Текст книги "Столетняя война"

Автор книги: Эдуард Перруа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

III. ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА

 Поначалу убийство Людовика Орлеанского казалось колоссальной политической ошибкой. Все принцы сплотились вокруг безутешной вдовы – Валентины Висконти, требуя мести от имени детей покойного герцога. Но чтобы наказать убийцу, нужна была военная сила. А к ней принцы прибегать пока не хотели. Их номинальный глава, герцог Беррийский, единственный оставшийся в живых из братьев Карла V, был благодушным стариком, не склонным к авантюрам и ценившим свой комфорт. Уклонялись от действий и анжуйцы, и даже Бурбон. Валентина нуждалась в более мужественном защитнике. Но при ее жизни такого не найдется. Только после ее смерти эту роль примет граф Бернар VII д'Арманьяк, алчный солдафон, чья дочь в 1410 г. выйдет за юного Карла Орлеанского и который позже, в 1416 г., получит меч коннетабля. В грядущей гражданской войне Бернар принесет зятю поддержку грозных гасконских банд, носящих в качестве знака различия белые шарфы крест-накрест, так что орлеанская партия от них получит название, которое вскоре станет одиозным, – «арманьяки». Но пока что в своем горе Валентина одинока; поддержку королевы и дофина Людовика Гиенского, женатого на кузине-бургундке, она не ставила ни во что. Король, перед которым прелестная вдова взывала о мести, поначалу выказал потрясение трагической смертью брата; но в редкие моменты просветления он мечтал лишь восстановить мир в королевском доме. Иоанну Бесстрашному в его фламандском убежище это было известно. Он пригласил своего дядю Беррийского и кузена Анжуйского приехать в Амьен для переговоров; домогаясь прощения, он поставил свои условия; в феврале 1408 г. он осмелился вернуться в Париж, зная, что под прикрытием общего примирения готовится его возвращение в фавор. Из-за множества препятствий этого дня пришлось ждать. Наконец король добьется проведения в Шартре 9 сентября 1409 г. торжественной церемонии, где все принцы забудут былые обиды, поклянутся в дружбе и пообещают хранить мир. Это первый худой мир, и в течение десяти лет гражданской войны последует еще много таких же, после которых война тотчас будет разгораться вновь.

Еще до того, как Иоанн Бесстрашный стал единственным, кто выиграл от Шартрского мира, он принялся хладнокровно развивать свое преимущество. Ему было недостаточно возвратиться в Совет, чтобы скромно играть роль раскаявшегося мятежника, которого, может быть, и простят. С циничной дерзостью он стремился оправдать свои действия, выставить себя поборником общественного блага. Именитый доктор университета Жан Пти, приобретший известность выступлением на соборе по вопросам схизмы, получил от него заказ доказать обоснованность убийства 1407 г., составил «Защитную речь» и в марте 1408 г. дерзко произнес ее перед королем и его советом. В ней он с удовольствием перечислил все растраты, мошенничества, поборы Людовика Орлеанского, совершенные в ущерб казне и государству. В ход шли любые сплетни; Людовик, развратный циник, человек любознательный, но разнузданный и переменчивый, в свое время дал пищу для многих оскорбительных слухов – говорили и об адюльтере, и о бесстыдных нравах, и о занятиях магией, отделить же во всем этом правду от лжи невозможно и по сей день. Но вывод делался категорический: Людовик вел себя как «настоящий тиран». А ведь христианская мораль, уроки истории и мудрецы допускают тираноубийство, признавая его даже настоятельным долгом, деянием «дозволенным и похвальным». В речи мэтра Жана Пти преступление 1407 г. превращалось в подвиг, свершение правосудия и выражение преданности короне. И пусть Валентина Висконти в свою очередь наняла юристов, чтобы по пунктам опровергнуть утверждения наглого крючкотвора. Завязалась длительная полемика. Но удар был нанесен. Иоанн Бесстрашный воззвал к общественному мнению, и оно в целом поддержало его.

Окончательно склонил это мнение в его пользу один еще более ловкий ход. Тот факт, что административная анархия без конца усугубляется, тревожил все классы общества, потому что они от этого страдали больше, чем от борьбы принцев. Раздавались призывы провести чистку учреждений, ввести строгую экономию, вернуться к доброму правлению. Доктора университета, вошедшие во вкус после того, как сыграли выдающуюся роль в церковной политике, считали себя призванными реформировать церковь согласно принципам разума. Никакой практической программы у них не было, но к чисто платоническому стремлению к реформам у них добавлялась кичливость интеллектуалов, искушенных в силлогизмах. Парижская буржуазия, строптивая по природе, после Этьена Марселя враждебно относившаяся к посредничеству чиновников монархии, испытавшая в начале царствования публичные унижения, память о которых за двадцать лет не изгладилась, образовала оппозицию более солидную и более действенную, так как более практичную. А государство оказалось неспособным реформировать себя самостоятельно. В январе 1401 г., сославшись на улучшение здоровья суверена, несколько проницательных или напуганных высших сановников добились издания великого реформаторского ордонанса, упразднявшего многие бесполезные должности, ставившего режим «расписок» под более строгий контроль, распространявшего принцип избрания или кооптации на все высшие государственные органы и на местные судебные и финансовые учреждения. Из всего этого ничто не было воплощено в жизнь. Должностей, вводимых произвольно, становилось все больше, неразбериха усугублялась. Сразу после убийства Людовика Орлеанского, когда двор вновь охватил страх перед гражданской войной, ордонанс от января 1408 г. ужесточил положения ордонанса 1401 г., одним росчерком пера упразднил множество ненужных должностей, запретил любые новые отчуждения от домена. Последовавшие волнения не дадут осуществиться этим теоретическим планам.

И тогда Иоанн Бесстрашный решительно принял сторону партии реформ. Еще в 1405 г., сразу же после неудачного побега дофина, он выступил перед Королевским советом в поддержку программы реформирования ведомства двора, домениальной администрации и судов, во всеуслышание объявив о своем желании защитить народ от гнетущих его поборов. Этот манифест, оставшийся пустыми словами, сразу принес ему популярность. После Шартрского мира он возвратился к тому же предмету. Вышел ордонанс о реформировании домена, сокращении административного персонала и снижении жалований. Назначенная комиссия по расследованию должна была навести порядок в финансах. Путем массовых увольнений были очищены верховные суды и Казначейство. Жан де Монтагю, последний оставшийся в живых из «мармузетов» и распорядитель всех финансов короля, был арестован и казнен в октябре 1409 г. Эти меры сделали герцога Бургундского кумиром Парижа.

Получив полную власть над королем благодаря своей хладнокровной воле, поставив свои креатуры на все важнейшие посты, уверенный в нерушимой поддержке столицы, Иоанн Бесстрашный мог не бояться даже того, что для борьбы с его диктатурой объединятся все принцы. Пренебрежительно объявив их вне закона, он их вынудил поднять мятеж. В скрытой форме гражданская война между бургундскими головорезами и бандами арманьяков возобновилась в 1410 г., после того как герцоги Орлеанский, Беррийский и анжуйцы заключили между собой Жьенский пакт. Но принцы еще медлили с открытым восстанием, соглашаясь на новое примирение по договору в Бисетре. Исключенные из Совета и удаленные из Парижа, они смирились с разрывом в июле 1411 г., что выразилось в новом вызове Карла Орлеанского герцогу Бургундскому. Иоанн с помощью подарков и лести привлек на свою сторону беспокойную парижскую буржуазию, в котором верховодил цех мясников во главе с Симоном Кабошем, живодером с большой скотобойни; бесконечно были преданы ему и магистры университета, особенно богослов Пьер Кошон, будущий недоброй памяти епископ Бовезийский. Демократический дух одних, желание реформ у других – это тоже средства давления, позволявшие ему удерживать под своей требовательной опекой короля и его окружение. Один манифест бургундцев, выпущенный осенью 1411 г., назвал поименно возмущенному народу всех, кто в Париже еще держал сторону орлеанской партии или «пылал злобой» против могущественного герцога. Их начинали активно преследовать. Были сняты со своих должностей командир арбалетчиков, коннетабль Карл д'Альбре и другие.

Но Иоанн Бесстрашный хотел предусмотреть все. Принцы еще обладали могуществом, пользовались большим авторитетом, контролировали добрую половину королевства. Они сплотились вокруг герцога Беррийского, последнего ветерана минувшего века, чье имя было связано со славными воспоминаниями. Рядом с ним – Карл Орлеанский и его тесть д'Арманьяк, Иоанн I де Бурбон, коннетабль д'Альбре; их тайно поддерживали королева и дети короля. Чтобы довести дело до конца, Иоанну, возможно, потребовалась бы поддержка извне. Этот французский принц, страстно желавший ради своей выгоды восславить монархию Валуа, с легким сердцем сделал первый шаг по пути измены. В Лондоне он попросил об отправке английского экспедиционного корпуса, обещая – во всяком случае, такой слух распространяли его враги – сдать англичанам Дюнкерк и другие фламандские крепости и помочь им завоевать Нормандию для Ланкастера. Искренне или нет, он позволял думать, что при надобности готов пойти на расчленение королевства. Генрих IV, в отличие от своих единокровных братьев Бофоров и своего старшего сына, еще не доверял Иоанну и не спешил брать на себя обязательства, пока добыча полностью не дошла до кондиции. В октябре 1411 г. он посылал в Кале лишь небольшой отряд в 2000 человек, достаточный, чтобы снять с Парижа осаду принцев и чтобы захватить Этамп, но недостаточный, чтобы попытаться завоевать целую провинцию. Скудный английский экспедиционный корпус – первый ступивший на землю Франции за последние двадцать пять лет – незамедлительно возвратился назад.

Вытесненные в провинцию, на земли к югу от Луары, опасаясь мощи королевского оста, собранного против них Бургундцем за зимние месяцы, герцоги Беррийский, Бурбонский, Орлеанский, а также Арманьяк и Альбре в свою очередь призвали Генриха IV. Английский король, не зная, на чью сторону склониться и не желая участвовать в этом лично, долго тянул с ответом. Вслед за изменой Бургундца заключенное в Бурже в мае 1412 г. соглашение, быстро ставшее известным через бургундских шпионов, ознаменовало измену принцев. За присылку экспедиционного корпуса в 4000 человек, который будет у них на службе всего три месяца, мятежники обещали Ланкастерам вернуть им юго-западные провинции, отвоеванные после 1369 г., и сдать гасконские крепости, в которых оставались французские гарнизоны. Тем самым на старости лет герцог Беррийский отрекался от всего дела Карла V, в котором как-никак принял участие. К счастью, когда к концу лета части Томаса Кларенса, второго сына английского короля, высадились на Котантене, пересекли Анжу и явились в Пуату, все уже было кончено. Бургундская армия, опередив их, оккупировала Берри, создала угрозу Бурбонне и быстро принудила старого герцога к капитуляции. Другие принцы тотчас подчинились, что было закреплено в Оксерском договоре в августе 1412 г. Сцена нового торжественного примирения всей королевской семьи была разыграна перед депутациями от высших органов государства, парижских горожан, университета. Последовавшие амнистии вызвали бурную радость: народ искренне поверил, что междоусобицы кончились. Только жителям Пуату пришлось скинуться на значительные суммы, чтобы откупиться от английских наемников, и те удалились в Бордо.

В действительности Иоанн Бесстрашный вышел из борьбы еще более влиятельным и могущественным, чем ранее. Чуть позже он выразил беспокойство английской угрозой, которую сам же и спровоцировал, и решил готовиться к войне, ставшей уже вероятной, а то и неизбежной. Чтобы получить необходимые субсидии и завершить чистку, проводимую с 1411 г., он инспирировал решение о созыве Штатов Лангедойля, к которым не обращались уже больше тридцати лет. Он рассчитывал, что подавляющее большинство представителей трех сословий одобрит его политику. Униженные принцы не посмели явиться лично, ожидая развития событий вдалеке от Парижа. Депутатов от провинций, поскольку дороги были небезопасны, оказалось немного. Так что герцог Бургундский и его парижские союзники могли чувствовать себя хозяевами. Никто не догадывался, что пошли последние месяцы диктатуры Иоанна, длившейся уже почти четыре года. С самого начала сессии, открывшейся 30 января 1413 г., стало очевидным, что Штаты не хотят и слышать ни о какой субсидии, потому что столь долгожданные реформы так и не проведены. Вслед за первыми туманными жалобами ораторов были выдвинуты четкие планы, существенные требования; кармелит [108]108
  Кармелит – монах отшельнического ордена Пресвятой Девы на Кармельской горе, основанного на Востоке в ходе крестовых походов. Кармелиты вели странствующий образ жизни и проповедовали бедность и нестяжательство (прим. ред.).


[Закрыть]Эсташ де Павийи перечислил десятка три взяточников, призвал к массовым увольнениям и конфискациям, прибыль от которых позволила бы содержать целую армию. После месяца прений королевское правительство вынуждено было уступить нажиму своих критиков; 24 февраля оно отстранило всех финансовых чиновников и назначило комиссию по расследованию из двенадцати человек (в том числе Пьера Кошона), которой было поручено выработать предложения по санкциям и подготовить реформы. Пока она медленно работала, сторонники принцев, чья жизнь и имущество оказались под угрозой, объединились. Их было еще много в окружении королевы, оказывавшей бесстыдную благосклонность своему брату Людвигу Баварскому, и во дворце дофина Людовика Гиенского, куда стали часто приглашать энергичного Пьера дез Эссара, бывшего прево Парижа, впавшего в немилость у герцога Бургундского. Были высланы гонцы, чтобы подключить к заговору принцев орлеанской партии, добровольно удалившихся в свои апанажи. Иоанн Бесстрашный спровоцировал против них мятеж. 27 апреля горожане, возглавляемые грозным мясником Симоном Кабошем, восстали, осадили Бастилию, вытащив оттуда Пьера дез Эссара, заняли дворец дофина и захватили его фаворитов, всем городом перебили ненавистных арманьяков. Четыре недели смута следовала за смутой. Почти каждый день во дворец Сен-Поль врывалась толпа, домогаясь от запуганного короля новых жертв, требуя указа о реформах. Ей спешно пошли навстречу. Потребовалось целых два дня, 26 и 27 мая, чтобы прочесть перед всем парламентом текст великого ордонанса из 259 статей, оставшегося в истории под презрительным прозвищем «кабошьенского».

Опять-таки, в этом документе, хоть и созданном под давлением повстанцев, ничего революционного нет. Речь шла только о реформировании администрации, сокращении штата ведомств, призывах к экономии, пресечении злоупотреблений, сбалансировании бюджета. Его составители в основном переписывали, расширяли и систематизировали прежние тексты, остававшиеся мертвой буквой или ставшие недействительными после падения «мармузетов». Но все-таки некоторые оригинальные черты стоит отметить, чтобы можно было оценить рост влияния, оказываемого на страну администрацией монархии. Вина возлагалась не на самих королевских чиновников, а на дурное руководство ими. Знать в 1315 г. [109]109
  Речь идет о волнениях северофранцузской знати в конце правления Филиппа IV Красивого (так называемые Лиги 1314-1315 гг.), недовольной чрезмерным усилением королевской власти и гнетом королевских чиновников (прим. ред.).


[Закрыть]роптала против королевских институтов. Кабошьенская оппозиция желала лишь улучшить их работу, не требуя иного контроля над ними, кроме как со стороны самих функционеров. О Штатах больше не было и речи – они отрекались от всяких амбиций в пользу чиновников. Уже не говорилось, как в 1356 г., о взятии под опеку неимущей королевской власти, а тем более, как часто по ошибке пишут, о даровании королевству «конституции». Такое усиление симпатий к монархическому абсолютизму стало следствием английской войны, показавшей необходимость сильной и эффективной власти.

В кабошьенском ордонансе очень явно заметно стремление сделать центром всей контролирующей деятельности Счетную палату. Ее персонал, доведенный до разумной численности, должен был принимать участие в назначении почти всех функционеров, внедрять ускоренные методы учета, каждый месяц получать смету от Казначейства, каждый год – ведомости по доменам от бальи и сенешалей и шесть раз в год – финансовый отчет от генерального сборщика налогов. Предполагалось, что для любого нового расхода потребуется ее предварительное одобрение. Добиваясь же упрощения методов управления, ордонанс предполагал такое слияние двух ведомств, которое, будь оно реализовано, улучшило бы архаичную структуру, просуществовавшую до самого 1789 г. Для провинций его авторы не осмелились отдать в одни руки налоги с домена, собираемые чиновниками бальяжа, и эд, собираемый чиновниками из финансово-податного округа (election). Но для центра они упраздняют систему из двух казначейских управлений, ведающих доменом, и двух управлений «финансовых генералов», ведающих эдом, заменяя их все двумя «управляющими всеми финансами королевства», настоящими министрами финансов, которые контролировали бы все поступления, независимо от источника их происхождения. Меры по ликвидации ведомств, уменьшению жалований, объединению некоторых служб, ускорению методов контроля преследовали только одну цель – оздоровление финансов. Для начала предполагалось отменить принудительный заем у тех, кто пользовался королевскими милостями; все, кто с 1409 г. получил «пожалование эд» [110]110
  Часто взимание эд жаловалось королем в качестве награды: например, в начале XV в. герцог Бургундский добился, что ему позволили собирать эд на его землях в свою казну (прим. ред.).


[Закрыть], теперь должны вернуть половину денег государству в форме займа. В будущем половина поступлений эд должна оставаться в Париже, в специальной казне, и расходоваться строго для ведения войны; она будет расти также за счет штрафов и конфискаций, налагаемых на нечестных чиновников. Если бы все это было выполнено в предусмотренные сроки, новых налогов вводить бы не потребовалось; страна была бы достаточно богата, чтобы без дополнительных расходов выдержать нападение неприятеля, то есть англичан.

Этот памятник административной мудрости постигла плачевная судьба всех слишком запаздывающих реформ. Изданный под нажимом восставших, кабошьенский ордонанс воспринимался как дело рук одной партии; не было единства действий, необходимого для проведения его в жизнь. Волнения парижских мясников, которых подстрекал герцог Бургундский, не прекращались до конца мая. Мятежники вели себя по-прежнему, хватали подозрительных, чинили произвольные расправы. Умеренные горожане испугались. Искусно направляемые Жаном Жювенелем, бывшим хранителем должности купеческого прево и королевским адвокатом, они сблизились с дофином и помогли ему завязать в Понтуазе переговоры с принцами, завершившиеся в конце июля мирным договором. 4 августа Людовик Гиенский триумфально проехал по улицам столицы к ярости мясников, которые не смогли взять ратушу; 23 августа, чувствуя, что его игра проиграна, Иоанн Бесстрашный тщетно попытался увезти короля, а потом покинул столицу, куда вернется только через пять лет. 1 сентября герцог Орлеанский и другие принцы его группировки приехали в Париж; 5 сентября на торжественном заседании парламента в присутствии короля они добились отмены реформаторского ордонанса на том основании, что он был навязан королю без обсуждения на Совете и без рассмотрения парламентом.

Отныне группировка арманьяков торжествовали победу. Ставленники кабошьенов, друзья герцога Бургундского в свою очередь познали суровость изгнания, заключения в тюрьму, конфискации, а то и смерти. Сторонники принцев занимали их места и захватывали имущество. Карл д'Альбре вновь получил меч коннетабля, который после его смерти на поле битвы под Азенкуром достанется грозному графу д'Арманья-ку. Гасконские банды последнего теперь контролировали столицу и железной рукой поддерживали порядок. «Собор веры» под председательством епископа Парижского, испытав влияние ораторского мастерства Жерсона, согласился осудить апологию тираноубийства Жана Пти как еретическую и этим аутодафе очистил репутацию покойного герцога Орлеанского. Все возвращалось к былому порядку, верней, к беспорядку. Монархию вновь грабили и обирали как раз те, кому полагалось ее оберегать. Этот самый момент и выбрали правители Англии, чтобы двинуться на завоевание Французского королевства.

IV. ОТ АЗЕНКУРА ДО ДОГОВОРА В ТРУА

 В то время, когда Штаты Лангедойля обсуждали в Париже возможность возобновления войны, смерть Генриха IV в марте 1413 г. возвела на английский престол его старшего сына Генриха V, молодого человека двадцати четырех лет. При новом короле война стала почти неминуемой.

Военные успехи второго суверена Ланкастерской династии, его ранняя смерть на вершине беспрецедентной славы подняли его во мнении потомства очень высоко, может быть, даже слишком. По своеобразной иронии судьбы первый король Англии, у которого в жилах текла хоть какая-то доля английской крови, который начал требовать составления некоторых актов его канцелярии на английском языке, был именно тем человеком, кому едва не удалось наконец осуществить мечту его предшественников Плантагенетов и надеть себе на голову обе самые престижные короны Западной Европы. Чтобы добиться успеха там, где потерпел неудачу Эдуард III, почти с теми же силами, требовались выдающиеся качества, которыми Генрих V, конечно, не был обделен. Позже его станут упрекать, что молодость он провел в распутстве, плохо вяжущемся с подчеркнутым благочестием этого суверена. А молодость его во всех отношениях была столь же бурной, сколь и раскрывала сущность его характера: суровый боевой опыт в уэльских походах и жажда власти, ради которой он был готов на все. Когда с 1408 г. Генрих IV почувствовал, что ослаб от болезни, наследный принц, заставляя вспомнить о необузданном властолюбии детей Генриха II Плантагенета [111]111
  Генрих II Плантагенет – король Англии в 1154-1189 гг., правитель обширной империи, в которую входили Англия, Аквитания, Нормандия, Анжу, Ирландия. Не смог обеспечить единство этих земель; воевал с сыновьями (Генрих Молодой, Ричард Львиное Сердце, Жоффруа, Иоанн Безземельный), которые при жизни отца требовали поделиться с ними землями и властью. Умер во время войны со своим вторым сыном Ричардом и его союзником, французским королем Филиппом Августом (прим. ред.).


[Закрыть], вышел на первый план, собрал сторонников, объединился против отца со своими дядьями Бофорами. Он жаждал сказать в политике свое слово, подталкивал страну у союзу с Бургундцем, порицая отправку подкреплений арманьякским принцам. Как-то осенью 1411 г. он даже потребовал, чтобы отец отрекся от престола в его пользу. Такое нетерпение, с трудом сдерживаемое, уже обличало принца, уверенного в себе, в своих силах, равно как и в своем праве. Встав у власти, он обнаружил и другие черты. Доблестный полководец, он вместе с тем, как его предок Эдуард I и как великие Плантагенеты, был бюрократом и любителем порядка, хорошим администратором, суровым судьей. Это опасный противник для Франции, целиком расколотой на партии, и для Европы, которой правили марионетки. Тем более опасный, что его таланты сочетались с неприятными чертами характера. Его лицемерное ханжество, двоедушие, стремление показать, будто он служит закону и карает за проступки, когда на самом деле лишь удовлетворяет свои амбиции, жестокость его мести – все это предвещало новые времена. Генрих – плоть от плоти своего века, века итальянских тиранов и Людовика XI, в то время как от королей-рыцарей, чье наследие он принимает или чьи планы берется осуществлять, его отделяло тысяча лье.

На его островной политике мы долго задерживаться не будем. От своих английских подданных Генрих ждал прежде всего необходимой поддержки в осуществлении своих континентальных амбиций. Поддержание порядка и военные приготовления – вот к чему теперь годами будет сводиться внутренняя политика Англии. Страна, уставшая от смут, позволила энергичному королю руководить собой. Когда он сломил последние поползновения к бунту, воцарилось полное спокойствие. Его восшествие на престол – сигнал к самому последнему восстанию, поднятому уцелевшими приверженцами Ричарда II, которых возглавил простой рыцарь, преследуемый за симпатии к лоллардам, – Олдкастл. Когда после романтических приключений Олдкастла наконец схватят и казнят, порядка более уже не нарушит ничто. Самое показательное – это легкость, с какой страна пошла на новые жертвы, позволила возложить на себя изнурительные военные расходы. Если Генриху IV организация уэльских походов стоила немыслимых трудов, то его преемник в подготовке новой экспедиции на континент серьезных затруднений не испытывал. Реформировать законодательство было незачем – хватило и существующей организации, подкрепленной лишь авторитетом популярного суверена. Он умел возбудить общественное мнение против вероломных французов и настроить его в пользу своих завоевательных устремлений; в ноябре 1414 г. парламент легко согласился вотировать крупные субсидии, которых от него потребовали. Набор наемников, феодального оста, формирование пехотных отрядов при помощи призывных комиссий, складирование боеприпасов и провианта в портах на Ла-Манше, реквизиция кораблей произошли довольно быстро. Когда летом 1415 г. дело дошло до разрыва перемирия, Генрих уже сформировал солидную армию, более многочисленную, чем армии Эдуарда III: она насчитывала около двенадцати тысяч человек – по тем временам численность немалая.

Та же энергия и ловкость проявились в дипломатической подготовке, задача которой – вынудить противника к капитуляции или к войне. До восшествия на престол Генрих выказывал себя открытым сторонником бургундцев и противником принцев арманьякской группировки. Теперь он вел переговоры одновременно с обеими группировками, больше рассчитывая на вторую, потому что Иоанн Бесстрашный уже был всего лишь отщепенецем, изгнанником, бессильно грызущим удила у себя в доменах, тогда как арманьяки деспотической хваткой держат власть над французской монархией.

Укрывшись с сентября 1413 г. во Фландрии, Иоанн Бесстрашный грезил о мести ненавистным арманьякам. Но спешно собранная им армия потерпела поражение под Парижем в феврале 1414 г., после чего арманьяки увезли короля в Пикардию и подступили под стены Арраса, отнюдь не заявляя о намерении силой лишить Иоанна наследства. Равно как и его отец, он никогда не забывал, что он прежде всего принц из дома Валуа, вассал французской короны. Расширение Бургундского государства за счет Франции как чужой страны, от которой он объявил бы себя независимым, предварительно предав ее чужеземцу, не входило в планы герцога. Такой не станет, что бы ни говорили, и политика его сына. Иоанн хотел вновь занять в Совете Карла VI первое место, причитающееся ему по праву, управлять королевством, изгнать принцев-соперников. Но поскольку собственных сил для этого у него нехватало, он был вынужден запрашивать у Ланкастеров, на каких условиях те согласны ему помочь. Он посылал гонцов в Лондон, принимал в Лилле и Брюгге английских агентов. На конференции в Лестере в мае 1414 г. бургундцы уточнили свои предложения. Пока они замышляли лишь операции скромного масштаба. Иоанн собирался выставить всего тысячу бойцов и просил у Ланкастеров вдвое больше. Предполагалось, что они вместе поведут войну – не против Карла VI, а против мятежных принцев, как в 1411 г.; вместе они поделят и то, что захватят у побежденных. То есть Генрих конфискует в свою пользу аквитанские домены Альбре и Арманьяка, аннексирует Ангумуа, принадлежащее герцогу Орлеанскому; ему достанется также часть апанажей Бурбона, Алансона и Э. В августе эти переговоры возобновились в Ипре. Англичане, не слишком довольные этими сложными комбинациями, хотели знать, как далеко в своих уступках могут пойти бургундцы. Отдадут ли они великую Аквитанию, которую предусматривал мир в Бретиньи? И добавят ли к ней, согласно английским требованиям, Берри? Или даже признают титул короля Франции за английским королем? Испугавшись масштабов этих требований, Иоанн не рискнул согласиться и тем самым разрушить свои личные планы гегемонии. В последний момент он ушел в сторону, прервав обсуждения.

После этого английские переговоры с арманьяками приняли более благоприятный оборот. Как и его предшественники, Генрих V требовал корону Франции, но, тоже как его предшественники, давал понять, что при надобности удовлетворится территориальными уступками. Казалось, что в конфликте, где столкнулись два суверена, ничего не изменилось. Сначала речь шла о выкупе за Иоанна Доброго, выплаты которого полвека спустя вновь стали требовать; об Аквитании – мол, надо изменить ее границы согласно тому, как предписывал договор в Кале. Кроме того, повторяя жест Ричарда II, король из рода Ланкастеров просил руки Екатерины, дочери Карла VI. Но с каждой новой встречей: в Париже в августе 1413 г., в Лелингене в сентябре, в Лондоне в ноябре, снова в Париже в январе 1414 г. – территориальные требования англичан росли, разбухая до неимоверных размеров. Сначала говорилось только о бывшей империи Плантагенетов – Анжу, Мене, Турени, Нормандии – и оммаже за Бретань. Потом, требуя большего, чтобы получить меньшее, англичане заговорили о суверенитете над Фландрией и Артуа, который бы территориально отдалил Валуа от Кале и сделал герцога Бургундского вассалом Англии; от анжуйских принцев даже потребовали уступить Прованс, не входящий в состав королевства, – в силу прав, которые сто пятьдесят лет тому назад якобы имела жена Генриха III. [112]112
  Генрих III был женат на второй жене графа Прованского Раймунда-Беренгария V (1236 г.). На первой дочери графа, Маргарите, в 1234 г. женился король Людовик IX, а на четвертой, Беатрисе, брат короля Франции, Карл Анжуйский. Перед смертью Раймунд-Беренгарий завещал свое графство Беатрисе; таким образом, Прованс достался принцу французского дома Карлу Анжуйскому (прим. ред.).


[Закрыть]Устрашенные такими аппетитами, Людовик Гиенский и арманьяки тоже зашли по пути уступок дальше, чем было возможно. Они согласились вернуться к прискорбным временам Иоанна Доброго, выплатив остаток выкупа, оцененный в 1 600 000 экю; дать приданое за юной Екатериной в размере двух миллионов франков; допустить возникновение суверенной великой Аквитании. Но Генрих соглашался отказаться от французского трона, только закабалив его обладателя. Аквитания его не интересовала: он знал, что если Валуа останутся хозяевами провинций к северу от Луары, они рано или поздно сумеют избавиться от опеки. Будучи более тонким политиком, чем Эдуард III, он потребовал, чтобы ему в любом случае отдали Нормандию. Тогда французская монархия, зажатая между крупным фьефом, отобранным у Плантагенетов со времен Филиппа Августа, и бургундскими доменами, оказалась бы в полной зависимости от лондонского правительства и окончательно впала в ничтожество. В конце февраля 1415 г. Парижская конференция закончилась разрывом. Напрасно послы Карла VI в июле еще ездили в Винчестер, сетовали на английское коварство, перечисляли все былые унижения, изобличали все нарушения перемирия, которых за несколько месяцев набралось немало (гасконцы, подстрекаемые герцогом Кларенсом, вновь заняли все крепости, потерянные с 1403 г., захватили Сентонж, угрожали Ла-Рошели, а английские моряки тем временем произвели набег на Дьепп), и повторили свои предложения и уступки. Не получив Нормандии, Генрих выпроводил их, заявив, что скоро отправится за ними сам, и возложив ответственность за войну на Францию.

Конец теплого сезона был уже слишком близок, чтобы думать о долгом походе. Но коль скоро армия была готова, надо было ее использовать. Следовало воспользоваться и выгодным состоянием духа герцога Бургундского, все еще лютующего из-за «остракизма», которому его подвергли арманьяки. Еще осенью 1414 г. умеренные, нашедшие себе вождя в лице Людовика Гиенского, юного семнадцатилетнего дофина, еще раз активно попытались примирить группировки. Но Арраский мир, о котором договорились в сентябре и который с большим трудом удалось ратифицировать в феврале 1415 г., хоть и отменял приговор об изгнании Иоанна Бесстрашного, но не возвращал ему власть и даже не содержал компенсаций за оскорбление, столь необходимых для его тщеславия, а кроме того, под амнистию не подпадало пятьсот его самых верных сторонников. И Бургундец замкнулся, заняв позицию враждебного нейтралитета, хотя, конечно, не помешал своим братьям Антуану Брабантскому и Филиппу Неверскому примкнуть к королевскому войску, в рядах которого они и найдут свою смерть. Сам он не шелохнулся и отрядов не прислал.