Текст книги "Бытиё. Гор. Ад (СИ)"

Автор книги: Эдуард Ларин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Annotation

Ничто... человеческое... не чуждо и им.

Ларин Эдуард

Ларин Эдуард

Бытиё. Гор. Ад.

Бытиё. Гор. Ад.

a persona ad ...

(цикл новелл)

Любые совпадения с кем-то, чем-то, как-то, почему-то и пр.пр.пр. – всего-навсего неожиданная случайность.

ОКТОБЕРФЕСТ

1 сентября. Начало учебного года. Как бы...

1.

– Люся! – Ласковый мамин голос звал какую-то Люсю, но трясли за плечо почему-то ее. Ей хотелось посмотреть, что это за неведомая Люся пришла к маме, но веки, предательски, не хотели открываться. Даже ресницы на веках пошли в отказ – только дрожали. Тогда ее ласково похлопали по щекам.

"Да что же это такое?" – Вяло возмутилась она. – "Люся пришла, а меня так бесцеремонно будят!"

Тут-то она и вспомнила, что сегодня с утра экзамен, а она до сих пор дрыхнет. Невероятное усилие воли... медленно, но верно щелочка света становилась все шире и шире, пока яркий свет не ударил по глазницам.

– Тома? – Удивилась она. Воспоминание о студенческой попойке резко отвалилось в прошлое, а на нее неудержимо накатывала нынешняя реальность. В этой реальности она осознала себя вызываемой Люсей, а Тома, это подруга по управлению небольшим кусочком России.

– Ну наконец-то очухалась! – В поле ее зрения появилось еще одно лицо. Хотя и расплывчатое, но с каждым мгновением все более узнаваемое, которое через несколько секунд, превратилось в лицо Натахи – ее подчиненной. Та уже держала наготове пластиковый стаканчик с жидкостью, напоминавший по цвету чай.

– Люсьен Никна! – Протянула она его. – Прими за здоровье!

Она махнула. От завызганного куска шоколада гордо отказалась. Жидкость, обжигая горло, провалилась в желудок, в котором, через некоторое время, стало расходиться оживляющее тепло. Сосудики начали расширяться, лед, сковывавший тело, начал трескаться и таять, а в горле уже раздалось не хрюканье, а вполне понятные для понимания звуки.

– Кто я? – Спросила Люся.

– Ну ты даешь Клазавская! – Удивилась Тома. – Польскую границу проезжаем!

– Вспомнила! – Кровь потекла в мозг. – Мы же едем на Октоберфест в Мюнхен пивка попить!

– Ошиблась подруга! – Как-то помрачнела Тома, Натаха, как подчиненная, идей не высказывала. – Мы уже оттуда!

– Как оттуда? – Подпрыгнула Клазавская. Если бы не крыша микроавтобуса, мягко преградившая путь в пространство, она бы могла оказаться и под дождем. – А подарки на свадьбу? – Еще с надеждой произнесла она, инстинктивно догадываясь, что подарков – не будет.

Натаха поднесла еще полстаканчика той же коричневатой жидкости, но теперь с успокоительными целями. Пришлось махнуть и рухнуть в кресло. Она закрыла глаза и пыталась вспомнить и понять, откуда начался такой провал в памяти.

Все время проявлялась только одна картинка: Скопалев, другой зам. главы города, случайно встретил ее при отъезде и на дорожку притащил трехлитровую бутылку коньяка. Знал стервец что она предпочитает. А может он её не случайно встретил? Может у него было такое задание? Взбодренный мозг, не получивший от артерий очередной порции энергии, не успев пройти на перезагрузку, упал в гибернацию. Но мысли никуда не ушли, а просто за-мед-ли-ли с-с-вой хо-о-о-д. Это было на руку, пусть думают, что она спит. Заодно послушает, о чем говорят, а это поможет узнать то, о чем она не помнит и о чём, при ней, они не говорят.

Скопалев. Странный человечишка странно появившийся в их городской администрации. Чужачок. Пытается так или иначе втереться в доверие, пристроиться. Огромные букеты ко дню рождения, подарки. Помощь оказывает мало что не просимую, так и ненужную.

Из столицы, в глушь, в Саратов! Кто поверит в его солдафонские басни? Глава его лично пригласил... Своих будто мало. Все так и хотят в администрацию либо сами пристроиться, либо детишек пристроить. Из армии давно, а человеком, как другие, так и не стал. Ладно от Натахи Петровой можно такое ожидать, так она всю жизнь по мячу лупила. Клазавская одно время была помощником депутата и знала, что управа в Москве равнялась кой-какой области в остальной России, а тут, к ним, из московской управы, чувачок, который хвастался, что он этой, чуть ли не у Кремля, управой и рулил. А тут десантировался экономику мелкого провинциального городка спасать! Да их Артсиск даже на карте Саратовской области не найдешь! Ха-ха! Причем за первые две недели выпустил двести служебок и предписаний. В штате администрации и тридцати человек не найдется, включая дворника и уборщицу. А если эту хрень еще и читать? Никто и не читал. Она сама проглядела наискось. И это московская штучка! Сплошные понты, замешанные на некомпетентности.

"Мы же провинциалы добрые. Обкатается. Поможем. Даже Ильич-дворник. Семьдесят, а ум ясный. Экономистом сорок пять лет на кирпичном отбабахал. Не зная кто автор, он самому Скопалеву читал его же собственные пёрлы как анекдоты. Скопалев и на Ильича записку написал ... мол дискредитирует власть... Посмотреть на него, так он сам всем своим видом дискредитирует, а уж когда говорить начинает... натуральный дядя Сэм с плакатов Кукрыниксы, только без шляпы. Хотя шляпа бы ему не помешала, выше бы казался".

– А как же мы не заметили? – Неуверенно и осторожно начала Натаха, опасаясь, что Тома разговор не поддержит. Тома разговор поддержала. Видать накипело, а высказаться некому. Хотя, возможно, она специально посвящала Натаху. Если Люсьен, узнает, что знает о том, что произошло на Октоберфесте, не только Тома, то...

– Да все этот коньяк! – Доверительно, тихо, чтобы не услышал водитель, начала освещать события Октоберфеста Тома. – Она же за хороший коньяк маму продаст, а папой закусит. Мы же, как Минск проехали, раскупорили её бутыль, если ты помнишь. Ты удрыхлась, после пересечения границы, еще по сто пятьдесят и тоже вслед за тобой. Когда выехали из Польши ещё, заехали в Германию – снова накатили, потом в отеле. Вот эта недокусанная шоколадка и есть вся закусь ещё оттуда. Я-то коньяк – так: по чуть-чуть, за компанию, я водку пью, ну а Люсьен...

– Я столько накупила, а дешево-то как! – Обрадованно вскинула руки Натаха, стараясь не услышать опасные для нее сведения.

– Ты за этим и ехала, а мы-то пивка попить. Все ради Октоберфеста и было затеяно. Она же не закусывала. Пиво на коньяк наложилось. Ну и понесло ее. Мужиков за яйца хватать, а потом пьяного мальца на себя под столом натянула, пока я в туалет ходила. Фотосессию устроила, мать ее! – Тома сама себе плеснула дьютовского "Хенесси", который везла в подарок мэру, одним глотком махнула и тоже откинулась в кресло, закрыв глаза.

Как наяву: у их стола толпа и все под стол с мобилами, айфонами, фотиками. Это она, Тома организовала поездку. Если про это всё – дома узнают? Ведь комерссов трясли на благое дело, а тут? Хорошо Люсьен кричала "ес"! Может за англичанку примут, тем-то к такому непотребству не привыкать! А может "ещё", а не "ес"? Интернет этот вездесущ, хуже КГБ. Хорошо, что в госдуме депутаты приняли закон, что можно все собственные непотребства стирать. Понятно, что не о них – простых, а о себе беспокоились, так хотя бы в этом от них какая-то польза.

Тома, конечно, прикупила не только для себя, но и для детского дома. Поставленная задача как бы выполнена. Но... Их чиновничья жизнь необычна. От этого таинственна и трагична. Обычный человек что? С продавцом полаялся, соседу морду набил, а потом и выпили вместе на мировую и забыли. На берегу реки нельзя посидеть, шашлычку пожарить, да и просто напиться и в канаву свалиться! Сразу будут в спину плевать, да пальцем показывать: "Смотрите, какая власть у нас!"

"Действительно! Тома права, – поддержала про себя ее Люсьен, хотя та, вслух ничего и не сказала. – Как оборотни какие-то встречаемся в подворотнях, закрытых ресторанах, соседних городах, на дачах и много еще где, лишь бы сосед не видел. Стараешься ради них, ни сил, ни времени не жалеешь, а чуть что претензия, что мы чуть ли не половину бюджета на себя спускаем. Бюджет – не сперма, много не высосешь, прежде обосновать количество надо. Хотя... хотя новая генерация пошла. По уму стырить не могут, в открытую тащат! Даже то, что опасно тырить!"

2.

Все обошлось. Снова начались утомительные нудные будни. Раньше хоть скрашивали дни рожденья сотрудников, но сейчас надо было ждать конца ноября, когда кое у кого намечался юбилей и свадьба сына Люсьен.

Гондон попросил, но все его просьбы звучали как приказы, уничтожить танцевальную студию. В смысле не сжечь и поубивать, а тихо и незаметно закрыть. Чем насолить могла Пичугина Гондону – непонятно.

Ладно бы не дала. Гондон – кликуха. Одного роста и формацией, даже повадками как Скопалев, и такой же скандальный и холуйный – просто невыносимо. Терпеть невозможно и послать нельзя. Поднимет всю голубятню – заклюют. Не стесняясь, пока лижет чужую задницу – свою подставляет. Ладно бы только полизать... и молодежь такую-же то ли вырастил, то ли скопил вокруг себя. Теперь он в культурке авторитет. Сам себя смотрящим назначил. А она, Люсьен, должна всячески его людей и идеи продвигать. И все из-за того, что сына упустила. Гондон завлек мальца, еще в детстве, в свой театральный кружок и сделал таким же как он сам. Теперь для сына главные не материнские ласка, нежность, а Гондона. Из-за этого и свадьба. Узнай в городке, кто ее сын, греха не оберешь. Гондон пошел ей навстречу и подобрал сыну такую же девочку – нетрадиционную. Вот позор-то! До нее дошел слух, судя по которому и решил Гондон разделаться с Пичугиной. Она назвала его пи в кубе. Но он обиделся не за этот математически-геометрический термин, а за то, что посчитал, что это обозначает общеупотребительное народное название вагины. А кто же он ещё, если пассив?

Те, кто не знал подоплёки, обзавидовались из-за её невестки. Стильная московская штучка. Вроде и по-русски изъясняется, но не совсем понятно. Из Европы не вылазит, в Германии подолгу проживает. Дизайнер-перфекционист, создающая инсталяции суперфлета, рейди-мейда оп-артированного модернизма с примесью сюра в абстрактном авангардизме.

Людмила Никодимовна первоначально и двух слов выговорить не могла, но её так часто спрашивали, что пришлось заучить. Виктория – невеста очень обижалась даже на то, что эти термины пропускали или меняли местами. А уж за коверканное произношение! Иностранная шелуха сразу спадала с её речи и простой язык громко звучал на всю округу. Вика была зачинателем этого нового, непонятного, но проклюнувшегося течения в современной культуре. Гондон, как оказалось, очень влиятельный в своей среде, раз из Москвы такую гламуру прислали.

Тут неожиданно несчастье свершилось. Старого главу района область задвинула. Абрич Николай Карсакович за двадцать лет вывел район хоть не в первую линию, он к ней и не стремился, но в доходную группу. Это при том, что ни гигантских колхозов, ни актуальных заводов не было. Так, всего по чуть-чуть. Областному, а иногда и даже кому-то повыше, земелькой благодарствовал и они его – инвесторами. Артсиск незаметно стал, если не местной Рублёвкой, но и не копеечной рухлядью, добивавшей старосоветское наследие, а что-среднее.

Потом и бизнес повалил, чиновники разных уровней одни поближе к областной, на отдыхе власти, другие – подальше от московского начальства. Тишина, природа, а озера! Правда, теперь к воде, простому человеку только через камыши можно пробраться. Но можно же! Начали поговаривать что в район может прийти первый крупный инвестор. Аж из Вьетнама! Молочку делать на местных чудо-травах. Коровы во Вьетнаме, из-за климата плохо приживаются, поэтому те здесь и объявились. И вот тебе...

Судя по всему, Вьетнам и похоронил главу района.

Тома, как глава самого крупного сельского поселения, сидела, как и все остальные главы городов и сёл, в первом ряду. Клазавская, как заммэра пристроилась за её спиной во-втором. Представляли какого-то Безенчука, который спланировал из неведомо каких высот. А может и из темных глубин вынырнул. Он был полная противоположность Скопалеву. Внешне. Выступил c короткой речью. Рефрен которой был один: все остаются на своих местах, ничего не меняется.

Тома, с презентации нового начальства, вышла опечаленной. Когда кто-то обещает, что ничего не изменится, означает что, в лучшем случае, обдерут по самое... в худшем – заберут всё. Но не всё и не у всех. Она шла к машине тоскливо рассуждая: уйти сразу или подождать? Новые, а ясно, что Безенчук притащит кучу своих, а если у него своих нет, то ему окружение создадут те, кто его сюда вставил, церемониться не будут. В открытую грабить будут, чтобы отбить назначение Безенчука. Ведь неизвестно сколько они здесь проторчат. А деньги нужны здесь и сразу. Лучше замереть. Шевелиться начнешь – собственной заднице больно будет.

Она неприятно вздрогнула, когда на её плечо, неожиданно, опустилась чья-то рука.

– Ты чего дергаешься? – Удивилась Клазавская. – Ощущаешь, что и я?

– А что ты ощущаешь? – Несколько презрительно спросила Тома.

– Неопределенность! Что с нами будет?

– С тобой, если не засуетишься и не засветишься – ничего не будет. А я уже чувствую кол в заднице.

– А я-то думала, что за странные слухи по городу ползли, что у Абрича сто мильенов, не долларов, а даже евро в панаме какой-то. Как это он умудрился столько в летней шляпке заховать?

– Не прибедняйся. Кто мэру Ксавеюху откаты от проведения всех городских мероприятий, ремонтов всяких, носит? Только не говори, что не прилипло! Почему нищая Москва разбогатела и всю Русь под себя подмяла?

– Почему? В смысле Москва!

– Да, Люся. Как была безграмотной секретаршей, такой и осталась. Хорошо, что я посоветовала тебе, ничего не подписывать. Лучше быть простым замом без подписи, чем по дури под собственным делом подписаться.

– Можно подумать, что ты пушистый одуванчик! – Взъерепенилась Клазавская.

– Хорошее сравнение. Спасибо. Только я отвечаю за территорию. И никого не волнует откуда мне взять деньги, для приема делегаций!

– Каких делегаций?

– Местных! СЭС, пожарных, административного надзора, полиции. Прокуратура регулярно заглядывает... приходится оброком обкладывать, барщину отрабатывать. Все понимают, поэтому помогают, кое-что и у меня остается! А ради чего тогда всё это? Ради этой своры халявщиков? Ситуация изменится, они не вспомнят сколько я им принесла – сразу к ногтю! Думаю, новые начнут отжим с ЖКХ. Быстрые деньги!

– Ты мне лучше насчет Москвы скажи, вдруг пригодиться!

– В школе ты историю не учила?

– У меня пятерка была! – Похвасталась Клазавская.

– Тогда скажи отличница, зачем князья за ордынский ярлык бодались?

– Чтобы татары их не трогали!

– Ярлык позволяет дань со всех собирать. А если денег нет – земельку, деревеньку, тому кто за тебя вложился! А кто, кроме сборщика дани, за тебя будет вкладываться? Вот почему князя Ивана московского Калитой прозвали.

– Так это что, с тех времен ничего не изменилось?

– Вот и нас Безенчуку отписали. Поставили его в наш район на кормление. В очень богатый район не сунешься – яйца отстрелят, а к нам можно.

– Давно мы так откровенно по душам не говорили! Может коньячку с водочкой и в школу не пойдем? – Предложила Клазавская.

– С Октоберфеста! Можно, но нельзя. Не сейчас. Прознают – запишут что мы заговор сочиняем против баскака. Так что давить нас будут как спелый виноград в сок превращать.

– А почему не в вино?

– Скиснет. Мы уже ягоды порченые, если вообще не тухлые.

3.

Мэр Ксавеюх сильно нервничал, но виду, как он думал, не показывал. Все, кто его знал, видели, что если его губы напряжены, а не расслаблены, как обычно и, при разговоре, стал потирать правую бровь, значит нервишки шалят. Инстинктивно ощущал, что могут попереть. А что? Сыну создал бизнес в Подмосковье, дочери – квартиру в Москве купил. У самого дача нехилая. Не дворец, даже и по местным масштабам, а всего триста квадратов из лучшего кирпича с элитной отделкой. Пора потесниться. У других тоже дети в наличие. Хуже всего то, что его окружение, так называемые "друзья", одни не смогли, а другие не захотели, найти выход на тех, кто плюхнул на местный трон Безенчука. Пытался сам поговорить с ним. Тот отмахнулся: "Работайте!"

Клазавская тоже ничего не могла выяснить. Хотя раньше всех обо всём знала. Обслуга, на её примере, тоже надеялась на счастливый билетик в виде кресла начальника. А Безенчук первым делом заменил секретариат и водителей. И, в запой, не уйдешь как раньше. Необъяснимое смятение охватило Ксавеюха. А такое всегда бывало не к добру. И когда он свой колхоз за бесценок рейдерам откинул. Абрич попросил. Он даже не упирался и за свою долю. И когда на выборы мэра пошел и на встречах с населением, ничего пояснить не мог. Благодаря указанию главы района участковые комиссии приписали большую половину голосов. И когда главному коммуняке пришлось отдать всю рекламу в городе иначе кворума у депутатов не набиралось и когда... много этих "когда" было, а толку мало. Пенсия хоть и хорошая, а уважуха, заискивание? Не из-за того, что кому-то что-то конкретно надо, а так, на всякий случай, не ему, а его должности кланяются. Но всё равно... Приятно же, чёрт возьми, графом Артсиским себя ощущать! Гвардейцев только не хватает. Хотя Миледи и в наличии, но Клазавская уже два года как пенсионерка!

Хоть и Not bad, а тоскливо. Выпрут на пенсию, никто и не вспомнит! Вроде и есть мэр с мэрией, а толку никакого. Чтобы показать, что администрация в городе существует, начали, собственными силами, наглядно проводить субботники. Народ ржёт. Все свободные места в городе кустиками засажали, а мусор по соседству убрать побрезговали.

К своему удивлению, при смене власти, он устоял, как устояли и все остальные главы поселений. Безенчук заменил только руководителей культурного и спортивного центров в городе. Даже все заместители главы района при креслах. Раз ничего не меняется можно продолжать как раньше.

Клазавская отправилась за данью к ним. Только в этих двух популярных местах проводились заезжие ярмарки и торги всем и всяким. Значит были деньги, в том числе неучтенный налик. Назначенцы её выслушали с удивлением и пообещали что-то предпринять.

Предприняли. Клазавская получила предписание посетить нового главу района. Зачем, почему, для чего? Все эти вопросы тупо, безответно и безответственно крутились в голове. Пригласили именно её. Не мэра, не первого зама – алкаша Кпеченюшкина, а её.

Она была в жуткой растерянности. Абрич на любой макияж не реагировал. Даже самый жуткий, внимания не обращал, но зато какие-либо запахи не терпел. А про Безенчука, вообще ничего известно не было. Даже его предпочтения к одежде. Бережёного – бог бережёт! Оделась по старинке – как секретарша. Макияжа – минимум – уродующие морщины сгладить. Легкий, почти неуловимый запах свежести. Вроде и не молодуха, но ещё не откровенная старуха. Предлагали же подтяжку с ботоксом в прошлом году сделать! Жадность задавила – денег срубила. А сейчас, ой бы как сгодилось!

В кабинет вошла с опаской. По ковру ступала как по минному полю. Остановилась, согласно ритуала, за три шага от стола, ожидая приглашения присесть. Глава удивленно посмотрел на ближний к нему массивный стул.

"В ритуалах не силен." – Отметила про себя Люсьен. Как же она ненавидела эти стулья. Абрич специально завел такие стулья. Прикладываемые усилия вытаскивания стульев из под стола, сбивали с настроя пришедших к главе. Безенчук об этой уловке не знал, поэтому встал, подошел и сам, достаточно галантно, выдвинул стул. Присаживаясь, пришлось ритуально поблагодарить взглядом. Взгляд попал в спину.

Глава сел и наступило молчание. Он, подперев подбородок, сложенными руками смотрел мимо неё.

– С чем пришли? – Наконец спросил он её.

– Так это же вы... – Растерянно тихо и неуклюже забормотала Люсьен.

– Я? А! – Он нажал кнопку селектора. – Галя! Чаю! С лимоном или без?

– Я даже не знаю... совершенно растерялась Клазавская.

– Галя, пока не надо чаю! Вы сами отказались. Ничего не знаете. А чем занимаетесь? Какие проблемы, достижения?

– Обычные, рабочие... муниципальное задание выполняем, бюджет...

– Понятно. Не зря в народе говорят, что вы бессмысленная ненужная ноша на их шее!

– Почему на их? – Неожиданно встрепенулась Люсьен. С ней всегда так происходило, причем неожиданно, если задевали работу мэрии. – Ксавеюх с самого начала деятельности объяснил, что с наездами на мэрию соглашаться нельзя. Даже молча! Обязательно что-то брякнуть в свою защиту!

– Местное самоуправление живет на местные налоги! А вы не знали? – Произнес Безенчук едкой иронией. – Дополню Ленина. Каждая кухарка может управлять государством, а секретарша городом!

– Но я... – не я...

– Смысл шифровки в чем? Лошадь тоже не ваша? Это такой стиль работы мэрии? Что сделали для города?

– Памятник, наконец, через область пробили.

– Общественного туалета в городе десять лет нет, а памятник будет. А урны где? Кустики сажаете, а мусор поблизости них – школьников убирать заставляете?

– Так это они же...

– Ксавеюху уже семьдесят шесть. Не пора ли думать о пенсии? Он же ничего не решает! А так... с друзьями на рыбалку, с женой в наш театр, с любовницей на концерт в область! Не жизнь – малина! Что молчите? Я ваше мнение спрашиваю!

– М... ну... вы же зн... да... нет...

– Лояльность начальству это хорошо. А кого бы вместо него рекомендовали?

"Так он советуется!" Клазавская воскресилась. "Совсем опереться не на кого! Надо сказать Ксавеюху об этом."

– Это неожиданно. Так сразу! Надо всё взвесить! – Бойко затараторила она, перебирая в уме претендентов с которыми она может договориться.

– Понятно. – Грустно произнес Безенчук. – Кроме самого Абрича, в районе не с кем иметь дело. Молодец. Хорошо систему выстроил. Или холуи или ничтожества. Хотя... у вас в районе это не делимо.

Безенчук замолчал, долго смотрел на неё, потом в листок бумаги, лежавший перед ним.

– Спустили одну кандидатуру. Но... у ней есть несколько невыясненных моментов, причем не слишком положительных.

– А кто это? Если не секрет, конечно! – Вконец осмелела Люсьен. Она понимала что, узнав кто это, можно извлечь огромную пользу.

– Вы! Госпожа Клазавская! Не подарок, конечно, внуков пора, да и надо нянчить. Пенсия хорошая есть, а внуков еще нет. Может поработаете пару лет, пока достойную смену вырастим?

– Я? – То ли обрадовалась, то ли испугалась от неожиданного предложения Люсьен.

Безенчук оглядел кабинет. – Но кроме вас здесь никого! Значит... если не готовы, не по силам такая ноша... То да, вы правы – лучше отказаться. Честная позиция.

– Я! Я не...

– Все же знают, что вы фактически управляете городом. Ксавеюху давно ничего не надо. Кпеченюшкина он держит на случай собственного запоя. А подписывает он только то, что вы ему приносите. Разве не так?

– Вы у нас недавно, а так всё хорошо знаете! – Похвалила его Клазавская.

Такой шанс она упускать не собиралась. Да все суки, как здесь, так и в Украине откуда она родом – обзавидуются. Да и Блять Сергеевна, как звали областную депутатшу от района в собственном окружении, лимонную корку пососёт. Всё-таки шесть лет Люсьен пробыла её помощницей, секретаршей, послом для особых тайных поручений и многое еще кем, пока не стала заммэром. Фамилия депутатши осталась от мужа – Сергеева, звали её Алла, а кликуха, ещё с техникума – Бель. Мало того, что были землячки, закончили один техникум, хотя и в разные годы, но получили распределение на один завод. Сейчас о заводе остались одни воспоминания, в виде нескольких корпусов да стела с названием на повороте к заводу, а неприкаянного Ленина с рукой, просящей подаяние, перенесли к мэрии.

Второе, уже здешнее, прозвище появилось оттого, что Сергеева любым способом пыталась пробиться наверх. Но ведь пробилась же! Пусть одним, а не любым, а результат на лицо! И на лице!

Её задумчивость грубо прервал Безенчук.

– Я вашего мнения не услышал Людмила Никодимовна!

– Я согласна! – Слега дрожащим голосом произнесла Люсьен. – Я оправдаю высокое доверие!

– Вот и славно! – Скривил губы Безенчук. Наверное, этим он выдавил улыбку, а она, сдержав вдох облегчения, улыбнулась щеками.

– А что все-таки за неприятные моменты? – Осмелела она вконец, раз решение было принято. – Не хотелось бы чтобы они омрачили... – тут она задумалась, какое слово применить удачнее, но глава района перебил её.

– Это уже не имеет значения. Я уверен в правильности выбора!

"Кто это меня посоветовал? В чём подвох? Может, пока не поздно отказаться? А что я теряю? Дальше пенсии не сошлют! Хотя бы полгода продержусь. В историю города войду. Портрет навечно в актовом зале повесят".

– Я настаиваю. Мы должны быть открыты не только народу и нашему избирателю, но и друг другу.

– Согласен! – Кивнул Безенчук и нажал кнопку пульта телевизора, огромная панель которого, висела на стене напротив. Она, войдя, экран даже не заметила. У Абрича, на этом месте висела картина местного художника.

"Артсиск на рассвете" или что-то в этом роде.

По первым звукам она сразу поняла, что это за кино. Смогла сосредоточиться и посмотреть на экран. Неплохо. Очень даже. Молодой резвый араб. А её лицо искажено удовольствием.

– Что это? – Ничуть не смутившись спросила она.

– Говорят, что это вы на Октоберфесте!

– Похоже, но не я!

– Вы так говорите словно об этом знаете!

– Я подобный ролик уже видела. Только с другого ракурса! Не отрицаю. Есть сходство. Скорее всего это какая-то англичанка. Видите кричит "ес!" У них это обычное дело. В прошлом году насмотрелись.

– Вот даже как? А что вы там делали?

– У нас город-побратим недалеко от Мюнхена. Прошлой осенью мы к ним, а этой весной – они к нам. Я же за социалку в городе отвечаю, а там и культура и спорт, да всё в общем! Что ещё? – Она ответила точно слово в слово что ей посоветовала Тома, как отбрехаться от этой проблемы.

– Я тоже так подумал. Как вы в этом году могли там оказаться? Видите, даже у вас есть здесь враги! Второй вопрос сложнее. Я хоть не совсем либерал, но почти демократ, но... свободу нравов нельзя подменять вседозволенностью, даже сказать распущенностью этих нравов. Вот отец Кирилл совершенно справедливо заметил, что в нашем городе пять часовен и маленьких храмов, а общегородского храма нет. Где требы исполнять? Культурный центр есть, спортивный в наличии, городская библиотека, дом презрения, больница, центр искусств, музыкальная школа, танцевальных кружков – три, только хора ... тоже три! А городского храма нет! Нет общегородского места для культа!

– Но церковь, вроде, как бы, отделена... не из бюджета же...

– Вы правильно всё поняли! Значит общественность, жители, предприятия, бизнес должны проявить понимание в столь важном духотворном деле. Отсынцеву, надеюсь знаете? Она, теперь ещё и возглавляет внефондовый фонд по сбору денег на храм. Поэтому всё, подчеркиваю всё! – Уже не мягко, а жестко, даже зловеще, произнес глава последние слова. – В этот фонд. Мы слуги народа и живём за его счет. Поэтому должны жить только на зарплату, а не на зряплату, как говорят люди. Не смогли отказаться, обидеть не захотели – всё в фонд. По отношению к нему и определим кто у нас эффективный менеджер, а кто зря капусту жрет! Надеюсь на вас!

Она уже взялась за ручку, чтобы открыть дверь, как он, в спину добавил: Ваш сын тоже должен осознавать вашу новую должность. Желаю ему счастья, удачи, детей побольше, хорошую карьеру в Москве.

– Почему в Москве?

– А где же ещё ему теперь жить? Так всё распиарили, что никто не поверит, ради чего он здесь остался и не поехал с женой в столицу. Мне не нужны великие потрясения... and you?

– Что?

– А вам? Я, надеюсь, что не зря провел это время с вами? Теперь это ваша проблема. Абрич перестал его замечать, после того, как ваш Гондон, с интимным шепотом "Отец родной", обняв за плечи и положив голову на его грудь, сполз до его коленей и посмотрев снизу вверх, пустил благостную слезу. Ксавеюх, после того как тот, в знак высшего уважения, предложил свою задницу, перестал ходить к ним на пьянки. Но мер против этой клоаки, мер принять не могли. Мужские дела стали сейчас такие через чур интимные, а вам всё сойдет с рук...

– Но его не Гондон зовут...

– Какая разница! Гондон, пардон! – Уже раздраженно и, достаточно громко, произнес Безенчук. – Моя просьба – руководство к действию. Научитесь понимать смысл. Кстати! – Он посмотрел на часы. – Городские депутаты уже проголосовали, чтобы вас назначить И.О.! Поздравляю.

– Как?

– Вот так! Поспешайте. Скажите им пару добрых, ободряющих и напутственных слов. Дел много, а времени мало!

Не ожидала такого. Не пулей, все-таки каблуки, но быстро, цепко перехватывая перила, скакала вниз. По закону подлости, ей навстречу поднималась Тома. Не пробежишь мимо, крутанув ладонью у уха «на созвоне», формальным приветиком не отделаешься, да и новостью огорчать не хотелось. Наверняка примет её новое назначение с завистью.

– Не торопись – колготки порвешь! – Остановившись, крикнула ей Тома снизу. – Успеешь депутатам вежливую хрень брякнуть!

– Что? – Не поняла Люсьен и застыла напротив.

– Поздравляю подруга! – Обняла её Тома и шепнула в ушко. – Поляну хорошую накроешь!

– Зачем?

– Не успели назначить, а уже зазналась? Я же тебя первая поздравила!

– Так ты знаешь?

– Мозги гребешком причеши! А с чего бы я тебе вчера об "Октоберфесте" напомнила?

– Так это ты меня рекомендовала? А я-то...

– Ты-то, ты-то. Он же мне сначала предложил город под себя взять.

– Ты отказалась ради меня? – Не поверила Клазавская.

– Ради себя! – Удивленно ответила Тома. – Там у меня всё схвачено, налажено, можно в потолок плевать... я и говорю ему: тогда всю городскую шушеру выгоню и своих приведу. Они -то работать будут. А кто на моем участке пахать будет? Доброе-вечное сеять? Согласился.

– Не ожидала от тебя такого! Ты человечище! А почему мы шушера?

– Ты такими словами вслух не кидайся. В нашей среде умных людей не терпят!

– Спасибо! – Поскакала дальше Клазавская, хотя не поняла, что имела в виду Тома. Себя похвалила присоединив прилагательное к человечищу или к "шушере"? "Если шушера, – решила для себя Люсьен, – то умной уже не быть никогда!"

4.

Вроде ничего и не изменилось. Здание то же, кабинет – соседний, зарплата повыше, а всё, всё другое. Если раньше за ней машина приезжала только по нужде, а обычно пешочком два квартала, то теперь у подъезда ждёт. Водитель дверь открывает, а не сама. Села – поехали.

– Людмила Никодимовна! – Обратился к ней водитель Борис. – Скопалев вчера цветочные палатки обежал и наложил епитимью в девять роз.

– Почему не знаю кто помер? – Удивилась Клазавская, примеряя на себя майку мэра.

– Насколько я его понимаю – для вас старается!

– Четное число Боря! Четное. Раз четное – значит кто-то помер!