Текст книги "Убийство часового (дневник гражданина)"

Автор книги: Эдуард Лимонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Эдуард Лимонов
Убийство часового

Убийство часового

25.08.91. Би-би-си только что объявила о самоубийстве маршала Ахромеева, специального военного советника президента СССР, бывшего командующего Генеральным штабом. Низкое предательство слизняка Горбачева, предавшего вчера по меньшей мере пятнадцать миллионов человек КПСС для того, чтобы удержаться у власти, убило старого маршала. В сущности, это убийство.

«Если же назвавшийся начальником караула (помощником начальника караула, разводящим) окажется неизвестным или находящиеся с ним лица не выполнят требования часового оставаться на месте, то часовой предупреждает нарушителей окриком: «Стой, стрелять буду!» При невыполнении нарушителями этого требования часовой применяет по ним оружие».

Так гласит суровая и точная проза «Устава караульной службы», его статья 177. Эта же статья чуть выше уточняет ситуацию:

«В условиях плохой видимости, когда с расстояния, указанного в табеле постам, нельзя рассмотреть приближающегося к посту или к запретной границе, часовой останавливает их окриком: «Стой, кто идет?!» Если ответа не последовало, то часовой предупреждает: «Стой, стрелять буду…» Если нарушитель не останавливается и пытается проникнуть к охраняемому объекту (на пост) или после такой попытки обращается в бегство, то часовой производит предупредительный выстрел вверх. При невыполнении нарушителем и этого требования часовой применяет по нему оружие… Когда на окрик часового последует ответ: «Идет начальник караула…», часовой приказывает: «Начальник караула ко мне, остальные на месте!»; если необходимо, часовой требует, чтобы приближающийся к нему осветил свое лицо…»

Представим: ночь, туман, освещенное снизу слабым огнем зажигалки или спички лицо. Часовой знает это лицо. Свой. Большое, винного цвета родимое пятно на черепе.

«Убедившись, что назвавшийся действительно является начальником караула (помощником начальника караула, разводящим), часовой допускает к себе прибывших лиц».

Прибывшие лица, улыбаясь, подходят вплотную к часовому. И бросаются на него. Ударяют штыком в шею под затылочной костью. Или набрасывают ему на шею струну. Или засовывают ему в рот дуло пистолета ТТ. Хлещет кровь. Еще вчера бывший своим оказался не своим сегодня. Против предательства начальника караула часовой бессилен.

В унизительные дни конца августа 1991 года перечитывал я для укрепления духа «Устав караульной службы Вооруженных Сил СССР». Его бронзовой могущественности прозу, сработанную моими дедами и отцами для целей защиты Отечества. И пришел к твердому убеждению, что советские ультрабуржуа убили нашего Часового. Приблизившись к нему обманным путем. Подобрались к нему вплотную со «своим» Горбачевым, начальником караула. Который давно уже (или никогда) и не был своим.

05.09.91. В «Ле Монд» короткая заметка, затиснутая в глубину газеты, под названием «Профанация могилы маршала Ахромеева»:

«Тело маршала Ахромеева, бывшего военного советника Горбачева, который убил себя после неудачи путча, было выкопано из могилы, и вандалы сорвали с него униформу, – сообщило во вторник 3 сентября советское телевидение. (Агентство Франс Пресс, АП, Рейтер.)»

То есть через десяток дней над захороненным телом Часового надругались. Так пусть же играют сводные небесные оркестры всех родов войск для тебя, маршал.

Духовная мужественность

«Устав гарнизонной и караульной служб» на моем столе – произведение позднее. Он утвержден Верховным Советом СССР в июле 1975 года, дополнен в 1977 и 1980 годах и отпечатан в 1990 году. Многие положения его великолепны, но, увы, здесь и там он тронут всеразъедающим плесневым грибом декадентства. Статья 81 гласит:

«Применение оружия является крайней мерой и допускается только в исключительных случаях, не терпящих никакого отлагательства, когда все другие принятые меры оказались безуспешными или когда по условиям обстановки принятие других мер окажется невозможным».

Следует перечисление исключительных случаев:

«…при защите военнослужащих, а при необходимости и гражданских лиц от нападения, угрожающего их жизни, если иначе их защитить нельзя; для отражения нападения на патруль, когда жизнь начальника патруля или патрульных подвергается непосредственной опасности; при задержании преступника, оказывающего вооруженное сопротивление; при задержании преступника, совершающего побег из-под стражи, когда другими способами его задержать невозможно».

Это все случаи. Применение оружия, таким образом, разрешается только для самозащиты. Всякая инициатива, всякие импульсы нападения уничтожены следующей трусливой процедурой:

«…Начальник патруля обязан голосом или выстрелом вверх предупредить об этом лицо, против которого применяется оружие. О применении оружия начальник патруля немедленно докладывает военному коменданту гарнизона или его помощнику (дежурному по караулам)». «Составу патруля во всех случаях категорически запрещается применять огнестрельное оружие на многолюдных улицах, площадях и в общественных местах, когда от этого могут пострадать посторонние лица. Никто из состава патруля не имеет права угрожать оружием и производить предупредительные выстрелы в целях наведения порядка, за исключением случаев, предусмотренных настоящим уставом». (Вышеприведенных.)

Статья 81 оставляет грустное впечатление. Она свидетельствует о декадентстве армии, о потере инициативы, о боязни ответственности за каждую стреляную гильзу, о «замирении» армии, о ее беззубости. Подобные статьи в уставе ведут армию и страну, защищаемую этой армией, прямиком к гибели. Армия ведь задумана как инструмент насилия, в этом ее доблесть, в этом ее предназначение. Попытка смягчить инструмент насилия, сделать его вежливым, уклончивым, извиняющимся снижает эффективность армии.

Устав с гнильцой утвержден в 1975 году, но Советская Армия находится в периоде декаданса уже куда более длительное время, возможно, с середины 50-х годов. Примет декадентства множество. Пару лет назад прислали мне с родной земли солдатскую военную форму. Пуговицы на солдатском мундире – о, верх неприличия и знак бессилия – оказались пластиковыми! Как себя может чувствовать солдат в мундире с тусклыми пластиковыми пуговицами? Неуверенно. Ведь блистали армии храбрых стран своими шитыми знаменами с кистями, эполетами, бронзой и золотом сабель, перламутровыми ручками револьверов, эмблемами, кокардами и пуговицами не просто так, не из хвастливого удовольствия, но чтобы возбудить в солдате бравый, боевой дух. Служили средствами возбуждения к битве. Битва же сама воспринималась в окружении сияющих, блестящих предметов как священная церемония, как праздник. (Сияет ведь церковный алтарь!) От Ахилла в сияющих доспехах до сталинских под золото горящих погон сияние подымало армии на крыльях и вело к победам. Для этой же цели служили и бодрые звуки и горящая медь боевых оркестров. На какую победу могут вдохновить солдата банальные пластиковые тоскливые кружочки цвета коровьего, вегетарианского дерьма? Упрощенные современные солдатские мундиры без плеч, уродливые сапоги лишают армию боевого духа. Для контраста вспомним, что в самый героический период истории нашей армии храбрейшим конникам Буденного дарили красные кожаные галифе!

Что за глупая интендантская голова придумала новые пуговицы – эту деградацию в солдатской судьбе. Наверняка это был гражданский тип, кретин-экономист, видящий во сне лишь цифры да проценты. Удешевить содержание солдата, удешевить форму – вот чего хотел он достичь, заменив ярко сияющие, звездно тисненые латунные солнца кусочками литого дерьма. Удешевили. Но солдат потерял в храбрости.

Народ, солдаты которого одеты в бесформенные мундиры с пластиковыми пуговицами, менее способен выигрывать битвы. Народы, в уставы армий которых вписана осторожная трусость в применении оружия, кончают плохо. Вначале они становятся предметом презрения и насмешек, позднее их непременно подчиняют себе другие народы, не боящиеся применять оружие. Так было, и так будет. Ибо природа человека и человеческих групп не меняется, какой бы отличной от всех других эпох ни казалась нам наша эпоха. Вот что писал по этому поводу крайне правый итальянский философ Юлиус Эвола (1898–1974):

««Прогресс» бессилен изменить определенные фундаментальные истины о человеке и обществе, в особенности необходимость иерархии, кастовости, расы, мифа, религии и ритуала, – эти категории объединяются обыкновенно под общим определением «духовная мужественность». Потерять духовную мужественность (для народа, нации. – Э.Л.) – значит сделаться неспособным генерировать настоящий порядок, отсюда отступление современного человека от космоса в хаос».

Советский народ проходит через период хаоса именно по причине того, что, соблазненный чужим богатством и процветанием, он засомневался в себе и потерял духовную мужественность.

Трагедия невежества

По третьему каналу демонстрировали фильм «Семь Симеонов», точнее, два фильма о трагической и преступной семье Овечкиных. Первый фильм снят в 1985 году о счастливой семье вундеркиндов. Семеро братьев, юноши, подростки и дети от 25 до 5 лет, влюбленные в нью-орлеанский джаз, сами научились играть и сделались популярной в сибирском городе Иркутске и за его пределами джазовой группой. Мать, сильная женщина с широким лицом русской крестьянки, стоит во главе и управляет группой. Живут они за разрушенной церковью в деревянной сибирской избе с пристройками. Три коровы, семь соток земли и на них огород. Идиллия. Улыбающиеся личики ребят… Косят сено, собирают в стога, разучивают мелодии, камера с удовольствием следит за ними. Концерт: тяжелолицые зрители с медалями и без восторженно глядят на выступление группы. На сцене самый младший мальчик с бантом играет на трубе, мальчик с бантом стучит по клавишам пьяно. Симеоны на концертах и фестивалях: в Прибалтике… в Тбилиси… Аплодисменты.

Второй фильм снят в 1988 году. Он начинается с показа обгорелого брюха развалившегося самолета. Дымятся обломки. Падает снег. В обломках самолета копаются военные и милиционеры. Выносят некие расплавленные, горелые куски и называются они: «труп № 1», «труп № 2» и т. д. Лишь присмотревшись, наконец различаешь, что это обугленные корытца грудных клеток. Куда делись ноги, непонятно. Всего девять корытец. Их упаковывают в девять мешков. Фильм возвращается к началу истории…

8 марта 1988 года семеро Симеонов, мать – мощная корова и сестра Симеонов – Ольга, беременная, на седьмом месяце, все сели в самолет, летящий из Иркутска в Ленинград. С инструментами. Их багаж никто не осматривал при посадке, они были свои, группа была достопримечательностью и гордостью Иркутска. В контрабасе между тем находились обрезы, пистолет и самодельные бомбы. Где-то над Ленинградом старшие юноши Овечкины приказали пилотам лететь в Хельсинки (позднее в Лондон). Пилоты, однако, не открыли дверь в кабину. Самолет сел в Ленинграде. Поняв это, братья застрелили стюардессу (убеждавшую их, что сели в Хельсинки). Самолет неряшливо и кроваво штурмовали. Последовала перестрелка, взрывы, пожар. Василий (старший из братьев) застрелил мать (она просила). «Отскочила черепная крышка», – свидетельствует выживший Симеон, Игорь. Еще двое старших Симеонов застрелились. Сгрудившись в хвосте самолета, еще живые члены семьи взорвали бомбу. В живых остались лишь беременная Ольга, самый младший Сережа и Игорь. Он вспоминает на процессе, что

«они мне кричали, чтоб я бежал к ним, мы ведь договорились покончить с собой в случае неудачи, но я убежал от них в голову самолета, спрятался в туалете, я еще молодой, я захотел жить. Там у них в хвосте раздались взрывы и выстрелы».

Помимо пяти Симеонов плюс мать, погибли трое пассажиров.

Между двумя фильмами: один розово-счастливый, другой трагичный до степени обгорелого мяса – нет связей. (Настораживает лишь никак не объясненное, оброненное Ольгой: «Братья говорили, родишь не от русского – ребенка удушим», – но продолжения не следует.) О связях можно только догадываться. Я попытался. Мне было интересно догадаться, ибо психология Симеонов есть психология русского народа в ее крайнем проявлении. Первое, что бросается в глаза, – невежество Симеонов. Вся эта бойня, жареная человечина, смешанная с самолетными креслами, – следствие чудовищного невежества. Незнание того, что конвенцию по борьбе с воздушным пиратством подписали давным-давно все страны мира. Куда бы ни прилетели Симеоны, потрясая обрезами, их арестовали бы и выдали обратно в СССР. Недостаток информации толкнул семью на заранее стопроцентно обреченный поступок. Многие десятки случаев угона советских самолетов в последние годы есть следствие отвратительного невежества советских граждан, становившихся в данном случае преступниками из-за своей дремучести.

Еще одно заблуждение семьи – завышенная самооценка, самоуверенность Симеонов. Они грубо переоценили свой талант. Этим ребятам не пришлось понять, что реакция на их джазовые таланты на родине и за границей не могла быть одинаковой. На родине они проходили по категории редкостей, в той же группе, где вырастивший необычно огромную тыкву соседствует с умельцем, вырезавшим на пшеничном зерне Гимн Советского Союза, и с самым маленьким в мире карликом. Сибирские мальчики исполняют «черный» джаз. Недаром пятилетний Сережа был звездой группы. И согласно показаниям их учителя музыки именно Сережа и был самым музыкально талантливым, старшие же братья были вполне посредственными, даже в масштабах СССР, джазовыми музыкантами-любителями. На Западе (если представить сказочный, счастливый перелет) их ожидала трагедия. Им невозможно было бы даже выйти на сцену. Естественно, они не могли бы соревноваться с профессиональными джазовыми музыкантами, да и кто бы допустил их соревноваться? К тому же и лучшие джазовые музыканты нелегко зарабатывают себе на хлеб. (Мне предоставилась возможность близко общаться и наблюдать жизнь Стива Лейси, известного джазового музыканта. Так что я знаю, о чем я говорю.)

Несколько дней Симеоны пробыли в Японии на фестивале любительских джазовых ансамблей. Куда их пригласили, как приглашают австралийских аборигенов отплясать танец охоты на Всемирной сельскохозяйственной выставке. Неузнанная, непонятая, а лишь увиденная, как серия живых почтовых открыток, страна травмировала их. Там они и сломались, скорее всего. Старший (по свидетельству выжившего Игоря) пытался поймать такси, чтобы уехать всем в Токио, ехать прямиком в американское посольство, посольство страны джаза! Такси он не поймал. Матери с ними не было. Заметьте, что их остановила тогда не мать, оставшаяся в Иркутске, но проблема такси.

В своей стране их ценили. Всю группу, семерых, их приняли в конце концов в Высшее музыкальное училище имени Гнесиных. (Где они проучились два дня и ушли оттуда сами.) Их переселили из разваливавшегося крестьянского дома в две квартиры в новостройке. Но всего этого семье уже было мало. Семья зазналась. Семья не сумела понять, что своим успехом в стране они обязаны своей броскости, цирковой экзотичности (семеро братьев, младший ребенок с трубой и бантом), а не музыкальным талантам. Что на них идут смотреть, как на клоунов и лилипутов, а не слушать… Цепь невежеств, вплоть до последней: дебильно ломиться в открытую в 1988 году дверь на Запад!

«Да, они знали, что можно легально выехать из страны, – свидетельствует в фильме крестная мать ребят, – но у них не было родственников за границей. Без вызова родственников пришлось бы долго ждать, а они торопились, второго по старшинству сына должны были забрать в армию, а там и третьего…»

Авторы фильма попытались найти разгадку трагедии Симеонов в прошлом их семьи и в прошлом страны. В том, что отец их был алкоголиком. В том, что пьяный колхозный сторож застрелил бабушку, мать матери Овечкиных, за то, что она выкопала на колхозном поле десяток картошек. Может, это и действует на советского зрителя слезовыжимающе, но я не могу поплакать над несчастной судьбой крестьянки при советской власти, убиенной за картошку. Ибо знаю, что трагедии подобного рода интернациональны и чуть ли не ежедневны. Только что, сообщила французская пресса, французский крестьянин выстрелил в копающих на его поле морковь, убив одного мужика наповал, а другого ранив в живот. А с промежутком в десять дней мы узнали, что еще один крестьянин убил на своем участке (подкарауливал воров) в темноте мальчика 12 лет. В спину. Так что частную свою собственность, как видим, защищают крестьяне не менее кроваво и абсурдно, чем колхозную… Авторы фильма навязали нам объяснение трагедии трудностями жизни семьи. Тем, что воду семья носила из колодца, тем, что спали дети по двое в кроватях, в трудности содержания трех коров и огорода. То есть во втором фильме разрушается именно все то, что воспевалось как экзотика и великолепная близость к природе в первом. Дойка коров, сенокос – все эти сельскохозяйственные операции превратились для авторов фильма из вдохновительной экзотики в невыносимые трудности жизни. Ибо в 1988 году уже господствовали иные социальные моды, перестройка (в фильме, впрочем, она ни разу не упомянута) была на пороге вхождения в стадию радикализма. Потому авторы уже утверждают, указывая пальцем, что это «система» виновна в трагедии Симеонов.

В связи с Симеонами я вспомнил о другой семье, и тоже музыкальной. О плохо кончившем «музыканте» Чарлзе Мэнсоне и его семье вспомнил я. Вне сомнения, у хиппи-семьи Мэнсона и матриархальной семьи Симеонов были разные цели. Семья Симеонов яростно желала вырваться в общество, в котором Мэнсон не сумел преуспеть как музыкант. (У него был неплохой голос и определенный талант. Вершина его музыкальной карьеры – он продал две песни известной группе «Бич Бойз» за 5.000 долларов.) Вырваться в общество, которому «семья» Мэнсона объявила войну. Если коммунистическая система повинна в трагедии Симеонов, в трагедии и преступности Мэнсона и его семьи, по той же логике, что же, виновна капиталистическая система? Поклонникам американской демократии трудно будет с этим согласиться.

Нет, не в вульгарной социопсихологии и не в прошлом следует искать причину трагедии Симеонов. В настоящем, и только в нем. Это очень современная советская история. И она поучительна, ибо в ней символически просматривается трагедия всего советского народа. Недостаток информации, невежество ведут к трагедии. Неукоснительно ведут к трагедии. Идеализация «заграницы» (Америка – родина джаза, Япония – «красивая сказочная страна»), невежество в самооценке, идеализация своих возможностей (музыкальных, очень небольших) привели к гибели семью Овечкиных. Цепь невежеств, недостаток информации, идеализация своих собственных сил завели в лабиринт трагедии советскую буржуазию. Она одержима безумной идеей угнать на две трети азиатскую страну на Запад. СССР похож на горящий самолет, в котором погибла семья Овечкиных. Угнанный радикальной буржуазией, столь же невежественной, как Симеоны, самолет СССР пылает. Орут обезумевшие пассажиры – советский народ. В горящем самолете все еще пытаются улететь они на идеальный Запад.

Бизнесмены

Душной парижской летней ночью вышел я как-то из метро Сент-Поль на островок между двумя встречными потоками автомобилей и, стоя у тротуара, ждал зеленого огня. Внизу, у отвратительно воняющей сточной щели, увидел я, мне показалось, возятся кошки. Присмотревшись, я обнаружил, что нет, несколько крупных светлых крыс нагло прогуливаются прямо у меня под ногами. Внезапно зажегся доселе почему-то мертвый фонарь, и я смог увидеть, что вдоль всего тротуара, на многие десятки метров вперед, прогуливаются рыжие мокрые крысы. Откормленные, брюхатые, хвосты волочатся по асфальту. Освещенные, крысы не спеша устремились, переваливаясь, к только им известной цели под тротуаром и не толпясь, но быстро и эффективно втянулись все (даже уступая друг другу очередь!) в дыру, ведущую в подземную канализацию. Меньше чем в двух десятках метров на противоположной стороне рю де Риволи, в кафе, на тротуаре, сидела шумная толпа полуголых туристов, но, очевидно, крыс они не пугали. Изгнал их с прогулки лишь ярко-синий фонарь.

Наблюдая, как втягивается последний голый в роговых чешуйках хвост (чешуек на хвосте я разглядеть, разумеется, не мог, но помнил, что они существуют), я обнаружил, что покрываюсь испариной, а по впадине позвоночника стекают холодные капли нервного пота. Идя от метро домой по темным боковым улицам, я, не желая того, опять и опять видел втягивающуюся в дыру очередь предупредительных друг к другу крыс и содрогался от гадливости. Я видел парижских крыс и до этого, однажды наблюдал крысу, перебегающую рю дэз Экуфф – улицу еврейского квартала, среди бела дня, но массовое дисциплинированное передвижение отвратительных существ наблюдал впервые.

В ноябре 1990 года, будучи приглашен моим американским издательством «Гроу Пресс» для представления новой книги, я, помню, должен был лететь очень рано из Нью-Йорка в Вашингтон. Лимузин подобрал меня в отеле в шесть утра и доставил в аэропорт Ла Гуардиа. Слишком рано доставил. За полчаса до отлета. В огромном холле-сарае, оборудованном рядами пластиковых кресел и столами с баками, полными кофе и чая (сервис бесплатный), скоплялись постепенно бледные, большие американские бизнесмены. Противно воняло парами жидкого кофе и хлоркой. Семичасовой «Трамп Шаттл» должен был доставить нас всех в столицу Вашингтон. И вот, когда объявили посадку и бизнесмены пошагали, поползли в дыру авиона, все серо-костюмные (атташе-кейсы, портфели, плащи и пальто на руках, галстуки, лысины, животы, подбородки, газеты, большие немужские зады…), я вспомнил очередь крыс у метро Сент-Поль, рыжих, жирных и мокрых…

Постепенно втянулись все в «Шаттл». В салоне пахло блевотиной и химикатом для чистки блевотины. Одновременно, вызвав сквозняк, раскрылись газеты. Опоздавший, самый растрепанный, жирный, вспотевший старик-крыса был встречен презрительными взглядами молодых крыс. Он шумно плюхнулся на единственное пустовавшее место – через проход от меня.

«Шаттл» взлетел привычно. Стюардессы стали разносить фруктовые салаты и соки. «Нездорово живущая Америка время от времени пытается внести в свою жизнь здоровую деталь. Однако фруктовые салаты, недавняя мода, уже не спасут этих каторжников бизнеса, потребляющих десятками лет холестерин и сладости, – помню, подумал я. – Статистика утверждает, что половина из них умирает от сердечных болезней или от рака еще до пятидесяти лет». После «брэкфеста» две трети бизнесменов, достав бумаги, стали изучать их. Мой сосед, романтичный молодой человек с курчавыми черными волосами, извлек свои бумаги. Я успел заметить на дне его атташе-кейса пару бананов. На бумагах (я разглядел) стоял на всех поверху гриф «Шульц, Лемке и Горовиц. Химические Индустрии». Карандаш соседа заходил по бумаге. Рядом со мной сидел и работал, не теряя времени, без сомнения, молодой талант химической индустрии. Делающий карьеру, выпуская в небеса клубы ядовитых дымов, где-нибудь в Порт-Елизабет, штат Нью-Джерси. Однажды, я помню, мне пришлось проезжать по тем местам. Даже сквозь задраенные окна автомобиля отравленный воздух обжигал глаза.

Животастый бизнесмен (тот, что явился позже всех, старик), оглянувшись по сторонам, извлек из портфеля банку пива. Налил пиво осторожно в пластиковый стакан. С наслаждением впился в стакан. Этому уже все равно. Он свое отработал. Седые, зализанные за уши волосы лоснились. Лоснилась лысина. До сих пор желтое, цвета испортившегося маргарина, лицо его после пива порозовело. Я хотел было спросить, сколько ему осталось до пенсии, но передумал. Старик пылал. Нездорово бледные лица соседних к нему бизнесменов сморщились от недоброжелательства… В восемь утра мы приземлились в вашингтонском Национальном аэропорту. Сложив бумаги, бизнесмены, поколыхивая плащами, задами и кейсами, сошли с воздушного трамвая.

На второй день московского «путча» я увидел нового советского бизнесмена на экране французского теле. Его спросили, что он знает о происходящем в Москве. Директор не то «Дома», не то «Палаты», он плотоядно и нагло солгал, что Яковлев и Шеварднадзе арестованы. Бывший якобы советник КГБ (!) по экономическим вопросам, этот массивный губастый человек, потея, ровным, злым голосом лгал с упоением, долго. (За несколько минут до этого в новостях показали Шеварднадзе, не только не арестованного, но выступающего перед толпой. Потому ложь была очевидна телезрителям.) «Откуда вы берете вашу удивительную информацию?» – прервал его ведущий пятого канала Гийом Дюран. Не смущаясь, похабный толстяк назвал какой-то «Пресс-сервис Российской республики».

Советский новый бизнесмен лжив и преступен. По крайней мере, в первом поколении он и будет таким, прежде чем во втором видоизменится во всегда опасную, но цивилизационную крысу, как его брат – бизнесмен западный. Вынужденный в советском обществе действовать вне рамок закона, советский бизнесмен сделался по необходимости преступником и продолжает вести себя как таковой инстинктивно. Ничего удивительного. Преступником же был и первый бизнесмен нового времени – «патриот» Паллой.

Яркая личность – Паллой был прародителем современных бизнесменов. Он гордо присвоил себе титул «разрушитель Бастилии». Трудно сказать, какова была его роль в событиях 14 июля 1789 года да и присутствовал ли он вообще на месте. Но это он, первый напористый бизнесмен, сумел достать себе выгодную лицензию на снос Бастилии. Это именно он был «гениальным» организатором на своем «строительном объекте» (разрушения) патриотического праздника 14 июля 1790 года. Он же был и автором ставшего впоследствии знаменитым паблисити-лозунга «Здесь танцуют!», вывешенного тогда же у входа на «объект». Паллой является также предтечей базарного «революционного» реализма китча: он наладил производство маленьких Бастилий, вырезанных из камней большой. Когда Франция была разделена в 1790 году на 83 департамента, Паллой нашел способ всучить по Бастилии не только каждому департаменту, но и каждому дистрикту и коммуне. Предприятие «патриота» Паллоя производило всякого рода революционные амулеты, в частности медали, сделанные из цепей подъемного моста Бастилии. Они были украшены девизом «Свобода или смерть!» (Теперь, когда демократическая чернь свалила в СССР множество памятников, наверняка найдутся или уже нашлись советские паллои, чтобы наладить производство сувениров из памятников Дзержинскому или Свердлову.)

Неспокойный дух, Паллой украл гастрономо-идеологическую идею у некоего «гражданина» Ромео (французская революция породила, как видим, немало жуликов и спекулянтов так же, как на наших глазах от брака с августовскими баррикадами в Москве родилось большое количество «демократов» и «спасителей» от «путча») праздновать ежегодно день казни Людовика XVI, 21 января, поеданием свиной головы. Паллой написал письмо Баррасу, другим членам Директории и министрам, приглашая разделить с ним трапезу – откушать фаршированную свиную голову, отметить день смерти тирана. Чрезмерно активный «патриот» Паллой закономерно угодил в конце концов в «железы», то есть был посажен в тюрьму и закован. Освобожденный, он тихо умер в 1835 году. Но племя Паллоя, активное и беспокойное, распространилось по всему миру. Это семя Паллоево перемещалось со мною в «Шаттле» из Нью-Йорка в Вашингтон.

Потомки Петруса Францискуса Паллоя, ветхого Адама бизнесменского класса, в большом почете сегодня. Однако несомненно и то, что герой нашего времени, Паллой, найдет себя в опасной ситуации в обозримом будущем. Бесспорно, что активность Паллоев разрушает ежедневно нашу планету. Возможно, легко представить себе введение смертной казни для слишком активных паллоев в уголовных кодексах первых годов после 2000-го. Вначале для паллоев атомной, нефтяной и химической индустрии. И представить следующее сообщение в новостях:

«Еще 304 бизнесмена расстреляны сегодня в Париже, 125 – в Москве и 100 – в Нью-Йорке по приговорам народных трибуналов спасения планеты».