Текст книги "Ловкий ход"

Автор книги: Эдуардо де Филиппо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Эдуардо Де Филиппо
Ловкий ход

В оригинале «Сердце мое, радость моя»

Перевод с итальянского И. Константиновой

Действующие лица

ЛОРЕНЦО САВАСТАНО, художник-реставратор, 50 лет.

КЬЯРИНА, его сестра, 40 лет.

МАТИЛЬДА, их соседка, 50 лет.

АЛЬФОНСО, ее муж, 55 лет.

ФИЛУЧЧО, владелец овощной лавки, 25 лет.

ВИРДЖИНИЯ, его молодая и красивая мачеха, 26 лет.

ПУММАРОЛА, рабочий в лавке Филуччо.

ПАСКУАЛИНО, брат Филуччо.

МАРИЯ, горничная Савастано.

ВАЛЕРИЯ МУССО, акушерка.

АРХИТЕКТОР

ПЕРВЫЙ КАМЕНЩИК

ВТОРОЙ КАМЕНЩИК

КОРМИЛИЦА

ГАЭТАНО КАННАВАЧЧУОЛО, дядя Филуччо.

Действие первое

ПРОСТОРНАЯ КОМНАТА В КВАРТИРЕ ЛОРЕНЦО САВАСТАНО

Обстановка богатая, броская, но мебель разностильная, каждый предмет выглядит экстравагантно. Стены сплошь увешаны картинами различных эпох и разных направлений живописи. По углам громоздятся старинные полотна в роскошных рамах. Из огромного окна, расположенного в центре, с высоты открывается панорама Неаполитанского залива с Везувием на горизонте.

В проеме окна на широком подоконнике четко вырисовывается стоящая на фоне голубого неба массивная фигура Кьярины Савастано, сестры Лоренцо. Дрожа от долго сдерживаемого возмущения, женщина в порыве безутешного отчаяния собирается совершить явное безумие – покончить с собой. Или же – что более вероятно – лишь грозится сделать это, чтобы сломить чью-то волю, заставить кого-то сделать нечто весьма решительное, от чего – по ее мнению – зависит все ее будущее. Это вопрос жизни или смерти.

Кьярине за сорок, нельзя сказать, что она уродлива, но и нельзя утверждать, будто красавица. Выглядит она лет на пять моложе, это верно, и все благодаря свежей, розовой коже, а также из-за некоторой инфантильности в выражении лица. На ней домашнее платье яркой расцветки и нарядный передник. В правой руке она сжимает деревянный половник, словно готовясь нанести удар. Толстые стекла ее очков в черепаховой оправе не мешают нам видеть грозный блеск ее глаз, устремленных на дверь.

Слева, именно оттуда, куда так пристально смотрит Кьярина, слышится оживленный голос Лоренцо, который, не подозревая, что его тут ожидает, приветливо приглашает кого-то войти. Его слова, произносимые с уверенностью человека, знающего себе цену, заставляют Кьярину крепче стиснуть зубы, чтобы в последнем усилии хоть на мгновение сдержать взрыв гнева.

ЛОРЕНЦО(за сценой). Входите, входите. Связаться с каменщиками – все равно что обречь себя на верную гибель. Черт побери! Я ведь ждал вас еще в прошлый понедельник.

АРХИТЕКТОР. Вы правы, но пока не кончишь одну работу, нельзя приниматься за другую.

ЛОРЕНЦО. Однако вы же знали, что у меня срочное дело.

ПЕРВЫЙ КАМЕНЩИК. Не беспокойтесь, постепенно наверстаем упущенное время.

ВТОРОЙ КАМЕНЩИК. И даже быстрее закончим.

ЛОРЕНЦО. Будем надеться. Тем не менее неделю мы уже потеряли.

Входит слева, за ним следуют архитектор и трое каменщиков в рабочей одежде. Лоренцо – человек лет пятидесяти, весьма моложавый. Увлеченный важным для него разговором, он не замечает Кьярину на подоконнике. И тем более не видит, как та быстро задергивает штору на окне и скрывается за нею.

АРХИТЕКТОР. А материалы привезли?

ЛОРЕНЦО. Конечно. Я все велел сложить на террасе. Раковины, унитазы, две ванны, кирпичи, цемент, все.

АРХИТЕКТОР. А плитка для первой ванной вам понравилась?

ЛОРЕНЦО. Мне-то да. Но я все же предпочел бы розовый цвет побледнее.

АРХИТЕКТОР. Вашей невесте цвет не понравился?

ЛОРЕНЦО. Но это не невеста. Вы имеете в виду ту синьорину, немку, что была тогда?

АРХИТЕКТОР. Да, именно ее.

ЛОРЕНЦО. Это одна моя клиентка. Большая ценительница старинных картин. Я реставрировал для нее несколько полотен.

АРХИТЕКТОР. Мне показалось, ее весьма интересовало, какие перемены произойдут в обстановке этой квартиры.

ЛОРЕНЦО. Красивая девушка.

АРХИТЕКТОР. Вот почему я и подумал, что она – ваша невеста.

ЛОРЕНЦО. Она давала мне советы по убранству. В этом деле она большой знаток. Тонко чувствует живопись, и поэтому у нее весьма изысканный вкус. Сейчас она в Германии. Но должна вернуться. И надо быть осторожнее… когда она ополчается на какое-то решение или сочетание цветов – пиши пропало.

АРХИТЕКТОР(разворачивая большой рулон блестящей бумаги, который принес с собой). Вот проект. (Подходит к столу в центре комнаты и раскладывает лист). Смотрите. (Лоренцо с интересом рассматривает чертеж). Профессор, желая следовать советам синьорины, вы просто сводите меня с ума. Я переделывал проект уже двадцать раз. А когда увидел, наконец, что вы с ней более или менее сошлись во мнении, то заставил вас обоих подписать последний вариант (Показывает на подписи на листе). Вот две подписи.

ЛОРЕНЦО(как бы обдумывая какое-то свое соображение). И все же я…

АРХИТЕКТОР. Что еще?

ЛОРЕНЦО. Я думал… Меня не устраивает место, где мы решили разместить мой кабинет (указывает на чертеж). В этой комнате всегда очень жарко. Солнце здесь с утра до вечера. Тут и зимой-то тепло, а представляете, что творится летом.

АРХИТЕКТОР. Зато здесь много света… для вашей работы это как нельзя лучше.

ЛОРЕНЦО. Что верно, то верно. Но если я принимаюсь за дело, то провожу тут целые дни… Вы не представляете, сколько надо терпения и времени, чтобы реставрировать картину. И если июньское или июльское солнце без конца безжалостно палит тебе прямо в затылок, чувствуешь себя как в турецкой бане.

АРХИТЕКТОР. Послушайте меня, профессор, давайте поставим там кондиционер.

ЛОРЕНЦО. Да я же по миру пойду с такими расходами. Вы и так уже заставили меня потратить намного больше, чем я рассчитывал.

АРХИТЕКТОР. Ну, тогда, если вы исключаете возможность превратить в ваш кабинет три угловые помещения, расположим его рядом с комнатой вашей сестры. Другого решения нет.

ЛОРЕНЦО. Об трех угловых комнатах не может быть и речи. Даже в шутку. Когда я только заикнулся об этом, Кьярина тут же прервала меня, у нее едва конвульсии не начались от ярости. Это ведь самые красивые комнаты в доме.

АРХИТЕКТОР. И еще одна прекрасная терраса.

ЛОРЕНЦО. Оттуда виден весь Неаполь. А дело в том, что мои дорогие родители, мой папа и моя мама, всю жизнь прожили в этих трех комнатах… Всю жизнь, там я и закрыл им обоим глаза..

АРХИТЕКТОР. Понимаю, понимаю…

ЛОРЕНЦО. Там все и осталось нетронутым, как было. Мебель, вещи, одежда, светлые воспоминания. Палки отца в специальной стойке для них… Его ночной колпак на тумбочке у кровати… Колода карт, которыми мама раскладывала пасьянс… Мы ничего не тронули. Эти три комнаты превратились в святилище. Кьярина каждое утро вытирает там пыль с мебели и зажигает лампаду у Мадонны, как это всегда делала мама.

АРХИТЕКТОР. Выходит, они останутся такими навсегда?

ЛОРЕНЦО. Пока живы мы – я или же моя сестра, несомненно.

АРХИТЕКТОР. Тогда, дорогой профессор, вам придется терпеть июльский и августовский зной.

ЛОРЕНЦО. Да, очевидно. С чего начнете?

АРХИТЕКТОР. С вашей комнаты. Прежде всего снимем рамы и двери. И сразу же возьмемся за все остальное.

ЛОРЕНЦО. Да моя комната и так уже пуста. Мебель я распорядился перенести в соседнюю комнату.

АРХИТЕКТОР. (обращаясь к своим рабочим). Ну, ребята, за дело.

Каменщики, следуя призыву архитектора, поднимают с пола свои инструменты.

ЛОРЕНЦО. Вот сюда.

Все четверо направляются направо

КЬЯРИНА(резко отдергивает штору и вне себя, словно безумная, зовет брата). Лоренцо…

Ее голос, исполненный затаенной злобы, останавливает мужчин, которые не столько испугались крика, сколько изумились, увидев женщину в проеме окна. Подобное зрелище представилось им скорее фантастикой, нежели захватывающей дух реальностью.

Предупреждаю, тронешь хоть один кирпич в этом доме, брошусь вниз.

ЛОРЕНЦО(потрясен увиденным и тоже кричит). Кьярина, да ты с ума сошла!

КЬЯРИНА. Это ты сошел с ума!

АРХИТЕКТОР(направляясь к окну). Синьорина…

КЬЯРИНА. Не приближайтесь. (К Лоренцо) Это ты сумасшедший! (Затем обращается к остальным мужчинам, указывая половником на брата) Он утратил всякую способность понимать, до какой глупости может дойти человек, утрачивая при этом собственное достоинство. Он совсем уже ничего не соображает, просто впал в детство.

ЛОРЕНЦО. Ну, допустим даже, что я впал в детство, но почему же ты мне угрожаешь?

КЬЯРИНА. А разве не то же самое делаешь ты? Разве не вовлекаешь и меня вместе с собой в пропасть, в которой решил закончить свои дни? Этой нравственной пропасти я предпочитаю настоящую. (Упрямо). И если архитектор и рабочие тотчас не покинут наш дом, я продемонстрирую тебе полет ангела.

ЛОРЕНЦО(искренне растерявшись). Но почему? Разве ты не знала, что в доме вот-вот начнутся работы? Разве мы не договорились с тобой, что квартиру нужно отремонтировать, придать ей более современный вид?

КЬЯРИНА. Договорились? Мы с тобой? Ошибаешься.

ЛОРЕНЦО(удивившись). Ошибаюсь? Что ж, я, наверное, и в самом деле впал в детство. Я же рассказывал тебе о своих планах, показывал чертежи, архитектор вот уже три месяца слоняется по комнатам с рулеткой в руках…

КЬЯРИНА(двулично). Я не заметила его. А когда ты что-то внушал мне, не вникала в твои слова.

ЛОРЕНЦО. Выходит, ты глухая и слепая.

КЬЯРИНА(парируя). Ошибаешься. И слышу и вижу очень хорошо, даже то, что за Везувием делается. Но я не желаю мириться с несправедливостью, лицемерием и эгоизмом. Когда ты настаивал, что этот дом, который столько лет был поистине колыбелью нашего детства, нужно превратить в какое-то другое помещение, нечто весьма далекое от святых воспоминаний, столько лет – и в добрые, и в трудные времена – связывавших нас, понятно, что я притворилась, глухой и немой.

ЛОРЕНЦО. И дотянула до начала работ, даже не намекнув мне о своих возражениях? И вынуждала меня беспокоить архитектора и рабочих, а теперь угрожаешь, что выбросишься из окна?

КЬЯРИНА. Я молчала. Каждый раз, когда ты заводил разговор на эту тему, я не отвечала ни да, ни нет. Ты же не станешь утверждать, будто принимал мое молчание как знак согласия. Мы с тобой брат и сестра и понимаем друг друга с единого взгляда. Ты не мог не заметить мое враждебное отношение к твоей затее. Но ты ведь решил осуществить ее, невзирая на мое отношение к ней, поэтому тебе было удобнее по-своему толковать мое молчание.

ЛОРЕНЦО(уступчиво). Ну, ладно… Кьяри, слезай сейчас же с подоконника. (Обращаясь к мужчинам) Там крутой обрыв… Пропасть метров в тридцать… (Кьярине) Ну, что ты затеяла? Ненароком оступишься, и все это представление превратится в трагедию для нас обоих.

КЬЯРИНА. Каменщики и архитектор должны уйти.

ЛОРЕНЦО(отчаявшись). Но ты же просто загоняешь меня в угол? Хочешь, чтобы все вокруг смеялась над нами? Ну-ка, слезай оттуда быстро, а не послушаешься, так я сейчас же вызову пожарных.

КЬЯРИНА. И поглядим, кто прибудет к подъезду раньше, – пожарные или я. (Поворачивается на каблуках и делает шаг к наружному краю подоконника).

ЛОРЕНЦО(в ужасе кричит). Стой, ненормальная!

КЬЯРИНА приостанавливается и оборачивается к брату.

АРХИТЕКТОР(Примирительно). Профессор, знаете что, мы пошли. Если так хочет ваша сестра, мы и уйдем. А когда договоритесь…

ЛОРЕНЦО. Ничего подобного. Я не желаю терпеть такое насилие над собой. Вы никуда не пойдете.

АРХИТЕКТОР. Но она же грозит выброситься из окна. Значит, нам надо удалиться.

ПЕРВЫЙ КАМЕНЩИК(рабочим). Пошли.

Все направляются к двери.

АРХИТЕКТОР(испуганно). Подождите! Ведь я останусь единственным свидетелем. Нет уж, лучше уйдем все вместе.

ЛОРЕНЦО(в порыве искреннего возмущения). А почему я должен отправляться в тюрьму? Разве существует закон об ответственности за чужое уголовное безрассудство? (Излагая проблему с легкой иронией). Если синьорина Кьярина Савастано в силу каких-то личных соображений, которые нас не касаются, желает отправиться в мир иной, спорхнув с окна, при чем тут мы?

КЬЯРИНА Вот именно! Но почему ты говоришь «мы»? Это же ты один во всем виноват. Ты вынуждаешь меня выброситься из окна. Или думаешь, эти господа не повторят в суде все, о чем мы сейчас говорим? (Меняет интонацию, словно читает в присутствии воображаемого суда обвинительный приговор против брата) Это истина! Клянусь! (указывая пальцем на Лоренцо). Если он мечтал избавиться от меня, то это ему великолепно удалось. Когда он понял, что от меня ему больше нет никакого проку, он сделал все, чтобы вынудить меня броситься из окна (с подозрением и коварством). Сядешь в тюрьму! В тюрьме и закончишь свои дни!

ЛОРЕНЦО(смирившись). Ну ладно. Архитектор, извините. Подождите на улице вместе с каменщиками. Постараюсь убедить сестру и позову вас.

КЬЯРИНА. Нет, они должны уйти совсем. Или ты ничего не понял? Я не желаю больше видеть их в доме.

АРХИТЕКТОР. Профессор, ничего не поделаешь. (Каменщикам). Пошли, ребята. А будет другой приказ, профессор даст мне знать, и я снова пошлю за вами.

ЛОРЕНЦО. Да, именно так…. и пожалуйста, извините. (Шепотом архитектору). Позвоните в соседнюю квартиру и скажите синьоре Матильда, чтобы пришла сюда. Лучше позвать кого-нибудь, я не могу один оставаться с нею.

АРХИТЕКТОР(жестом, выражая согласие). Хорошо. (Каменщикам). Уходим.

Архитектор и каменщики уходят.

ЛОРЕНЦО. Может быть, теперь скажешь мне, какая муха тебя укусила?

КЬЯРИНА(готова расплакаться). Что с тобой говорить. Ты перестал понимать меня. А вот мама понимала… это верно. Только мама. Если б мы не потеряли родителей…

ЛОРЕНЦО. Но мы уже взрослые люди, Кьярина. Родителей рано или поздно мы все равно должны были лишиться. Очевидно, ты не очень-то представляешь, сколько времени прошло с тех пор (с некоторым коварством), и все потому, что осталась старой девой и все еще полагаешь, будто тебе по-прежнему пятнадцать лет.

КЬЯРИНА. Я прекрасно знаю, сколько мне лет. И уже чувствую их тяжесть… Потому и защищаюсь. А будь мне пятнадцать, как ты говоришь, то не стояла бы я тут сейчас на подоконнике, у окна, пытаясь объяснить тебя понять, что ты не вправе делать в доме, что тебе вздумается, и не смеешь обращаться со мной, как со служанкой, которую в любой момент можно выставить за дверь.

ЛОРЕНЦО. Да кто же собирается выставлять тебя за дверь?

КЬЯРИНА. Да, действительно, ты этого не делал, потому что не хватало смелости. Но дал понять, что хочешь именно этого. (Повышая голос). А я не уйду, понял? Ты просчитался. И жену свою вези в другую квартиру, и ремонт делай в ее доме. (С иронией). Жениться в таком возрасте. С ума сошел. И еще говорит, что я думаю, будто мне пятнадцать.

ЛОРЕНЦО. Не понимаю… Разве я объявлял кому-нибудь, что женюсь? Вот еще один нелепый плод твоего больного воображения.

КЬЯРИНА. Ты что, уж совсем за дурочку меня держишь? Или в самом деле считаешь, что мне пятнадцать лет. Уже восемь месяцев прошло, как в нашем доме впервые появилась эта немка, и с тех пор я глаз с тебя не спускаю. Я сразу смекнула, что к чему, когда ты выписывал счет за пять отреставрированных тобой картин. Еще немного и ты вообще ничего не взял бы с нее за свою работу. А когда она явилась сюда давать тебе советы, как лучше отремонтировать квартиру, я ведь ничего не говорила, я только слушала. (Имитируя резкий немецкий выговор). «Для твой комната мы выбрать очень легкий краска… И на маленький террас будем делать бельветер…» Когда я услышала это «будем делать», мне все стало окончательною ясно.

ЛОРЕНЦО. Ну и что? Что из того? Допустим даже, я влюбился в немку, так при чем здесь ты, уже восемь месяцев не спускающая с меня глаз. Что это еще за тайная полиция такая? Мы что с тобой контракт подписали, я и ты? Или официально обязались перед какими-то властями всю жизнь быть неразлучными, привязанными друг к другу, словно сиамские близнецы. Кьяри, послушай своего брата: все эту галиматью ты городишь только потому, что ты – старая дева. А будь у тебя муж…

КЬЯРИНА(задетая за живое последними словами ЛОРЕНЦО, не может не разрыдаться и плачет по-детски). Гадкий ты человек! Не смог не унизить меня! Женись на ком хочешь… делай, что хочешь. (Намекая на саму себя) А эту старую деву, язву и сумасшедшую, для которой закрыты все пути к спасению, выстави на улицу. Если кто-то глупо идет по жизни, значит, он заслуживает такой судьбы (и продолжает плакать).

ЛОРЕНЦО (в отчаянии от фальшивости этих слез и, самое главное, понимая скрытую причину такой реакции Кьярины, опасается ухудшить дело, если станет и дальше называть вещи своими именами и прямо скажет: «Ты некрасива. И не вышла замуж, потому что ни один мужчина никогда не обращал на тебя внимания. Ты не была привлекательной даже в юности», и сам себя хлещет по щекам, чтобы удержать язык за зубами). Но кто меня обязал это делать? Кого я должен благодарить? Кто надел на меня эти оковы…

КЬЯРИНА(ласково, с заботой, однако, продолжая, плакать). Но тебе же больно, сумасшедший! Смотри, до крови расцарапал себя! Прекрати!

МАТИЛЬДА(лет пятидесяти, крепкая, энергичная женщина. Входит справа, она уже в курсе происходящего в доме Савастано). Кьярина, дочка моя… Что случилось? Профессор, что здесь происходит?

ЛОРЕНЦО. Кукольный спектакль. разыгрываем пьесу с участием Пульчинеллы. Пульчинелла это я, донна Матильда. Я и Пульчинелла, Турцилло, Ковьелло, Кьяккеппе. Противен самому себе, уж поверьте мне.

МАТИЛЬДА. Как понимать все это? Профессор, я никогда прежде не слышала от вас ничего подобного. (Кьярине) А вы, синьорина, спускайтесь-ка оттуда! (Решительно направляется к окну и ставит рядом стул). Ну, будьте умницей. Что это вы задумали! Хотите, чтобы и в самом деле вся округа смеялась? (подает руку Кьярине, и та охотно повинуется ее приказу). Вы такая воспитанная, такая мудрая и терпеливая… Я всегда говорю своему мужу: «Одно удовольствие жить рядом с Савастано – их не видно и не слышно…»

КЬЯРИНА(спустившись с подоконника и оказавшись на твердой почве, вдруг в полной мере осознает опасность, которой подвергала себя, ее охватывает страх, у нее кружится голова, и она раскидывает руки, словно ища что-то прочное, к чему можно было бы прислониться) Дайте сесть… Стул, дайте стул… (Поддерживаемая Матильдой, добирается до стола в центре комнаты и садится возле него). Ничего не вижу… Все вокруг плывет…

МАТИЛЬДА. Успокойтесь, синьорина Кьярина, сейчас это пройдет.

КЬЯРИНА(с явно преувеличенным удивлением). Ох, вся комната идет кругом… Остановите комнату.

МАТИЛЬДА(спокойно). Ну-ну, сейчас все пройдет… Все пройдет…

КЬЯРИНА. Что пройдет, донна Мати… Это же какая-то взбесившаяся карусель.

МАТИЛЬДА. Так только кажется.

КЬЯРИНА. О, святая Мадонна… Меня просто выворачивает наизнанку.

МАТИЛЬДА. Это вам дьявол привиделся. Я пришивала пуговицу на рубашку мужа, как вдруг является какой-то синьор и говорит: «Идите скорей к Савастано, там синьорина Кьярина хочет выброситься из окна…» Я и поспешила сюда. Но что случилось?

ЛОРЕНЦО. Это вы у нее спросите. Не думаю, что она скажет вам правду. Во всяком случае, хочу надеться, что она еще не совсем утратила чувство юмора.

КЬЯРИНА. Он обижает меня с тех пор, как понял, что я не окончательная дура. Потому что это так. Когда человек постоянно проявляет понимание и сочувствие, всегда уступчив, всегда готов во всем пойти навстречу, и если просят, то и всем пожертвовать, тогда это не считают доведенным до крайности альтруизмом, нет. Это расценивают только как самую настоящую глупость. Когда же этот человек в один прекрасный день вдруг пробуждается и говорит: «Хочешь знать правду? Мне надоело без конца заботиться о чужом благе. С сегодняшнего дня я хочу немного подумать и о своем собственном благополучии», и тогда тот, другой, увидев, что утратил привилегию, не желает мириться с таким преображением: «Как же так? Еще несколько минут назад она была такой милой дурочкой… Как же это она вдруг ни с того ни с сего позволяет себе пользоваться правом рассуждать нормально?» И звереет от ярости. Как это сделал он. Он совсем озверел и такого наговорил мне: это, мол, потому, что я старая дева… Что мне нужен муж… Что я некрасива… Что ни один мужчина никогда не обращал на меня внимания…

ЛОРЕНЦО. Это я не сказал.

КЬЯРИНА(стремительно и агрессивно). Но ты это бродит у тебя в голове. Потому что это у тебя внутри. Но едва не слетело с языка.

ЛОРЕНЦО. Нельзя же судить за одно лишь намерение. Донна Мари, она хотела выброситься из окна… или вернее, угрожала сделать такое, потому что предположила, будто я решил отремонтировать квартиру, так как собираюсь жениться.

МАТИЛЬДА. Синьорина Кьярина… Но даже если и так? Профессор – человек творческий, художник, у него положение, имя… Он к тому же красивый мужчина, что же тут плохого?

ЛОРЕНЦО(ободренный словами Матильды). Наступает момент, когда возникает потребность найти подругу. Ощутить рядом какой-то аромат.

КЬЯРИНА. Немецкий аромат.

ЛОРЕНЦО. Вот видите… Но при чем здесь национальность? Допустим захочу жениться на китаянке, так что же, я должен во всем отдавать ей отчет?

КЬЯРИНА. Жену и быка не бери издалека.

МАТИЛЬДА(примирительно). Синьорина Кьярина хочет сказать, что когда муж и жена – люди из разных стран, им, возможно, будет трудно найти общий язык.

КЬЯРИНА. Пройдет начальная эйфория и при первой же ссоре прозвучит именно такая фраза: «Я немка, а ты – итальянец».

ЛОРЕНЦО. Это уж моя забота.

КЬЯРИНА. Вот как? А мне что прикажешь делать? Наблюдать, как ты будешь несчастлив в браке, и сидеть сложа руки. Такой же раб привычек, да к тому же деспот, и при первом же конфликте сотворишь какую-нибудь глупость. Это я виновата, во всем ему потакала, никогда ни в чем не перечила. Служила ему как священник при алтаре. Донна Мати, вы мне поверите. Хотелось ему птичьего молока И Кьярина доставала ему это птичье молоко.

ЛОРЕНЦО. Мадонна, сколько же молока у этой птички, должно быть, в динозавра превратилась.

КЬЯРИНА(глядя на брата женским укрощающим взглядом, нарочито сердито). Какой противный. Видеть не могу! (Неожиданно принимая упрямое, настырное выражение лица) Горе тому, кто только посмеет отнять его у меня. Со мной будет иметь дело! Донна Мати, я всю свою жизнь ему отдала. Была ему сестрой, матерью, отцом – всем.

МАТИЛЬДА. Это все знают. Вся округа говорит о том, как вы не щадите себя для своей семьи.

КЬЯРИНА. А лично я что видела в жизни? Мне сорок два года. В театре была не больше пяти раз. Не знаю, что такое кино, у меня нет друзей. А когда была молоденькая, вы же знаете… в четырнадцать лет возникают первые увлечения. Моя мама, добрая душа… ее место среди ангелов… ничего не говорила, только строго посматривала на меня, как бы предупреждая: «Кьярина не вздумай флиртовать! Кто будет домом заниматься?» Мама была хрупкой, как жаворонок, у нее осталось только одно легкое, и она постоянно говорила «Поддержи меня, не то упаду». Папа был вечно занят на своей работе – он был декоратором… Когда поздно возвращался домой, хотел, чтобы все было приготовлено. Он же (указывает на Лоренцо), этот молодой человек, только и знал, что менял рубашки – снимал и надевал… А Кьярина стирала, гладила, готовила, как прислуга. (Подробно перечисляя все деликатные поручения, какие ей доводилось выполнять в силу разных домашних ситуаций и обстоятельств) И возле матери сидела по ночам, когда у нее возникала депрессия: пилюли, капли, питье… «Кьяри, хочу причесаться… Кьяри, поменяй простыни… Открой балконную дверь, надо проветрить…» Потом она закрыла глаза, потому что Господь призвал ее к себе, и мне в наследство остался папа. А когда и он заболел, донна Мати, то ему нужно было каждые десять минут делать укол. А подушку кислородную я держала возле него сутками, даже ночью. Он так не хотел умирать, бедный папа. (Возвращаясь к теме, которая волнует ее больше всего) А мой брат? Он ни слова не скажет, но я понимаю, что ему надо. Наизусть знаю все его привычки, все его пристрастия: как ему нужно питаться, и что он любит. Появляется сладкий желтый перец, и Кьярина жарит его на углях, потому что на газе получается одна отрава… Как же, поджарит тебе перец эта немка! А когда вижу, что он не может вспомнить, куда положил какую-нибудь вещь, сразу же ставлю будильник на пять утра и даю ему выпить тартрат калия и цитрат магнезии, потому что это верный, признак, что у него несварение желудка, и ему необходимо легкое слабительное. Рубашки ему я покупаю. Четыре на лето, четыре на зиму. Он находит их в ящике готовенькие, даже не подозревая, откуда они берутся. Ткань на костюмы разве не я для тебя выбираю? А мозольный пластырь, который находишь ночью на тумбочке у кровати, кто тебе туда кладет? Я же забочусь об исправности электропроводки, а засорится раковина, сразу же зову сантехника. Дверные ручки начищаю каждую неделю. Серебро чищу каждые две недели. Держу ключи от кладовки, от всех шкафов, от комода и секретеров. Каждый гвоздь, в этом доме полит моим потом. Я так привыкла к этой мебели, что окружает меня, к этим стенам, которые защищают меня. Вот так и прошла вся моя печальная жизнь – с тех пор, как я научилась пользоваться рассудком, и по сей день. Потому и осталась одинокой на витрине. Думала я о любви, конечно, думала… Но это не имеет значения. Донна Мати, я никогда ни о чем не сожалела, никогда ни в чем его не упрекала… Что сделала, то сделала. Будет понято, хорошо. А нет, так и привет! Но свой дом я не оставлю. Он должен обрушиться на меня со всеми чердачными перекрытиями.

МАТИЛЬДА(понимающе и участливо выслушивает весь рассказ Кьярины). Вы должны уподобиться ей, дорогой профессор. Синьорина Кьярина помимо того, что заботится о вашем будущем, опасается, что в конце концов потеряет все содеянное ею добро. Как говорится в поговорке: «Это дом мой, уходи домой».

КЬЯРИНА. А мы гоним прочь даже близких родственников лишь для того, чтобы впустить в него чужеземку.

ЛОРЕНЦО(вооружившись святым терпением, пытается ласково заставить Кяьрину понять его неоспоримые доводы) Но кто тебе говорит, что ты должна покинуть дом? Кьяри, сестра моя, постарайся понять и соразмерить собственные права с моими потребностями. Я ведь еще ничего не решил насчет брака с немкой. Я испытываю симпатию к этой женщине, и она, льщу себя надеждой, отвечает мне тем же. Но мы еще ничего с ней не решали. Я продолжаю говорить на эту тему для того, чтобы договориться с тобой в принципе. Неужели, по-твоему, я должен распрощаться с любой мыслью о женитьбе, иначе не найду ночью на тумбочке у кровати мозольный пластырь? Но это же нелепо, Кьяри, моя дорогая. Ты ни в чем мне не отказываешь, и мы живем в добром согласии… Но святое небо… я ведь человек из плоти и крови… Мне тоже нужно кое-что, чего не можешь дать мне ты…

КЬЯРИНА(ехидно) Конечно, развратную оргию я тебе не могу предложить.

ЛОРЕНЦО(примирительно). Послушай меня, между мною и немкой, а она, признаюсь тебе, прекрасная женщина, честная, умная, словом, мы понимаем друг друга… Короче между нами вполне могло бы возникнуть что-то серьезное, хорошее… И в таком случае разве мог бы я сказать тебе: «Кьяри, раз я собираюсь жениться, вот дверь, выматывайся»? Разумеется, кем ты была в нашем доме, тем и осталась бы.

КЬЯРИНА(бросив взгляд на Матильду, которая вторит этому намерению понимающим взглядом и улыбкой). Вы поняли, донна Мати? (внезапно взрываясь гневом) А я сожгу этот дом. Оболью бензином из канистры и уничтожу все. (И разражается рыданиями).

ЛОРЕНЦО. Ну, что, поняли что-нибудь? Да она сумасшедшая, поверьте мне. Донна Мати, она просто сошла с ума.

МАТИЛЬДА. Подождите, профессор. Синьорина Кьярина права. Ведь она и в самом деле могла бы превратиться в служанку этой немки.

АЛЬФОНСО(человек пятидесяти пяти лет, с острым и хитрым взглядом. Он занимается куплей-продажей предметов искусства. Отличное знание своего дела и ловкость, с которыми он ведет его, обеспечили ему спокойную жизнь и собственную квартиру рядом с Савастано, где он живет со своей женой Матильдой. Войдя, он обращается прямо к ней, несколько смущенно останавливаясь в двух шагах от двери). Ну, же, Матильда. Сколько можно ждать. Сижу с иголкой, воткнутой в рукав. Добрый день, профессор. Синьорина Кьярина, добрый день.

ЛОРЕНЦО(оправдывая Матильду). Извините, дон Альфо, ваша жена была так любезна…

МАТИЛЬДА. Раз я не вернулась дошивать пуговицу, значит, не могла (и принимается за пуговицу).

АЛЬФОНСО. Это я понял. Однако, ожидая тебя, упустил очень важное свидание (Взглянув на часы). Смотри-ка, уже половина одиннадцатого… Иди ищи его теперь…

МАТИЛЬДА. А нельзя ли ему позвонить?

АЛЬФОНСО. Это же посредники, Матильда, они появляются только, когда суп уже готов. И к счастью, ни в чем не разбираются. Нередко оказываются обладателями какого-нибудь бесценного антикварного раритета, даже не ведая, чего он стоит на самом деле.

Сегодня утром мне звонил Длинный Гвоздь – так зовут одного из моих многочисленных добровольных агентов… (Подражая заботливому тону, с которым тот предложил ему сделку рано утром по телефону) Дон Альфо, тут есть одно дельце для вас… Вы же знаете, что мне нравится… Серебряный сервиз, столовый, Людовик XIV, на сорок восемь персон. Если интересует, без четверти десять буду в кафе «Золотая чашка»… (к Матильде) Я потерял из-за тебя выгодное дело… Профессор мог бы возместить мне несостоявшуюся сегодня утром сделку… Обычно я совсем не покупаю картины XIX века. Когда речь идет о живописи, то со мной можно говорить только о XV, XVI и XVII веках (внимательно присматриваясь к одной небольшой картине). Однако вот этот ваш маленький Палицци, должен признаться, весьма и весьма привлекает меня. Профессор, давайте договоримся.

ЛОРЕНЦО. Дон Альфо, сегодня неподходящий для этого день… Припоминаю нескольких Палицци… (Во время разговора с доном Альфонсо ему явно пришла в голову какая-то мысль, и он продолжает уже в другом тоне). А знаете, скорее всего, мы так и сделаем. (Направляется ко входной двери).

КЬЯРИНА(с тревогой). Куда ты направился?

ЛОРЕНЦО(с иронией). Иду на улицу, но не для того, чтобы жениться на первой же встречной женщине, не беспокойся. Направляюсь в Морской порт. На этой неделе отходит «Сатурния», может быть, еще успею забронировать место.

КЬЯРИНА. Хочешь отправиться в Америку?

ЛОРЕНЦО(грубо). А что, если поеду в Америку, выберешь другой способ самоубийства? Я же говорю об этом уже целых две недели. Все давно оформлено, паспорт готов. Пока еще я раздумывал, но теперь все. Медлил с отъездом из-за немки. А теперь решил, что пошлю ей телеграмму, вот она и успокоится.

КЬЯРИНА(дерзко). Но я тоже хотела бы поехать в Америку… Каждый когда-нибудь да бывает там. Подумай как следует. Оставь все свои привычки…

ЛОРЕНЦО(в порыве отчаяния). Это ты оставь меня в покое! Оставь! Я хочу жить наконец без поджаренного перца, без цитрата и магнезии, без мозольных пластырей – хочу хромать! Я не женюсь, но я решил уехать (к Альфонсо и Матильде). Извините, увидимся позже. (Быстро уходит направо).