Текст книги "Столетняя война"

Автор книги: Эдуард Перруа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

Таким образом, что бы ни происходило, на рубеже 1400-х гг. преобладание Франции в Европе становится явным, и она сияет прежним блеском. Через полвека после поражений при Креси и Кале истерзанная Франция вновь заняла былое место на христианском Западе. Она здесь пользуется престижем, какого не имела со времен Людовика Святого и лишить которого ее смогут лишь новые поражения, которых пока никто не в состоянии предвидеть.

VI. ЗАВОЕВАНИЯ ЛАНКАСТЕРОВ
(1400-1420 гг.)

Перемирием в Лелингене и встречей королей в Кале завершился первый этап Столетней войны. Прерываемый долгими, плохо соблюдавшимися перемириями и даже одним очень непрочным миром, этот конфликт со всей своей свитой бедствий, скорбей и опустошений уже затянулся на шестьдесят лет по единственной причине – Валуа и Плантагенеты так и не смогли прийти к единому мнению относительно Аквитании. Таким образом, эта война по своим причинам, течению, целям оставалась по сути феодальной. Пусть Эдуард III, по рождению, воспитанию и вкусам французский принц, мечтал надеть корону Франции, став правителем обоих королевств, – к своему осуществлению эта мечта не была близка никогда, даже после самых блестящих его побед. А если бы он и добился успеха, то, вероятно, по завещанию разделил бы эти королевства, отдав Францию одному из младших сыновей. После этого обе страны продолжали бы существовать раздельно под властью родственных династий, как это уже было при Людовике Святом и Генрихе III – свояках или при Филиппе Красивом и Эдуарде II, второй из которых был зятем первого. Но в реальности завоеватель не загадывал так далеко. Опираясь на Аквитанию, где гасконский партикуляризм традиционно оставался враждебным французскому королю, он добивался восстановления бывшей империи Плантагенетов, расширив ее до Луары, а то и до нормандских берегов. Но, чтобы избежать повторения прежних ошибок, чтобы окончательно устранить угрозу грабительской конфискации, он требовал, чтобы его континентальные владения оставались полностью суверенными и не предполагали с его стороны никаких вассальных обязанностей.

В этом смысле можно сказать, что он добился и раздробления Французского королевства. Но завоевания Плантагенета – это еще не завоевания Англии. Кроме появления нескольких высоких сановников из-за Ла-Манша, кстати, не слишком почитаемых населением, в жизни провинций, вышедших из ленной зависимости от Валуа, ничего не изменилось: они остались французскими по языку и по форме управления и сохранили собственные институты. Исключение составлял только Кале. Там по военным и экономическим соображениям был применен более суровый подход. Занятый сильным английским гарнизоном, этот город, став эмпорием шерсти, был и заселен английскими горожанами. Должность «мэра этапа» обычно исполнял богатый лондонский купец. Во всех остальных местах Плантагенеты правили как французские принцы, при помощи французских чиновников, следуя местным традициям и не ущемляя их.

Но при всем том следует ли полагать, что обе страны оставались равнодушны к беспощадной борьбе, которую вели их соперничавшие династии? В души народов, до которых прежде никому не было дела, война заронила зерна ненависти, которые дадут обильные всходы в будущем. Любопытно, что эти зерна можно обнаружить даже в Англии, на территории которой военных действий никогда не велось. Королевские воззвания, в течение полувека непрестанно обличавшие коварство французов, возлагавшие на них ответственность за все ссоры, утверждавшие право Плантагенетов на возвращение своего континентального «наследия», в конечном счете создали у всех классов общества своеобразный менталитет. Бароны и рыцари, которых в XIII в. совершенно не интересовали континентальные домены династии и именно безразличие которых в конечном счете было причиной неудач Иоанна Безземельного и Генриха III [99]99
  Речь идет о череде поражений, которые англичане в правление Иоанна Безземельного (1199-1216 гг.) и Генриха III (1216-1272 гг.) потерпели на континенте от французов, в результате чего под властью королей Франции оказались Нормандия и значительная часть Аквитании (прим. ред.).


[Закрыть], теперь пристрастились к набегам, приносившим богатую добычу и выкупы; они требовали войны, потому что война стала для них доходной операцией. Пока представители высших классов по языку и воспитанию оставались французами, заморские экспедиции их не интересовали. Теперь, когда они все больше англизировались, они всем своим авторитетом поддерживали французскую политику своего короля: своеобразное противоречие, позволяющее предсказать, что власть английского суверена над завоеванными землями еще проблематична и не будет длительной. Для народа война означала рекрутские наборы, реквизицию кораблей, тяжелые подати. Вину за эти непопулярные меры возлагали на французов, хотя толком их не знали. Свидетельства монастырских хронистов на этот счет неопровержимы. У духовенства франкофобия обострилась после появления папских налогов, введенных авиньонскими французскими папами. Наконец, на французов-врагов распространялась та же ненависть, какой в Англии ненавидели всех иностранцев: ганзейских купцов, итальянских банкиров, фламандских торгашей и которая порой проявлялась в неслыханных насилиях, как во время крестьянского восстания 1381 г. Франция еще лучше, чем Англия, узнала противника, который в течение двух поколений топтал ее землю, и еще больше его возненавидела. До 1340 г. ненависть между народами проявлялась разве что в распрях между нормандскими и английскими, ларошельскими и байоннскими моряками. Теперь же ненависть поселилась в сердцах жителей всех провинций, страдавших от грабежей рутьеров во время мира, перемирий и войны. Это состояние национального духа тем более упрочилось, что соединило два чувства, пустивших равно глубокие корни в душах, но часто противоречивших одно другому: верность монарху и местный партикуляризм. Поскольку англичанином называли любого, кто воевал с французами и грабил страну, откуда бы родом он ни был, то дело защиты от врага объединило на местах все население. В самые трагические моменты, когда знать, побежденная на полях сражений и поредевшая от войны, проявляла неспособность возглавить сопротивление, инициативу приходилось брать на себя городской буржуазии и деревенскому крестьянству.

Обездоленные порой проявляли потрясающий героизм, вызывая восхищение даже у хронистов, обычно склонных повествовать только о деяниях рыцарей. Так, от множества подвигов, оставшихся неизвестными, до нас дошло сообщение о делах могучего крестьянина из области Бове по прозвищу Большой Ферре, который в самый разгар наваррской войны в 1358-1359 гг. боролся с утвердившимися в Крее бандами англичан и встретил здесь славную смерть.

Однако о патриотизме в современном смысле слова говорить еще нельзя. Большинство не заглядывало дальше своей колокольни. Люди хотели одного – чтобы прекратились беспорядок, бедствия, грабеж. Когда они боялись мериться силами с рутьерами, то откупались, тем самым позволяя им грабить соседний кантон. Несомненно, народ даже в беде сохранял верность королю и династии. Но национальное сознание возникало лишь проблесками. Существовало Французское королевство, но не французская нация. Это уже продемонстрировали Фландрия, Бретань. Даже самые верные провинции были связаны с королевской властью лишь тонкими нитями личной преданности. Так, по призыву сюзерена дворяне из центральных областей поспешили на гибель под Пуатье, как позже отправятся под Азенкур. Но в завещаниях, составляемых перед отъездом, они сообщали о своем намерении ехать на службу королю во Францию, как будто Францией был только бывший королевский домен севернее Луары. От бедствий гражданской войны эти смутные чувства еще более ослабнут. Когда именем короля страну станут разорять банды грабителей и врагов, многие из подданных возмечтают о возвращении порядка пусть даже ценой иностранного вторжения. И, как всегда в подобных случаях, пример отступничества покажут имущие классы, удельные князья, торговая буржуазия, высшее духовенство. Не будем бросать камень в современников Жанны д'Арк: с тех пор мы насмотрелись и не такого [100]100
  Здесь можно вспомнить, что эта книга писалась в 1943-1944 гг. в оккупированной Франции (прим. пер.).


[Закрыть]. Чтобы страна опомнилась, понадобится урок долгой оккупации, всегда целительный. До 1400 г. его не было. Пришествие Ланкастеров сделало его возможным.

I. ПРИШЕСТВИЕ ЛАНКАСТЕРОВ

 Противопоставляя двух соперников, Ричарда Бордоского и Генриха Болингброка, которые в последние месяцы 1399 г. боролись за английский трон, Шекспир сделал первого прожектером, поглощенным своими мечтами об авторитарном правлении, о мире с Францией, о легкой и роскошной жизни, второго – принцем холодным, практичным, хитрым, приземленным, скрывающим свои намерения до тех пор, пока он не соразмерит их со своими возможностями. Это поэтическая интерпретация характеров, но она имеет под собой основания. Генрих Ланкастер был совсем иным человеком, чем его кузен Ричард II, хотя детство и юность они провели вместе. Долгое пребывание за границей, в Пруссии, в Святой земле, ссылка во Францию все-таки не привили ему того космополитизма, который характерен для всех Плантагенетов вплоть до Ричарда II. Хотя он еще говорил по-французски, как почти вся аристократия его страны, он оставался прежде всего английским принцем и землевладельцем, добавившим к обширному уделу предков значительные владения на западе Англии, которые принесла ему жена, последняя представительница прославленного англо-нормандского рода Боэнов. Этот зрелый человек долго скрывал свою игру. Были ли у него убеждения или замыслы, кроме желания захватить трон и удержать его? В этом можно усомниться. С холодным и расчетливым цинизмом он использовал все средства, чтобы победить соперника, в том числе подчеркнутое почтение к привилегиям парламента и войну с Францией. Это, однако, не значит, что, сделавшись сувереном, он станет искренним почитателем конституционности или рьяным милитаристом. В его показном благочестии, которое унаследует и его сын, также сильно недоставало христианских чувств. Двуличие во время подъема на вершину, но смелость в беде – вот две черты, лучше его характеризующие, чем долгий анализ. Мы ближе познакомимся с ним, узнав о его действиях.

Высадившись в мае 1399 г. в Англии, Генрих подчеркнуто потребовал только наследия Ланкастеров, несправедливо отобранного у него. В этом он получил поддержку всех недовольных: баронов, оттесненных от власти, изгнанных прелатов, жестоко притесняемых лондонских бюргеров. Когда Ричард поспешно вернулся из Ирландии, сторонников у него больше не было. Несколько недель он блуждал по Уэльсу, зря потерял время, потом, чувствуя, что игра проиграна, попросил о переговорах. Во Флинте он согласился простить мятежников, отдать им власть, созвать новый парламент. Он надеялся такой ценой спасти трон и вернуться к униженному положению времен «апеллянтов». Но это была лишь комедия. В Лондоне его бросили в Тауэр, сделав узником. Выступая перед парламентом, Генрих напомнил о дурном правлении короля и предъявил документ, согласно которому пленник якобы «с улыбкой на устах» при свидетелях сознался в своих провинностях, признал себя недостойным царствовать и наконец отрекся. Потом Ланкастер потребовал себе корону, и ассамблея в сентябре-октябре 1399 г. даровала ему право ее носить. Так Генрих IV стал королем по праву завоевания и с согласия парламента, но это был не тот человек, чтобы удовлетвориться узурпацией. Ему нужно было задним числом придать себе легитимность. Был пущен слух о незаконности брака Черного принца. Словно этого недоставало, Генрих IV объявил, что занимает трон как прямой и законный потомок Генриха III Плантагенета, умершего в 1272 г. Он цинично воспользовался бытовавшей в народе легендой, согласно которой младший сын Генриха III Эдмунд Ланкастер был на самом деле старшим, но его отстранили от наследования трона из-за физического дефекта – горба. Будучи по матери правнуком Эдмунда Ланкастера, узурпатор сделал вид, что поверил, будто славная линия трех Эдуардов, чьим потомком он был по отцу, совершенно нелегитимна. Эта наглая уловка (но кого она обманула?) отстраняла от наследования английского трона разом всех потомков Эдуарда III – дочь Кларенса, сыновей герцога Йорка и даже узаконенных бастардов Джона Ланкастера, не задев только Генриха IV и его потомство.

Если этот тезис еще выглядел благовидным, когда речь шла об английской короне, то какое отношение он имел к титулу короля Франции, который Генрих тоже присвоил? Отказавшись считаться наследником Эдуарда III, хотя и его наследником он был не самым прямым – Кларенс, второй сын старого суверена, оставил дочь, вышедшую за Роджера Мортимера, графа Марча, – по какому праву он домогался наследия Капетингов, будучи связан с ними лишь дальним и сомнительным родством? Но подобные юридические тонкости его не смущали. Титул французского короля входил в Англии в комплект королевского реквизита. Никто и не думал оправдывать его – он составлял часть наследства. Кстати, своей популярностью Генрих был обязан тем, что афишировал антифранцузские чувства. Было известно, что к политике примирения, проводившейся предшественником, он относится враждебно. С самого момента восшествия на престол он заявлял, что надо возобновить войну и отвоевать его континентальное «наследство». Доказательства такого рода были убедительней, чем генеалогическое древо.

Во Франции узурпация Ланкастера вызвала удрученные чувства. Политика мира, продолжавшаяся десять лет, держалась на персоне Ричарда. С тех пор как его не стало, можно было опасаться чего угодно. Поначалу здесь надеялись, что реакция будет кратковременной. Ричарда после коронации Генриха держали в Тауэре, потом перевели в донжон Понтефракт в Йоркшире. Еще оставалась возможность похищения, побега, возможность восстания его сторонников. В ожидании лучшего надо было выиграть время. А поскольку Генрих, еще непрочно сидящий на троне, только того и желал, что отсрочить выполнение своих воинственных планов, то в мае 1400 г. Франция спешно приняла выдвинутое им предложение ратифицировать то самое Лелингенское перемирие, которое он клялся прервать. Это была передышка и для узурпатора, позволявшая ему упрочить свое положение. Карл VI, отчаявшись увидеть свою дочь Изабеллу королевой, теперь требовал ее возвращения, как было оговорено в брачном контракте принцессы. Здесь Генрих мог в свое удовольствие унижать могущественного Валуа, уверенный, что это не поставит под угрозу мир. Свергнутая королева служила для него средством шантажа: он незаконно ограничивал ее свободу, сокращал ее французскую свиту, отказывал ей в свиданиях с послами ее отца, заламывал непомерные условия ее освобождения. Когда в августе 1400 г. он наконец согласился вернуть ей свободу, то приданое и драгоценности несчастной королевы оставил себе, якобы в качестве компенсации за не полностью уплаченный выкуп за короля Иоанна.

Дальше пока не шла ни та, ни другая стороны. Перед Генрихом Ланкастером встали все проблемы, с какими обычно сталкивается узурпатор, которого привела к власти коалиция, сплоченная корыстью. Ему надо было либо удовлетворить интересы слишком многих, либо иметь дело со слишком многими противниками. Чтобы выйти из этого положения, он стал проводить политику, во всем противоположную политике Ричарда II. В свое время Генрих, этот честолюбец, приверженец авторитаризма и насилия, протестовал против абсолютизма Плантагенетов. Собирался ли он теперь пойти под опеку баронов, из среды которых вышел, или парламента, который провозгласил его? Обманутые внешней видимостью, либеральные историки прошлого века пели дифирамбы ланкастерскому «конституционализму», якобы гармонично сочетавшему представление о необходимости сильной королевской власти с идеалом контролируемого правления. На самом деле в государственных институтах не изменилось ничего, даже дух. Разве что, еще чувствуя непрочность своего трона, Генрих IV скрепя сердце был вынужден проявлять предупредительность, чаще собирая великие баронские советы и парламентские ассамблеи. Испрашивая субсидии у общин, он принял необычные меры предосторожности, убедив тем самым палату, что она участвует в управлении страной. В результате образовалось слабое правительство, которому постоянно мешали и которое перед лицом опасности часто не могло получить достаточных средств, чтобы действовать.

Полной удачи – и пока что – он добился только в отношениях с духовенством. Ричарда убедили следовать политике единения, к которой призывал двор Валуа. Но епископы и университеты не пошли за ним. Генрих вернулся к политике пламенной, хоть и малоэффективной поддержки римского папы. Бонифаций IX, а потом его преемники Иннокентий VII (с 1404 г.) – который под именем Космы Мельорато долгие годы был в Англии сборщиком налогов для Апостолической палаты – и Григорий XII (с 1406 г.) могли не сомневаться в верности королевства за Ла-Маншем. Генрих демонстративно держался в стороне от всех попыток Франции побудить обоих понтификов отречься или договориться. Когда же в 1409 г. в Пизе кардиналы наконец назначили третьего папу, Александра V, лондонский двор, хоть и неохотно, решился его признать. Но в то же время, если Ричард II заключил с Бонифацием IX конкордат, фиксировавший раздел бенефициев между папой и королем, то Генрих громогласно этим возмутился, представил себя защитником «свобод» англиканской церкви и официально ввел антипапское законодательство. Пусть на практике это ничего не изменило, но, во всяком случае, он угодил общественному мнению и привлек на свою сторону низшее и среднее духовенство. Наконец, Ричарда II в свое время упрекали, что он недостаточно энергично преследует оставшихся сторонников Уиклифа. Не имея возможности приписать еретические взгляды свергнутому королю, ланкастерские хронисты додумались обвинить в таковых его окружение. Эхо небылицы о четырех рыцарях королевского двора, замешанных в кознях лоллардов [101]101
  Лолларды – бродячие проповедники, возглавлявшие народное движение, обличавшее церковь (прим. ред.).


[Закрыть], докатилось и до наших дней. Как бы то ни было, епископат во главе с архиепископом Арунделом рьяно требовал от светской власти поддержки в искоренении ереси. Генриху IV принадлежит сомнительная заслуга введения преследований на религиозной почве в стране, до него очень веротерпимой, где никогда не было инквизиции. На основании статута «De heretico comburendo» [102]102
  «О сожжении еретиков» (лат.).


[Закрыть], ратифицированного в 1401 г. парламентом, в Англии, к великой радости епископов-ортодоксов, запылали костры.

Но все это не смягчило нарастающего политического кризиса. Генриха IV по-настоящему поддерживали только Home counties [103]103
  Графства, окружающие Лондон (англ.).


[Закрыть], семнадцать графств, притеснявшихся его предшественником, которые приблизительно соответствуют тому, что географы называют Лондонским бассейном или, если угодно, осадочными землями. На всем остальном острове, исключая герцогство Ланкастер, вотчину узурпатора, но включая Север, Midlands [104]104
  Центральные графства (англ.).


[Закрыть], земли грозных чеширских горцев, уэльские марки, гранитный Юго-Запад, еще хватало сторонников свергнутого режима. В январе 1400 г. возникают первые заговоры с целью освобождения Ричарда II и возвращения ему трона, в которых, вероятно, участвует герцог Йорк – последний из «дядьев», еще оставшийся в живых. Старший сын Йорка, по самый 1399 г. любимый кузен свергнутого короля – граф Ретленд, двоюродный брат узника Кент и его же племянник Хантингдон, граф-роялист Солсбери планировали похитить короля; после того как заговор был раскрыт, они бежали на запад, но были разбиты при Сайренстере, между Глостером и Оксфордом. Вскоре стало известно, что Ричард умер в тюрьме от истощения. Чтобы довести это до всеобщего сведения, тело выставили на публичное обозрение, предполагая через долгое время перевезти его в Вестминстер. Это преступление не предотвратило восстаний, которые начались одно за другим с угрожающей частотой. Все они были направлены на то, чтобы свергнуть ланкастерскую династию и посадить на трон законного потомка Эдуарда III – юного Эдмунда Мортимера. Самым опасным из них было восстание Перси, могучего северного рода, завоевавшего свою славу в непрерывной борьбе с шотландцами, которые устраивали набеги через плохо охраняемую границу. Глава рода, граф Нортумберленд, и его сын Генрих Перси по прозвищу Хотспер (Горячие Шпоры) были щедро одарены Генрихом IV. Но они сочли, что получили недостаточно. Проделав стремительный переход, повстанцы обрушились на Чешир в надежде соединиться с валлийцами. Ланкастерские войска вовремя преградили им путь и 21 июля 1403 г. разбили под Шрусбери. Хотспер был убит, его тело расчленено, его отец попал в плен, и на Севере вновь установилось спокойствие. Но за этим выступлением последовал мятеж в Эссексе, а потом попытка похитить молодого Мортимера. В 1405 г. Перси вновь взялись за оружие, получив поддержку со стороны архиепископа Йоркского Ричарда Скрупа. В ходе репрессий, предпринятых по подавлении мятежа, этот прелат, к великому негодованию духовенства, был обезглавлен. Нортумберленд не смирился и в свою очередь погиб в 1408 г. во время последней и безумной попытки взбунтовать Йоркшир. Тем временем явился и некий самозванец, выдававший себя за бежавшего Ричарда II, с почетом принятый при шотландском дворе и возбуждавший надежды уцелевших сторонников Ричарда даже в сердце Англии.

Еще опаснее было то, что с 1400 г. шло восстание в Уэльсе, а опала Перси позволила шотландцам безнаказанно возобновить войну. Население княжества Уэльс не выказывало ни малейшего недовольства с тех пор, как в конце XIII в. было раз и навсегда укрощено жестокой хваткой Эдуарда I. Сохранение порядка здесь обеспечивали гигантские крепости – Карнарвон, Кармартен, Бомари; край был жестко подчинен английской администрации, но по отношению к короне пользовался относительной автономией, по традиции становясь уделом старшего сына суверена; наконец, округа, не принадлежащие к самому княжеству, отдавались под охрану баронам уэльских марок, грубым воинам и могущественным магнатам, первенство среди которых принадлежало семье Мортимеров. Почему произошло восстание 1400 г.? Повод был ничтожным: один кельтский вождь, тщетно умолявший королевский двор о правосудии в отношении его соседа – английского сеньора, взбунтовался, был лишен владений и мало-помалу вовлек в мятеж всех своих соотечественников. Сначала валлийцы последовали примеру сторонников Ричарда II, которых в этих землях было много, и объявили, что сражаются против узурпатора и за дело Мортимера. Ситуация стала серьезнее, когда этот мятеж, и очень скоро, приобрел национальную и этническую окраску, превратившись в борьбу валлийцев как представителей кельтской культуры против англичан. Их вождя, вновь вдохнувшего жизнь в славные планы Ллевелина [105]105
  Ллевелин ап Груффит (ок. 1224-1284) – последний князь Уэльса, с 1257 г. вел войны с англичанами за независимость своей страны (прим. ред.).


[Закрыть], знаменитого противника Эдуарда I, звали Оуэн Глендауэр, по-кельтски Glyndwr, и вокруг себя он сплотил всю боевую мощь Уэльса. До самого 1409 г. против этих свирепых горцев приходилось почти ежегодно посылать экспедиции, разорительные для взбаламученного королевства. В этих походах вовремя принял боевое крещение юный наследник трона Ланкастеров – Генрих Монмут, принц Уэльский. Но исход борьбы долго оставался неопределенным, а поначалу центральная власть вообще оказалась в критическом положении. Ведь валлийцы пользовались всеми трудностями Ланкастеров и в своих атаках действовали согласованно с мятежными баронами; еще в 1406 г. они сговорились с Мортимерами, отстраненными от наследования короны, и с лишенными земель Перси провести совместный поход, по завершении которого победители поделили бы владения свергнутой ими новой династии.

За пределами Англии они рассчитывали на шотландские силы. С первых дней Столетней войны маленькое северное королевство, постоянный союзник Франции, всерьез не беспокоило Плантагенетов. Его король Давид Брюс долго находился в плену у Эдуарда III. Новая династия Стюартов, младшая ветвь прежней, в которой раньше по наследству передавалась должность сенешаля – по-английски steward – Шотландии, возобновила войну и во времена Ричарда II добилась некоторых успехов – состоявших, впрочем, не более чем в разграблении северных графств. Потом интересы Шотландии были учтены в условиях Лелингенского перемирия, и Ричард II отнесся к ним с полным почтением. Король Шотландии Роберт III вновь начал борьбу, уже против Ланкастеров. Только союз с валлийцами позволил ему создать серьезную угрозу противнику. Маленькое королевство имело лишь скудные ресурсы, и его фатально раздирали внутренние усобицы. Готовясь к смерти, Роберт велел своему юному сыну, будущему Иакову I, ехать во Францию, где королевский сын мог бы спокойно обучиться своему ремеслу. Английским морякам в 1406 г. удалось перехватить корабль и взять юного Иакова в плен. Обреченная на беспокойный период регентства, Шотландия опять была нейтрализована. Но чтобы окончательно подавить уэльское восстание, понадобилось еще три года.

Рано постаревший, слабый здоровьем, Генрих едва совладал со всем этим ворохом опасностей. Захватив трон с намерением вести внешнюю войну с французами, он оказался вынужден на несколько лет перейти к обороне в слабом положении. Валлийско-французский сговор, состоявшийся в 1404-1405 гг., грозил перенести конфликт на почву самой Англии, доселе чудом спасавшейся – благодаря провалу всех французских планов высадки. Превосходный случай для энергичного короля, если бы Карл VI был таковым! И в самом деле затруднения Генриха IV с самого начала порождали при французском дворе большие надежды. Дальнейшую политику можно было вести в одном из двух направлений: первое состояло в том, чтобы, воспользовавшись случаем, укрепить мир, сохранить перемирие и подтолкнуть признательных Ланкастеров к мысли о прочном примирении. Этого хотел Филипп Храбрый, постоянно озабоченный, чтобы не пострадала англо-фламандская торговля. Сторонники второго варианта действовали активнее. Коль скоро Генрих связан таким обилием проблем, а при надобности его могут дополнительно сковать умелые диверсии валлийцев, самое время завершить дело Карла V и изгнать Ланкастеров из последних оплотов на континенте – из Гаскони и Кале. Это политическая программа Людовика Орлеанского, однако для ее успешного проведения был нужен более способный и не столь легкомысленный вождь. Но теперь борьба с Англией уже не составляла первостепенной заботы парижского двора. Главное исчезало из виду за множеством заманчивых прожектов, а ведь такой случай больше не представится.

Тем не менее одно усилие, заслуживающее упоминания, было предпринято. С самого начала века, то и дело временно продлевая Лелингенское перемирие, окружение Карла VI подумывало: нельзя ли разжечь восстание гасконских вассалов против узурпатора? Чтобы прощупать почву и возбудить мятеж, в Гиень отправились французские эмиссары. Но результат не оправдал надежд. В целом гасконцы ничего не имели против нового повелителя, далекого и слабого, который их не беспокоил. Произошла лишь одна серьезная измена: отступником в 1401 г. стал Аршамбо де Гральи, каптал де Буш, крупный сеньор Ланд и сенешаль Аквитании. Он передал французам несколько пограничных крепостей, но поднять Гасконь на восстание не смог.

В 1404 г. положение выглядит более обнадеживающим. В то же время, когда Карл VI с готовностью принял предложения валлийцев, посылал им субсидии и даже кое-какие войска, Людовик Орлеанский добился от Совета утверждения обширного плана завоевания Аквитании. Для этого даже не понадобилось официального разрыва перемирия: обе стороны давно усвоили привычку безнаказанно нарушать его. Некоторые умелые военачальники в ходе кампании 1405 г. уже оказались в двух шагах от победы: коннетабль Карл д'Альбре, прибывший из Пуату, освободил все крепости к югу от Сентонжа и на границах Перигора; передовые части французов достигли Жиронды и нижней Дордони. Тем временем граф Арманьяка, набрав армию в Лангедоке, действовал в Средней Гаскони, к югу от Гаронны, создав серьезную угрозу Бордо. Но для полного осуществления замыслов вновь не хватило средств. Французам не удалось достаточно быстро развить преимущество, чтобы деморализовать противника и окончательно сломить его сопротивление. Кампания, которую следовало бы провести молниеносно, бессмысленно затянулась. Зимой 1406-1407 г. Людовик Орлеанский, неважный воин, потерпел неудачу при осаде Блея, без взятия которого блокировать Бордо было невозможно. В свою очередь новый герцог Бургундский Иоанн Бесстрашный, которому поручили взять Кале, ограничился лишь вялыми атаками. Большего он и не хотел. Все более ожесточенная борьба между обоими принцами вынудила Францию отказаться от завоевательных планов.

Избавившись в 1407 г. от аквитанской угрозы, а вскоре и от уэльской, Генрих IV мог перевести дух. Пора трудностей завершилась; начиналась пора надежд. Если бы ему позволило здоровье, он, конечно, раньше вмешался бы в дела Франции, где вот-вот вспыхнет гражданская война.