Текст книги "В лабиринте пророчеств. Социальное прогнозирование и идеологическая борьба"
Автор книги: Эдвард Араб-Оглы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
Социальное прогнозирование, как справедливо считает Ф. Полак, не может оставаться «вне политики», быть беспристрастным в отношении идейной борьбы между прогрессивными и реакционными силами в обществе. Претензии некоторых футурологов на «аполитичность», в сущности, являются не более чем моральным самооправданием их сотрудничества с господствующим классом. Согласиться с ними – значит отдать социальное прогнозирование на откуп тем, кто располагает властью и деньгами. «Это значит, – продолжает Полак, – что новая технологическая элита, узкий круг или клика посвященных, даже олигархия, будут держать судьбу нашего будущего в собственных руках как своего рода монополию. Тем самым исход вековой ожесточенной борьбы за освобождение и зрелость человека, за демократическое преобразование общества окажется вручен со всеми полномочиями очень небольшой, но исключительно влиятельной группе давления. А эта группа будет служить – ибо для того ее и наняли – специальным и в значительной мере сложившимся военным, промышленным и правительственным интересам, переплетенным с существующими позициями и устоями национальной и социальной мощи, короче говоря, с истэблишментом».[80]80
«Mankind 2000», pp. 317–318.
[Закрыть]
В футурологии, замечает Полак, средства, то есть методология и техника прогнозирования, неотделимы от целей, которым оно служит. Умолчание же о целях, попытки оставить их за пределами научного исследования перспектив общественного развития являются тайным согласием с теми целями, которые ставят перед футурологами-профессионалами привилегированные, правящие силы в обществе. Социальное прогнозирование во всех случаях носит не только познавательный, но и нормативный характер, ибо предполагает так или иначе развитие общества к какому-то «желаемому состоянию» и стремление избежать «нежелательного» хода событий. И в этом смысле ограничение прогнозирования экстраполяцией существующих тенденций, согласно Полаку, скрывает просто желание увековечить настоящее. Вот почему, подчеркивает он, прогрессивный футуролог должен не просто выводить будущее из настоящего, но и оценивать настоящее с точки зрения сознательно желаемого и в то же время реально достижимого будущего, которое отвечало бы интересам широких масс населения. «Без тщательного и серьезного изучения, по правде говоря, будущее слепо, – пишет Полак. – Но, по-моему, и без правильно выбранных и научно обоснованных целей будущее пусто, во всяком случае, как содержательное будущее… Демократия в будущем может быть вразумительной лишь как демократия, прямо, открыто и широко ориентированная в будущее. В последнем счете будущее нашего будущего находится в руках нашего народа».[81]81
«Mankind 2000», р. 329.
[Закрыть]
В соответствии с этой демократической ориентацией на интересы и активность самих масс представители социально-критической футурологии в лице Юнгка, Полака, Этциони и др. формулируют и ее общественную роль. Они ставят перед собой задачу не только просвещать общественность насчет иных реальных демократических альтернатив государственно-монополистическим концепциям в футурологии, но вместе с тем стремятся мобилизовать широкие слои населения на борьбу за их осуществление.
Представители социально-критической футурологии противопоставляют буржуазно-апологетическим концепциям «будущего, свободного от неожиданностей» (то есть от глубоких социальных преобразований и политических потрясений), концепцию «освобождения будущего» из-под власти государственно-монополистического капитала. И первым шагом на пути этого «освобождения будущего» должно стать вызволение сознания масс из плена апологетических представлений, «изобретение» иных возможных и вероятных перспектив общественного развития, отвечающих интересам широких слоев населения.
Эта программа в социальном прогнозировании наиболее обстоятельно изложена А. Уоскоу в его публичных лекциях и статьях, объединенных общим названием «Глядя вперед: 1999 год». Следует отметить, что это не только программа исследований, но прежде всего программа действий. Смысл ее лаконично сформулирован автором следующим образом: «Один из лучших способов добиться социального изменения состоит в том, чтобы представить достаточно подробно желаемое и достижимое будущее и затем построить часть этого будущего в настоящем».
А. Уоскоу резко осуждает распространенный среди футурологов «узкопрофессиональный» подход к социальному прогнозированию, который на практике ведет к монополизации знаний о будущем и их недоступности для общества. Он заявляет: «Будущее демократического общества касается всех людей этого общества». В любом обществе, продолжает он, «знание – это сила, а в сверхиндустриальном обществе знание будущего является огромной силой, тогда какнезнание будущего может лишь до поры до времени оградить человека от недовольства и возмущения».[82]82
«Mankind 2000», pp. 78–79.
[Закрыть]
Хотя будущее не предопределено, имеется несколько альтернативных возможностей для последующего хода событий, это отнюдь не значит, что они сохранятся и в дальнейшем. Напротив, выбор одной из альтернатив в настоящем практически либо исключает, либо осложняет возможность пересмотреть этот выбор в будущем. Иначе говоря, люди относительно свободны в известных рамках сами выбирать между различными вариантами своей деятельности, но их выбор ограничен целым рядом объективных обстоятельств: во-первых, их намерения и предпочтения исторически обусловлены; во-вторых, для осуществления поставленных целей они располагают лишь наличными в данное время средствами; наконец, в-третьих, они могут оказаться объективно связанными теми своими решениями, которые приняли в прошлом.
Демократическое течение в социальном прогнозировании стремится воздействовать прежде всего на первое условие, то есть максимально расширить выбор путем исследования по возможности всех перспектив развития общества, а также сделать их достоянием общественного мнения. Вместе с тем представители этого течения изучают сравнительную эффективность различных средств в достижении поставленных целей. И, кроме того, их усилия в значительной мере направлены на то, чтобы выявить и разъяснить, что любой выбор должен быть подготовлен и сделан заблаговременно. Этому обстоятельству, к сожалению, придают гораздо меньше значения, чем оно заслуживает. Между тем ход последующих событий зависит от своевременности выбора нередко даже больше, чем от его правильности. Ярким примером тому может служить массовое движение в США за прекращение войны во Вьетнаме. Если бы оно началось не в 1965–1966 годах, а в 1961–1962 годах, то можно полагать, что усилий, в несколько раз меньших, чем сейчас, оказалось бы достаточно, чтобы прекратить эту интервенцию.
Уоскоу обращает внимание на то, что прогрессивные силы должны так же заблаговременно подготавливать свою альтернативу будущего, как государственно-монополистическая олигархия исподволь готовит свою. Он считает, что попыткам сузить возможность выбора иного будущего, заранее затруднить, если не исключить, перспективы демократического развития необходимо противопоставить политику своеобразного «творческого беспорядка», постоянно препятствуя стремлению господствующих в обществе сил ввести как общественное мнение, так и ход событий в выгодное им русло.
С этой целью Уоскоу призывает создать «очаги желаемого будущего» не только в сознании людей, но и явочным порядком в самой социальной действительности. Совершенно недостаточно, по его мнению, лишь пропагандировать десегрегацию, необходимо воплощать ее в жизнь путем фактической десегрегации отдельных школ, отдельных ресторанов. Если, скажем, демократическая партия в том или ином южном штате отказывается внести негров в списки избирателей или зарегистрировать их в качестве кандидатов на выборные должности, то они вместе с сочувствующими им белыми могут организовать параллельную демократическую партию в данном штате и требовать от национального совета партии признания ее в качестве официальной и т. д. Тот, кто освобождает будущее, то есть открывает новые, желательные и достижимые цели перед демократическим движением, тот освобождает настоящее, иначе говоря, позволяет мобилизовать и сплотить прогрессивные силы общества во имя осуществления «лучшего будущего», заключает Уоскоу.
Как видим, практические рекомендации представителей данного направления отнюдь не отличаются своей масштабностью и действенным, эффективным характером. Все же сочетание теоретической деятельности с участием в общественной борьбе выделяет демократически-просветительское течение в социальном прогнозировании среди всех прочих. И хотя его роль как политической оппозиции государственно-монополистическому капиталу невелика, оно пытается найти альтернативу реакционным футурологическим концепциям, в известной мере препятствует стремлению государственно-монополистического капитала навязать массам свои, «неокапиталистические» представления о будущем.
Социально-критическое течение в футурологии за последние годы, несомненно, добилось некоторых успехов. Его представители сумели провести несколько региональных и три международные конференции по социальному прогнозированию (в Осло в 1987 г., в Киото в 1970 г. и в Бухаресте в 1972 г,), заняли ведущее место в международных футурологических организациях, издают ряд специальных периодических изданий, основали научные центры и кафедры в крупнейших университетах Западной Европы и Северной Америки. Их деятельность привлекла к себе внимание большой буржуазной прессы.
Слабость этого течения обусловлена отнюдь не тем, что его материальные возможности не идут ни в какое сравнение с ресурсами, которыми располагает буржуазно-апологетическое направление в социальном прогнозировании, опирающееся на монополистические корпорации и буржуазное государство. В конце концов, и представители социально-критической мысли в футурологии вынуждены обращаться за финансовой поддержкой к тем же источникам – к государству, филантропическим фондам, корпорациям. Они, правда, пытаются «черпать понемногу из разных источников», но зависимость от многих – это лишь суррогат независимости. Главная слабость социально-критического течения состоит в том, что оно отрывает борьбу за умы людей от классовой борьбы в современном мире, от освободительного движения трудящихся, вне которого не может быть никакой подлинной альтернативы государственно-монополистическому капитализму. Без опоры на передовой класс современности, на рабочий класс, никакие представления о будущем не станут преобразующей силой и не смогут материализоваться в действительность; поиски демократических решений останутся всего лишь поисками, а не реальной альтернативой капитализму, тем более когда этому сопутствуют неизжитые предрассудки в отношении марксизма. Нередко представители этого течения становятся жертвой очередной антикоммунистической кампании.
Вот почему, даже покинув стены «чистой науки», социально-критическая футурология в основном исчерпывается просветительством как в сфере высшего образования, так и по отношению к общественному мнению. Некоторые из ее представителей, по-видимому, примирились с этим; другие ищут выхода в различных организационных мероприятиях, которые пока что остаются в пределах своеобразной «игры в будущее». Ибо именно такой игрой, в сущности, являются и рекомендуемое Уоскоу «репетирование» различных возможных конфликтных ситуаций, и предпринятая Юнгком попытка создать некие «банки информации», а также «журнал невероятных идей» о будущем.
Во власти технофобии
Если для апологетического направления в футурологии весьма типично сочетание технологического радикализма с социальным консерватизмом, то представлениям о будущем у «новых левых» часто присуще прямо противоположное сочетание радикальности в социальных воззрениях с антитехнологическими настроениями.
В области социального предвидения радикально настроенные интеллигенты на Западе мечутся между наивным осуждением научно-технической революции и убогими фантазиями о будущем. Типичным примером такого отрицательного отношения к научно-технической революции может служить памфлет профессора Массачусетского технологического института Джона Макдермота «Технология – опиум интеллигентов».[83]83
См.: «The New York Review of Books», July, 31, 1969.
[Закрыть]
Опубликованный в «Нью-Йоркском книжном обозрении», отражающем настроения радикально-демократической интеллигенции и университетской молодежи, этот памфлет можно рассматривать как определенную веху в идейной борьбе против стремления государственно-монополистического капитала присвоить себе плоды научно-технической революции.
Дело в том, что этот памфлет был связан с общенациональной забастовкой профессоров и поддерживавших их студентов более тридцати ведущих университетских центров страны в марте 1969 года, начавшейся по инициативе Массачусетского технологического института. Направленная против злоупотребления наукой со стороны военно-промышленного комплекса США, она отразила глубокое недовольство среди американских ученых внутренней и внешней политикой правительства. Вместе с тем выступление Макдермота непосредственно связано с публикацией четвертого ежегодного отчета Программы по технологии и обществу Гарвардского университета – знаменитой кузницы политических и деловых кадров современной Америки. Этот отчет вызвал широкие отклики в периодической печати непосредственно перед забастовкой. И хотя формально памфлет Макдермота представляет собой полемический комментарий к размышлениям исполнительного директора программы Эммануэля Местина о перспективах и социальных последствиях научно-технической революции в США, в сущности, он ставит перед американской интеллигенцией вопрос о ее моральной ответственности за судьбы Америки. Выбрав в качестве своего оппонента Э. Местина, далеко не заурядное светило на академическом небосводе страны, Макдермот руководствовался в первую очередь тем обстоятельством, что гарвардская программа была учреждена благодаря финансовому обеспечению корпорации «Интернэшнл бизнес мэшинз» («I. В. М.») с очевидной целью успокоить возрастающие опасения американской общественности экономическими и социальными последствиями научно-технической революции в США.
«I. В. М.». Ни одна корпорация в мире, пожалуй, не воспользовалась столь успешно достижениями науки и техники за истекшие двадцать лет, как эта прежде ничем не примечательная фирма. Ее неоновые инициалы настойчиво бросаются в глаза на самых фешенебельных магистралях практически всех промышленных и финансовых центров капиталистического мира. В 1937 году, по данным Временной национальной экономической комиссии, «I. В. М.» занимала скромное, 185-е место среди американских компаний. Стремительно взошедшая на дрожжах научно-технической революции, она ныне превратилась в ведущую международную монополию по производству и сдаче в аренду современного электронного оборудования и вычислительных машин. На монополистическом Олимпе она вошла в первую десятку крупнейших промышленных корпораций капиталистического мира, списки которых традиционно публикует журнал «Форчун». Деятельность этой международной корпорации распространяется на 112 стран, где расположены ее 20 промышленных предприятий, 8 лабораторий и 346 учреждений по сбыту и обслуживанию. На предприятиях «I. В. М.» занято почти четверть миллиона рабочих и служащих, которые ежегодно производят продукцию на сумму около 8 миллиардов долларов, что превышает валовой национальный продукт таких стран, как Новая Зеландия, Колумбия, Нигерия или Таиланд. Ежегодные прибыли корпорации приближаются к миллиарду долларов.
Но, став олицетворением научно-технической революции на Западе, «Интернэшнл бизнес мэшинз» одновременно разделила и ответственность за многие ее отрицательные экономические и социальные последствия. По мере того как эти последствия болезненно давали о себе знать, страдала и репутация фирмы в общественном мнении: акции ее поднимались в цене на биржах, моральный же престиж котировался все ниже. И тогда руководители корпорации позволили себе широкий жест – в начале 60-х годов они выделили 5 миллионов долларов на исследования социальных последствий автоматизации и обязались в течение десятилетия финансировать различные университетские программы по данной проблеме. Трудно сказать, рассчитывали ли они при этом, что практические результаты исследований окупят со временем расходы на них. Так или иначе капиталовложения в науку в перспективе должны всегда оправдывать себя если не в виде финансовых прибылей, то, во всяком случае, в форме идеологических дивидендов.
Гарвардских ученых, активно включившихся в программу, никто не вынуждал ни жертвовать своей академической свободой, ни поступаться своими убеждениями и научной объективностью. Они, несомненно, вольны заниматься апологией «технотронной цивилизации» или обличать ее. Сам Макдермот, кстати, характеризует позицию Местина как «антикапиталистическую по духу, хотя и недостаточно боевую». Тем не менее, к каким бы выводам исследователи ни пришли в итоге, сам факт щедрости корпорации, ее «озабоченности социальными последствиями своей деятельности» заведомо морально обеляет ее в обыденном сознании широких слоев населения. Вот почему памфлет Макдермота «Технология – опиум интеллигентов» не просто научная полемика с Местином, но как нельзя более своевременный призыв к социальной ответственности американских ученых, интеллигенции вообще перед лицом научно-технической революции.
Обстоятельно излагая и анализируя программу Гарвардского университета, профессор Макдермот упрекает ее авторов в том, что они не только сами заблуждаются насчет последствий современной технологической революции, но и сеют беспочвенные иллюзии среди американской общественности. Вслед за У. Ростоу, Э. Шилсом и 3. Бжезинским они, даже сознавая отдельные отрицательные стороны научно-технического прогресса в США, тем не менее уповают на то, что в конечном счете «благо во много раз превосходит зло». Более того, единственное эффективное средство смягчения этого зла, если не его устранения, гарвардские ученые усматривают в дальнейшем внедрении новой технологии во все поры современного общества, иначе говоря, придерживаются взгляда: «Спасение от технологии – в еще большей технологии». Эта установка, предостерегает Макдермот, грозит завлечь общество на опасный путь.
Официальные пророки «технотронной цивилизации» в лице Бжезинского, пустившего в оборот этот термин, и прочих идеологов государственно-монополистического капитала спекулируют на всеобщем увлечении достижениями науки и техники. Они стремятся связать с технологической революцией широко распространенные надежды и чаяния, уверяя массы, что она автоматически приведет к установлению всеобщего изобилия и мира, к радикальному решению проблемы бедности и проклятого расового вопроса, к прекращению всяких политических разногласий и к конечному торжеству разума над властью. Одним словом, научно-технический прогресс преподносится ими как универсальное средство от всех социальных несправедливостей и конфликтов современной Америки. Именно это убеждение, ставшее своего рода символом веры значительной части американской общественности, Макдермот называет «опиумом интеллигентов».
В действительности же повсеместное внедрение новейшей технологии, как считает он, не столько избавляет общество от хронических социальных болезней, сколько усугубляет их. «Люди часто говорят, что Америка – больное общество, имея в виду, что в Америке много отдельных больных людей, – пишет Макдермот. – Но правы они в первом случае; общество настолько больное, что индивидуальные попытки исцелить его и индивидуальный разум оказываются бесполезными». В создавшихся обстоятельствах технология оказывается бессильной противостоять злу; ее широкое внедрение вопреки надеждам сопровождается эффектом, прямо противоположным ожидаемому: «Растет социальная иррациональность общества. Техника властвует над человеком. Люди становятся придатком к системе… Паранойя становится общим явлением». Все это, согласно Макдермоту, «естественное следствие социальных и организационных форм развития технологических систем», при которых «социальная иррациональность лишь увеличивается личной интеллигентностью людей, вовлеченных в эту систему».
Одним из самых отрицательных и опасных последствий научно-технической революции в США Макдермот считает усиление антидемократических тенденций в обществе, в том числе и в культуре. Новая технология еще более противопоставляет управляющих управляемым, «посвященных» – «непосвященным», углубляет и расширяет пропасть между привилегированными и обездоленными, сопровождается не духовным ростом широких масс населения, а распространением среди них своеобразного невежества, имя которому некомпетентность как в вопросах управления, так и в сфере культуры, которая все более распадается на массовую и элитарную. Социальная иерархия возрастает; право принимать важные национальные решения сосредоточивается в руках все более узкого круга людей. Технология, по словам Макдермота, порождает свою собственную политику. Она «в самой основе требует, чтобы маленькие группы технически оснащенных людей, действующих в иерархической системе, осуществили рационализированный контроль над большими группами людей, машин и событий».
Благодаря повсеместному внедрению технологии, продолжает Макдермот, «по-настоящему творческая роль в социальных процессах, связанных с технологическими изменениями, резервируется для научной и технической элиты, которая открывает и организует новое „знание“, полагая, что „масса простых людей – это в основном тормоз для общественного благосостояния“». Даже язык, употребляемый специалистами, оказывается насыщен таким количеством новой терминологии, что, подобно средневековой латыни, становится непонятным для простого человека, который все менее способен постигнуть происходящие события, сопоставить политические цели и средства их достижения. «По мере того как технические формы речи, в которых протекает основная деловая активность американского общества, становятся непонятными или малопонятными, происходит упадок одной из существенных черт демократии».
Макдермот иллюстрирует свои утверждения рядом примеров, почерпнутых из собственных наблюдений над поведением американских солдат во Вьетнаме, где, как он говорит, технологическая целесообразность, поставленная на службу интервенции, безжалостно растоптала все нравственные нормы и чувства людей, превратив их в послушные винтики гигантской машины разрушения. Аналогичный процесс, хотя и не в столь явной форме, происходит, по мнению профессора, и в самих Соединенных Штатах. Элементарные социальные ценности – свобода личности, равенство, справедливость, народовластие и т. п. – при этом прямо не отрицаются, но исподволь разрушаются и подменяются принципом «технологической эффективности».
Новая «технологическая аристократия», по словам Макдермота, все больше выступает в роли самозваных благодетелей человеческого рода. Миф о так называемых «бюрократах-альтруистах», готовых бескорыстно взвалить на свои плечи все заботы общества и предоставить остальным людям возможность целиком посвятить себя «гуманистическим и гедонистским аспектам жизни» (8. Бжезинский), – это опасное заблуждение, поддавшись которому американский народ может горько поплатиться. «Альтруизм наших бюрократов – это слишком тяжелое бремя для остальных». Ибо, продолжает Макдермот, «если освободить эти мысли от эвфемизмов, то перед нами окажутся просто доводы, которые усилят общественное значение интересов новой научно-технической элиты и отделят эти интересы от нас, остальных; да и то лишь в том случае, если мы еще сможем сами формулировать свои интересы, если не будем совсем ослеплены безумной погоней за удовольствиями (и нововведениями!!!), используя возможности, которые для нас создала новейшая технология».
Ярким примером социальной демагогии технократов может, по мнению Макдермота, служить их стремление использовать лозунг «равенства возможностей» в качестве обоснования меритократии, то есть социальных преимуществ для особо одаренных людей. «Таким образом, равенство возможностей, как они его понимают, не имеет ничего общего с созданием более справедливого общества. Напротив, оно служит как необходимая деталь в высшей степени стратифицированном обществе, которое они предусматривают в будущем. Ибо в их обществе меритократической иерархии равенство возможностей призвано обеспечить, чтобы одаренные юные меритократы (само слово столь же отвратительно, как и социальная система, на которую оно ссылается) были способны продвигаться на „ключевые, решающие“ посты, закрепляемые за тренированными талантами, и тем самым обеспечивали успех новому обществу… В технологическом развитом обществе равенство возможностей функционирует как иерархический принцип, в противоположность эгалитарным социальным целям, которым он претендует служить».
Научно-техническая революция, справедливо утверждает Макдермот, отнюдь не привела к «победе разума над властью». Скорее наоборот: она в еще большей мере поставила технический разум в услужение власть имущим. Когда даже выдающиеся ученые вовлекаются в правящую иерархию и приобретают власть принимать решения, они, в сущности, превращаются в высокопоставленных управляющих господствующего класса; это уже не просто интеллигенты, но современные «мандарины» американской социальной системы. Их мечта сводится в конечном счете к тому, чтобы войти в правящую элиту в качестве представителей «Большой науки» и разделить власть с представителями «Большого бизнеса» и «Большого государства». Поэтому в будущем следует ожидать, что взаимные интересы и связи государства, монополий и мультиверситетов «будут скорее расти, чем сокращаться». Это не приведет к умалению таких факторов власти, как богатство и социальное положение, а еще добавит к ним престиж «особой одаренности» и высокого образования. «Интересы „мандаринов“ вовсе не совпадают с интересами остальной части народа, – заявляет Макдермот. – Как гласит пословица, технология побеждает природу. Но чтобы достигнуть этого, она должна прежде одержать победу над человеком. Точнее, она требует большей степени контроля над обучением, мобильностью и квалификацией рабочей силы. И отсутствие (или уменьшение) прямых форм контроля не должно затемнять для нас реальность и интенсивность социального контроля…»
В современной Америке «создаются социальные антагонизмы, противоречия, не менее острые и глубокие, чем те, которые описал Маркс». Это, по мнению Макдермота, «создает основу для новых и более острых классовых конфликтов в нашем обществе».
Быть может, наиболее обличительной и поучительной частью памфлета являются не лишенные парадоксальности рассуждения Макдермота об эволюции реакционной идеологии в США. Давно ли многие деятели реакции, спрашивает профессор, кичились своей консервативностью, восторгались традиционностью, цинично уверяли, что в политике нельзя быть «правым» или «левым», а можно быть либо правым, либо виноватым, заблуждающимся? Теперь политический спектр явно преобразился: мало кто отваживается назвать себя «правым»; даже отъявленные реакционеры признают самое большее, что они находятся разве лишь чуть вправо от центра, а в парламентах разыгрываются драматические сцены только потому, что ни одна партия не желает рассаживаться на скамьях справа. Ныне чуть ли не все претендуют быть «левыми» и «революционерами», «реформаторами» и «преобразователями», обвиняя своих противников в реакционности, старомодности, луддизме и прочих смертных грехах XX века. «Опасность справа!» – провозглашают они хором, но, странное дело, справа на первый взгляд как будто никого и нет.
Это псевдолевое и псевдореволюционное поветрие, заключает Макдермот, – характерное политическое явление современной Америки. Подобно яркой полиэтиленовой упаковке, оно призвано придать привлекательный и свежий вид реакционной идеологии правящих кругов США, выступающих ныне под лозунгом «Лессе иннове» («Дайте дорогу нововведениям»). Тем самым во имя научно-технического прогресса осуществляется настоящая апология государственно-монополистического капитала и самооправдание служащей его интересам технократической элиты.
Памфлет Макдермота, бесспорно, впечатляет содержащейся в нем социальной критикой пороков антагонистического строя, И все же, подобно многим другим аналогичным выступлениям радикальной интеллигенции и так называемых «новых левых» за последние годы, это произведение отражает не только их законную тревогу ходом научно-технического прогресса в США, но, к сожалению, и их поразительное бессилие, неумение противопоставить политике государственно-монополистического капитала сколько-нибудь конструктивную демократическую альтернативу. Такой факт, конечно, не случаен.
Технология под пером Макдермота приобретает характер вселенского бедствия, нового и еще более чудовищного творения Франкенштейна, лишь умножающего по своей воле зло и несправедливость на земле. Можно понять чувства автора памфлета, которые разделяют миллионы американцев, и вместе с ними негодовать против злоупотребления плодами научно-технической революции. Однако это негодование не должно быть обращено против нее самой.
В споре о причинах отрицательных социальных последствий научно-технической революции прав, увы, не Макдермот, а скорее Э. Местин, который полагает, что технология «создает новые возможности для человеческого выбора и действия, но оставляет неопределенным направление этих действий. Каковы будут результаты технологии и каким целям она будет служить – это заложено не в ней самой, а в том, что сделает с технологией человек». Новая технология создает новые возможности для людей и общества и порождает новые проблемы для них. Отмечая, что положительные и отрицательные последствия научно-технической революции взаимно связаны, Э. Местин формулирует (хотя и осторожно) правильный вывод: возобладание первых либо вторых вызывается социальными и политическими факторами, внешними по отношению к самой технологии. Собственно говоря, если бы дело обстояло иначе, то тогда борьба прогрессивных сил была бы заведомым донкихотством. Передовые силы общества не вправе отдавать знамя научно-технического прогресса на откуп реакции.
В своем подчеркнуто отрицательном отношении к научно-технической революции Макдермот не составляет исключения среди радикально настроенной интеллигенции США. Примером подобной технофобии, которой страдают многие американские, и не только американские, радикалы, может служить статья весьма авторитетного среди «новых левых» социального философа Пола Гудмэна «Может ли технология быть гуманной?».[84]84
См.: «The New York Review of Books», November, 20, 1969.
[Закрыть]
