Текст книги "Ты — все для меня (ЛП)"
Автор книги: Эдвард Ли
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Эдвард Ли
Ты – все для меня
1
Тебя зовут Истер Катлер. Тебе пятьдесят лет, и ты всю жизнь прожила на холмах. Жила праведно и честно. Всегда поступала с другими так, как хотела, чтобы поступали с тобой. Жила с земли, сама шила себе одежду. Готовила для своей семьи на дровяной печи. И с твоего лица никогда не сходила улыбка. Улыбка благодарности. «За каждый божий день, что мы живем, Истер… мы должны быть благодарны», – всегда говаривал дедушка Орн, и ты верила ему.
До настоящего момента.
Пока ты не заглянула в приоткрытую дверь собственной спальни.
Ты обладаешь уникальной способностью находить выход своему гневу и разочарованию через разумное обоснование, памятуя наставление дедушки Орна. И хотя ты не можешь смотреть в приоткрытую дверь без слез, ты думаешь, что все мужчины одинаковы, если разобраться. Все они – глупые, похотливые развратники. Никогда не умеют контролировать свои жизненные потребности…
А видишь ты вот что: Твой сорокадвухлетний муж, Нут, вступил в интимную связь с твоей двадцатилетней дочерью, Линетт. Довольно странно, но ты находишь в увиденном нечто позитивное. По крайней мере, у него хватило совести не трахать ее в нашей кровати. Вместо этого, он стоит у края самодельного комода, а твоя дочь, голая и вся в поту, лежит на столешнице. Ее лодыжки сцеплены у Нута за спиной. Ты целую минуту наблюдаешь за жесткими, ритмичными толчками. Что беспокоит тебя больше, чем этот оголтелый инцест, так это жадные ухмылки на их лицах. А еще цикличные влажные шлепки его яичек о нижнюю часть ее вагины.
О, Нут, – думаешь ты, давая выход своему отчаянию через брань. Ты – все для меня, милый. Разве не знаешь? И посмотри, что ты делаешь. Трахаешь собственную дочь, потому что всегда был похотливым САМЦОМ. Видишь? Видишь, что с тобой сделал этот гадкий мир?
– Боже, папочка, – шипит сквозь стиснутые зубы Линетт, в то время как огромных размеров пенис орудует в ней. – Я люблю тебя, очень…
– Да, детка, да, – кряхтит в ответ потный мужчина.
Шлеп-шлеп-шлеп.
– Твоя дырка в сто раз приятней, чем мамашина…
Проливается очередная слеза.
– У скольких парней ты отсосала сегодня возле ««Каменщика»? – между делом спрашивает Нут.
– У двадцати шести.
– Хорошо. На две дозы хватит…
Шлеп-шлеп-шлеп.
– Все проглотила?
Она развратно ухмыляется, закрыв глаза, и выгибет спину.
– У-гу…
– Зачем? Вот маленькая уродка, – усмехается он. – И это моя дочь. Как я всегда учил тебя? Если собираешься что-то делать, делай это правильно. А, знаешь, мне нравится эта мысль.
– Какая мысль? Что ты имеешь в виду?
– Мысль, что все парни кончают тебе в рот, а я – тебе в дырку…
– О, папочка! Ты такой глупышка.
Снова шлепки и кряхтение. Нут ускоряет темп.
– Но тебе лучше поторопиться, папочка, – советует Линетт, еще сильнее сосредотачиваясь на ощущениях. – Мама может прийти в любую минуту.
Шлеп-шлеп-шлеп.
– Не, ее еще пару часиков не будет. Она мне так сказала. У нас будет время принять дозу и, возможно, еще раз перепихнуться. Твоя мама у Дори Энн Слейт, шьет салфетки или типа того. Так она сказала.
Линетт издает смешок.
– Салфетки?
– Ага, как будто я поверил, – усмехнулся Нут. – На самом деле вылизывают, наверно, друг другу их огромные старые дырки. Надеюсь, они цепляют себе на нос прищепки, когда делают это.
– Папочка!
Шлеп-шлеп-шлеп.
Линетт хихикает.
– Что… Что, по-твоему, она сделает, если… ну, ты понимаешь… Если узнает?
– А, я бы об этом не беспокоился. Твоя мамаша – очень понятливая девка. И она так меня любит, что, скорее всего, не скажет ни слова. Черт, я сплю с ней уже двадцать лет. Она хорошо знает, что мужику нужна время от времени новая дырка. Особенно сейчас, когда она становится старая и дряблая. Такие вот дела…
Шлеп-шлеп-шлеп.
По твоему лицу начинают катиться слезы, хотя ты понимаешь, что сказанное им – правда, и даже улыбаешься. Я люблю его больше жизни. Он – все для меня…
Темп становится бешенным. Подтянутое, мускулистое тело Нута блестит от пота.
– Я вот-вот кончу, детка! Давай, садись, как ты обычно делаешь…
– Нет, – надменно отвечает Линетт. – Не сяду, пока не скажешь.
Искаженное от похоти лицо Нута хмурится.
– Скажу что?
– Что любишь меня.
– А, едрен батон, Линетт, ты же знаешь, что я тебя люблю…
– Скажи, что любишь меня больше, чем маму.
Нут тяжело вздыхает.
– Блин, девчонка, ладно! Я люблю тебя больше, чем маму.
– Так-то лучше! – с этими словами она садится прямо.
– Да, да, детка… Теперь давай, суй мне палец в задницу, чтобы кончун у меня был, что надо…
Линетт хихикает, слюнявит палец и запускает его в…
– Да, да… Вот так… Суй глубже. Едрен батон, сейчас я залью твою дырку до краев. Я уже…
Шлеп-шлеп-шлеп.
И в этот момент ты входишь в спальню, поднимаешь пистолет и…
– Я-я, да! Вот оно!
БАМ!
Комната приглушает звук выстрела. Линетт пронзительно визжит, и в тот же самый момент половина черепной коробки Нута отлетает вправо и ударяется об стену, словно шмат говяжьего фарша. Голый мужчина валится на пол. Глаза у него выпучены, губы продолжают шевелиться. Его инцестуозный эрегированный член исторгает брызги спермы, в то время как из головы у него продолжают вываливаться испещренные кровью мозги. Затем глаза у него медленно закрываются.
Крики Линетт то затихают, то усиливаются, как газующий двигатель, когда твои натруженные руки стаскивают ее щуплое тело с комода на кровать. Она сопротивляется изо всех сил, но тщетно. Через считанные секунды она оказывается связанной по рукам и ногам.
– Мама, пожалуйста! Не стреляй в меня!
Несмотря ни на что, ты улыбаешься.
– Милая, признаю, сейчас я не самая счастливая женщина на земле, однако – милосердная! Стрелять в тебя? Линетт, я же тебя люблю. Ради бога, девочка! Я не стану в тебя стрелять.
Девчонка вопит во все горло.
– Прости, мама! Прости, но… но… ты же понимаешь… Это он заставил меня!
Ты нежно улыбаешься и обходишь кровать кругом. Она – твоя плоть и кровь. И, да, ты любишь ее. Но еще ты знакома со всеми превратностями жизни… Иногда просто любить – недостаточно. Ты роешься в развратных обрезанных шортиках Линетт и находишь именно то, что ожидала найти.
– Так, что это здесь? Что за штучка?
Маленькая стеклянная трубка.
Глаза Линетт испуганно расширяются.
– Этим ты куришь ту гадость, на которую подсадил тебя Нут?
– Нет, нет, мама! Он заставил меня подсесть на нее, клянусь!
Из шортиков ты также вынимаешь пачку мятых купюр, которые пересчитываешь. Читать ты не способна, но вот считать определенно умеешь.
– Пятьдесят шесть долларов, хммм. Так вот, сколько ты заработала, отсосав у всех тех парней?
– Нет, мама.
– Ты занимаешься этим каждый божий день, как я слышала. Отсасываешь целой толпе парней.
– Это Нут заставляет меня этим заниматься! Чтобы он мог покупать «кристаллы».
Ты не слушаешь ее.
– Так вот к чему свелась вся твоя жизнь. К этому… – Ты машешь перед ней купюрами. – К торговле своим телом.
– Это все Нут! Это Нут!
Ты садишься на кровать рядом с ней.
– Милая, расслабься. У каждого в этом мире есть проблемы. Насчет Нута у меня всегда были некоторые опасения. Его большой член постоянно доводил его до беды. И это началось еще задолго до того, как мы поженились. Но такова их природа, Линетт. Так уж сделаны парни. Но глубоко в душе, еще до того, как он подсадил тебя на эту штуку, Нут был хорошим человеком.
Ты смотришь на свою связанную дочь.
– Но вот ты никогда не была хорошим человеком. С некоторыми так бывает. Без какой-либо на то причины. И неважно, как тебя растили, где ты живешь, или кто на тебя повлиял, ты просто плохой человек. Родилась такой…
– Нет, мама.
– Я любила Нута больше всего на свете, дорогая моя. Он был всем для меня… – Ты продолжаешь тепло улыбаться ей. – А ты взяла и все испортила…
– Мама, пожалуйста! Прости меня!
Ты гладишь ее по щеке.
– Не беспокойся, детка. Я не виню тебя. Как я уже сказала, люди бывают такими не всегда по своей вине…
Кровать дергается от порывистых рыданий Линетт.
Ты поворачиваешься к двери.
– Блаббер? Ты чего не заходишь?
Медленные, размеренные шаги топают в комнату. А вместе с ними приходит едкий смрад. Запахи немых подмышек, давно нестиранной одежды, мочи, фекалий, грязных трусов, и плохо вытертой задницы – все эти «ароматы» смешались в одно целое.
Блаббер Смиттс стоит в дверном проеме, разинув рот, словно ждет чего-то. Босоногий, косоглазый и лысый. Он обладал огромным количеством врожденных дефектов. Из-за какого-то железистого расстройства он страдал ожирением. Гигантское пузо выпирало из-под комбинезона, который он никогда не менял. Жировые мешки на груди походили на женские сиськи. Такие же болтались подмышками, а к подбородку вела целая лестница жировых складок. Один зрачок у него был красным, другой – карим. Его тело было лишено какой-либо растительности, толстая нижняя губа отвисала, словно кусок колбасы.
– Привет, Блаббер, – говоришь ты. – Спасибо за то, что ты делаешь для меня.
Блаббер таращится на Линетт, и издает что-то вроде:
– Пж-пж-пжаллллл-ста…
Линетт вопит:
– Мама! Зачем ты привела сюда этого грязного ненормашу? От него же смердит так, что на небесах слышно! Он в жизни никогда не мылся!
– Прекрати сквернословить, – говоришь ты. – Блаббер – просто другой, милочка. Потому что природа постаралась для него чуть меньше, чем для большинства из нас. Понимаешь, его мама была алкоголичкой, и пила все время, пока была беременна им. Это его и испортило. Но он хороший мальчик…
Линетт пытается освободиться от пут.
– Он – грязный толстый оборванец, мама! Ненормаша, живущий в старом флигеле. Он ест скунсов и лягушек сырыми – я видела! Я даже видела, как он ест какашки опоссума! А еще он шатается днем и ночью по лесу и мастурбирует! Он ест собственную молофью, мама! Зачем ты привела его сюда?
Несмотря на источаемую ею злобу, ты продолжаешь улыбаться. Да, Линетт настолько ужасна, что питает неприязнь даже к такому несчастному человеку.
– Я наняла Блаббера, чтобы он сделал для меня кое-какую работу, вот и все.
– Работу? – вопит твоя дочь. – Что за глупости! Какую работу? Этот ненормаша ни на что не способен!
Ты цыкаешь на нее. Как это печально.
– В тебе столько ненависти, Линетт. Представить не могу, в какой момент я тебя упустила, когда растила. Твое лицо прямо горит от злобы…
Ты хлопаешь Блаббера по плечу.
– Линетт, ты наверное не помнишь дедушку Орна, потому что он умер, когда ты была еще совсем малышкой. Так вот дедушка был так же преисполнен мудрости и доброты, как ты – лжи и ненависти. Однажды он сказал мне: «Истер, иногда плохой человек может искупить свою вину, сделав что-то доброе для попавшего в беду хорошего человека». Так проклятие можно обратить во благо…
Жилы на шее у Линетт выпирают, словно провода, когда она злобно таращит глаза.
– О чем ты говоришь?
– И да, Блаббер действительно часто онанирует. Но лишь потому, что у него, как и у любого другого парня, тоже есть естественные потребности. Но из-за того, что природа сотворила с ним, девушки не вступают с ним в половую связь.
Ты поворачиваешься к Блабберу, который продолжает стоять, как робот, таращась на голое, привязанное к кровати тело Линетт.
– Блаббер, у тебя же никогда раньше не было девушки? Никогда не совал сюда свой «петушок»? – При этом ты хлопаешь по волосатой промежности Линетт. – Никогда, верно?
На лысине Блаббера выступают капли пота.
– Ни-ни-ни-кааа-дааааа, – с трудом выдавливает он.
– А ты бы хотел?
Массивное туловище ходит ходуном, когда он топчется своими грязными босыми ногами.
– Ды-ды-ды-ды-ДА!
Искаженное яростью лицо Линетт напоминает маску.
– Мама! Хочешь сказать… что это мое наказание? Ты дашь этому грязному ненормаше оттрахать собственную дочь?
Ты светишься улыбкой.
– Все, что я делаю, милочка, это обращаю проклятие во благо.
Ты снова смотришь на Блаббера и говоришь:
– Ступай на улицу и дерни шнур на генераторе, как я тебе показывала!
Он энергично кивает, болтая нитями слюны.
– А потом возвращайся сюда.
Блаббер поспешно покидает комнату, мяукая и ловя толстыми ручищами невидимых мышей.
– Мама, что происходит? Ты же не дашь этому вонючему ненормаше трахнуть меня?! И за каким хреном тебе потребовался генератор?
Но ты уже слышишь, доносящееся с улицы ровное тарахтение генератора. Единственная электрическая лампочка в комнате медленно загорается, и вскоре в комнату возвращается Блаббер. Он трет заскорузлую промежность комбинезона.
– Ты сделаешь кое-что хорошее для этого бедного несчастного мальчика, Линетт.
Ты запускаешь руку под кровать.
– Тогда, может быть, всего лишь может быть, ты искупишь свою вину. – С этими словами ты извлекаешь из-под кровати электродрель с закрепленной на ней четырехдюймовой кольцевой пилой.
Линетт кричит так громко, что у тебя закладывает уши.
– О, да, ты же знаешь, что такое «головач», дорогуша. Мы все знаем. Все знают, но никогда не признаются в этом. И нет лучшего способа смыть страшный грех… Как тот, который ты совершила, сперва подсадив Нута на свое тело, а затем – на ту гадость. А все ради того, чтобы ты могла контролировать его.
– НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!
– А знаешь, что все парни говорили мне про «головач»? Это лучшее ощущение, какое может испытывать мужчина. Лучше любого хорошего траха. Никто не знает, почему. Просто так оно и есть.
Она визжит, пока ты говоришь и отрываешь длинный кусок скотча.
– Однажды Винчелл Коннер рассказал мне кое-что. Помнишь то время, когда один ужасный человек вышел из окружной тюрьмы, пришел сюда и стал насильничать меленьких девочек? Так вот, Винчелл и его дружки поймали этого парня и устроили ему «головач». Человек десять собралось, чтобы оттрахать в башку этого негодяя. И Винчелл сказал, что мозг трахать приятно, поскольку в нем есть особенные соки, которые смачивают «петушок». И от этого получается лучший кончун, который только может поиметь мужик. Лучше любой женской письки, как они говорят. Лучше любого отсоса…
– Блаббер, почему бы тебе сейчас не поднять Линетт и не положить на комод… На тот самый, на котором она трахалась с моим мужем…
Линетт, не переставая, кричит, в то время как жирный увалень с легкостью поднимает ее и кладет на комод. Ты зажимаешь ей рот ладонью и заклеиваешь губы скотчем. Затем командуешь:
– Держи ее, Блаббер, пока я сверлю дырку…
Он наклоняется и крепко прижимает вырывающуюся Линетт к столешнице комода. В это время ты удерживаешь левой рукой ей голову, а правой…
Теперь начинает визжать электродрель.
Линетт конвульсирует. Ты осторожно начинаешь напирать циркулярным лезвием, из-под которого в большом количестве летят кусочки кости и скальпа. И прорезаешь в центре ее темени идеальное круглое отверстие. Дрель затихает. Ты вынимаешь костяной кружок и бросаешь его на пол.
– Ну, вот. Почему-то я думаю, что сделала все правильно…
Крови из раны вытекает на удивление мало. Линетт бьет дрожь. Белки ее глаз покрываются крошечными красными точками.
– Блаббер? Можешь пока готовиться. Скидывай комбинезон и помогай себе рукой.
Блаббер раздевается, и запах немытого тела усиливается. Смрад настолько отвратительный, но, несмотря ни на что, ты продолжаешь улыбаться. Бедный мальчик ничего не может с этим поделать. Он не умеет мыться…
– Боже… А у тебя приличное мужское достоинство, Блаббер! – говоришь ты ему. Ты хочешь подбодрить его, но это недалеко от истины. Из зловонной промежности выпирает толстый и длинный пенис. Забитая смегмой крайняя плоть напоминает свиное рыло. Чтобы достичь эрекции, ручных манипуляций не потребовалось. Одного лишь предвкушения Блабберу с его недалеким умом уже было достаточно. Лицо парня искажается от похоти, его косые глаза мечутся от дыры в голове Линетт к ее связанному, трепещущему телу.
– Ха-ха-ха-рашо, – выдавливает он. Колени у него дрожат.
– Тебе будет очень хорошо, – обещаешь ты и берешь в руки старый нож. – Лучше делать это, когда она еще жива.
Ты суешь лезвие ножа в отверстие и быстро выдергиваешь.
– Давай, детка! Вперед! Суй туда быстрее свой «петушок», пока она не померла!
Потом ты подводишь неуклюжего толстяка к комоду, берешь в руку его отвратительный член и помогаешь ввести его.
– Вооооооот так, детка. Вооооооот так…
Инстинкты берут верх, когда его огромные ручищи зажимают голову Линетт в тиски…
И он начинает сношать.
Из горла у Блаббера вырываются самые невероятные звуки.
– Да, Блаббер, вот так, – подгоняешь ты его. – Давай, трахай башку этой грязной девчонки…
Глаза Линетт расширяются с каждым толчком. Живот втянулся, каждый мускул тела напрягся. А затем она обмякает.
Блаббер с чавкающим звуком продолжает соитие.
Ты смотришь на заклеенное скотчем лицо своей дочери и видишь, как жизнь уходит из нее.
– Хорошо тебе, Блаббер? Хм? Нравится?
– Ды-ды-ды-ды-дааа! – пыхтит он.
– Не останавливайся, кончай прямо туда…
Огромные бедра Блаббера двигаются все быстрее, потом его спина дергается назад, и он издает крик, в котором сливаются хрюканье, фырканье и мычание. Затем…
БАЦ!
…он валится на пол. Оргазм был таким мощным, что у него подогнулись колени. От удара жирной туши об деревянный пол со стены падает несколько фотографий в рамках.
– Ну, вот, Блаббер! Теперь ты настоящий мужик. Наконец, ты как надо присунул девке.
Он мяукает, свернувшись в самой гротескной пародии на позу эмбриона, слепо теребя свой поникший пенис. Улыбаясь, ты переводишь взгляд с Блаббера на Линетт. Сейчас она лежит на боку. Глаза устремлены вверх, в пустоту. Затем она издает предсмертный хрип.
Ты слегка наклоняешь ей голову вниз. Интересно наблюдать, как вязкая смесь из крови и спермы сочится из отверстия.
Не без труда ты помогаешь Блабберу подняться на ноги и натянуть комбинезон.
– Блаббер, надеюсь, ты понимаешь, что трахнув мою дочь в башку, ты отчасти помог ей искупить вину за совершенные ошибки. Так что я благодарю тебя.
Умственно отсталый парень молча стоит, покачиваясь, словно от головокружения.
– Бьюсь об заклад, тебе было хорошо, хм? Такого кончуна у тебя никогда еще не было. Я права?
Он медленно кивает, все еще ошеломленный, продолжая слепо хватать себя за промежность. Длинная нить слюны свисает с оттопыренной нижней губы.
– И ты будешь помнить это всю оставшуюся жизнь.
Ты кладешь руки ему на плечи и подводишь его к комоду.
– Но все уже позади, поэтому нам нужно закончить начатое.
Он кивает, пуская слюни.
Ты надеваешь свой рюкзак.
– Ладно, хватай ее и следуй за мной.
Ты выходишь из дома, позади тащится Блаббер, с трупом Линетт на руках. Твоя судьба ведет тебя глубоко в лес. Сквозь бреши в тяжелых ветвях проникает солнечный свет. Ухает филин.
– Привет, мистер Филин!
Ты идешь по лесу несколько сотен ярдов и оказываешься возле результата своего предыдущего задания. Да, именно здесь ты была, когда Нут думал, что ты у Дори Энн. Сегодня утром ты действительно провела несколько часов здесь, вместе с Блаббером.
Ты опускаешь глаза и снова улыбаешься.
Смотришь на яму, очень глубокую яму, которую Блаббер выкопал для тебя.
– Ладно, Блаббер, бросай ее и закапывай. И до вечера ты свободен.
Но глаза Блаббера умоляюще смотрят на тебя. Голова у него наклонена, тело возбужденно подрагивает.
– Пу-пу-пу-пу-жааааааааста!
– О, прости, Блаббер, я не подумала. Хочешь сперва еще раз трахнуть Линетт в голову?
Он трясется еще сильнее, и труп у него в руках трясется вместе с ним.
– Ды-ды-ды-ды-дааа!
– Что ж, валяй. – Но ты указываешь на него пальцем. – При условии, что похоронишь ее до заката, лады?
Дебил радостно визжит, энергично кивает и…
БУМ!
…бросает мертвое тело на землю. В одну секунду сбрасывает с себя комбинезон и падает на колени, а в другую… Уже отчаянно долбит Линетт в голову.
Хлюп-хлюп-хлюп-хлюп-хлюп!
Его восторг выражается в звуках, напоминающих свинячий визг. «Уиииииии! Уиииииии!»
Мальчишки есть мальчишки, – думаешь ты.
– Не забудь похоронить ее потом, хорошо, Блаббер?
Мяукая, он кивает.
– Потом вечером приходи.
Хлюп-хлюп-хлюп-хлюп-хлюп!
Какой похотливый бедняга, – задумчиво смотришь ты на него. Похоже, он еще с полдюжины раз трахнет Линетт в башку, пока не обессилит.
Потом ты поворачиваешься.
Улыбаешься.
И уходишь прочь.
2
Слава Богу! – подумал Уэстмор, неожиданно заметив «Бест Бай»[1]1
сетевой магазин бытовой электроники (здесь и далее прим. пер).
[Закрыть]. Сперва он даже не поверил, хотя он считал, что, проделав долгий путь из округа Колумбия на арендованной машине, находится в городе Пуласки, шт. Вирджиния. Весна, сменяющаяся летом, принесла преждевременную жару, на которую он хмуро обратил внимание, как только припарковался и вылез из машины. Стоило ему закрыть дверь, как какой-то непроизвольный импульс привлек его внимание к ветровому стеклу. О, черт, это же не пчела, верно? – подумал Уэстмор, увидев за ним скребущееся жирное насекомое. У Уэстмора была аллергия на пчелиные укусы. Но когда он присмотрелся, оказалось, что это просто муха. Крупная, волосатая, синяя муха. К черту, прихлопну, когда вернусь.
Большие двери магазина открылись перед ним и словно втянули его в широкое пространство приятного прохладного воздуха. Ему нужна была простая «флэшка», и он поразился, насколько далеко вперед шагнули технологии по сравнению с его старой. Новая обошлась ему в двадцать долларов и объемом была в пятьдесят раз больше. Он немного замешкался, наслаждаясь кондиционированным воздухом, затем произвел покупку и вышел на улицу.
Этот город можно было бы назвать ничем не примечательным. Уэстмор остановился возле входа, закурил. Жизнь в городе, казалось, шла размеренно. Люди, проходя мимо, здоровались. Автомобили ездили спокойно. Никто не сигналил, не кричал, не показывал средний палец. Никакой суеты. Да, это не округ Колумбия.
Оживленное щелканье привлекло его внимание. Любопытно… Через выжженную солнцем парковку вышагивала высокая, вульгарно одетая женщина с прямыми черными волосами и сияющей улыбкой. Несмотря на обветренный вид, она источала здоровье. Длинные, крепкие ноги несли ее к магазину, щелкая шлепанцами по асфальту. Уэстмор старался не таращится слишком откровенно, но по мере ее приближения, это становилось все труднее. Выцветшаая голубая блузка прикрывала ее тело, которое само по себе казалось экзотически женственным, и в то же время закаленным тяжелой работой. Настоящая деревенская баба, – подумал Уэстмор. Из глубинки.
Женщина шла прямо на него.
– Здорово! – прозвучало энергичное приветствие. Голос у нее оказался выше, чем он предпологал. Обветренность ее форм делала невозможным определить ее возраст. Женщина остановилась и ухмыльнулась Уэстмору.
– Магазин лектроники здесь находится?
Уэстмор счел ее деревенский акцент очаровательным.
– Магазин электроники, да. Телевизоры, компьютеры, стереосистемы, и все такое.
Она вздохнула, ее улыбка сменилась разочарованным выражением.
– Вот ведь, столько топала сюда и сейчас чувствую себя полной дурой.
Уэстмор рассмеялся.
– Почему вы так говорите? – Хотя он обращался к ней, глаза у него были прикованы к ее груди – довольно пышной груди. Сквозь изношенную ткань блузки было видно, что, во-первых, она не носит лифчик, во-вторых, соски у нее диаметром больше двух дюймов. Уэстмор даже почувствовав легкое покалывание в области промежности, когда мимолетный взгляд вниз уловил намек на пышный пучок лобковых волос.
– Вот, блин, я никогда не была в таком магазине, и ничего о нем не знаю. – Она вдруг спохватилась. – Ой, простите! Меня зовут Истер!
Женщина протянула руку.
– Привет, Истер, я – Уэстмор. – Но когда он пожал руку, он снова ощутил покалывание. Рука у нее была горячей и влажной. Ладонь мозолистая от работы, но верхняя сторона – изящная, элегантная, белая, как алебастр. Наконец, он спросил:
– Полагаю, вам что-то нужно в этом магазине?
– О, да, мне нужен магнитофон. Его еще называют «кассетник».
– Наверняка, они у них еще есть.
Она обеспокоенно посмотрела на него.
– Что значит, «еще есть»?
– Кассетники в наши дни – антиквариат. Сейчас все цифровое. Айподы, музыка чрез интернет, цифровые плейеры…
– Е-мое… О таких вещах я ничего не знаю. Я – с холмов, как вы, наверное, догадались. Теперь ее взгляд выражал полное замешательство.
– Уэстмор, если я не смогу найти магнитофон, я попала.
– Должен быть именно кассетный? – недоверчиво поинтересовался он.
– Ну, я даже не знаю. Мне просто чтобы разговор записать.
Уэстмор тщетно пытался не поддаваться ее очарованию. В ложбинке между грудей словно медовая глазурь блестел пот, призрачные очертания сосков убивали наповал. Он подумал, что могло бы прийти в голову писателю. Эта женщина… нетипично привлекательная. Он извлек из нагрудного кармана свой мемо-рекордер.
– Возможно, подойдет что-то вроде этого, – он показал ей устройство размером с мобильник. – Эта штучка для напоминаний.
– Напоминаний?
– Видите, когда хотите что-то записать, просто нажимаете эту красную кнопочку и говорите.
Он поднес рекордер к ее лицу.
– Скажите что-нибудь, Истер.
Она уставилась на устройство, с трудом переваривая услышанное.
– Э…э… ну, э… привет! Меня зовут Истер!
– Отлично. Когда вы записали, что хотели, отжимаете красную кнопочку. А если хотите проиграть запись, нажимаете большую черную кнопку с надписью «Играть», и все.
Из мемо-рекордера раздалось:
– Э…э… ну, э… привет! Меня зовут Истер!
Истер взвизгнула, как будто только что стала свидетелем какого-то умопомрачительного фокуса. Даже подпрыгнула от восторга. Уэстмор тоже испытал восторг, увидев, как подпрыгнули у нее при этом груди. СРАНЬ господня. Эта деревенская баба просто ВОСХИТИТЕЛЬНА.
– Именно то, что мне нужно, – хихикнула она. – Думаете, у них в магазине есть такая машинка?
– Конечно, есть…
– Ох-ох-ох… – Она неловко протянула себе за спину руку, немного наклонившись. Тут Уэстмор заметил у нее на спине очень старый рюкзак. Но он не успел упасть духом, поскольку, когда она наклонилась, он увидел кусок сногсшибательной голой груди и края темных, цвета розового мокко сосков. Ох, блин…
Она извлекла неряшливую пачку купюр.
– Думаете, шестьдесят пять долларов хватит на такую?
Уэстмор рассмеялся.
– Они стоят гораздо дешевле, Истер. Может, баксов десять, включая аккумуляторы. Но потом он пожал плечами. Какого черта?
– Оставьте деньги себе. Возьмите себе эту.
– О, я не могу.
– Нет, берите. У меня много таких штучек.
Он настойчиво протянул ей рекордер, и она, после долгих колебаний, взяла его.
– Я же даже отблагодарить вас как следует не могу, – воскликнула она. – Позвольте мне вам заплатить…
– Нет. Просто возьмите. Поверьте мне, Истер. Клянусь, в машине у мня еще три таких.
Женщина изумленно уставилась на простое маленькое устройство.
– Батюшки, какой вы хороший человек, Уэстмор. Теперь мне даже не придется идти в этот магазин, где меня бы уж точно облапошили. Спасибо вам большое!
– Да на здоровье.
Глаза у нее буквально светились от радости.
– Позвольте мне, хотя бы, угостить вас кофе.
Все чувства у Уэстмора, казалось, обострились. Тебя же тянет к ней, кретин. Не делай этого.
– Конечно, – ответил он.
