Текст книги "Социальный контроль масс"

Автор книги: Эдуард Макаревич

Соавторы: Олег Карпухин,Валерий Луков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Тем не менее масштабность преобразований, вера народов в реальность поставленных целей (не только догнать, но и перегнать!) вызвали прилив огромной социальной энергии. Интенсивность модернизационных процессов была обусловлена возрастающей ролью как экономических, так и социокультурных факторов развития.

Благодаря мощным государственным механизмам регулирования социальных и экономических целей в стране удалось добиться признанных мировым сообществом достижений в уменьшении различий в образовательном и культурном уровне разных социально-демографических и национальных групп населения.

Практика решения задач культурного строительства порой приобретала не «догоняющий», а альтернативный характер. Достаточно вспомнить впечатляющие примеры из области науки, образования, художественного творчества и т. д. В нашей стране и за рубежом появились теоретические работы, обосновывающие оценку советской культуры как «специфической цивилизации» или, во всяком случае, феномена мировой исторической значимости. В области общего и специального образования, книгоиздания, культурной активности населения в 1960-е годы СССР вышел на ведущие позиции в мире.

Но уже с начала 1970-х годов все более ощутимо стало проявляться противоречие между потребностями развития производительных сил и уровнем развития человека. Научно-технические и экономические достижения, постепенное повышение уровня жизни не трансформировались в ожидаемый новый тип личности, который декларировался как основная цель социализма. Это противоречие проявилось прежде всего в отчуждении личности в процессах производства и распределения, духовной сфере, в росте индивидуализма и эгоизма, потребительства. Постепенно развитие личности переставало осознаваться советскими людьми как самоценность. Потребление становилось главным мотивом их трудовой, общественной и иных видов деятельности.

Примечательно, что именно на рубеже 1950—1960-х годов на Западе была разработана теория конвергенции, суть которой в том, чтобы совместить достижения в развитии производительных сил в западных странах с успехами в развитии личности в условиях социализма. Но интерес к этой теории стал угасать в связи со все более полным проявлением вышеназванных противоречий советской системы.

Мировым сообществом признано, что культура – это основополагающий элемент жизни каждого человека и каждого общества. На этом основании сделан вывод о том, что понятие «развитие» имеет смысл лишь в контексте культурной самобытности людей и народов, их взглядов на мир. Поэтому непременным условием осуществления национальных и международных стратегий развития является выработка соответствующей культурной политики как отражения интеграции культуры в сферу государственной деятельности – наряду с деятельностью неправительственных ассоциаций, различных объединений и отдельных граждан.

Анализируя опыт отечественной модернизации в свете вышеназванных требований, нетрудно убедиться в том, что эти процессы в России стали приобретать системный и последовательный характер лишь в конце XIX – начале XX в. по мере ослабления жесткого государственного контроля и расширения необходимого инновационного пространства. Все предшествующие модели развития, как мы уже отметили, носили непоследовательный и явно противоречивый характер: с одной стороны, результатом «европеизации» России стала ее богатейшая дворянская культура, но, с другой стороны, это же обстоятельство не уменьшало, а лишь увеличивало степень отчужденности от нее народа, духовную пропасть между «верхами» и «низами».

По западным критериям «догоняющего развития» России навсегда уготована участь отсталой державы хотя бы потому, что уже само положение «догоняющей» страны заранее обрекает ее на неудачу: Запад ведь тоже стоять на месте не будет. Да и в гонке ли дело? В конце концов есть и пределы роста – экономические, экологические и т. д. Так стоит ли стремиться к тому, от чего в развитых странах начинают отказываться? Как справедливо отметил еще в 1990 г. литературовед Ю. Архипов, догоняя Запад в его достижениях цивилизации и демократии, мы имеем редкостную историческую возможность заодно избежать западных бед. К ним он относил диктат примитивного потребителя в области культуры и диктат интеллектуальной моды в среде «высоколобия» – террора этой среды [1]. Действительно, универсализация способов производства, чрезмерное потребление, стандартизация образа жизни и вкуса, поглощение традиционных культур привнесенными извне культурными моделями ныне осознаются мировым сообществом как угроза самой основе самоидентификации народов, а в международном масштабе – как угроза мировой цивилизации, выживаемость которой базируется на многообразии культур и вариативности их развития.

В результате градостроительства, индустриализации, загрязнения окружающей среды, вооруженных конфликтов, неразумного массового туризма, насаждения нигилистических идеологий и национального эгоизма, наконец, нерегулируемой коммерциализации культурной сферы достопримечательности культуры все больше подвергаются опасности разрушения. Отечественный исторический опыт, особенно XX в., свидетельствует о том, что эта опасность не ограничивается безвозвратной утратой памятников архитектуры, произведений искусства, уникальных рукописей, раритетов, обеднением национальных языков и сокращением сферы их функционирования и т. п. Она воплощается в утрате национального самосознания и в развитии психологии национальной ущербности, что в конечном счете подрывает духовный потенциал народа и государства.

Разумеется, культурное достояние народов России не ограничивается лишь самобытными ценностями и культурным наследием. Это и современная культура, начиная от новых продуктов духовной деятельности и кончая изменениями в быту, образе питания, одежде и т. д. Сегодня в России сфера культуры и массовых коммуникаций охватывает 3 млн человек, 200 тыс. учреждений, из них 150 тыс. бюджетных и 50 тыс. частных. Это 10 тыс. издательств, 25 тыс. газет и журналов, 100 творческих союзов и ассоциаций. Это еще и особого рода индустрия – от империй телерадиовещания до маленьких сельских библиотек и клубов.

Развитие современной культуры связано со стимулированием творческой деятельности, положением дел в области образования, коммуникации, науки и техники и т. д. Участие населения в культурной жизни – показатель их включенности в общественную жизнь и процесс развития общества. Поэтому без эффективного осуществления прав на доступ к культурным ценностям и культурной деятельности, в сущности, невозможна не только подлинная культурная демократия, но и реальная политическая демократия.

Для иллюстрации этого утверждения достаточно напомнить, что низкий и падающий уровень образованности молодого поколения в современной России и снижающаяся включенность этого поколения в систему национальных культурных ценностей увеличивают долю электората, ориентирующегося на экстремистские политические доктрины, а недостаточная – и более того, сокращающаяся на наших глазах – диверсификация коммуникационных структур выключает все большую часть населения из общественного диалога. Таковы реалии современной политической жизни в зеркале культурной политики.

Подведем итог. Анализ концепции интеграции культуры России в мировую «глобальную культуру» на основе ее «догоняющего развития», «коммерческой саморегуляции» свидетельствует о неперспективности этой модели культурной политики в сравнении, например, с политикой «культурного консерватизма», направленной на развитие культурной самобытности и культурной идентичности России, ограждение ее от экспансии «глобальной культуры» и осуществляющей патернализм в отношении локальных культур.

5.6. Отчуждение культуры

Характер воздействия культуры на личность обусловлен углубляющимся разделением труда. Происходит разрыв между узконаправленной деятельностью человека и общим продуктом, суммирующим усилия многих людей, который отчуждается от конкретной личности. Так проявляется феномен отчуждения, свойственный культуре, под воздействием которого меняются жизненные ориентиры личности, доминанта ее развития. Рассмотрим действие этого феномена на примере недалекого прошлого.

Начавшаяся в СССР в середине 1980-х годов перестройка вызвала прилив огромной социальной энергии. Жажда реформ овладела советскими людьми, а в еще большей степени – стремление узнать наконец-то правду о том обществе, в котором они живут. В печати стали появляться публикации, раскрывающие истинное положение дел в различных сферах народного хозяйства, науки, культуры, образования и т. д. Опубликованные данные явно не соответствовали тому, о чем говорилось с трибун партийных съездов. Например, по данным ЮНЕСКО, СССР в середине 1980-х годов находился лишь на 25-м месте в мире по некоторым показателям в сфере образования и культурной активности населения, 29-е место занимал по количеству музеев, 47-е – по производству бумаги. Выяснилось, что симфонических оркестров в СССР в 20 раз меньше, чем, к примеру, в США, театры и музеи посещает менее 10 % населения страны, концерты симфонической и камерной музыки – 1 %. Быть может, это происходило потому что в стране практически отсутствовало музыкальное образование: примерно на 130 тыс. общеобразовательных школ приходилось 50 тыс. учителей музыки, имевших в большинстве своем лишь начальное музыкальное образование.

Кинотеатры уже тогда превратились в коммерческие предприятия, деформирующие духовный мир миллионов людей, так как преподносили зрителю, как правило, поделки, далекие от настоящего искусства. При этом 76 % доходов кинопроката давали нелучшие зарубежные фильмы. Массовое общественное сознание было поражено безразличием к культурному наследию. Рушились тысячи памятников культуры и истории, горели и гибли уникальные фонды библиотек. СССР не имел ничего, сравнимого с грандиозными культурными центрами Кеннеди в США или Помпиду в Париже, с Библиотекой американского Конгресса. Поражала несопоставимость масштабов музейной сети в СССР и, например, во Франции и Англии. Кроме того, если американцы тогда тратили на образование 12 % национального дохода, мы – в пересчете на конвертируемую валюту – 1 %. Библиотеки страны оказались заполнены миллионами томов литературы низкого художественного качества. Более 2 млрд книг библиотечного фонда ни разу не были востребованы читателями. Многократным было отставание СССР и в области видеотехники.

С середины 1920-х годов почти прервалась связь с мировой интеллектуальной культурой, так как практически не издавались труды таких выдающихся таких мыслителей XX в., как Н. А. Бердяев, П. А. Флоренский, И. А. Ильин, Г. П. Федотов, не переводились Э. Гуссерль, Г. Марсель, М. Хайдеггер, М. Вебер, Х. Ортега-и-Гасет и многие другие.

Такова была картина духовной жизни страны, выявленная в результате анализа сложившейся к началу перестройки социокультурной ситуации. Разумеется, столь трагическое состояние культуры складывалось в течение многих десятилетий и имело глубокие причины внутреннего и внешнего характера, связанные с особенностями текущего столетия.

История России в XX в. оказалась перенасыщена, как никогда прежде, войнами, революциями, социальными и природными катаклизмами. Стремительные изменения в социально-экономических укладах привели к агрессивным формам столкновения разных культур. Проходившее с конца XIX в. в несколько этапов переселение огромных масс народа из деревни в город означало не просто смену жительства, а переход миллионов людей из одной сложной системы культуры в другую. В результате оказался обедненным духовный мир как городского, так и сельского населения. Все это усугубилось особенностями общего развития культуры – преобладанием технократического типа мышления над гуманистическим. Достижения научно-технической революции часто были не только вне поля духовных ценностей, но даже становились порой агрессивными по отношению к человеку.

Одну из самых глубоких внутренних, сущностных причин создавшегося положения в области культуры следует, на наш взгляд, искать в таком сложном социально-философском феномене, как отчуждение. В культуре это и сегодня одна из наиболее острых проблем российского общества. От степени ее объективного научно-социального осознания зависит эффективность культурной политики государства, которая уже по своему определению должна быть направлена на снятие отчуждения во всех сферах жизнедеятельности человека.

Отчуждение есть результат углубляющегося разделения труда, по мере усиления которого увеличивается разрыв между деятельностью человека и продуктами этой деятельности. Ощущения дискомфорта и отстраненности в труде усугубляются разрывом традиционных форм социальности, основанных на патриархальных связях, сложившихся ценностных ориентациях.

Отчуждение в труде порождает изменение в жизненных мотивациях личности: они теряют социально-творческий характер, доминантой их развития становятся жажда потребительства, приспособления и агрессивная пассивность в форме иждивенчества.

«Источник отчуждения, – пишет Б. Ерасов, – внешние человеку силы и обстоятельства, блокирующие осуществление его намерений и подрывающие его внутренние оценки внешнего мира и самого себя. Таким источником могут оказаться рынок и капитал, государство, бюрократический режим, а то и общество в целом как воплощение чуждых человеку норм поведения и образа мышления, сталкиваясь с которыми человек оказывается малозначительным «винтиком», целиком подчиненным общему механизму» [5, J49].

В социокультурном плане источником отчуждения является утрата идентификации личности, проявляемая, по наблюдениям Л. Ионина, как потеря способности вести себя так, чтобы реакции внешнего мира соответствовали намерениям и ожиданиям. Человек видит, что мир перестает реагировать на его действия адекватным образом, как бы перестает отражаться в зеркале социального мира. В результате он становится неузнаваемым для самого себя [7, 3–4].

В условиях переходного периода россиянин порой перестает узнавать себя в зеркале той социально-политической реальности, которая его окружает, – настолько она ему чужда и непонятна. И лишь в культуре, в ее народном и классическом варианте он еще находит источник своей национальной самоидентификации.

Традиционно в течение десятилетий советские ученые писали об отчуждении применительно к культуре капитализма. Между тем набирал темпы и остроту проявления процесс отчуждения культуры при социализме. В чем это выражалось?

Во-первых, в отчуждении культуры от труда: культура стала существовать как бы сама по себе и для себя, а работники материального производства постепенно стали относиться к культуре безразлично, как к чуждому, далеко не всегда понятному явлению. Для них была организована особая отрасль духовного производства – культурно-просветительская работа, представляющая собой в большей степени сферу агитационно-пропагандистской деятельности, нежели культуру. Эта работа имитировала культурную деятельность, была скорее «социальной педагогикой», призванной заполнить досуг трудящихся набором квазикультурных мероприятий. Усиливался процесс расслоения культуры по социально-классовому признаку. Трудящиеся довольствовались массовой, «развлекательно-коммерческой» культурой, а интеллигенция – высокопрофессиональной, классической, «элитарной».

Во-вторых, в появлении и бурном развитии «альтернативной» культуры, которая существовала помимо и вне государственных и профсоюзных учреждений. Примером тому может служить развитие жанра авторской песни, возникновение студий, рок-ансамблей и т. п.

В-третьих, развитие административно-командной, бюрократической системы привело в определенной степени к стагнации культуры, ее застою, развитию так называемого соцреалистического искусства, предназначенного для воспроизводства механизмов тоталитарного этатизма.[3]3
  Этатизм – направление политической мысли, рассматривающее государство как высший результат и цель общественного развития.


[Закрыть] На уровне обыденного сознания, в выступлениях публицистов и отдельных ученых отчуждение понималось как наличие в обществе чего-то чуждого, враждебного. И, дескать, стоит только уничтожить эту «аномалию», как сразу же совершится поворот к нормальному, естественному, «правильному» ходу дел. Ведь еще задолго до капитализма, о чем свидетельствуют факты истории, существовали, сменяя друг друга, социальные формы отчуждения, обусловленные конкретными экономическими и духовными предпосылками.

Отчуждение культуры – исторический процесс, включающий в себя разъединение, разрыв некогда единой, целостной синкретической культуры эпохи первобытности и варварства. Расслоение культуры было следствием развития и углубления социальной формы отчуждения, появления частной формы собственности, роста классовых антагонизмов.

Каждый конкретный этап человеческой истории имеет свою форму социально-экономического и духовного отчуждения. Особая форма отчуждения культуры присуща и социализму. Отчуждение при социализме так же неизбежно, как и при капитализме. Это не аномалия, а естественный процесс, свойственный достигнутому уровню развития общества, и охватывает он не только сферу экономики, но и сферу духовности, культуры. В условиях реального социализма сохранялось отчуждение труда, поскольку трудящиеся массы были отделены от средств производства. Они ни юридически, ни фактически не являлись собственниками. Конечный результат их трудовой деятельности отчуждался от них в пользу различных министерств и ведомств, которые являлись распорядителями условий труда, монопольными владельцами практически всех природных ресурсов и производственного оборудования. Возникло и развилось отчуждение человека и от природы. Таким образом, нарушились связи в единой системе производительных сил: между трудящимися и средствами производства, с одной стороны, и между человеком и природой – с другой.

Отчуждение охватывало и процессы потребления. Оно фактически потеряло свою самостоятельность, автономию и превратилось в придаток производства, так как потребитель лишился возможности выбора, превращался в просителя, заложника производства. А официальная мораль, политика, пропаганда при этом навязывали обществу мнение об иждивенческой функции потребителя, который должен довольствоваться тем, что есть.

В то же время трудящиеся отчуждались и от своих трудовых коллективов, и от занятых в других сферах производства, от которых зависела их постоянная ритмичная производительная деятельность. Поэтому «часть» своего «недовольства», «враждебности» они переносили на работников транспорта, связи, снабжения, от кого непосредственно зависели их труд, условия жизни. Тем самым одни трудовые коллективы ставились по отношению к другим в положение просителей-потребителей, а потому весь производственный процесс превращался в «надэкономический» цикл, где все было построено не на деловых технологических отношениях, а на отношениях просьб, мольбы и заклинаний. Так, экономические отношения подменялись личными, деляческими, облеченными в форму соответствующей «деловой» нравственности.

В докладах и выступлениях, прозвучавших на I и II съездах народных депутатов СССР, неоднократно звучала здравая мысль. Суть ее в том, что для углубления процессов революционного преобразования общества необходимо преодолеть отчуждение трудящихся: крестьян – от земли, рабочих – от средств производства. Для этого следовало осуществить радикальную социально-экономическую реформу, превратить трудящихся в подлинных хозяев, коллективных собственников промышленных и сельскохозяйственных предприятий.

Дело в том, что в 1920-е и особенно интенсивно в 1930-е годы происходило не преодоление отчуждения крестьян от земли, а рабочих от средств производства, а его трансформация в новые формы. Конечно, тому имелись как социально-экономические, материально-технические, так и социально-культурные, духовные, идеологические основания. Низкий уровень развития производительных сил, доставшийся в наследство, полукрепостнические условия труда в сельском хозяйстве и некоторых отраслях промышленности способствовали сохранению отчуждения.

Революция, по сути своей, должна была ликвидировать старые, крайне обременительные для большинства населения царской России формы отчуждения труда. Однако печально знаменитая в первые послереволюционные годы продразверстка фактически стала новой и тоже весьма обременительной формой отчуждения. Она имела место не только в сельском хозяйстве, но и в промышленности, где особенно заметно дала о себе знать в 1930-е годы. Но все-таки не это самое главное. Отчуждение при социализме не только сохранялось, но и развивалось. Низкий уровень духовности подавляющего большинства масс в сочетании с бурными, организованными и четко направляемыми кампаниями политической активности, ориентированными на разжигание классовой ненависти ко всему «чуждому», «буржуазному», «интеллигентскому», привели к тому, что трудящиеся даже не заметили, как стали отчуждены от «своих» же промышленных и сельскохозяйственных предприятий, от «своей» же «народной» собственности и власти, как произошло полное и окончательное огосударствление всех сфер жизни общества, включая духовную.

Отчуждение труда при социализме было неизбежно. Это результат не только экономического, доставшегося в наследство от капитализма отчуждения, но и итог культурного оскудения. На наш взгляд, именно низкая культура привела к тому, что человек труда даже не заметил отчуждения, не понял того, что с ним произошло, как и когда это случилось. Он стал жертвой той формы идеологического воздействия, появление которой в конце жизни заметил В. И. Ленин и об опасности последствий которой своевременно предупредил партию и народ. Это идеология «пролеткульта», предназначенная для того, чтобы отделить широкие народные массы от интеллигенции – от мировой и отечественной. Классовая борьба, разжигаемая идеологами «пролеткульта» в обществе, была направлена не только против культуры, но и против самого пролетариата, так как одурманивала его сознание слепой ненавистью ко всему «не нашему», «не пролетарскому» по своему происхождению, порождала в его сознании несуществующий образ врага, идеологического диверсанта.

В 1920—1930-е годы были созданы культурно-просветительные учреждения, которые превратили творческую деятельность в «культурно-просветителную работу», призванную повышать уровень духовного «обслуживания» населения, т. е. заполнять досуг культурными поделками, называемыми результатами «народного творчества». Произошла дифференциация, точнее – «элитаризация»: для одних по-прежнему были доступны театры, концерты, для других – клуб на долгие годы стал единственным «очагом культуры», если учесть, что он «культурно» обслуживал преимущественно тех, кто постоянно проживал в общежитиях, т. е. в антисоциальных и антикультурных условиях.

Трагические последствия для экономики и особенно для культуры имели постоянно нарастающие, практически никем не регулируемые и никак не сдерживаемые лавинообразные потоки миграции миллионов людей из деревень и небольших поселений в большие города. Это неизбежно вело к утрате старой традиционной культуры, ломке привычного образа жизни и хозяйственного уклада, к волюнтаристскому насаждению новой городской, индустриальной культуры. Люди из деревни, вырванные из социального и культурного контекста привычных для них, веками складывавшихся отношений, связей, традиций, теряя старую культуру, не приобретали новую. Приобщение к городу носило формальный, внешний, приспособительский характер, так как переезжали они в город в поисках работы и хлеба, а не в поисках культуры. И без того малообразованная, малокультурная городская среда постоянно пополнялась многочисленными выходцами из деревни, быстро утрачивавшими в новых условиях традиционные стереотипы психологии и идеологии деревенского образа жизни и столь же быстро усваивавшими новые псевдогородские.

Следствием отчуждения культуры в духовной сфере общества стало то, что «китч» как никогда поразил профессиональное искусство, порождая в нем разнообразнейшие «узаконенные» формы. Он широко и, кажется, прочно завладел сферой досуга, включая в свою орбиту даже интеллигенцию.

Отчуждение культуры особенно ярко проявляется в судьбах фольклора. Из естественного состояния крестьянской культуры он превращается в искусственное, заново созданное на профессиональной основе состояние. Почему? Потому что произошло отчуждение труда в результате насильственной индустриализации деревни, ее разрушительной коллективизации. Ликвидация патриархальных форм жизни и творчества в деревне привела к уничтожению фольклора, несмотря на все попытки реанимировать его – законсервировать народные промыслы, возродить фольклорные танцевальные ансамбли и хоровые коллективы.

Таким образом, отчуждение современной культуры, обусловленное углубляющимся и обостряющимся процессом ее расслоения, расчленения на высшую – элитарную, и низшую – массовую, было исторически, социально-экономически и психологически запрограммировано.

Почва промежуточной массовой культуры, во многом ориентированной на примитив и «китч», в том, что она представляет миросозерцание людей, остро ощущающих свою общественную ненужность, культурную неполноценность, психологическую и экономическую неустроенность. Как правило, это люди, оторванные от своей малой родины, ушедшие в большие города в поисках материального благополучия, во имя которого готовы поступиться своим прошлым. Окружающую городскую культуру они боятся, а порой и ненавидят, относятся к ней как к чуждой (в социальном и психологическом отношениях) «интеллигентской» культуре, к которой им не примкнуть и которая их постоянно отторгает. Эти люди социально и экономически не устроены, психологически не защищены и, как следствие этого, агрессивны и нетерпимы. Они чаще всего становятся желанными адептами «китча», «массовой культуры», «примитива».

Факты свидетельствуют, что процесс освоения культуры личностью всегда носил в России фрагментарный, ситуативный характер, что привело в конечном счете к дефициту духовности, породило пассивное потребительское отношение к культуре и к жизни. Люди в большинстве своем не подготовлены к восприятию художественных произведений, тяготеют к примитивным ценностям, «культурным» шлягерам.

Низкий уровень культурных притязаний, тяга определенной части взрослых и молодых людей к развлекательной, точнее, просто примитивной культуре, уход от подлинной культуры к «потребительской» – свидетельства отчуждения культуры в наши дни. Это проявляется и в «разъединении» культуры и образования: на протяжении многих десятилетий она методично изгонялась из средней и высшей школы, практически из всех детских дошкольных и школьных учреждений. Образование, лишенное культуры, перестает, как об этом говорит опыт человеческой цивилизации, им быть, становится чуждым личности и обществу, превращается в «ремесло», в систему средневекового натаскивания, в которой учитель выполняет функции мастера, а ученик – подмастерья: один «вдалбливает» знания, другой их механически штудирует. Это ведет к тому, что и человек, и общество перестают испытывать потребность в образовании, основанном на подлинной духовности.

В этом феномене отчуждения личности от «высокой» культуры проявляется одна из характерологических особенностей и современной социокультурной ситуации в российском обществе: очевиден явный приоритет коммуникации над культурой, когда происходит замещение культурных норм (как результата воспитания и образования) формами коммерциализованной стихии массовой культуры. Отсюда и определение потребителя такой культуры – «массовый коммуникант».

«Задача полного «снятия» отчуждения, – писал выдающийся советский ученый Э. Ильенков, – совпадает с задачей создания таких условий непосредственного труда и образования, внутри которых каждый индивидуум – а не только некоторые – достигал бы подлинно современных высот духовно-теоретической технической и нравственной культуры. Ибо только в этом случае он становится подлинным, а не формальным хозяином всего созданного в рамках «отчужденного» мира культуры» [6, 83].

Реализация вышеназванных условий на государственном уровне и есть подлинно демократическая культурная политика, так как лучший метод управления культурой – не прямой, а опосредованный через создание необходимых социально-экономических и политических условий для самораскрытия сущностных сил человека.