355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Эдуард Перруа » Столетняя война » Текст книги (страница 4)
Столетняя война
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 22:57

Текст книги "Столетняя война"


Автор книги: Эдуард Перруа


Жанры:

   

История

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)

III. ПРОБЛЕМА ГИЕНИ

 Две страны, разделенные только узким проливом, почти ничего не знали друг о друге. Английская знать, происходившая из Нормандии или Анжу, более века назад перестала интересоваться делами континента, с тех пор как навсегда утратила там свои вотчины. Она все более и более англизировалась. Французский язык или, скорее, странный смешанный диалект этого языка – англо-нормандский, полный английских слов и причудливых оборотов, уже стал языком почти только королевского двора и образованных высших классов; он еще оставался языком управления и юристов, хотя в судах ради удобства сторон дебаты все чаще и чаще велись по-английски; текст, вышедший из-под пера клириков за проливом, похож на сделанный с трудом перевод с местного языка, и, похоже, англо-нормандский становился языком культуры, вроде латыни. Если высшая знать благодаря брачным союзам или высшее духовенство, сам способ формирования которого предрасполагал к международным контактам, еще поддерживали какую-то связь между обеими странами, то представители других общественных классов вступали в такие контакты только при спорах о месте морской торговли; и эти контакты, подчас затрудненные, во Франции происходили только в прибрежных провинциях и касались только фламандских, пикардийских, бретонских или ларошельских коммерсантов или купцов.

Иначе дело обстояло в отношении обеих династий: их соединяли и частые браки, и еще более крепкая связь – феодального характера. Король Англии, суверен из рода Плантагенетов, был в то же время герцогом Аквитанским (Гиенским) и пэром Франции; кроме того, с тех пор как Эдуард I женился первым браком на Элеоноре (Алиеноре) Кастильской, он владел в Северной Франции, в устье Соммы, маленьким графством Понтье. Будучи сувереном у себя на острове, по своим континентальным владениям он был вассалом французского короля. Эта двусмысленная ситуация возникла давно. Не будем возвращаться к тем отдаленным временам, когда герцог Нормандский Вильгельм Незаконнорожденный в 1066 г. отправился завоевывать королевство англосаксов: отношения между вассалом и сюзереном резко испортились, когда в 1154 г. на английский трон наконец сел Генрих II Плантагенет, к тому времени уже граф Анжу, Турени и Мена и супруг Алиеноры Аквитанской [33]33
  Алиенора Аквитанская (1122-1204) – дочь и наследница Гильома X, герцога Аквитанского. В 1152 г., разведясь со своим первым супругом, французским королем Людовиком VII, вышла замуж за Генриха Плантагенета, графа Анжуйского, герцога Нормандского, принеся ему в приданое власть над Аквитанией (прим. ред.).


[Закрыть]
, от имени которой он правил ее обширным герцогством, простиравшимся от Луары до Пиренеев, а также обладатель завоеванной им Нормандии. Тогда Плантагенеты и Капетинги и вступили в длительную борьбу, которую некоторые современные историки, создавая известную путаницу, предложили назвать «первой Столетней войной» и где сюзерен пытался взять верх над вдесятеро сильнейшим вассалом. В результате этой борьбы континентальная империя Плантагенетов была раздроблена. Но по Парижскому договору, заключенному в мае 1258 г. и утвержденному в декабре 1259 г., Людовик Святой оставил своему свояку Генриху III Гиень, откуда капетингским войскам так и не удалось вытеснить последнего, и даже добавил к ней занятые предыдущими английскими королями территории, которые сразу же или через более отдаленное время войдут в состав этого южного герцогства. Взамен Плантагенет отказывался от всех утраченных провинций, от Нормандии до Пуату, а главное – становился вассалом французского короля за свое герцогство-пэрство. По праву можно сказать, что Парижский договор, поставив обоих суверенов в очень сложные феодальные отношения, лег в основу Столетней войны.

Его применение, сразу же натолкнувшееся на непреодолимые трудности, семьдесят лет провоцировало бесконечные конфликты, и тот, в котором столкнулись Эдуард III и Филипп VI, – лишь неизбежное его следствие.

Усилению напряженности между обеими династиями и даже странами неявно способствовали и другие причины, которые нельзя игнорировать. Ведущие активную торговлю гасконские моряки, представлявшие интересы Англии, контактировали с представителями бесконечно более многочисленных областей королевства Франции. Они перевозили через Ла-Манш гиенские вина, которые высшие классы ценили больше, чем местное кислое вино или ячменное пиво; они заходили в Ла-Рошель, рынок сбыта для Пуату и Сентонжа, или в Нант за солью с пуатевинских разработок или из залива Бургнёф, необходимой английским рыбакам для засолки рыбы. Их суда, редко отваживавшиеся выходить в открытое море, нуждались в благосклонном приеме в бретонских портах, где они останавливались. Наконец, известно, как английское скотоводство и казна зависели от фламандского рынка, где сбывалась необработанная шерсть. Пуату, Бретань, Фландрия – все эти провинции Эдуард III будет стремиться в той или иной степени поставить под контроль. Однако не надо думать, что, вводя туда войска, Плантагенеты намеренно готовили условия для экономической экспансии Англии. В отличие от наших современных империалистов, средневековые монархии не воевали за рынки сбыта для своих товаров или за источники сырья. До второй половины XV в. нельзя говорить об экономической политике суверенов, которая была бы для них важней династических химер и завоевательных планов. Даже наоборот: Эдуард III будет использовать экономическое оружие для удовлетворения своих политических амбиций, конфискуя товары у купцов из вражеской страны или, как это будет сделано для воздействия на Фландрию, прекращая экспорт шерсти, – самым ощутимым следствием этой меры станет разорение подданных и истощение ресурсов в стране, где правил тот, кто отдал такой приказ. Однако упомянутые нами торговые контакты тоже во многом способствовали ухудшению франко-английских отношений, внести напряженность в которые было сравнительно легко: они порождали между моряками обеих стран конкуренцию, быстро перераставшую в ненависть, которая выливалась в грабежи, пиратство, поломки судов, а порой и в настоящие каперские войны. Особо серьезная ссора, разразившаяся в Байонне, а йотом в Ла-Рошели в 1293 г. между байоннскими и нормандскими моряками, стала для Филиппа Красивого предлогом к объявлению войны Эдуарду I и конфискации аквитанского фьефа.

Итак, вернемся к вопросу о Гиени, к вечному яблоку раздора между обеими династиями. Мы не будем давать его полный исторический очерк с 1259 по 1328 г., но совсем умолчать о его истории невозможно, потому что иначе ничего не поймешь в назревающем великом столкновении.

Территориальные конфликты между сюзереном и вассалом были достаточно острыми. Парижский договор, словно забавы ради, создал сложную ситуацию: французский король пообещал возвратить в состав герцогства Аквитанского некоторые земли (Сентонж «за Шарантой», Керси и Ажене на территории Тулузского графства) в случае, если Альфонс Пуатевинский и его жена Жанна Тулузская [34]34
  Альфонс Пуатевинский (1220-1271) – сын французского короля Людовика VIII, с 1241 г. граф Пуатье и Оверни. Женившись на Жанне, дочери графа Тулузского, получил графство Тулузское (прим. ред.).


[Закрыть]
, которым принадлежали эти земли, умрут, не оставив потомства. В 1271 г. так и случилось, но ни Филипп III, ни его сын не слишком спешили отдавать обещанные территории. Пришлось дождаться Парижского соглашения, заключенного в ноябре 1286 г., чтобы дело было улажено, не вызвав ни у кого чрезмерной злобы. Тем не менее границы аквитанской территории, находившейся в ленной зависимости, оставались, как всегда в те времена, приблизительными и неточными. Переплетение прав и наличие привилегированных анклавов порождало мелочные придирки и споры. Чиновники французского короля, всегда куда больше стремившиеся разжигать ссоры, чем их господин, – сенешали Сентонжа, Пуату или Перигора – не упускали случая узурпировать герцогские права на землях по ту сторону границы. Еще серьезней было то, что оба соперника, опасавшиеся друг друга, начали в этих марках с нечеткими границами строить замки и бастиды, и вот от Сентонжа до средней Гаронны через Перигор, Керси и Ажене по сельской местности протянулась двойная линия грозных укреплений. Первым начал Альфонс Пуатевинский с капетингской стороны; Эдуард I применил в этих работах, особенно в возведении замка Ла-Реоль, опыт, приобретенный им в Святой земле и уже использовавшийся в Уэльсе. В первой четверти XIV в. это строительство с той и другой стороны еще продолжалось, поддерживая опасное состояние мира на грани войны. Когда один вассал французского короля в 1323 г. начал строить бастиду в Сен-Сардо, близ Ажена, на нее внезапно напали гасконские банды и сожгли; этот случай послужил сигналом для начала новой войны и для новой конфискации аквитанского фьефа королем Карлом IV.

В сфере феодальных отношений причины для конфликта были более весомыми, потому что постоянно возникали новые поводы. Проводя политику вмешательства, с успехом применявшуюся в других фьефах короны, капетингские чиновники, сенешали Пуату, Перигора, Сентонжа и их подчиненные, рвение которых намного превосходило то, чего требовал от них господин, не прекращали хозяйничать в Гиени, заявлять о правах короля, подстрекать местных жителей подавать апелляции на приговоры английских сенешалей. Эта политика, беспокоившая англичан еще при Филиппе III, была временно нейтрализована соглашением между суверенами, в соответствии с которым королевский суд возвращал сенешалю Аквитании все полученные апелляции, чтобы вернуться к ним только в случае, если герцогский суд за три месяца не даст удовлетворения просителям. Но при Филиппе Красивом посягательств становилось все больше и больше, и прежде всего апелляций в парламент, так что Эдуард I даже счел необходимым нанять для работы в парижском суде постоянных прокуроров и адвокатов, чтобы они защищали его интересы «по делам Гиени», которые беспрерывно прибывали. В это время жалобы аквитанских чиновников приобрели гораздо более резкий тон. Они заявляли, что в результате постоянного вмешательства агентов французского короля уже не могут заставить людей считаться с герцогской властью. Спровоцированные апелляции сводят на нет судебную власть английского сенешаля, а апеллянты, которые в глазах властей Бордо не более чем мятежники против своего герцога, оказываются под защитой короля. Приговоры, вынесенные королевскими судами, приводятся в исполнение грубо; сержанты и приставы всюду вешают щиты с лилиями, производят произвольные аресты людей и имущества, объявляют конфискации. Нагло пользуясь покровительством королевских чиновников, подданные Капетингов вели себя в Гиени как в завоеванной стране. Упоминался случай, уже давний, когда группа нормандских купцов, недовольная оказанным в Гаскони приемом, подступила с оружием под стены Сента, оскорбляя английского сенешаля и грозя разграбить город. Если верить спискам жалоб, периодически составлявшимся сувереном Плантагенетом, которого подобное обилие дерзостей выводило из себя, французские сержанты являлись в аквитанский Ажене и спрашивали жителей: «Кому вы повинуетесь, королю Франции или королю Англии?» Тех, кто отвечал, как велел ему долг верности по отношению к герцогу Аквитанскому: «Королю Англии», тащили в капетингские суды, обвиняли в оскорблении величества и сурово наказывали. Когда в 1317 г. управление английского сенешаля в Сентонже дало повод для жалоб, Филипп V велел вызвать его на суд в Париж, а своему сенешалю Перигора приказал начать следствие. Эдуард II запретил своему служащему являться на вызов Капетинга: это было бы унижением его власти в Гиени. В свою очередь, французские чиновники во всеуслышание жаловались на помехи, которые чинили им люди английского короля в выполнении их законных миссий, в осуществлении законных прав их господина. Если верить им, сенешаль Гиени угрозами, шантажом, даже пытками вынуждал своих гасконских подданных отказываться от апелляций в парламент. Иногда, испугавшись такого разгула вражды, оба суверена, погрязшие в своих темных феодальных делах, принимали решение покончить с недорассмотренными жалобами, поручив рассудить их смешанным комиссиям по расследованию. Но ни «процесс» в Монтрёе, начатый в 1311 г., ни «процесс» в Перигё, который было приказано открыть в 1316 г., не закончились полюбовным соглашением. Жалобы, которые разбирались на них, были неразрешимы, потому что неясным оставался сам принцип разбирательства. Французские чиновники считали, что вправе вести себя в Гиени как в других фьефах короны. Поэтому у людей Плантагенетов создавалось впечатление, частично оправданное, что их господина намерены лишить не только всякой реальной власти в герцогстве, но и самого фьефа, медленно и неуклонно узурпируя его права. Самая серьезная ошибка французов состояла в том, что они забывали: к королю Англии нельзя относиться как к обычному герцогу и пэру, неспособному вырваться из тисков, в которые его зажимают. Будучи у себя на острове сувереном, Плантагенет не мог потерпеть, чтобы его притесняли в его французских фьефах; как король Англии он вправе был заключать внешние союзы, направленные против Франции, не нарушая при этом вассального долга по отношению к Капетингу. Именно так произошло в 1297 г., когда, чтобы не допустить конфискации Аквитании, Эдуард I, уверенный в поддержке со стороны Фландрии, заключил союз с немецким владетельным князем Адольфом Нассауским и высадился в Нидерландах, готовый превратить феодальный конфликт в войну между народами.

Раздражение вассала проявлялось и в нарочитой медлительности, с какой он выполнял свой вассальный долг, в оговорках, которыми он намеренно обставлял свой оммаж. В июне 1286 г. Эдуард I принес оммаж Филиппу Красивому только на условии, чтобы были точно оговорены права короля Англии на аквитанских землях, которые еще удерживал французский король. В 1303 г., сославшись на затруднения в шотландских делах, он не отозвался на приглашение приехать и получить инвеституру на свой возвращенный фьеф; позже он отправил принца Уэльского в Амьен в сентябре 1304 г. выполнить за него эту формальность. Став в свою очередь королем, Эдуард II охотно принес новый оммаж, приехав в 1308 г. в Булонь за своей невестой Изабеллой Французской; но борьба с баронами не позволила ему, как он намеревался, прибыть к Людовику X, чтобы подтвердить свою верность. А когда брату наследовал Филипп V, пришлось послать несколько напоминаний и ждать два с половиной года, чтобы в июне 1319 г. Эдуард прислал доверенных лиц для принесения оммажа от его имени. А если через год он повторил эту церемонию лично, то лишь потому, что легитимный сюзерен выставил это требование как условие возвращения Понтье, занятого три года назад капетингскими агентами в возмещение урона, по которому подали иск нормандские купцы на своих английских или аквитанских конкурентов. Такая же комедия была разыграна и при вступлении на престол Карла IV. Через полтора года ожидания ко двору Плантагенета прибыло французское посольство с требованием оммажа; Эдуард II уклонился – сначала под предлогом, что напоминание следовало направить ему в аквитанский фьеф, а не в Лондон, где его сюзерену делать нечего, а потом ссылаясь на внутренние трудности, на истинную или вымышленную болезнь – лишь бы отсрочить принесение оммажа, которое так и не состоялось к тому времени, когда дело дошло до разрыва.

Ведь постоянно тлеющий конфликт иногда вырождался в открытую войну. Ее начинал не оскорбленный вассал, хотя он мог бы, сославшись на притеснения, бросить вызов сюзерену, и это выглядело бы вполне оправданным. Ее инициатива исходила от короля Франции, добивавшегося от своего суда заявления о непокорности герцога Аквитанского и вынесения против последнего в правильной и надлежащей форме приговора о конфискации, который королевские войска и отправлялись приводить в исполнение. Недобросовестность Филиппа Красивого в первом из этих конфликтов бросалась в глаза. В Байонне повздорили французы и гасконцы; в отместку байоннские моряки напали на Ла-Рошель. Французский король сразу же потребовал от наместника Плантагенета в Бордо выдать ему виновных, «чтобы они были наказаны, как повелевает разум и требует закон». Поскольку сюзерен счел, что этот приказ был выполнен недостаточно быстро и недостаточно полно, сенешалю Перигора было поручено занять весь фьеф; но ему это не позволили, применив вооруженную силу. Тогда Филипп вызвал Эдуарда I на свой суд. Напрасно за того по его просьбе ходатайствовали друзья; напрасно он предложил в залог своей доброй воли основные крепости аквитанской границы. Филипп крепости принял и возобновил войну, вести которую ему стало легче. Что им двигало? Точно не известно. Если он хотел не допустить англо-фламандского союза против себя, который уже втихомолку формировался, то его грубая интервенция лишь ускорила заключение этого союза. Если он хотел принудить аквитанского вассала к повиновению, хватило бы и одной угрозы. Он так основательно ввязался в войну, как будто хотел изгнать Плантагенетов из их французских фьефов; но дальнейшее его поведение показывает, что ни к чему подобному он не стремился. Через тридцать лет его сын Карл IV выкажет такую же грубость после инцидента в Сен-Сардо в ноябре 1323 г. В отместку за разрушение французской крепости войска короля напали на английский замок Монпеза; их разбили и потребовали выкупа за пленных. Напрасно Эдуард II отмежевывался от своих гасконских подданных, считая их рвение чрезмерным, предлагая переговоры, обещая возместить убытки. Не желая внимать разумным доводам, Карл IV в июле 1324 г. конфисковал фьеф своего зятя.

Дважды завоевать его оказалось легко. Карлу Валуа хватило трех летних кампаний 1294, 1295 и 1296 гг., чтобы занять всю территорию Аквитании. В 1324 г. приведение приговора в исполнение снова было поручено постаревшему Карлу Валуа; падение крепости Ла-Реоль принудило почти все герцогство изъявить покорность, англо-гасконцы еще держались только в Бордо, Байонне, Сен-Севере и нескольких менее значительных замках. Однако оба раза, почти приблизившись к цели, король Франции выпускал добычу из рук. В 1297 г., несомненно обеспокоенный фламандским восстанием, Филипп Красивый согласился на папское посредничество; решение Бонифация VIII как третейского судьи, принятое королем без спора и утвержденное договором в Монтрёе в июне 1299 г., предусматривало возврат Эдуарду I его фьефов. Разве подписал бы король такой мир, если бы он действительно хотел аннексировать земли и включить их в домен?

Точно так же повел себя и Карл IV в мае 1325 г., снова согласившись вернуть фьефы по просьбе папы Иоанна XXII и королевы Англии, сестры французского короля.

Итак, в обоих случаях конфискация была только средством нажима, грубым, но эффективным, позволявшим принудить строптивого вассала к повиновению. Королю Франции достаточно было того, что он, прибегая к силе, подтверждал свои права на герцогство как сюзерен. Лишение вассала наследства в его планы не входило. Но эти конфликты порождали опасность, которую ясно не предвидели ни Филипп Красивый, ни Карл IV. У капетингских советников создалось обманчивое впечатление, что конфискации – дело легкое и повторять их можно до бесконечности, чтобы крепче сжимать Гиень в своих объятиях. Но если реакция Эдуарда I была медленной и запоздалой, так это потому, что всю его энергию поглощала война с Шотландией; пассивность его сына Эдуарда II легко объясняется анархией, в пучину которой погрузила королевство его безумная политика. Нельзя было рассчитывать, что так будет всегда. В какой-то момент Плантагенеты, решив, что у французского короля нет иной цели, кроме как лишить их фьефа, могли бросить все силы своего островного королевства на защиту Гиени, оказавшейся под угрозой. Тем более что теперь они могли рассчитывать на горячую поддержку своих гасконских подданных. Не терпящие никакой власти, те в свое время поощряли произвол капетингских чиновников, лишь бы насолить агентам Эдуарда I, которых ненавидели за мелочную требовательность. Но опыт двух французских оккупации показал им, что есть властитель куда более деспотичный, чем далекий король Англии. Гасконский партикуляризм в то время был и будет еще века полтора непримиримо враждебен ко всему, что исходило из Парижа; воинственная знать Гаскони, ее алчные авантюристы в предстоящих битвах станут лучшими помощниками и самыми надежными союзниками Плантагенетов в боевых действиях на континенте.

Поглощение фьефа королевским доменом сняло бы аквитанскую проблему. Но если французские короли не желали и не осмеливались удалять эту проблему хирургическим путем, как они представляли себе возврат к нормальным и жизнеспособным связям между ними и их английским вассалом? Они видели два возможных решения и считали их достаточными, не видя их слабостей. Прежде всего укрепление семейных связей – средство, неизменно употреблявшееся в те времена для прекращения династических распрей. Бонифаций VIII как третейский судья в 1298 г. отстаивал идею двух брачных союзов, которые еще до разрыва предлагал Эдуард I и на которые Филипп Красивый теперь спешно согласился. Король Англии, овдовев после смерти Элеоноры Кастильской, в 1299 г. женился на сестре французского короля, которой приходился двоюродным дядей; в то же время его старший сын был помолвлен с дочерью капетингского суверена – Изабеллой, которая станет женой Эдуарда II в 1308 г. Бессмысленно было бы упрекать инициаторов последнего брака в том, что из-за них Эдуард III в будущем сможет претендовать на французскую корону. У Филиппа было три здоровых и красивых сына, и никто не мог предвидеть, что они не оставят мужского потомства. Однако, сделавшись шурином последних Капетингов, Эдуард II не стал ладить с ними лучше, как показал случай Сен-Сардо. Проблема в целом заключалась в том, что для короля Англии было невыносимо оставаться вассалом французского короля и терпеть все унижения, какие предполагала эта зависимость, после того как капетингская политика ужесточила вассальный долг и обязанности. Эту трудность он мог бы преодолеть, сделав Аквитанию фьефом одного из сыновей, который, будучи не столь могущественным, легче переносил бы положение вассала. Но Эдуард I, уже управлявший Аквитанией при жизни отца, все-таки не рискнул отдать ее сыну, которому не доверял. Эдуард II в 1325 г. по предложению королевы Изабеллы, лица заинтересованного, согласился отказаться от этого фьефа в пользу наследника. Карл IV с удовольствием одобрил эту передачу при условии выплаты рельефа [35]35
  Рельеф – денежная сумма, которую вассал передавал сеньору при вступлении в наследство над ленным владением. Обычно равнялась годовому доходу с лена (прим. ред.).


[Закрыть]
в 60 000 ливров и 10 сентября дал юному принцу инвеституру на Аквитанию и Понтье. Это было бы окончательным решением проблемы, если бы речь шла о младшем сыне, который мог основать в Бордо герцогскую династию, независимую от английской короны. Однако герцогом стал наследник престола, и это значило лишь одно – проблема снята временно. Фактически такое положение продлится всего несколько месяцев.

Когда в начале 1326 г. Эдуард II, чтобы наказать неверную и беглую жену, приказал конфисковать ее английские владения и объявил ее повинной в измене, ту же немилость он распространил и на юного принца, которого Изабелла держала при себе; королевские чиновники взяли управление Аквитанией в свои руки, пока новоиспеченный герцог не покорится. Карл IV, уже начавший выводить войска из Гиени, велел снова оккупировать ее. Через год Эдуард III стал королем. 31 марта 1327 г. он заключил со своим французским дядей «окончательный мир». В соответствии с ним капетингский суверен возвращал герцогство и амнистировал всех гасконских «мятежников», кроме восьми баронов, которые следовало изгнать, а их замки снести. Взамен вассал обязывался выплатить, кроме рельефа в 60 000 ливров, обещанного в 1325 г., репарации в 50 000 ливров. Но вывод войск был отложен до выплаты этих денег. Капетинги, уже с давних пор вновь утвердившиеся в Лимузене, в Перигоре, в Керси, удерживали в своих руках Ажене, а также Базаде за Гаронной. Сфера английского владычества сократилась до участка морского побережья между устьем Шаранты и Пиренеями и не заходила далеко в глубь континента. Так обстояли дела, когда в свою очередь умер Карл IV. Поскольку, несмотря на официальное заключение мира, французская оккупация продолжалась, французские чиновники преследовали амнистированных мятежников, а примиренный, но не восстановленный в правах вассал испытывал тысячу унижений – все это питало дух ненависти, который мог и должен был породить войну.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю