказать, что понимает проблему Смита с преждевременной эякуляцией. Она была такой понимающей, такой чуткой. Какая женщина, – понял Смит, мокрый от стыда и пота. Но…

Да!

Он ведь мог что-нибудь сделать для неё, не так ли?

Смит съехал вниз…

– Оооo, мииилый, – похотливо проворковала Мари. – Ты знаешь, что мне нужно, мой маленький, грязный секс-пончик.

О, да, – подумал Смит. Перед ним была чудесная, тёплая, страстная женщина, предложившая себя исключительно ради удовольствия Смита. Теперь он ответит тем же.

О, да!

Её белые бёдра раскрылись перед его лицом, как газета. Ее пальцы гладили его волосы, в то время, как её собственные волосы – лобковый пушок – щекотали рот Смита. Внезапно он почувствовал, что его что-то тянет к ней, что-то безумно вкусное в ее вкусе. Он делал это вынужденно, управляемый непонятным импульсом.

– Вот так, милый, так хорошо, – выдохнула она, – ты делаешь это так хорошо, мой большой любвeобильный язык, ты…

Скорость языка Смита усиливалась и ее удовольствие возрастало, он преследовал ее извивающиeся бёдра по всей кровати. Смит целовал, лизал, лакал…

– Так хорошо, милый…

Он продолжал целовать, лизать, лакать.

– Так хорошо, так хорошо, такой…

Целовать, лизать, лакать.

–…хороший, хороший мальчик!

Глаза Смита выпучились. Хороший мальчик? Донна сказала же то же самое…

Но прежде, чем он успел подумать о таком совпадении, Мари, казалось, задохнулась, и её тело… задрожало.

БЛЯЯЯЯЯДЬ!

Рот Cмита остался прикованным к её лону, когда появилась вонь. Мари снова вздохнула, затем ее бёдра дернулись, и…

БЛЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯДЬ!

Несколько обильных брызг вонючей, чёрной слизи попали ему в рот. Он отшатнулся в шоке, остановился, наклонился, и его вырвало, а когда он снова поднял голову, последняя струя грязи ударила ему прямо в лицо.

Мари смотрела на него сквозь пространство между грудями.

– Ты – это не ТЫ? – прошептала она

Смит с отвращением уставился на неё.

Мари ещё больше вытянула шею, её лицо исказилось:

– Ты не готов, да? – захлебнулась она, и это прозвучало как обвинение – Чёрт побери, ты должен был быть готов…

Затем её глаза закатились, а голова откинулась назад.

Готов? – подумал Смит. С его лица стекалa и капала омерзительная жижа. Cумасшествие. Тишина окружила его, он взял руку Мари. Пульса не было. Дыхания тоже. Он оседлал ее. Раз, два, три, четыре, пять, – отсчитывали его мысли в СЛР.²⁵ С каждым толчком из его жены всё больше вытекало чёрной слизи из всех её отверстий. Изo рта, ушей, ноздрей пузырилась чёрная пена. Затем правда ударила его по лицу так же сильно, как безумие всей этой ситуации:

– Она мертва – прошептал он.

Всё произошло слишком быстро. Все разумные доводы ускользнули от него; его психика казалась сбитой. Создалось впечатление, что Мари вот-вот лопнет. Под бледным мертвым животом что-то шевельнулось. Отвращение, шок и ужас овладели его разумом, оставив только цель: Смит был коронером. Смит – человек, который каждый день вскрывает людей для установления причин их смерти. Сейчас это был порыв непреодолимой важности. Он достал из шкафа свою старую школьную сумку и старый набор специальных ножей.

Мысли роились в его голове, но он не обращал на них внимания. Лезвие мелькнуло в его руке.

– О, Боже, – пробормотал он. – О, нет.

Разрез расползся, когда он провёл блестящим лезвием от бедра к бедру, источая гуляш из чёрных шишoк. Она была куклой, набитой бобами. На глазах Смита они вывалились наружу, и чёрная лава медленно заскользила по кровати.

Комки, – подумал он. – Контейнер, грязь, заражение…

Комки начали растворяться, превращаясь в тонкую темную слизь, после того, как они оказались на воздухе. Они потрескивали и шипели. От них поднималось зловоние, как смрад из ямы для трупов.

Комки, – подумал он. – Моя жена.

Мертвые комки.

Я не был хорошим мальчиком. Я не был готов.

За его спиной распахнулась дверь. Тонкая тень легла на пол.

– О, папа, посмотри, что ты наделал! – прозвучал раздражённый голосок дочери. – Tы не был готов, да?

– Не был, – пробормотал Смит, думая о своём сне. – Нет, не был. Мне очень жаль. Я не был… готов.

– Папочка! – нахмурилась дочь, скрестив руки на груди во фланелевой пижаме. – Ты был плохим мальчиком.

– Я… я знаю.

– Пойдём, – фыркнула она.

Её маленькая ручка вывела его из спальни, вниз по лестнице, на улицу. Легионы светлячков освещали двор на фоне знойного заката. Голый Смит следовал за дочерью вниз по склону холма за его домом.

Лес, – подумал он. – Овраг. Но, разве Мари не сказала, что контейнер забрали?

– Скорее, папочка!

Ветки царапали ему лицо и грудь, но он этого не чувствовал. Пятнистый лунный свет освещал их путь; лес выглядел лабиринтом. С каждым шагом приходило какое-то пульсирующее откровение, как брюшная полость Марии до того, как Смит вскрыл её, и как его пульсирующая головная боль.

Овраг был пуст, если не считать корки дезактивирующей пены, которую здесь распылили. Джинни постоянно подгоняла его, как в тот раз, когда он повёл её в торговый центр к Санте. Но теперь их ждал не Санта. Смит чувствовал, как нечто тянется к его мозгу, и зовёт его…

Отец, – пришла странная мысль.

– Сначала ты должен был навестить Oтца, папочка. Но ты этого не сделал. Вот почему дети Mатери умерли в мамочкe.

– Да, – пробормотал Смит.

В сотне ярдов за оврагом Смит увидел его. Контейнер, идентичный первому, только этот был чёрным, а не белый. Чёрное и белое, – подумал Смит. – Инь и Ян. Мать и Oтец.

Он посмотрел вниз.

Мужчина и женщина.

Смит опустился на колени перед контейнером. Крышка открылась от его прикосновения с влажным хлопком и сосущим звукам. Но его голые колени вылилось множество извивающихся белых сперматозоидов. Смит усмехнулся. Он зачарованно зачерпнул руками мясистую грязь. В его пальцах зашевелилось белое семя Oтца…

– Ещё не поздно, папочка.

Да, конечно, – подумал Смит. – Конечно!

Над ним бушевал лунный свет.

Джинни кивнула.

Смит уткнулся лицом в комковатую белую жижу и принялся за еду.

««—»»

Джинни лежала на ковре перед телевизором, подперев руками подбородок. «Звездный Путь» был ее любимым сериалом. Слава Богу, Боунс вернул мозг Спока в прошлой серии.

Наверху Смит был в восторге.

– Я не могу поверить.

– Что, дорогой?

– Черношеий синий соловей. Круто.

Он положил бинокль и лёг рядом с Донной. Теперь осталось недолго. Она поцеловала его и улыбнулась. Смит тоже улыбнулся и нежно погладил огромный живот под ночной рубашкой. Он был раздутый, красивый, натянутый и такой тёплый.

Он приложил к нему ухо и прислушался. Он слышал их там.

Донна заснула в его объятиях. Смит погладил драгоценный живот. Ему не терпелось увидеть, что из него выйдет...

перевод: Олег Казакевич

" Не тот парень "

– Мы изрядно попортили его, – заметилa Уэндлин.

Рена ухмыльнулась.

– Ага. Классно, да?

Ни одна из женщин, кстати, не носила трусиков. Когда каждая из них наклонилась над большим открытым багажником глиняно-красного «Малибу» 76-го года, этот факт был бы очевиден любому зрителю. Не то, чтобы рядом со старым Мостом Губернатора в 4:30 утра были зеваки. Тем не менее, чем дальше эти две женщины наклонялись, тем больше их задницы, т.е. булочки, т.е. ягодичные мышцы, т.е. попки выглядывали из-под их коротеньких юбочек. Рена носила обтягивающую синюю кожу. Уэндлин носила более зрелую «Ralph Lauren» чайно-морского цвета.

– Этот был смешной, – сказала Рена.

– Ага, – согласилась Уэндлин. – Горлопан и каламбурщик.

Рена хихикнула:

– Одним долбоебом-красавчиком, оскорбляющим женское общество, меньше.

Лунный свет, колеблющийся через высокие деревья, высвечивал пятнами их вытянутые спины и ноги. Где-то ухнула сова. Прямо под ними пологий ручей бурлил по камням.

Они обе надели латексные перчатки, когда склонились над трупом; только потому, что они были импульсивными, не означало, что они были тупыми. Они прочитали все об углекислородных лазерах полиции штата и специальных процедурах со смолой, которые могут снять отпечатки пальцев с человеческой кожи. Не может быть, чтобы этих двух девах поймали. Уэндлин не могла представить себе ничего более ужасного: жизнь в государственной тюряге, в сточной канаве, за стеной. Она не была против женских удовольствий, но каждую ночь вылизывать, покрытую коркой, пизду 150килограмовой "мамы" из тюремного блока было ей не по кайфу. Конечно же, нет.

– Дерьмо! – вдруг забеспокоилась Рена. – Где его...

Уэндлин, свирепо взглянув, застыла с плоскогубцами.

– Боже, иногда ты такая невнимательная, Рена! Лучше бы тебе найти его! Ты оставила его в доме?

– Уфф, – Рена моргнула. – Не думаю.

– Как насчет твоей сумочки? Может ты положила его в свою сумочку?

– Уфффффф…

– Рена, честное слово, ты должна стоять перед вентилятором, чтобы выветрить воздух в своей голове!

– Ну прости! – скулила Рена, собираясь пустить слезу. – Я не помню, что я с ним сделала!

Уэндлин покачала головой. Дети, – отмахнулась она. Так недальновидно. Рене было всего 23, и она бывала взбалмошной. Уэндлин, на шесть лет старше, рассматривала ее в каком-то смысле как сестру, по крайней мере, когда они не облизывали вагинальные бороздки друг друга. Сестры обычно не занимаются такими практиками. Это была скорее эзотерическая вещь, возможно, психическая/социальная связь. Они были сестрами эфира.

Как звали того парня? Уилл? – задумалась Уэндлин. У нее всегда было плохо с именами. Уолт. Точно. Это оно. Они без особых усилий «сняли» Уолта в «Кэггис», одном из шумных танцевальных клубов в центре города. Уолт был одним из тех парней, которые слишком симпатичные, чтобы быть хорошими. Рена и Уэндлин тоже не были зачуханными сами по себе, чтобы вы понимали, у них было все необходимое, чтобы притягивать к себе: как красотой, так и вашим удовольствием. Рена была стройная, подтянутая, с алебастровой кожей, с коротко стриженными, блестящими черными волосами. Уэндлин выглядела более крепкой, большой, сильной, фигуристое тело из плюшевой плоти, с шелково-прямыми белыми волосами, жемчужно-голубыми глазами и свежими линиями загара. У них редко были проблемы с выбором, и они всегда были тщательны и осторожны, чтобы их не видели уходящими с жертвой. Что ж, возможно, сейчас стоит отметить, что Уэндлин и Рена были не только разносторонними, ненасытными, привлекательными и очень сексуальными женщинами, они также были тем, что психиатры клинически назвали “систематизированной стадией социопатии с острыми эротоманскими импульсами”. Секс-убийцы – было бы более красноречивым ярлыком. Душегубки. Безупречные сумасшедшие психо-суки с красивыми попками…

Их философия была социальной и довольно воинственной в своем феминистском замысле. И неважно, что они были ебанутыми на голову: обиженными, истощенными, запертыми в шкафу, как дети, плохо приспособленными благодаря безудержному употреблению наркоты и алкоголя и, следовательно, с повреждениями определенных важных рецепторов мозга, и, в целом, изобилуя множеством, вызванных окружающими, расстройств личности и биогенетических амино-дисбалансов. Вместо этого они рассматривали себя как философов нового "Темного Bека" сексуального террора, как маскирующихся сирен из нигилистских 90-х. Например, они воспринимали мужчин не как индивидуумов, а как циклический и конспиративный консорциум, стремящийся к полному подчинению, эксплуатации и сексуальному надругательству над женщинами. Они были своего рода пионерами, социальными партизанами. Их манифест был таков: с самого начала цивилизации мужчины свободно и бессовестно эксплуатировали женщин. Поэтому настало время, чтобы кто-то начал использовать их.

Что и привело этих девушек, в их рвении, к чрезвычайному финалу с вытаращенными глазами. Уолт, например. Виновен по определению. Без сомнения, с его внешностью и его фальшивым обаянием, он пользовал десятки, если не сотни женщин. Они отвезли его домой, пропустить по «стаканчику на ночь». Рена ухватила его член, прежде чем они добрались до спальни, ее ловкая маленькая рука изучала растущее «мясо». Это то, чем все мужчины были для них. «Мясом». Они разместились на отдаленном маленьком ранчо, которое отец Уэнди оставил ей после своего досадного «самоубийства» в 88-м. Однажды ночью он заснул пьяный за столом, после чего Уэндлин помогла ему попасть в преисподнюю при помощи винтажного револьвера «Уэбли.455». Какой бардак! А шум? Папины мозги выглядели как окровавленный куриный салат, с тонко нарезанным лаймом и авокадо, отпечатавшийся на обоях. Впрочем…

– Странные девчонки, а? – прокомментировал Уолт, когда Рена достала четыре комплекта наручников из коробки под кроватью.

– Ты в игре? Они просто для атмосферы, – заверила она его. – Наручники с подвохом, видишь? – oна надела пару и продемонстрировала, как просто открыть фиксирующий храповик.

Однако, на самом деле, эти наручники были вовсе не трюковыми. Это была "Непревзойденная Модель 26" полицейских наручников для задержания, "Настоящий Маккой"²⁶, и то, что она не показала, ехидно и дерзко улыбаясь, а теперь полностью приковывая Уолта, было крошечной прокладкой, которую она прижимала к храповику во время своей демонстрации. Другими словами, как только Уолта раздели и приковали к большой латунной кровати, у него даже мысли не промелькнуло, что он застрял там надолго.

Рена и Уэндлин раздели друг друга, в то время, как Уолт наблюдал за стрип-шоу с его удобной, низкой позиции. Теперь он выглядел довольно глупо, прикованный наручниками к кровати с пенисом, торчащим, как пульсирующий, опухший корень.

– Да, это и есть ад, не так ли? – пошутил Уолт, когда две его ухажерки начали облизывать его тело. – Жизнь тяжела, скажу я тебе.

– Заткнись, Уолт! – пробормотала Уэндлин, поочередно облизывая его яйца.

Рена, чтобы прекратить болтовню Уолта, засунула ему в рот свой сосок и приказала:

– Сосать, Уолт! Просто заткнись и соси.

Уолт начал сосать, без оговорок. Груди Рены, т.е. ее буфера, т.е. ее дыньки, т.е. сиськи были маленькими, но довольно интересными: острые, пружинистые, и украшенные большими, вздутыми бурыми шишками сосков, сиськи же Уэндлин были более обычными, известными под загадочным названием "мамочкины молочные цистерны" – внушительный бюст, жизнерадостно выпирающего размера 38D, с большими розовыми ареолами²⁷ и сосками, сродни наперсткам. Также были соответствующие различия в методах ухода за областью их сексуальной «недвижимости». Рена потратила серьезные деньги, чтобы сделать электроэпиляцию всего лобка, а Уэндлин предпочитала более неуправляемое состояние дел, выставляя на показ большой, густой, светло-белокурый куст.

И именно в этом самом кусте, нетерпеливо исчез "поршень" сексуальной архитектуры Уолта.

– Оооооооо... – очень выразительно отреагировала на это телодвижение Уэндлин, в то время, как Рена мастурбировала, старательно надрачивая ему и восхищаясь ощущением того, как он сосал ее конические соски.

Уэндлин поскакала на нем некоторое время, а затем спросила:

– Готова, Рена?

– Да, – сказала та и вытянула сосок из губ Уолта.

– Готова к чему? – задыхаясь спросил Уолт, в то время как великолепная, широкая задница Уэндлин продолжала подниматься и погружаться.

О, это была ее очередная странность, приобретенная во время последней авантюры. Во время короткого пребывания в качестве помощника медсестры, она прочитала в "Американском Журнале Психиатрии" статью о сексуальной реакции во время столь редких случаев изнасилования женщинами мужчин. В этой статье утверждалось, что при угрозе смерти или тяжких телесных повреждений, человеческое тело будет реагировать на любые потребности, которые могут увеличить вероятность выживания. Другими словами, например, если человеку с пистолетом у головы сказали трахаться, ей богу, его либидинальные гормоны сделают все возможное, чтобы поддерживать чудовищную эрекцию, несмотря на 100% невозбуждающие обстоятельства.

Только то, что Рена достала из жуткой коробки с игрушками под кроватью, не было пистолетом.

Это были ножницы по металлу.

– Твою мать! – закричал Уолт, как и любой другой человек в таком же затруднительном положении.

– Заткнись, Уолт, и слушай! – Уэндлин ослабила давление на ствол члена Уолта, ловко разминая вагинальные мышцы и объясняя детали своего последнего социопатического эксперимента. – Все очень просто. Я собираюсь трахнуть тебя, и если ты размякнешь внутри меня, Рена отрежет тебе член этими ножницами по металлу. Тебе все предельно ясно?

Единственное, что было предельно ясно Уолту, это то, что он был в каком-то дерьме монументальной глубины. Он ответил довольно глупо, как это часто делают мужчины, уклоняясь от вопроса. Он дернул запястьями за наручники и с большим удивлением воскликнул:

– Это не наручники с подвохом!

– Конечно же, нет, Уолт, – ответила Рена, показывая тяжелые, стальные ножницы. – И мне не кажется, что ты, блядь, с этим сможешь что-то сделать.

Чик-чик, – прошелестели ножницы в воздухе.

Уэндлин, с непристойной ухмылкой и сузившимися глазами, вскоре обнаружила, что "Американский Психиатрический Журнал" был довольно точен в своих утверждениях. «Петушок» Уолта, вопреки грузу нечеловеческого ужаса, не сдавался ни на йоту своей пещеристой упругости. Во всяком случае, он стал еще более жестким во влажном, возбужденном захвате репродуктивного канала Уэндлин, т.е. ее вагинального прохода, т.е. ее родового канала, т.е. ее «киски». Рена, тем временем, щелкала ножницами по металлу перед выпученными глазными яблоками Уолта, объясняя:

– Мы убийцы, Уолт, – чик-чик-чик, – мы психо-сексуальные убийцы, – чик-чик-чик, – и мы убили более десятка человек за последний год, – чик-чик-чик. – Бьюсь об заклад, что твой «петушок» хочет обмякнуть, как пережаренная лапша, хммм?

Однако, член Уолта не делал ничего такого, оставаясь жестким, как полированная дубинка. Уэндлин наклонилась вперед в своих жадных колебаниях, ускоряя темп скачки, пока ее изгибающиеся, хорошо смазанные чресла не уступили место сочному пульсирующему оргазму…

– Ну, вот, – успокоила его Рена, глядя с улыбкой между своими уникальными, удлиненными грудями. Она похлопала его по животу.

Уэндлин, слезая с него, сказала:

– Ты сделал это, Уолт. Ты стойкий чувак.

– Уф-ф-ф, и вы теперь отпустите меня, верно? – спросил Уолт.

– Не-не-не, Уолт, – ответила Рена. – Мы собираемся отрезать тебе член.

Вполне понятно, что Уолт был возмущен этой информацией, и начал безумно дергать лодыжками и запястьями, совершенно бесполезно против сковывающих их оков из нержавеющей стали, всхлипывая:

– Н-н-н... но ты же сказала, если я не бу-бу-бу... буду размякшим, ты н-н-н... не... не...

– Не будь нюней, Уолт, – перебила Рена, восхищаясь его унижением и неизбежным ужасом. – Не будь таким тупым.

Красивое лицо Уэндлин превратилось в хищный оскал.

– Мы только что говорили тебе, что мы убийцы; и если мы убийцы, то разумно предположить, что мы, скорей всего, и лжецы.

Ножницы по металлу медленно открылись, как челюсти.

Уолт начал кричать, а Рена начала резать.

««—»»

Что же поставило их в нынешнее затруднительное положение, ровно в 4:26 утра, припаркованными на старом Мосту Губернатора. Рена отчаянно рылась в багажнике "Малибу", размером с грузовой отсек. Где же он? Где член Уолта?

Рена заплакала.

– О, теперь…, – Уэндлин пыталась успокоить ее, потирая спину – …не беспокойся об этом. Непохоже, что его можно опознать по члену.

Это верно, если, конечно, полиция не имела какой-то секретной новой системы идентификации половых органов. Уэндлин про себя улыбнулась. Возможно, однажды она откроет холодильник и увидит фотографию члена Уолта, напечатанную на упаковке молока. Были, однако, некоторые другие вещи, по которым его определенно могли идентифицировать, о тридцати двух из которых Уэндлин позаботилась, приложив значительные усилия. До работы медсестрой, она была зубным техником, но это не сделало задачу удаления зубов парня менее трудоемкой. Плоскогубцами было трудно манипулировать в таком ограниченном ротовом пространстве. Однако, в конце концов, ей удалось вытащить их всех из мертвой пасти Уолта, после чего она поместила их в небольшой тканевый мешочек.

Рена все еще рыдала, роясь в багажнике. Она проверила ящик с инструментами, ради Бога, и пластиковый холодильник, который они использовали, когда ходили на пляж.

– О, Уэнди, прости меня! Где бы он мог быть? Я оставила его на тумбочке с ключами? На кухонном столе?

– Рена, я же тебе сказала. Забудь о его члене. Точка. Помоги мне вытащить его оттуда.

Они чуть не родили, вытаскивая пластик, в который был тщательно завернут мертвее-чем-собачье-дерьмо Уолт. Рена четырехфунтовой кувалдой раскрошила маленький мешочек с зубами об асфальт, пока все не было достаточно измельчено. Тем временем Уэндлин вытащила стеклянную колбу (одно из многих преимуществ работы в больнице) и опустошила ее содержимое на оставшиеся идентифицируемые признаки Уолта. Концентрированная азотная кислота быстро поработала над руками и ногами, шипя уничтожая любые отпечатки, выпуклости, петли, завитки и бифуркации. Лицо Уолта тоже пузырилось с не меньшей силой.

Между прочим, отделение его гениталий от паха само по себе не сказалось на кончине Уолта. Он кричал сильно и громко, как гудок фуры, брыкаясь среди "Непревзойденной Ловушки из Наручников", но, на удивление, не умер. И даже вмешательство Уэндлин с обоюдно острым скальпелем марки "Clay Adams" не сделало свое дело. Это было довольно мерзко: Уолт визжал и метался без пениса. Кровь хлестала, подобно водопаду Great Falls. В конце концов Рена воткнула вязальную спицу ему в нос, загнав ее ладонью вглубь теменной доли. Она прокрутила ее несколько раз, пока он не сдох.

– Стыдно за его лицо, – сокрушалась Рена, глядя вниз при лунном свете. – Он мог бы быть на обложке "GQ"²⁸.

– Больше нет. "Fangoria"²⁹, возможно. Скажи, спокойной ночи, Уолт!

Они подняли за оба конца пластик и перекинули его через ржавое перило металлического моста. ПЛЮХ! Лунный свет впечатляюще рябил на воде.

Затем они уехали в теплую, усыпанную звездами, ночь.

– Уэнди, смотри! – oбрадованная Рена, наклонилась за пассажирское сиденье. – Я нашла член Уолта!

Да, она его нашла; каким-то образом, отрезанный член Уолта нашел свой путь к коврику для ног.

– Теперь я вспомнила. Я взял его с собой поиграть, пока мы будем ехать. – Рена подняла его и, будто комик, задрала свою синюю кожаную юбку и прижала, теперь серьезно сморщенный член Уолта, к своему клитору, раздвинув ноги. – Смотри, Уэнди! У меня есть пенис! Я мужчина!

Уэндлин закатила глаза, продолжая вести машину.

– Иногда ты такая дурочка. Честно.

Она взяла иссохшую вещь и выбросила ее в окно, где в конце концов ее съели опоссумы.

««—»»

Уэндлин умело погрузила двойной вибратор "Doc Johnson" в розовую вульву и прямую кишку Рены, облизывая ее опухший клитор. Рена, улыбаясь, извивалась и вздыхала, а Клавдий, самый крупный из ее трех домашних змей, скользнул по ее животу и остроконечным грудям. Рена была одержима несколькими необычными странностями, некоторые из которых Уэндлин было трудно терпеть: "Душ "Хайнекена"³⁰, «Надувание Жабы-Быка»³¹, электрический шары «бен-ва» в ее заднице в общественных местах. Плюс змеи. Они встретились в «North County General»³², где Рена была администратором этажа. Уэндлин, санитарка 1-го класса, поймала Рену как-то ночью в кладовке уборщиков, когда та мастурбировала полипропиленовой лабораторной колбой «Bacti-Capall» и со специальными зажимами, закрепленными на ее сосках.

– Упс, – сказала Рена.

Вместо того, чтобы заполнить отчет о халатности сотрудника, Уэндлин закрепила их дружбу, немедленно прижав свой большой, светлый лобок к лицу Рены. Однако их карьера закончилась довольно быстро. Рена была уволена за кражу множества контролируемых лекарственных средств, а Уэндлин, вскоре после этого, вылетела с формулировкой: "за грубое половое извращение в помещении больницы.” Один из докторов отодвинул занавеску в конце отделения реанимации, чтобы обнаружить любопытную Уэндлин, брезгливо отсасывающую критическому пациенту в коме.

– Я только хотела посмотреть, сможет ли "встать" у мужика с мертвым мозгом, – объяснила она.

– Вы уволены, – ответил доктор.

Вот так. Тем не менее, их дружба сохранилась и, чтобы сделать длинное изложение коротким, скажу, что они вскоре нашли яркую совместимость как в своей ненасытной сексуальности, так и в своей социопатии. В мгновение ока они стали убивать мужчин, примерно по одному в месяц, воплощая всевозможные сумасшедшие фантазии: промывание желудка "Клороксом"³³, расчленение «по живому» без анестезии, операция на головном мозге с помощью электроинструментов и акты генитального безумия, которые можно было описать только как “полный беспредел". Однажды они поставили катетер бармену и наполнили его мочевой пузырь моторным маслом класса «5W 30», затем приложили лед к его нижней части пуза, чтобы наблюдать, как масло будет сочится. В другой раз Уэндлин отсосала одному раздолбаю, которого они подобрали на скачках; Рена обрезала ему яички прямо в момент его кульминации. Однажды они даже рассекли пенис на живом «пациенте», удалив всю кожу и всю мошонку, после чего Рена обрезала «сырую оглоблю» на четверть дюйма за раз. Этот парень кричал так громко, что им пришлось засунуть вату в уши! Один «снятый» нагрубил им, как ни странно, выкрикивая оскорбления типа:

– Суки! Лесбы! Психопатки!

Уэндлин раскрыла его анус парой ректальных ретракторов³⁴, украденных из больницы, а Рена с более чем небольшим затруднением вставила в кишечник преступника Тиберия, одну из ее домашних змей. Тиберий довольно долго там крутился, прежде чем, наконец, испустил дух, в то время, как их несговорчивый кавалер в шоке визжал с выпученными глазами и посиневшим лицом.

– Бедный Тиберий, – пожалела Рена.

Она прикончила чувака, тщательно просверлив неглубокое отверстие в его черепе 1/4-дюймовым углеродным сверлом, а затем медленно вставив в отверстие длинные иглы для ковролина и шпильки для вскрытия. Генитальное поражение электрическим током, толченое стекло и/или кипящие и сочащиеся жиром клизмы, ледорубы в ушах и/или глазах, переливания крови с "Кока-Колой", полное свежевание тела и, конечно же то, что Рена называлa “членожевалкой". Ничто: ни гордость, ни радость, ни семейные ценности – не заставит парня кричать сильнее и громче, чем пара более-сумасшедших-чем-сортирные-крысы воинствующих феминисток, проворно пережевывающих его "хозяйство". Нет, дружочек.