Текст книги "И да убоится жена"
Автор книги: Эдуард Караш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
– Да успокойся ты ради Аллаха, в наш век между мужчинами, извини меня, "из-за бабы" дуэлей не бывает. Дантесы кончились, пушкины, к сожалению, тоже... Он потому на тебе и срывает своё зло, что понял моё неведение о вашем родстве. А поговорить – мы поговорим, ну, может быть, ещё какое-то время букой будет глядеть на меня...
– Подожди, я не закончила... Это важно... Я решила, что лжи в нашем классическом треугольнике, вернее, квадрате, было уже достаточно, и сказала ему сразу же, что с тобой не расстанусь... – она опустила голову и шёпотом добавила, – если, конечно, ты тоже... Перед отъездом он переспросил меня об этом... С тем и уехал...
Ширинбек взял её руку, прижал пальцы к своим губам, потом как бы подвёл итог:
– Ну конечно, я тоже... Я думаю, всё уладится... Подай мне, пожалуйста, халат, пойдём обедать, сегодня я с вами сяду, наконец, за стол. И лекарство твоё попробуем, по пятнадцать капель, хотя и напрасно тратилась...
III
Истина в предпоследней инстанции
– Так... Значит, Юркевский Сергей Георгиевич, 1935 года рождения, национальность..., семейное положение..., адрес..., должность..., член КПСС, понятно, – Наталья Ивановна подняла голову от бумаг, сделала небольшую паузу, внимательно, изучающе глядя на Сергея, и продолжила, Сергей Георгиевич, я – старший следователь прокуратуры Приморского района города Баку, Большакова Наталья Ивановна, Вы допрашиваетесь в качестве свидетеля по делу о пропаже без вести старшего инженера-заместителя начальника участка бурения "Каспвостокнефти" Расулова Ширинбека Расул оглы. Допрос ведётся при включённой магнитофонной записи. Протокол ведёт следователь прокуратуры Гасан Али оглы Алиев. Имеются ли у вас какие-либо формальные претензии, вопросы, отводы состава следователей?
– Н-нет...
Напротив Натальи Ивановны сидел человек, лишь отдалённо напоминавший того Сергея Юркевского, который всего пару недель назад в сопровождении жены почти что приобрёл в универмаге "Москва", как на него сшитый, югославский двубортный костюм. Обострившиеся черты лица, мешки под запавшими глазами, остановившийся на какой-то точке пространства невидящий взгляд, устремлённый фактически в себя, и атлетически сложенная фигура, облачённая в несвежую сорочку без двух верхних пуговиц, помятый пиджак, похоже, не снимавшийся на ночь, замызганный плащ – одежду, приличествующую какому-нибудь спившемуся бомжу, но не инженеру, да ещё спортивного сложения.
"Впрочем, в его незавидном положении..., – подумала Большакова, цепким взглядом мгновенно охватив и оценив "экстерьер" свидетеля, – но не спеши, не спеши, Наташа, – тут же одёрнула она себя, – или сам должен расколоться или улики надо найти железные – слишком уж серьёзным может быть обвинение...".
Прошла неделя, как Наталья Ивановна практически переселилась жить и работать на морской промысел. С того дня, как в деле об исчезновении Ширинбека Расулова, наряду с предположениями о несчастном случае появилась версия о криминальном характере происшествия, прокурор Еганян освободил её от всей текущей "мелочёвки", поручив ей сосредоточить весь арсенал интеллектуального потенциала на этом деле. Завен Мушегович обожал неисчерпаемые возможности русского языка и получал эстетическое наслаждение, используя слова и их сочетания из глубин словарного запаса Даля, Ожегова и своего собственного. Неважно, что слова не всегда "попадали" в смысл речи, ласкало душу само их звучание. Например, посетителю, невовремя заглянувшему в кабинет, он мог сказать: "Я пока занят, подождите меня в том амплуа...", или "Все работники прокуратуры должны дружить и совокупляться, а не жаловаться мне друг на друга..." (видимо от "по совокупности статей Уголовного Кодекса").
Напутствуя Наталью Ивановну на совершение служебного подвига, Еганян, в частности, просил её без излишней будоражности проявить авангарцию и отыскать истинные корни исчезновения живого человека.
– Ты понимаешь, Наташа, когда человек пропадает или погибает в среде низкопородных криминальных элементов, это, конечно тоже преступление, но из категории "вор у вора дубинку украл", – маленький Еганян проводил её до двери своего кабинета, и теперь вынужден был задирать голову или обращаться в разговоре к большаковскому бюсту, – здесь же, на передовом предприятии среди бела... пусть даже ночью, убивают или исчезают ответственного работника – мы должны костями лечь, – он задержал взгляд на груди Натальи Ивановны, – но или найти его, или выяснить всё досконально и исчерпывающе.
Версия о "найти" в эти первые дни после случившегося возникла не на голом месте. Дело в том, что на третий день, то есть практически сразу после получения известия о трагедии, на морской промысел с разрешения руководства специальным рейсом вертолёта были доставлены родные Ширинбека дедушка Рустам Мирзоевич и дядя Мирали Рустамович. В их сопровождении прибыл маленький сухонький старичок в серой каракулевой папахе, чёрном длиннополом пальто с серым же каракулевым воротником и с обязательными чётками в руках – городской молла Сейид Аббас.
Встретившего их на вертолётной площадке Эрнеста Аркадьевича они попросили отвезти их на буровую и эстакаду, где в последний раз видели Ширинбека. Усадив моллу на переднее сиденье, втроём устроились сзади и поехали на северо-восточное ответвление эстакады к буровой №1005.
Эрнест не раз видел Рустама Агаларова в прошлые годы на конференциях нефтяников, коллегиях Министерства, однажды их даже познакомили. Старик сам узнал Эрнеста и заговорил с ним на отвлечённые темы. Чувствовалось, что он не совсем уютно чувствует себя в компании со священнослужителем, и даже указав глазами на того, развёл руками, дав понять, что вынужден уступить традициям и родственникам, добавив коротко: "Женщины, да..."
На подъезде к буровой, одиноко возвышающейся на конце эстакадного "аппендикса", молла попросил остановиться, вышел из "газика", жестом указал остальным оставаться здесь, и медленно пошёл по направлению к буровой. Он двигался по какой-то, видимо, только ему понятной синусоиде, постоянно переходя от правого ограждения к левому и обратно. По характерным движениям рук, то выставляемых вперёд ладонями вверх, то воздеваемых к небу, и покачиваниям головы было видно, что он молится Всевышнему...
Молла Сейид вернулся минут через двадцать. Подойдя к стоящим у машины, он обернулся назад, ещё раз обозрев только что пройденный путь, и сказал, ни к кому не обращаясь:
– Здесь он не падал... Аллах не брал его к себе... Он живой, где – не видно..., – и полез в машину.
Наталья Ивановна слышала об этом авторитетном заключении, но исходила из обратной предпосылки и потому с первого же дня занялась активным расследованием.
После обстоятельной беседы с Каревым она попросила его подъехать с ней вместе на квартиру Ширинбека Расулова, чтобы побеседовать с его женой. Эрнест прикинул, что поскольку молла Сейид Аббас поселил надежду в семье Ширинбека, там не будет формального траура, и согласился. В дороге Наталья Ивановна, между прочим, высказала мысль, с которой трудно было не согласиться:
– Вы знаете, Эрнест Аркадьевич, я думаю, что истинные священнослужители гораздо гуманней, человечней нас, грешных атеистов. Мы со своими рациональными мозгами огляделись вокруг – нет человека, и тут же начинаем искать причины гибели, и трезвоним кругом, и близких, как дубиной по головам, а вот появился божий человечек, у них – молла, и оставил надежду. Вероятней всего, он и сам в это не верит, но даёт возможность близким, если не смириться, то хотя бы свыкнуться с тяжёлой потерей...
– Вы правы, Наталья Ивановна, тем более тяжёлой, что и могиле-то они поклониться не смогут... Разве что цветы в море по памятным датам...
– Если есть криминал, надеюсь, что жена может дать какую-то зацепку, даже сама не подозревая об этом...
Дверь в квартиру была приоткрыта, и они вошли без звонка. В тесной прихожей на вешалке уже висело несколько пальто и курток. Из боковой двери выглянул мальчик и поманил их в комнату. "Ширинбек в детстве", – подумал Эрнест.
– Раздевайтесь здесь, там уже места нет, кладите на тахту, тётя, – он, как джентельмен, обратился сначала к женщине.
За столом в гостиной сидело несколько мужчин разного возраста. Перед каждым из них стоял "армуды" (стаканчик с суженной "талией") с чаем цвета тёмного янтаря; в середине стола в вазочке – горка мелкоколотого кускового сахара и нарезанный кружочками лимон на блюдце. Рустам Мирзоевич поднялся навстречу вошедшим, поздоровался за руку с Каревым и Натальей Ивановной, которую принял за его жену, и предложил им место за столом. Большакова, зная традиции, поблагодарила и прошла в спальню к женщинам, а Эрнест коротко объяснил Рустаму род её занятий и цель их визита.
Старик улыбнулся и сказал почти на ухо Эрнесту:
–Хорошо, что следователь, а то я подумал, что у вас такая жена... какая, он не уточнял, но Эрнест решил, что это неплохая идея и так же конфиденциально ответил:
– Так и думайте, Рустам Мирзоевич, и другие пусть думают, если заинтересуются...
Он присел за стол, и Гюля сразу же поднесла ему стаканчик чая. По этому признаку он понял, что это хозяйка дома, и его поразила несправедливая неразборчивость природы, придавшей такому милому личику столь погрузневшую фигуру.
Рустам Мирзоевич отозвал в сторонку Гюльнару, пригласил Наталью Ивановну, познакомил их и предложил побеседовать в детской, откуда вывел обоих мальчиков. Гюля прошла вперёд навести порядок в комнате после детей, а Большакова, проходя через гостиную, жестом позвала Карева за собой.
– Слушайте, пожалуйста, внимательно, и если что-то вам покажется сомнительным или неправдоподобным, вмешивайтесь, не стесняйтесь. Я должна иметь точное представление обо всём..., – сказала Эрнесту на ходу, а он известил её о их "семейном положении", которое она кивком одобрила.
– Гюльнара Гамидовна, мне поручено следствие об исчезновении вашего мужа. Я разделяю вашу беду, но мы все не теряем надежды, и чтобы продвинуться в этом деле, я должна искать его причины... Вы можете мне помочь. Кстати, хочу вам сказать, что Эрнест Аркадьевич вчера подписал документ, по которому Вы уже с марта, если муж не найдётся, будете получать от предприятия денежное пособие, а не ожидать полгода. – она посмотрела на Карева, укоризненно качнув головой, – А сегодня разговор наш неофициальный, говорите всё, что вам покажется важным, а потом вместе решим, что полезно для дела, а что лишнее, хорошо ?
– Да, конечно, Натала Ванна, а меня можно зват Гюля...
– Ну, хорошо, Гюля, расскажите мне о вашем муже, о характере, привычках, друзьях, врагах, если такие были...
Гюля сначала медленно, запинаясь, а затем всё увереннее стала рассказывать о Ширинбеке, начиная со времени их первого знакомства. Говорила о нём тепло, с любовью, часто замолкая и прикладывая к глазам подол кухонного фартука.
Эрнест смотрел на обеих "большегрузных" женщин, сидящих друг против друга, наклонившись вперёд, и они представлялись ему мощными японскими борцами сумо, готовыми начать схватку. Он даже мысленно одел их в традиционную форму этих атлетов, но тут же прикрыл все освободившиеся части фигур реальной одеждой. Одновременно его слух резануло какое-то необычное словосочетание в рассказе Гюли, и он прервал её:
– Извините, как Вы сказали: "Когда он приезжает..." Дальше...?
– Я говорю, когда он приезжает на свой три-четыре отгулны дни, то всё время проводит с семёй, с детми, очен заботливый... Я понимаю – работы много, – у неё и в мыслях не было говорить о муже в прошедшем времени, но Эрнест уже понял, что вовсе не это задержало его внимание.
– А что, Гюля, у Ширинбека Расуловича всегда был такой жёсткий график работы, почти без отдыха? – он бросил взгляд на Большакову.
– Почему без отдыха, я ему даю отдыхат, сколко хочет. Раньше, конечно, лучше был – приезжал на пят-шест ден, и отдохнёт, и погуляет, и по дому что-то... Работа стал болше, зарплат – нет..., – не удержалась Гюля.
Наталья Ивановна уловила смысл вопроса и подключилась:
– Гюля, а давно ему больше приходится работать?
– Да, уже несколко лет так... Гамидик в детский сад пошёл... Наверное, Эрнест Аркадич лучше знает...
– Правда, в бурении всегда много работы, – неопределённо отозвался Карев, выразительно глядя на следователя.
– Ну, хорошо, Гюля, вспомните, пожалуйста, с кем ваш муж поддерживает хорошие отношения, а к кому относится плохо, может быть поскандалил с кем-то на работе и с вами поделился... Кто из работников к вам заходит в гости, – Наталья Ивановна что-то пометила в блокноте, – говорите, говорите, я слушаю...
– Что Вы, Натала Ванна, Ширинбек – и скандал?! Нет, он вед и дети так приучил, если что-то случается, то не надо кричат, надо выяснит, разобратся... Сам-то он горячий, я знаю, но умеет себе держат. Когда молодой был, несколко раз силно скандалил... из-за мене, – она в смущении стала расправлять фартук на коленях, – а так нет... Товарищей по работе уважает, никогда плохого слова ни о ком я не слышала... Дедушка Рустам тоже такой, Ширинбек в него... Вай Аллах, неужели он не найдётся... – её глаза снова наполнились слезами, она промакнула их фартуком и продолжала говорить. Видимо, в последние дни ей пришлось переживать все события молча; нет покойника – нельзя ни поголосить, ни попричитать, или вслух высказать свои предположения – это привилегия мужчин, поэтому теперь она готова была рассказывать без конца.
– На работе его уважают, вот недавно заболел он, под дождик простудился– воспалении лёгки, пожалста... И сразу с работы профсоюз пришёл, цели посылка на здорови сама принёс...
– Кто был, Королёв, Василь Петрович? – Карев вспомнил их главного профсоюзного активиста "дядю Васю", любителя радовать больных своими посещениями.
– Нет, женщин приходил, молодой, красиви такой, я ещё удивлялся зима, а она чёрни очки носит, наверно, глаза что-то не порядки... А-а, её Марина зовут, оч-чен красиви женщин...
По удивленному выражению лица Карева Наталья Ивановна поняла, что произошла вторая неувязка, и сделала пометку в блокноте, а Гюля продолжала вспоминать:
– Да, ему так приятно был внимани, он даже перви раз за болезни сел вместе с нами за стол обед кушит...
– Подождите, Гюля, – Эрнест, догоняя какую-то ускользающую мысль, уже не обращал внимания на предостерегающую мимику Большаковой, – а вы точно поняли, что эта молодая женщина работает у нас?
Гюля обиженно поджала губы, отчего её лицо ещё больше округлилось, и она всем своим обликом стала напоминать "чайную бабу" восточной заварки. В её тоне даже зазвучали укоризненные нотки:
– Эрнест Аркадич, как это поняли– непоняли, я помну, муж время обед звал её "товарич Черкезова...", или Черказова, ещё знаю – она у вас с кадрами занимаися, вот...
– Да, Гюля, – вмешалась в разговор Наталья Ивановна, – есть такая женщина у нас в Исполкоме, занимается социальными и кадровыми вопросами предприятий, такая из себя...– и замолкла, как бы припоминая.
– Ну да, я же говору, красивая и волосы золотой цвет...
– Точно, она, Эрнест Аркадьевич, может, и не знаком с ней, – Карев так и не понял, действительно ли Наталья Ивановна вспомнила о такой женщине или просто приглушает эту тему, а та заглянула в свой блокнот и вернула беседу несколько назад:
– Гюля, вот Вы вспомнили, что Ширинбек в молодости с кем-то сильно ругался, из-за вас... Расскажите подробней, пожалуйста, дело ведь прошлое... Кстати, если вам удобнее говорить на родном языке, – пожалуйста. Вы как, Эрнест Аркадьевич?
Карев согласно кивнул, а Гюльнара явно обрадовалась:
– Да, конечно, а то, когда я нервничаю, начинаю путать слова. Я же русскому языку у Ширинбека научилась, у нас в деревне почти не знала, только то, что на уроках учили... Да, так Вы про Ибрагима спрашивали... то есть, с кем муж не ладил, вот это и есть Ибрагим Магеррамов... Мы с ним соседи были в деревне, он старше меня, школу бросил, год в тюрьме сидел за драку, по амнистии выпустили на мою голову... Я, конечно, тогда вот такая стройненькая была, – Гюля мизинцем показала, какая она была, – и он мне проходу не давал, подкарауливал везде, хотел обручиться со мной, а сам такой неприятный – глазки птичьи, зубы лошадиные, половина золотые – в тюрьме, что ли, выбили... Один раз даже его отец, такой же кочи (здесь бандит, азерб.), хоть и завскладом стройматериалов, к моему пришёл, хотел договариваться, но отец выгнал его. Потом Ибрагима забрали в армию, но через три месяца он вернулся, говорили, что его отец много денег дал кому то. В это время я в Баку встретилась с Ширинбеком, и когда он приехал к нам познакомиться с родителями, по деревне, конечно, слухи поползли, и Ибрагим как-то на улице подошёл, стал его задевать: "зачем приехал... что, в Баку невесты кончились, нашу хочешь забрать...". Ширинбек сначала шутя отвечал, а потом разозлился, они чуть не подрались, но Ибрагим , видно, испугался, что опять посадят, пригрозил нам и ушёл. Хорошо, что на другой день Ширинбек уехал, а вскоре и я переехала в Баку. Незадолго до моего отъезда Ибрагим остановил меня около дома, – Гюля опустила глаза и покраснела, сказал, что любит меня, что тоже скоро уедет в Баку, будет работать, и всё равно женится на мне. Я ответила, что он Ширинбека подмётки не стоит, посмеялась и убежала...
Продолжение этой истории выглядело так.
В следующий раз Гюля увидела Ибрагима совсем недавно. Ширинбек был на работе, а она, оставив детей на свекровь, вышла из дома в магазин напротив. Ибрагим остановил её на другой стороне улицы:
– Подожди, Гюльнара-ханум, или не узнаёшь старых друзей? Салам алейкум, – и он расплылся в своей лошадиной улыбке.
– Салам, Ибрагим, тебя трудно не узнать, сразу вспоминается французский киноактёр Фернандель – "Полицейские и воры" видел? Нет? Посмотри... И с каких это пор ты стал старым другом?, – собственная болтовня придавала ей храбрости, хотя интуитивно она чувствовала, что Ибрагим не способен её обидеть, несмотря на то, что его лицо приняло зловещее выражение.
– Ладно, кончай трещать, женщина... Ты помнишь, я обещал переехать в Баку – переехал, есть прописка, есть работа, деньги, сейчас собираюсь купить или построить дом в Бильгя или в Шувелянах, у моря. И в этом доме ты будешь хозяйкой, Гюля, ты!
– Я всегда знала, что у вас с отцом много ворованных денег.
– Ты должна оставить Ширинбека, – продолжал он свою давно заученнуь речь, – я возьму тебя в жёны, а детей усыновлю. Решайся, Гюля, я всё равно своего добьюсь... Тем более, твой муж, я знаю, уже давно развлекается с русской бабой... Обзаведусь хозяйством – приеду за тобой. Вон на той машине, – он показал на стоящую неподалеку "Волгу", – и учти – все эти годы я потратил на тебя, издали наблюдал за твоей жизнью... И твоего мужа из виду не упускал. И ещё хочу тебе сказать, что мне безразлично – ты худая или толстая, высокая или низкая, ты мне нужна такая, как есть... Смотри, не пожалей потом... понятно?– он повернулся уходить, и Гюля бросила ему вслед:
– Понятно, что ничего у тебя не выйдет, а насчёт мужа – врёшь ты всё, а если и правда, то он – мужчина, не то, что ты...
Ибрагим, не обернувшись, зашагал к машине.
Ширинбек вернулся "с работы" через пару дней, как всегда после свидания с Мариной, в хорошем настроении, а на следующее утро, когда дети отправились в школу, Гюля представила ему свою недавнюю встречу с Ибрагимом, как весёлую историю, закончив её любимым ругательством мужа "ишак карабахский" в адрес Ибрагима. Она, естественно, умолчала о его сплетне насчёт "русской бабы" – как же можно о таком мужу?
– Гюля, ты напрасно смеёшься, потому что этот негодяй на всё способен. Я не говорил тебе, чтоб не беспокоить, но он сейчас стал очень нужным для многих человеком и практически неуязвим для закона. Сейчас объясню. Уже около четырёх лет Ибрагим работает на нашем предприятии, да-да, не удивляйся, а слушай... Его приняли на работу слесарем по оборудованию устьев скважин, в хозяйство нашего старшего механика Сергея Юркевского, я тебе как-то говорил о нём – отличный мужик и работяга. Когда мы впервые столкнулись с Ибрагимом на работе, я оторопел, а он даже и не удивился, как-будто ожидал меня встретить. Он и жил там в общежитии, почти не выезжая в свои отгульные дни на берег. В эти дни он познакомился с командой одного из катеров, занимающейся ночами браконьерским рыбным промыслом...
– И оказывается, Ибрагим теперь превратился там в настоящего "рыбного короля", а я сказала мужу, что мне всё равно наплевать на этого "короля", и пусть Ширинбек ничего плохого не думает, а лучше пойдёт в новый универмаг и купит что-нибудь детям и себе, – закончила свой рассказ Гюльнара.
... Эрнест Аркадьевич уже понял, о каком Ибрагиме идёт речь, и вообще больше других был осведомлён о положении на "рыбном фронте", так как его квартира ("дежурка главного инженера") располагалась в доме, сооружённом на палубе затопленного судна-волнолома, где его соседями были моряки из руководства Управления морского транспорта – начальник порта "Каспвостокнефти", главный диспетчер, начальники водолазной и спасательной служб и, конечно, боцман Василий Петрович ("Петрович") на правах коменданта и завхоза.
Эрнест был знаком со многими капитанами пассажирских катеров и грузовых плавсредств, в том числе и с командой "Бурного", занимающейся "левым" промыслом красной рыбы и чёрной икры. Капитан катера Николай Мальцев был опытным каспийским моряком, мужественным и выносливым, к тому же умеющим держать язык за зубами. Однако с несколькими авторитетными и уважаемыми людьми, к которым Николай относил и Карева, он мог быть откровенным и даже советоваться по житейским делам. От него Эрнест знал, что его браконьерство имеет "крышу" в лице бакинского руководства нефтефлотом, районного партийного руководства, "независимых" инспекций рыбнадзора, санэпиднадзора, требующих, однако, постоянного пополнения своего меню деликатесными сортами свежей рыбы и её производных – икры, копчёного и засоленного балыка из "епархии" Петровича.
"Охота" на рыбу осетровых пород имеет существенные отличия от обычного промыслового лова, заключающиеся в избирательно-индивидуальном её характере.
В погожий день (или ночь) в глубоководном районе, достаточно удалённом от основных транспортных маршрутов и шума буровых установок в море выбрасывается колада – трос длиной в несколько десятков метров, с подвешенными на нём полутора-двумя сотнями крупных крючков с приманкой из мелкой рыбёшки. Колада удерживается наплаву понтонами (они же ориентиры), а от перемещения – якорями. Через сутки-двое нужно собирать улов – десять пятнадцать болтающихся на крючках рыбин – осетров, севрюг или белуг, "перезарядить" коладу или переместить её в случае неудачи. Неудачей являются и несколько штормовых дней подряд, в течение которых пойманная рыба "укачивается" и вырабатывает сильный яд, смертельно опасный для человека. Такой улов надо выпустить в море, и чтобы не допустить потерь, команде порой приходилось выходить в море и при штормовых предупреждениях, не всегда успевая опередить стихию. Пока везло.
Эрнест видел кисти рук Николая и членов команды, исполосованные шрамами от порезов о панцирные шипы здоровенных "брыкающихся" рыб и, особенно глубоких, – от крючков, иногда вонзающихся в руки, освободить которые можно было только надрезав кожу.
Этот "нелёгкий хлеб", остававшийся после упомянутых подношений, с удовольствием раскупался нефтяниками, отъезжавшими на берег, по рублю за килограмм в свежем виде и по два – в солёном или копчёном, когда тот же килограмм костлявой говядины в госторговле стоил два рубля, а на рынке ещё дороже. Карев и сам нередко пользовался возможностью за червонец порадовать семью и друзей деликатесными закусками и свежим шашлычком. Правда, покупать ему приходилось через подставных сотрудников, так как Николай ни за что не хотел брать у него плату.
От него же Эрнест знал и о "рыбной" карьере Ибрагима. Начав с помощи Николаю в свободное от работы время на разделке и обработке рыбы, неплохо освоив это дело и подзаработав, Ибрагим купил собственную лодку с подвесным мотором, соответствующую оснастку, и вначале сам, а потом с нанятыми помощниками повёл своё "дело". Никаких претензий у Николая и "разборок" по этому поводу не было, поскольку ежедневная смена вахт на промысле составляла от трёхсот до пятисот человек, и клиентов с избытком хватало на обе группы "ловцов". Ибрагим, однако, развернулся "на всю катушку", и со временем, помимо ежемесячных подношений, стал выполнять заказы высокопоставленных лиц и организаций республики, города и района. Он сменил свою лодку на бо`льшую с более мощным мотором. Правда, поговаривали, что старая лодка затонула в шторм вместе с одним из его помощников, но никаких официальных заявлений об этом никуда не поступало, и слухи затихли.
Чтобы не попасть в разряд "тунеядцев", Ибрагим продолжал работать, но и в эти дни рыбный промысел не прекращался, благодаря команде его подручных.
Наталья Ивановна со всей серьёзностью отнеслась к полученной информации, понимая, что открываются новые направления поиска истины в этой загадочной истории.
Она поблагодарила Гюльнару и Эрнеста Аркадьевича, и на обратном пути попросила его поинтересоваться этой "Черкезовой-Черказовой" в своём отделе кадров и в отделе кадров Управления нефтегазодобычи:
– Она же представилась кадровичкой, может это какая-то психологическая инерция. Позвоните туда, пожалуйста, сегодня же, и потом мне... А лучше, знаете, давайте-ка – из моего кабинета по прямой связи, хорошо? – и не дожидаясь его ответа, назвала таксисту адрес прокуратуры.
– А этим браконьером-кормильцем, Ибрагим, кажется, я займусь сама...
– То, что в нашем Управлении такой фамилии, и даже похожей, нет – это точно, но в НГДУ можно узнать... – Карев поднял трубку и попросил телефонистку коммутатора соединить его с отделом кадров НГДУ:
– Валентина Игнатьевна? Здравствуйте, Карев. Ага... Интересуюсь, не работает ли в вашем хозяйстве некая Черкезова или Черказова... Марина... Молодая, красивая... золотистая блондинка... Красивая, жгучая брюнетка? Нет, спасибо, пока не нужна... Марина Кравченко? Нет-нет... Марии?... М-м... М-м... Нет, не то... Вот что, если отыщете что-то похожее, то позвоните..., – на его вопросительный жест Наталья Ивановна согласно кивнула, – позвоните в прокуратуру района, следователю Большаковой... А?... Конечно, серьёзно... До свиданья.
Наталья Ивановна поняла результат, не переспрашивая.
– Своим звоните, Эрнест Аркадьевич, может в ваше отсутствие поступила в какой-нибудь цех, лабораторию, на глаза пока не попадалась...
Карев неохотно снова поднял трубку:
– Кучерявая, мне теперь "кадры" бурения, пожалуйста... Ага... Добрый день, Антонина Ивановна... Да, я... – он повторил свой вопрос о незнакомке и после небольшой паузы услышал ответ "придворной дамы":
– Нет, Эрнест Аркадьевич, у нас такая не числится, но фамилия похожая – Черкасова, мне встречалась, и, кажется, Марина, в каком-то из личных дел, не помню, надо посмотреть...
– Антонина Ивановна, энциклопедия Вы наша, посмотрите, не откладывая... Это нужно сейчас... В любом случае позвоните в райпрокуратуру Большаковой, жду вашего звонка здесь.
– Я вас поняла, это, наверное, в связи с Расуловым, сейчас перезвоню... Привет Наталье Ивановне.
Минуты через три-четыре Карев уже вновь слышал в трубке мелодичный голос "фрейлины":
– Да, Эрнест Аркадьевич, всё правильно... Я-то вспомнила сразу, но боялась ошибиться, проверила... Это жена нашего Юркевского – Марина Леонидовна Черкасова, 1947 года рождения, педагог в школе, двое детей, адрес нужен? Пишите: посёлок Разина, Садовая 27... Телефон... Вот цвет волос не знаю – фотография в деле только Сергея Георгиевича, – Эрнест как будто увидел её добрую улыбку на том конце провода, а трубку взяла Наталья Ивановна:
– Здравствуйте, Тонечка, спасибо вам большое, помогли Вы мне здорово...
– Здравствуйте, Наташа, чем можем, как говорится...
– Кстати, а сам Юркевский сейчас на работе или на берегу?
– Здесь он, правда опоздал на несколько дней, говорит болел, обещал бюллетень в следующий раз привезти...
– Ладно, спасибо. О нашем звонке, Вы понимаете... Завтра я, возможно, буду в ваших краях, и надолго... Увидимся... Ну, пока.
Она взглянула на настенные часы и заговорила, как бы рассуждая сама с собой:
– Без четверти три... Занятия в школе кончаются в час, учителя могут задержаться ещё на час-полтора, нам ехать с полчаса... Приличная жена должна быть к этому времени дома, с детьми... неприличная – тоже, – и к Эрнесту, – звоните, представьтесь, договоритесь о встрече через 30-40 минут, обо мне не надо, хочу увидеть реакцию при знакомстве.
– Извините, Наталья Ивановна, но Вы, по-моему, путаете меня с доктором Ватсоном из неодноимённых произведений о вашем коллеге... Давайте каждый заниматься своими делами, поверьте, у меня их тоже немало...
– Вы правы, голубчик, но я прошу вас ещё один раз проводить меня, так как я уверена, что при сослуживце мужа Черкасова будет более разговорчива, чем один на один со следователем. A приглашать сюда у меня нет оснований... пока что... Я попрошу у Завена Мушеговича служебную машину, так что быстро обернёмся. У меня здесь пара бутербродов, возьмите один, в термосе чай. На большее нет времени. И звоните ей...
Около четырёх они уже прибыли по адресу, и Марина сквозь занавеску в прихожей увидела и подъехавшую "Волгу", и выходящих из неё Карева, о котором неоднократно слышала от мужа, и с ним незнакомую крупную женщину с красивым лицом и тяжёлой русой косой, уложенной в узел на затылке.
Все дни, как Марина спровадила Сергея на работу, она жила в какой-то смутной тревоге, в ожидании чего-то тягостного и неотвратимого. В школе она взяла недельный отпуск "по семейным обстоятельствам".
Казалось бы, должно наступить облегчение, можно расслабиться после стольких дней оскорблений, побоев, безадресной матерщины, устоявшегося в комнатах запаха водочного перегара, но напряжение не отпускало. Она придумала способ навестить заболевшего Ширинбека, а заодно перевезла кое-какую одежду и бельё на квартиру Зои.
Ширинбек позвонил перед выходом на работу, но сказал, что встретиться с ней не сможет, так как из-за его болезни сменщик – начальник участка, сильно задержался. Ещё обещал поговорить с Сергеем по-мужски о его пьянстве и домашних бесчинствах, и если понадобится, пригрозить публичным скандалом, сказал, что по возвращении они всё обсудят, и он её в обиду не даст. Этот звонок оставил в душе какой-то горький осадок – разумом она понимала, что, конечно, надо быстрей заменить человека, проведшего в море почти две подряд нелёгкие смены, но сердце беспокойно вопрошало: "А не избегает ли он встречи?". И потом этот предстоящий "мужской" разговор...
