Текст книги "Повседневная жизнь первых российских ракетчиков и космонавтов"

Автор книги: Эдуард Буйновский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Это были уже времена, когда даже простой советский труженик все чаще и чаще попадал за границу, чтобы своими глазами полюбоваться на западное, дефицитное для нас изобилие и в зависимости от финансовых возможностей что-то купить из того огромного списка, которым наделила его жена, дети, сослуживцы и знакомые. Редко, но среди них попадались и военные. И совсем уж событие, когда на какой-нибудь международный конгресс по космической тематике отправлялся кто-то из нас (точнее, наших руководителей). В числе первых был Владимир Павлович Ерохов, начальник одного из наших отделов. По приезде мы забросали его вопросами типа: ну как там они? Его ответ я потом слышал много раз и из разных уст, но тогда он произвел на меня неизгладимое впечатление: «Капитализм, конечно, загнивает. Но как он при этом пахнет!» Четко, сжато и предельно метко! Как-то так получилось, что через год после увольнения из армии (а имел право только через 10 лет) я тоже попал за границу, и не куда-нибудь, а в Хельсинки, столицу капиталистической Финляндии, где знакомился с работой нашего посольства. И это при том, что для нормального советского человека заграница начиналась, как правило, с поездок в близкие по духу и родные нам страны социализма. Я конечно, знал, что Финляндия – задворки Российской империи, что там живет бедный народ, который до сих пор жалеет, что в свое время вышел из состава первого в мире советского государства. Пользуясь дипломатическими привилегиями, мы везли с собой все, включая картофель, соль, сахар. Я-то по наивности думал, чтобы с голоду не умереть, а как потом выяснилось, чтобы сохранить валюту на более ценные приобретения. Ну и конечно, у меня был большой список заказов от жены и дочерей. Прошло почти 15 лет после этой поездки, а у меня четко перед глазами одна только сцена: я стою посредине огромного, полупустого зала магазина, где есть ВСЕ, о чем мечтали мои девчонки и что они записали в мою шпаргалку. Я стоял и почти плакал. И плакал я от горькой обиды за себя, за жену, за моих детей, за моих родителей, за друзей – за нас всех, кому долгие-долгие годы рассказывали сказки о том, как у нас хорошо и как у них плохо. Вот уж действительно, лапшу на уши вешали! И еще мне было стыдно за всех нас, за наше отношение к этому маленькому, трудолюбивому народу. В последующем мне пришлось поездить по достаточно многим странам, но эту свою первую поездку за рубеж я хорошо запомнил. Долго даже хранил в качестве сувенира фирменный пакет из этого магазина.

Ну а пока проходил службу и весь был опутан секретами, самая что ни на есть заграница для нас – это были Прибалтийские республики и особо – Эстония. Много лет подряд мы ездили туда летом на машинах, со временем приобрели хороших друзей, познакомились с традициями и обычаями этого маленького, но гордого народа. Кстати, зря о них ходят анекдоты, где над ними подсмеиваются за их тугодумство и медлительность. Почему-то все наши друзья-эстонцы – народ веселый, динамичный и с юмором. А когда соберутся несколько женщин, то трещат, как сороки, беспрерывно, похлеще Трандычихи. Поначалу все нас поражало в этой маленькой красивейшей стране. Одни дороги чего стоят! Где бы мы ни ездили – на островах, в лесной глубинке – везде или асфальт, или мелкий, хорошо утрамбованный гравий. И везде, даже в лесу, чистенькие, аккуратные дорожные знаки и разметки. Едешь по лесной дороге – и вдруг на обочине деревянный мосток с разнокалиберными банками с молоком. А вокруг – ни души и ни одного строения! Чудеса, да и только! Потом нам разъяснили: жители хуторов, расположенных в глубине леса, выносят молоко на дорогу, где его забирает колхозная машина и отвозит на ферму. Невольно напрашивается вопрос: долго ли простояла бы такая банка с молоком на проселочной дороге где-нибудь в ближайшем Подмосковье? Думаю, не долго, и забрала бы ее не колхозная машина. Это уж точно! Или вот еще одна деталька повседневной жизни эстонцев, которая меня, автолюбителя, ввела чуть ли не в шок. По приезде на остров вечером я, естественно, снял «дворники» с машины, а саму машину заблокировал парой крепких замков. Надо было видеть, с какой иронией вперемежку со скрытым презрением мои друзья-эстонцы следили за моими действиями. Как же мне было стыдно! Не будешь же им объяснять, что если я этого в Москве не сделаю, то наутро я своей машины могу не найти. Впоследствии привычка брала свое: когда гости уходили, я тайком вечером пробирался к машине и обвешивал ее противоугонными устройствами. В последующем отказался и от этого. Оказалось, что снимать по ночам «дворники» не является традицией эстонского народа.

Много было таких элементиков и деталек, которые для местных жителей – само самой разумеющееся, а для нас – целое открытие, причем не всегда для нас понятное. Ну вот еще, например. Впервые мы попали на остров Хийуумма (есть в Эстонии такой заповедник из 350 маленьких островков, до которых надо добираться на пароме полтора часа) в День рыбака. Нас пригласили на праздник. В большом помещении человек 300, надо понимать, рыбаки, сидят за столами, уставленными разнообразными бутылками, включая, естественно, водку, с обильной закуской (я лично тогда впервые попробовал копченую курицу – большая для нас новинка). В центре – место, где вручались традиционные грамоты и выступала художественная самодеятельность. Мы, как только сели за стол, естественно, сразу же потянулись к бутылкам и закускам. За что моментально получили по рукам. Пусть и образно, но все равно было стыдновато. Когда мы осмотрелись, то обратили внимание, что ни один из присутствующих до окончания торжественной части не дотронулся ни до рюмки, ни до вилки. Так вот и сидели минут сорок, с жадностью посматривая на стол и добросовестно аплодируя очередному награжденному. Любопытства ради наблюдал за развитием событий после окончания торжеств. Все было: тосты, номера приезжих артистов, песни, танцы, шутки, и не было только одного – пьяных и дебоширов. Ну никак не хотелось в это верить! Тешила одна лишь мысль: наверное, организаторы так незаметно выводили и выносили этот обязательный атрибут таких коллективных мероприятий, что мы этого просто не замечали. Наша московская компания вынуждена была быстренько перестроиться на местные мерки потребления горячительных напитков. Вначале было трудно, но потом ничего, привыкли. Вот такая вот Эстония! Наша тогдашняя советская заграница.

Все познается в сравнении! Мудрые слова. Судьбе было угодно, чтобы я продолжил исследовательские сравнения на тему: «А как у них? А у нас – хуже или лучше?» Правда, для этого мне пришлось уволиться из армии и устроиться на работу в Министерство иностранных дел. Побывал я и в Европе, и в Азии, и, что особенно примечательно, в Южной Америке. Так что было с чем сравнить нашу тогда еще советскую действительность. Каждая такая поездка, каждая страна – масса впечатлений, множество исторических мест и легенд, местный колорит, многовековые обычаи и традиции. Это были уже времена, когда наши магазины (во всяком случае, в Москве) стали ломиться от западного «изобилия». Так что извечная проблема дефицита потихонечку сводилась на нет.

Меня волновал уже другой вопрос: вот ведь такие же люди, почти те же проблемы, что и у нас, но почему местные жители там отличаются от нашего «среднестатистического» русского, почему они живут в каком-то другом измерении и почему у них нормой является то, что у нас пока большое еще исключение из общих правил? В Лондоне мы демонстративно валялись на прекрасной травке в сквере у королевского дворца – ни тебе бумажек и пакетов, ни тебе собачьих кучек, ни тебе огрызков, ни тебе разбитых бутылок и окурков. Как-то даже и неинтересно! А хозяева собачек бегают за своими любимцами с совочками, аккуратненько собирают собачьи экскременты, которые при выходе из сквера выбрасывают в специальные контейнеры. Кто-нибудь видел у нас такие контейнеры в сквере у Кремлевской стены или в парках Петродворца?

В эти же годы мне пришлось побывать и в других странах, но уже в качестве туриста. И в Испании, и в Турции, и на Кипре картина приблизительно та же, где-то чуть лучше, где-то чуть хуже, но что-то мне не припомнится, что в стельку пьяный испанец или финн, не говоря уже о религиозных пакистанцах, материл на местном диалекте окружающих сограждан. Или вот лондонский полицейский. Это что-то такое фундаментальное, солидное и внушающее с большим авансом уважение к себе. Это действительно воплощение порядка, спокойствия и силы. Самое интересное, что по английским законам никто не имеет права сказать обидное слово или даже просто дотронуться до этого блюстителя порядка – сразу попадешь за решетку. У меня даже где-то есть фотография: я стою рядом с этим холеным, самодовольным, пышущим здоровьем полицейским. Мне кажется, что они за свой труд получают столько, что им просто стыдно брать взятки. Бедная (во всех смыслах) наша российская милиция – все, что я могу сказать по этому поводу. Да если и безо всяких сравнений и аналогий, то мне просто повезло посмотреть на мир собственными глазами, а не через кадры «Клуба путешественников».

Вот, например, Тихий океан. В районе Южной Америки он суров, холоден и непредсказуем. Даже местные жители на пляже боятся далеко заходить, а куда уж там заплывать – унесет так, что на обратную дорогу сил уже не хватит. А знаменитое расположенное на границе двух стран озеро Тити-Кака (боливийцы шутят: Тити – у нас, Кака – в Перу), где на высоте 4000 метров оказалась вода соленой. Откуда? Почему? А Чили… Кровавого Пиночета весь мир требует к ответу, а чилийцы его боготворят и чуть ли не носят на руках. А ночной полет над всей Европой при прекрасной видимости. Это что-то волшебное и сказочное! Что ни город – море огней, широченные бульвары, реклама полыхает всеми цветами радуги, даже с такой высоты ощущается, что там весело, спокойно, празднично. А поездка в горы в общем-то бедном Пакистане. Горы все в линиях электропередачи, к каждому селу или даже отдельному дому подключено электричество. Ночью это сказочное зрелище, кажется, горы, как новогодняя елка, опутаны гирляндами украшений. А пакистанские автобусы! Ему лет тридцать, он еле-еле двигается, но весь раскрашен неимоверно яркими, фантастическими узорами, пассажиры везде: на капоте, на крыше, и все, включая и водителя, довольны и счастливы. А в Лиме, столице Перу, запросто на центральной улице может двигаться легковой автомобиль, у которого нет, например, капота и крыльев или вообще нет никаких фонарей освещения. И ведь едут же! Помню, как-то по дороге на пляж обогнали машину, у которой был открыт багажник, а там сидело и лежало человек пять детишек, веселых и довольных. И все это в порядке вещей. А посадка в аэропорту посредине Атлантического океана на одном из островов экзотической страны – Острова Зеленого Мыса. Взлетно-посадочная полоса – это вся территория одного острова, кажется, чуть-чуть летчик ошибись в расчетах – и можно запросто скатиться в океан. Ощущение не для слабонервных.

Как-то проще, естественнее живут там люди. Не могу сказать, что у них дома ломятся от изобилия. Бедно живут, во всяком случае, в тех странах, где мне пришлось побывать. Наверное, проблем у них поменьше, а если их и столько же, то не такие они глобальные. Им не надо соблюдать паритет с Америкой в извечной космической гонке, им не надо было строить развитой социализм, у них не было колоссальнейших проблем перехода к капитализму, минуя обязательный для нашей страны этап светлого коммунистического будущего. Ну а если уж совсем просто, то они – индивидуалисты, думающие только о себе, а для нас главное – коллектив, а о себе – потом. К тому моменту, когда отдых в Турции стал дешевле, чем поездка в Сочи, я перестал мучить себя сравнительным анализом и воспринимал окружающее таким, каким оно есть в реальной действительности.

Да и в нашей стране к этому времени было столько необычного, не укладывающегося в голове простого советского труженика, что какие уж там сравнения! Бурными были эти годы перехода к рыночной экономике! Горбачев, перестройка, разгул демократии, как грибы после дождя, появляются новые партии, разворовывание «новыми русскими» народного достояния, развал экономики, разброд и шатания в культуре, практически развал мощнейшего военно-промышленного комплекса – основы космических наработок страны, непомерный вал залежалого импортного барахла, безработица (!), забастовки, пикеты и голодовки (это не там, на загнивающем Западе, а у нас, в самой передовой и процветающей стране в мире, где, как нас учили, этих явлений вообще быть не должно!), две революции – 1991 и 1993 годов (громко сказано: обстреливают танками Белый дом, а рядом, у метро «Парк культуры», лица «кавказской национальности» бойко торгуют фруктами), чуть ли не запрет компартии, жалкий уход с политической сцены Горбачева и превращение народного героя Ельцина в «царя Бориса». Где-то мои все знающие коллеги-политработники? Как бы они это все объяснили?

Летом 1987 года Максимов назначает меня начальником отдела по ракетно-космическому комплексу многоразового использования «Энергия – Буран». Почетнейшая должность! Но если честно, то для многих, включая и меня самого, несколько неожиданное назначение. И дело не только в том, что на эту должность были и другие, может быть, более достойные претенденты, что вполне естественно. Ведь комплекс «Энергия – Буран» – этот апофеоз космической деятельности советского государства (так уж получилось) – разрабатывался и создавался огромной кооперацией на протяжении более 10 лет. За этот период и у заказчика сформировалась практически постоянная группа специалистов, непосредственно связанная с контролем разработки и создания «Бурана». Я до момента своего нового назначения не входил в их число. Почетно, конечно, будучи начальником комплексного отдела, возглавить работу по созданию такого уникального комплекса, но и очень ответственно, учитывая, что его создатели к этому времени уже выходили на летные испытания. Пришлось попыхтеть, поездить по предприятиям (в основном Подлипки), проработать ворох документации, входить в давно и хорошо отлаженный коллектив разработчиков, и не просто входить как новичок, а сразу, с ходу принимать ответственные решения как старший от заказывающего управления. Трудновато мне пришлось! Но я не мог не оправдать доверие, оказанное мне Александром Александровичем!

МКС «Буран»

15 ноября 1988 года… Завершается полет многоразового космического корабля «Буран». Напряжение в бункере достигает максимального предела. И вот шасси беспилотного корабля касаются бетона посадочной полосы. Уму непостижимо! Восторг, объятия, слезы радости, взаимные поздравления. Среди участников этого исторического события – начальник отдела по многоразовой космической системе «Энергия – Буран» полковник Буйновский.

Как это не раз бывало и ранее, все началось с провокационных действий (случайных или преднамеренных) наших «коллег» по «космическим гонкам». Где-то в середине 70-х годов наши разведчики заимели материалы американских специалистов по созданию супероружия космического базирования «Спейс-Шаттл» – космического «челнока». Где-то в этих материалах было прописано, что этот самый «челнок» будет иметь большую возможность маневрирования и что это, в свою очередь, позволит ему сделать, например, над Москвой нырок из космоса и прицельно сбросить… Страшно даже подумать!

Реакция Дмитрия Федоровича Устинова была мгновенной и адекватной. Паритет-то с США надо поддерживать! После совещаний в Политбюро, консультаций с военными стратегами и промышленностью в феврале 1976 года выходит постановление правительства о создании нашей отечественной многоразовой космической системы – МКС «Буран» с выходом на летные испытания в 1983 году. Сразу же к этой новой, приоритетной разработке были подключены практически все ведущие космические организации. За годы создания и отработки «Бурана» в этой тематике было задействовано более тысячи НИИ, КБ, предприятий промышленности и около 1,5 миллиона человек. По данным печати, на программу «Буран» советский народ выделил в общей сложности 17 млрд долларов США. Цифры, конечно, впечатляющие.

В большинстве своем все эти организации подчинялись Минобщемашу, а вот планер будущего орбитального корабля поручалось сделать НПО «Молния» Минавиапрома, где главным конструктором был Глеб Евгеньевич Лозино-Лозинский, очень известная в авиации личность. Все годы, пока создавалась эта система, эти два ведомства постоянно решали принципиальную проблему: кто же все-таки главный в создании «Бурана». Зачастую дело доходило до смешного. Помнится, на еженедельных «оперативках», которые проводил у себя в кабинете в Подлипках Валентин Петрович Елушко, главный конструктор по МКС «Буран» в целом (кабинет большой, народу много), Глеб Евгеньевич делал иногда такие заявления: почему у Валентина Петровича есть микрофон, а у меня – нет; дайте мне микрофон или я уйду с совещания. К следующей «оперативке» микрофон был подключен к месту за столом, где сидел главный конструктор планера.

Были, конечно, и более серьезные конфликты, особо на этапе работ на полигоне, когда срывались сроки и надо было искать «крайнего». А вообще-то на таких технических совещаниях, где присутствовали и разработчики, и заводчане, и заказчики, сложнейших вопросов по разрабатываемому космическому комплексу было столько, что участникам таких заседаний было не до выяснения вопроса, кто здесь главный. А главными на таких мероприятиях были программисты (компьютерный век!), разработчики бортовой и наземной аппаратуры (это не то что наши первые ракеты с релейными схемами на борту). Когда они начинали спорить и выяснять между собой отношения, все остальные участники замолкали с умным видом, хотя мало кто понимал, чем отличается версия 3.11 от версии 3.1 OA бортового цифрового вычислительного комплекса.

Все годы, пока создавался «Буран», любопытствующих всех категорий волновал один вопрос: почему наш советский многоразовый корабль так похож на «Спейс-Шаттл>», мы что, сами уже не можем, надо копировать все американское? И только где-то к началу летных испытаний, в период вседозволенной гласности в печати появился ряд статей, где подробнейшим образом расписывалось, для чего мы создаем эту систему и чем она лучше (естественно!) американской. Собственно, конечные цели создания орбитальных систем, имеющих возможность вернуться на Землю, что у нас, что у США были практически одинаковые. Это – универсальная система транспортно-технического обеспечения нового поколения спутников орбитальной группировки (вывод на орбиту полезной нагрузки, ремонт в условиях космоса, снятие с орбиты и возвращение на Землю вышедших из строя космических аппаратов и специального оборудования, монтажные работы и многое другое), создание лабораторий для отработки новых видов космического вооружения, размещение средств наблюдения и разведки, ну и, если надо, размещения оружия для целевых ударов из космоса. Как видно, все задачи благородные и направленные на поддержание мира на Земле.

Наш «Буран» и американский «челнок» внешне действительно похожи, как близнецы-братья. Здесь тоже понятно: конструкция этих планеров космического базирования проектировалась с максимальным учетом законов аэродинамики. А эти законы едины как в Стране Советов, так и в западных странах. Это все внешне. А вот если говорить о «начинке» этих планеров, об их функциональных возможностях и схемах выведения, то здесь действительно есть отличия, и довольно-таки существенные. И что самое приятное – эти отличия явно в пользу нашего «Бурана». Прежде всего, посадка орбитального корабля «Спейс-Шаттл» осуществляется только вручную и при наличии экипажа на борту. Посадка нашего корабля полностью автоматическая и не требует наличия пилота на борту. Как покажут в дальнейшем результаты летных испытаний, эта сложнейшая задача с блеском решена нашими разработчиками. Второе принципиальное отличие – американский многоразовый корабль выводится на орбиту с помощью твердотопливных ускорителей и своих двигателей. У нас ракета-носитель «Энергия» может вывести на орбиту полезный груз до 100 тонн, а в частном случае это может быть «Буран». В этом смысле наша система универсальна. Американцы и сейчас не имеют носителя, способного вывести на орбиту такой большой груз.

Отечественная космонавтика не знала более масштабных работ, чем создание многоразовой космической системы и сверхмощного носителя для нее. Можно вспомнить, конечно, печально знаменитую «царь-ракету» Н-1, но она впечатляла лишь своими размерами, «содержательная» ее начинка была далека от совершенства даже по меркам тех времен. Размеры и самого орбитального корабля «Буран», и носителя «Энергия», и величественных сооружений на Байконуре – это тоже на грани фантастики, но все это досконально продумано, создано с учетом самой передовой мысли, с использованием передовых технологий. Например, система управления «Бурана» представляла собой мощнейший бортовой цифровой вычислительный комплекс с уникальным программным обеспечением, способным реализовать более шести тысяч команд и трех тысяч алгоритмов управления бортовыми системами. В ходе подготовки к полету контролировалось более пяти тысяч параметров этого сложнейшего комплекса. Не надо быть специалистом в этой области, чтобы понять, прочувствовать объем работ, проделанных разработчиками фирмы Николая Алексеевича Пилюгина. Вот, например, три тысячи алгоритмов – это три тысячи вариантов работы системы управления с момента начала предстартовых работ и до остановки корабля на посадочной полосе после возвращения, включая и всевозможные отказы и аварийные ситуации. А ведь каждый вариант надо тщательно просчитать, разработать под него свою программу, промоделировать, отладить на стенде и реализовать в бортовом приборе. Примечательно, что большинство проектных, конструкторских, технических и технологических решений практически для каждого элемента многоразовой космической системы было реализовано впервые. Это, к примеру, мощнейшие двигательные установки разработки фирмы Глушко с тягой в 740 тонн (двигатель традиционной «семерки» – 150 тонн). Двигатель, который по своим термодинамическим характеристикам ушел далеко вперед относительно тогдашнего мирового уровня двигателестроения. Это и сложнейшие проблемы по обеспечению термозащиты корабля при входе в плотные слои атмосферы. Проблема решена путем установки на поверхности «Бурана» около 40 тысяч плиток из углерода и кварцевого волокна. Сколько же хлопот доставила эта плитка и создателям корабля, и испытателям на полигоне! Мало того, что каждая из них стоила порядка 500 рублей (это при средней зарплате в 120), наклейка ее оказалась сложнейшим технологическим процессом. На ежедневных «оперативках» в монтажно-испытательном корпусе орбитального корабля вели тщательный учет плиток, установленных в течение рабочего дня. А технические, стендовые и стартовые сооружения! Здесь частично были использованы конструкции, оставшиеся после Н-1, но и от того, что было построено заново, прямо-таки дух захватывает! Монтажно-испытательный корпус для орбитального корабля (однопролетное сооружение!) имел в длину 254 метра, ширина его – 112 метров. Несколько футбольных полей! А посадочная полоса! Это четыре с половиной километра (при ширине – 84 метра) тщательнейшим образом отшлифованного высокопрочного бетона толщиной до 30 сантиметров. Кстати, все сооружения для «Бурана» на Байконуре создавались силами военных строителей, значительная масса которых – выходцы из Средней Азии и Казахстана. Это в свое время дало возможность казахскому руководству подчеркивать значительный вклад своей республики в создание космодрома. А доставка орбитального корабля из подмосковного Жуковского на Байконур на «спине» огромного транспортного самолета! Жители Подмосковья точно решили, что их посетил очередной неопознанный летающий объект. Впечатляющее зрелище! И все это создано самоотверженным трудом советского человека! Старый, избитый и давно забытый лозунг. Но уж больно он здесь к месту!

Конструктивно многоразовый ракетно-космический комплекс «Энергия – Буран» представлял собой собственно ракету-носитель «Энергия» и орбитальный корабль многоразового использования «Буран». Кстати, на таком названии ракеты упорно настаивал Валентин Петрович Глушко, именно так называлась королевская фирма, которую он тогда возглавлял. Орбитальный корабль имел полный набор систем, чтобы обеспечить космический полет экипажа в составе 4—10 человек продолжительностью до 30 суток. Главная составная часть корабля – планер (длина – около 37 метров, размах крыльев – 24 метра), оснащенный системами, способными обеспечить как выполнение операций на орбите, так и автоматически управляемый планирующий спуск в атмосфере, в том числе выполнение бокового маневра до 2000 километров и горизонтальную посадку на аэродром в районе старта. В носовой части корабля – герметичная кабина для экипажа, за которой расположен негерметичный раскрывающийся грузовой отсек длиной до 17 метров, в котором могут разместиться 30 тонн полезного груза. Носитель выполнен по пакетной схеме с боковым расположением полезного груза («Энергия» дважды стартовала, и в каждом случае полезный груз был разный): центральный блок ракеты с четырьмя однокамерными кислородно-водородными двигателями и четыре боковых блока с четырехкамерными кислородно-керосиновыми ракетными двигателями. Технология подготовки и пуска комплекса довольно-таки сложная. Компоненты носителя и корабль доставляются на полигон каждые в свой монтажно-испытательный корпус. После сборки и большого объема испытаний «Буран» перемещается на «встречу» со своим носителем. Состыкованный комплекс перемещается в монтажно-заправочный корпус, где орбитальный корабль заправляется компонентами топлива. Далее по штатной схеме ракетно-космическая система должна поступать на стендовый комплекс, где производится кратковременный пуск двигателей носителя (прожиг). Удержать такую массу при работающих двигателях с суммарной тягой более 3500 тонн – задача не из легких. Правда, на первых пусках было принято решение прожига не делать. Далее – транспортировка на старт, заправка носителя, предстартовые проверки и пуск. После выполнения заданий на орбите орбитальный корабль с помощью своей тормозной двигательной установки сходит с орбиты и «по-самолетному» автоматически приземляется на аэродром Байконура.

Так получилось, что я был подключен к этим работам, когда практически все было спроектировано, создано, построено и готово к началу летных испытаний. Так что творческие терзания разработчиков, ударные строительные темпы и многочисленные заводские, стендовые, макетные и комплексные испытания были без моего участия. Жаль, конечно. Наверстать упущенное физически нереально, да и времени на это уже не осталось. Начинались летные испытания.

Кульминация для разработчика и испытателя – первый пуск своего детища. Формально весь процесс создания комплекса «Буран» проходил под патронажем серьезнейшей Государственной комиссии под председательством первоначально Олега Дмитриевича Бакланова – министра общего машиностроения, а затем – секретаря ЦК КПСС. Не знаю, как уж получилось, но со временем он стал членом печально знаменитого ГКЧП, за что и поплатился. И тем не менее в последующем личное общение с ним дает мне полное основание утверждать, что это – исключительно грамотный технически, интеллигентный и скромный человек.

В этой комиссии был собран весь цвет отечественной космонавтики – 10 генеральных и главных конструкторов. И это не считая девяти министров, президента и трех вице-президентов Академии наук, восьми ответственных руководителей Минобороны. Всего 45 человек. Работа комиссии носила несколько «парадный» характер. На редких заседаниях в Москве (собрать таких «великих» стоило больших трудов) до членов госкомиссии доводились этапные результаты работ по созданию комплекса, решались какие-то оргвопросы, обсуждались и подписывались протоколы и решения. Более действенные и результативные были заседания Совета главных конструкторов, а также частые технические совещания в Подлипках или у какого-либо главного конструктора, где ставились конкретные вопросы и проблемы, обсуждение которых иногда проходило в жарких баталиях.

С большим удовольствием члены госкомиссии откликались на выездные сессии, которые проходили на полигоне. От работы далеко, можно пообщаться с коллегами, расслабиться. Для испытателей промышленности и полигона это целое событие. Еще бы, столько «сильных мира сего», большие военные начальники. Глядишь, в кулуарах можно решить какие-либо насущные проблемы. Организаторами таких «выездных сессий», как правило, были секретари госкомиссии – от промышленности и от Минобороны. С нашей стороны эти функции поначалу выполнял Владимир Пивнюк, но потом он как-то незаметно перевалил эти хлопотные обязанности на мои плечи.

Ну что ж, опять пришли времена, когда я снова зачастил на полигон, теперь уже – космодром Байконур. Но если во времена нашей молодости мы добирались туда сутками, то теперь картинка другая. Бывало так, что во второй половине рабочего дня меня находил дежурный по главку и говорил, что Максимов вызывает меня к себе, а где-то уже к ужину я докладываю ему о своем прибытии на полигон. Зачастую он и не мог вспомнить, зачем я ему был нужен с утра.

Все течет, все меняется! Когда-то лейтенант Буйновский ютился по баракам и землянкам 2-й площадки, теперь же место моего постоянного проживания на полигоне «нулевой квартал». Историческое место во всех отношениях, а по жизни – два утопающих в зелени уютных двухэтажных домика на берегу Сырдарьи, где проживали большие начальники и, как следствие этого, была своя столовая, бильярдная, маленький кинозал и даже сауна с бассейном. Мечта каждого чиновника нашего главка – как только стал пусть даже маленьким начальничком, в Москве обедать в «буржуйке» за одним столом с Максимовым, а на полигоне надо попасть жить (только через личное разрешение Сан Саныча) в «нулевку». Поскольку мне пришлось еще выполнять и функции секретаря госкомиссии, то я жил в «нулевке» рядом с моими командирами на законных, так сказать, основаниях. Справедливости ради надо сказать, что если у Максимова, Титова, Игоря Ивановича Куринного (начальника Политуправления войск космического назначения) были отдельные двух– и трехкомнатные апартаменты со стильной мебелью, то мы, «счастливчики», ютились по три-четыре человека в номере, из которых обязательно – один-два наших генерала. Но привилегиями жителей «нулевки» тем не менее мы пользовались сполна.