Текст книги "Проблема, не имеющая решений (СИ)"

Автор книги: Эдуард Дроссель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

  Болезни не делают исключений для спецагентов секретного отдела «Сигма», особенно в такой стране, как Ирландия. Киран О"Салливан схватил обычную простуду и выбыл всего-то на неделю, а когда вернулся на работу, правила уже изменились. Его напарника и наставника, старшего агента Дэрмода О"Мэлли отправили на пенсию и это ещё было не самым худшим. Директор без ведома Кирана нашёл ему нового напарника и когда охранник, проверявший пропуска на входе, шепнул ему по секрету, с кем ему теперь предстоит работать, О"Салливану на миг показалось, что он всё ещё болен, мечется в горячке и в бреду и всё происходящее мерещится ему в болезненном кошмаре.

  Отдел «Сигма» занимал бывшее складское помещение на окраине Дублина. Здесь навели порядок, укрепили строительные конструкции, стены и крышу, провели все необходимые коммуникации, вырыли ещё несколько подземных этажей, установили сигнализацию и систему видеонаблюдения, завезли офисную технику, отдельно оборудовали гараж, а на нижних этажах – несколько научных лабораторий, небольшой морг и надёжно защищённый архив. Изнутри здание представляло собой одно большое помещение, типа ангара. Когда здесь располагался склад, под самой крышей были проложены стальные балки, по которым туда-сюда ездил тельфер. С его помощью можно было легко и быстро выудить любую вещь с любой части склада. Оператор, управлявший тельфером, сидел в специальной будке в правом дальнем углу помещения. Будка стояла на высоте примерно трёх метров, подняться в неё можно было по лестнице, сваренной из стальных уголков и прутьев. После переоборудования склада в офис, будку переделали в директорский кабинет.

  Не подавая вида о том, что творится у него на душе, Киран О"Салливан взбежал по лестнице и вошёл в кабинет директора Кавана. Рори Кавана, добродушный и весьма проницательный толстяк с круглой, как шар, и уже начавшей лысеть головой, нещадно дымил трубкой. Его лицо украшали усы a-la Фредди Меркьюри, поклонником которого Кавана был с самого детства.

  – А, О"Салливан! – воскликнул директор и пожал руку спецагенту. – Ну наконец-то. Как вы?

  Киран с трудом натянул на лицо дежурную улыбку. Больше всего на свете ему хотелось прямо сейчас закатить скандал, однако благоразумие подсказывало ему не конфликтовать с боссом.

  – Бодр, свеж и готов к работе, сэр, – произнёс он без малейшей капли энтузиазма. – Что нового?

  – Да, кстати о новом... – Директор повертел в руках трубку и отложил в сторону. – Пока вас не было, в деятельности отдела кое-что изменилось. Скажу сразу, это не я придумал. Наверху сочли, что для пользы дела «Сигма» теперь должна работать в тесном сотрудничестве с «Тау». Этот отдел занимается хроноклазмами – парадоксами, связанными с временем. А учитывая, что sidhe, чёрт бы их всех побрал, куролесят не только в пространстве, но и во времени... – Директор сделал многозначительную паузу. – В общем, вы поняли. «Тау» и «Сигма» теперь будут работать совместно.

  Агент О"Салливан выслушал директора с каменным выражением лица.

  – Позвольте поинтересоваться, сэр, что наверху решили относительно секретности нашей работы?

  – Хороший, вопрос, агент! – Рори Кавана снова схватил трубку. – Абсолютная секретность является краеугольным камнем деятельности любого отдела. Однако ж в правила внесли небольшую поправку. Всякая секретность отделов «Сигма» и «Тау» в отношении друг друга упразднена. Соответственно... – Директор выбил пепел из потухшей трубки и принялся набивать её свежим табаком. – ...прежние пары агентов распущены и сформированы заново.

  – Я слышал об уходе О"Мэлли на пенсию, – сухо заметил О"Салливан.

  – Да-а... Что ж, ему пора. Я не настаивал, однако старина Дэрмод решил, что ему поздновато перестраиваться на новый лад. Ни с кем из «Тау» он работать не захотел, так что... – Кавана виновато развёл руками. – В общем, у вас теперь новый напарник. Поначалу вы с ним будете чувствовать себя неловко, ведь для него перемены оказались столь же неожиданны, как и для вас, но со временем вы освоитесь, сработаетесь, привыкнете.

  Директор раскурил трубку и указал мундштуком в сторону рабочего стола О"Салливана. Из кабинета был прекрасно виден сидевший за ним человек, с головой зарывшийся в бумаги.

  – Пока вы были на больничном, агент, я взял на себя смелость ввести вашего нового напарника в курс дела. Подкинул ему кое-какие документы, материалы...

  – Кто он? – без особого интереса спросил О"Салливан.

  – Спецагент Мориц Траутманн. – Кавана неопределённо покрутил рукой. – То ли австрияк, то ли баварец, я, признаться, не поинтересовался. Ирландского он не знает вообще, а по-английски говорит со страшным акцентом, запросто вставляя немецкие слова взамен тех, какие не знает или позабыл. На вид вроде ничего так, выглядит башковитым...

  Кислое выражение лица О"Салливана не укрылось от директора.

  – Хорошо вас понимаю, агент, – благодушно заговорил он. – Вы, небось, мечтали о напарнике-ирландце, когда не станет О"Мэлли, но что поделать, если во всей стране нет ни единого филиала «Тау»? Да будь хоть один в Уэльсе, я бы костьми лёг, лишь бы заполучить для вас напарника-валлийца. Всё же валлийцы и гэлы практически родные братья... Но приходится довольствоваться тем, что есть. Идите, агент, знакомьтесь, работайте и смотрите, не опозорьте наш отдел. – Рори Кавана сосредоточенно запыхтел трубкой, показывая, что аудиенция окончена.

  Киран сделал глубокий вдох, вышел из кабинета, спустился по стальным ступенькам и неспешно приблизился к своему столу. Сидевший за ним человек заметил О"Салливана и поднялся навстречу.

  – Спесьяльный акент Мориц Траутманн, оттел «Тау», – представился он, протягивая руку, и воскликнул, не удержавшись: – Gott himmel! Если фсё это прафта, што я счас читаль, то это... это... Erstaunlich! У менья просто нет слоф.

  Долговязый немец возвышался над О"Салливаном на все десять дюймов и выглядел решительным и энергичным. Назвав его башковитым, директор Кавана, видимо, так пошутил, потому что голова Траутманна была похожа на фасолину или на кириллическую букву "э", роль перекладины в которой выполнял длинный острый нос, похожий на птичий клюв. Глубокие тёмные глаза под густыми бровями смотрели сквозь очки в тонкой металлической оправе. Тёмные прямые волосы были уложены гелем. На Траутманне был бежевый шерстяной пиджак в клетку. Под гладко выбритым подбородком торчал василькового цвета шейный платок с каким-то пёстрым рисунком.

  Подражая своему наставнику О"Мэлли, Киран всегда носил строгие чёрные костюмы, как у персонажей фильмов про мафию. Настаивая на такой одежде, Дэрмод О"Мэлли утверждал, что агент в ней выглядит внушительно, как и должны выглядеть сотрудники секретного правительственного отдела. В чёрном костюме, с непроницаемым лицом, ледяным взглядом и голосом и неограниченными полномочиями, агенты внушают любому среднестатистическому обывателю страх и трепет. Копов в униформе презирают, это ни для кого не секрет. Была бы форма у агентов, их бы тоже презирали. А в безликих костюмах их боятся, потому что так их окружает аура всесильных людей, проникнутых духом секретности и неподотчётных закону. Инстинкт самосохранения заставляет обывателя не лезть на рожон, не спорить с агентами и выполнять всё, что они скажут. Имидж, закрепившийся за тёмными костюмами и их владельцами (в том числе и с помощью фильмов про мафию), побуждает случайных свидетелей держать язык за зубами, не задавать лишних вопросов и не соваться, куда не следует. Поскольку общественность даже близко не представляет, сколько странных, непостижимых и опасных вещей её окружает, О"Мэлли был уверен, что в первую очередь именно имидж помогает отделам удерживать множество джиннов в бутылке.

  Строгая одежда, строгая внешность, никаких отличительных черт лица или характера – так, по мнению О"Мэлли, должен выглядеть настоящий агент. Киран О"Салливан именно так и выглядел (полагая вместе с О"Мэлли, что и в других отделах придерживаются такого же дресс-кода), поэтому, на его взгляд, Траутманн был похож на клоуна. «И это сотрудник секретного отдела?» – мысленно ужаснулся он.

  Стараясь не выдать своего огорчения и разочарования, он вяло пожал руку немца и представился в ответ:

  – Спецагент Киран О"Салливан. Добро пожаловать в отдел «Сигма», надеюсь, вам у нас понравится.

  – О, та-та, мне уше нрафитса! – возбуждённо вытаращил глаза Траутманн. – И я искренне исфиняюсь са моё unzeremonische фторшение са фаш стол. Натеюсь фы не ф претенсии. Происошло што-то ошень серьёсное и, kann sein, страшное, отшево фсе прафила фсех оттелоф fliegen куфырком.

  Агент О"Салливан оглядел кипы документов перед Траутманном и подумал, что его новый напарник сможет ещё какое-то время обойтись без него.

  – Не возражаете, если я ненадолго кое-куда съезжу по личному делу? – спросил он.

  – Та-та, naturlich, – кивнул немец. – Располакайте сопой как пошелаете, я никута не тенусь...

  Проследовав в служебный гараж, О"Салливан взял машину и поехал домой к О"Мэлли, в тихий пригород Дублина.

  – Ты обо всём знал! – с порога заявил он бывшему напарнику, без каких-либо приветствий. – Знал и ничего мне не сказал, а ведь я, к слову, не умирал в страшных мучениях, я всего-то немного простудился...

  – И тебя с добрым утром, малой, – проворчал О"Мэлли, пропуская бывшего напарника и стажёра в дом. Столько лет уже прошло, а старший агент до сих пор звал Кирана так же, как в самый первый день, когда тот пришёл в отдел совсем неопытным юнцом.

  О"Салливану было непривычно видеть старика в обыкновенной клетчатой рубашке, потёртых вельветовых брюках и цветных носках. Из кухни тянуло подгоревшим беконом и кофе. Жена О"Мэлли умерла несколько лет назад, дети выросли и разъехались. Старик давно жил один.

  На диване лежал раскрытый чемодан. О"Мэлли бросил в него несколько вещей.

  – Постой, ты куда-то намылился? – удивился Киран.

  – Подальше от этой чёртовой погоды, – ответил О"Мэлли. – А что, могу себе позволить, раз я теперь на пенсии. Рвану туда, где тепло, где в море можно купаться круглый год без риска застудить себе яйца, где много пальм и песка. Ром, горячие мулатки...

  Широкого, как у какого-нибудь фермера, лица О"Мэлли, судя по щетине, несколько дней не касалась бритва. Седина серебрила его голову и сверху, и снизу.

  – Наконец-то я свалил с этой распроклятой службы и ничего теперь не услышу ни о каких sidhe, – ворчал бывший агент. – Дальше ты, малой, без меня.

  – Ладно, ладно! – отмахнулся он, поскольку О"Салливан продолжал сверлить его многозначительным взглядом. – Изменения в отделе, да. Если тебе от этого станет легче, то я ничего не знал. Никто ничего не знал. Руководство решило всё очень неожиданно и очень быстро. Мне такой расклад пришёлся не по нутру и я сразу же честно об этом заявил. А как тебе поступать, малой, решай сам.

  – Но хоть что-то вам объяснили?

  – А чего тут объяснять? – пожал плечами О"Мэлли. – Любые текущие правила отражают текущее состояние окружающей действительности, что позволяет нам действовать максимально эффективно. Но если между правилами и действительностью образовалось некое расхождение и они уже не сообразны друг другу, правила корректируют. По-моему, всё очевидно.

  О"Салливан с сомнением покачал головой:

  – Прежде такого не было.

  – Не веди себя как маленький капризный ребёнок, – поморщился Дэрмод О"Мэлли. – Всего когда-то не было. А потом стало. По слухам, какой-то из отделов столкнулся с неожиданностью в рамках своего феномена. С очень неприятной, опасной и непредсказуемой неожиданностью. Так что, подозреваю, правила и дальше будут тасовать.

  О"Мэлли подошёл к бывшему напарнику и похлопал его по плечу.

  – К счастью, я ничего этого уже не увижу. Вали-ка ты, малой, на работу и не мешай мне наслаждаться пенсией и готовиться к рому и мулаткам...

  В отдел агент О"Салливан вернулся в смешанных чувствах. С одной стороны он понимал, что у руководства наверняка были свои резоны менять правила и разделять хорошо сработавшиеся пары агентов, а с другой его душа противилась любым неожиданным и радикальным преобразованиям. Недаром ведь ирландцы слывут консервативным народом.

  Встреченные в офисе коллеги имели обескураженный вид, очевидно тоже чувствовали себя не в своей тарелке. Может Кавана и прав, когда-нибудь они привыкнут, вот только как скоро?

  Траутманна Киран нашёл на прежнем месте и даже позавидовал умению немца абстрагироваться от личных проблем. Как бы то ни было, он и сам считал себя вполне уравновешенным и рассудительным человеком, способным ставить работу выше личных претензий. Не важно, что он чувствует сердцем, главное, что он понимает разумом, а разумом он понимал, что хочешь не хочешь, а придётся теперь работать в новом формате.

  – Ну-с, спецагент Траутманн, – обратился он к новому напарнику с преувеличенным рвением, – что у вас есть для меня?

  – О... Прошу менья простить, – сразу засуетился Траутманн, поднял с пола огромный портфель, больше похожий на дорожный саквояж, и бухнул на стол. Портфель был плотно набит папками и бумагами. – Если этофо бутет мало, я ф люпой момент сапрошу фсё, што фам потрепуется.

  Как ни в чём не бывало, немец вернулся в кресло – в кресло О"Салливана. Тот проглотил готовые вырваться наружу слова и молча подвинул к столу свободный стул.

  – Я сейшас читаю про фашу... э... feldarbeit, – сказал Траутманн.

  – Ага, полевая работа, – понял его Киран. – Как и в большинстве отделов, у нас есть те, кто выезжает на места и собирает информацию, и аналитики, которые затем эту информацию изучают и пытаются затем собрать из разрозненной мозаики более-менее складную картину. Если исчезновение человека произошло при определённых обстоятельствах или появляются сведения о внезапном возвращении жертвы sidhe, это работа для таких, как я.

  Траутманн нахмурил густые брови.

  – Пошему фы софёте этих kleine Teufel ирлантским слофом, а не как фсе? Есть ше более verwendet слофа: феи, фейри, эльфы, шители холмоф, маленький наротец...

  – Каждый называет их так, как ему хочется, – ответил О"Салливан. – На мой взгляд, наше ирландское название «sidhe» более точно отражает сущность тех, с кем мы имеем дело. Но это моё личное мнение, я вам его не навязываю.

  – Расфе не фейри тфорят фолшепстфо ф Ирлантии? – удивился Траутманн.

  – Уверяю вас, в действиях sidhe нет абсолютно ничего волшебного, – заверил немца Киран. – Ни грамма никакого волшебства. Лично я вижу в их возможностях лишь более полное (в сравнении с нами) знание свойств пространства и времени и уверенное использование этих знаний, больше ничего.

  Траутманн явно был разочарован, словно и впрямь навоображал себе волшебных человечков. Спецагент О"Салливан, трезвый реалист и материалист, терпеть не мог любых высказываний всерьёз о волшебном, сверхъестественном и трансцендентном. Он умел отделять суровую реальность от сказок и мифов, воспринимал их критически – не как достоверную информацию, аналог полицейского протокола, а как крошечное рациональное зерно, заключённое в толстенную скорлупу вымыслов, слухов и сплетен, порождённых тёмным и невежественным сознанием. Он не верил, что в старину, когда творились мифы, люди сумели постичь некие немыслимые тайны, недоступные пониманию нынешних людей. Люди, занимающиеся рассудочной деятельностью, совершают научные открытия, они не рассказывают из поколения в поколение сказки. В головах мифотворцев теснились иррациональные страхи, вызванные незнанием элементарных вещей, и иррациональные же поведенческие клише, навеянные тотальными мракобесием и дремучестью. И такие-то вот люди сумели постичь немыслимые тайны? Максимум, что способен был постичь тогдашний человек, это как доить корову и как сеять ячмень. Всё, выходящее за рамки примитивного животноводства и земледелия, у этих людей было лишь их болезненными кошмарами, суеверными фантазиями и предрассудками невежественого разума. Именно так Киран О"Салливан классифицировал все народные поверья о «жителях холмов», об их чудесной стране Тир-как-то-там, о войне древнего короля Эохайда с маленьким народцем, о том, что sidhe похищают человеческих мужчин, потому что их женщины испытывают к ним любовное влечение, и тому подобную ерунду...

  И надо же было случиться, что именно такой человек стал работать в отделе, занимающимся «сказочными человечками»!

  Спецагент Траутманн почувствовал неприязнь собеседника к данной теме и деликатно вернулся к чтению документов. В отделы старались брать немногословных людей, говорящих исключительно по делу. В подобной работе болтливость неуместна, болтуны – угроза любой секретности.

  О"Салливан последовал примеру немца и углубился в привезённые им бумаги. За их чтением незаметно пролетело два дня. Как Киран и ожидал, деятельность «Тау» была похожа на деятельность «Сигмы», т.е. сводилась фактически к констатации того или иного хроноклазма и к попытке хоть как-нибудь втиснуть его интерпретацию в рамки существующих представлений о законах природы. Иногда интерпретации были чисто умозрительными, сделанными по принципу «от балды», просто чтобы предложить хоть что-нибудь. В действительности же в «Тау» и в «Сигме» тыкали пальцем наугад, потому что по большей части никто ничего толком не понимал, настолько sidhe и хроноклазмы выбивались за рамки постижимого.

  Разница была лишь в одном – отделу «Тау» не доставались трупы после каждого хроноклазма.

  Обычно истории с которыми «Тау» имел дело, были такими. Жил человек, которого звали, допустим, Себастиан Кальдшмидт, и был он владельцем старинных антикварных часов с маятником, а ещё любил совершать утренние пробежки в центральном парке своего города. Однажды, пробегая по одной из дорожек парка, он увидел на земле большой бронзовый ключ. Точно такой же был у самого Себастиана, им он заводил свои часы. Herr Кальдшмидт подобрал ключ и принёс домой. Каково же было его удивление, когда оказалось, что найденный ключ и впрямь похож на его собственный, как две капли воды. Им тоже можно было заводить часы. На протяжении нескольких дней в доме было два ключа и Себастиан заводил ими часы поочерёдно – один день одним, другой другим, – дивясь необычному происшествию и рассказывая о нём всем своим друзьям и близким. А через несколько дней один ключ исчез – тот, который был у Кальдшмидта всегда и висел на гвоздике рядом с часами. Остался лишь тот, который Себастиан нашёл в парке. Самые тщательные поиски ни к чему не привели, Себастиан перерыл всю квартиру, но так и не нашёл свой старый ключ. Жил он один, домашних питомцев в доме не было, так что утащить и спрятать ключ никто не мог, он просто внезапно исчез. (Комментарий в конце документа предполагал, что ключ по неизвестной причине – а все хроноклазмы случаются по неизвестной причине – провалился в прошлое. Он всегда был только один. Себастиан нашёл его в парке, принёс домой и так у него стало два ключа, ровно до момента провала ключа в прошлое, когда он снова стал один. Причина невероятного попадания ключа не только в прошлое, но и на парковую дорожку, по которой Себастиан каждый день бегал, никем и никак не объяснялась.)

  В другой истории человек, которого звали, допустим, Конрад Вольф, всю жизнь проработал в одной фирме, в ист-энде крупного мегаполиса. Жил он там же, в ист-энде, нигде больше не бывая – типичный трудоголик-домосед. Однажды на улице его остановил незнакомый мужчина и радостно сообщил ему, что уже встречал его раньше – в вест-энде, на другом конце города. Конрад на это резонно заметил, что никогда, даже в детстве не был за пределами своего района, особенно в вест-энде, но мужчина стоял на своём и утверждал, что видел Конрада именно там, причём видел неоднократно и тот должен его помнить. Мистер Вольф, естествено, ничего такого не помнил, поэтому счёл мужчину сумасшедшим. Однако, спустя несколько недель грянул финансовый кризис, его фирма протянула, сколько смогла, но в конце концов разорилась. Конрад Вольф оказался безработным и начал рассылать своё резюме, куда только можно. В итоге ему ответили из одного места и пригласили на собеседование, а после собеседования приняли на работу. Но не быстрому обретению новой работы во время кризиса удивился Конрад Вольф, а тому, что принявшая его фирма располагалась в вест-энде – там, где по словам незнакомца они уже встречались. (Здесь комментарий допускал, что незнакомец умел провидеть будущее, однако настаивал на версии, что мужчина был ходячим хроноклазмом, двигающимся сквозь время в обратном направлении – от будущего к прошлому. Поэтому он помнил события, которые в жизни Конрада Вольфа ещё не случились.)

  Ни в одном документе не сообщалось о полевой работе агентов «Тау», о том, чтобы они куда-либо выезжали. В душу О"Салливана закрались нехорошие предчувствия.

  – Спецагент Траутманн, – обратился он к немцу, – у вас что же, чисто кабинетная работа?

  – Пошему капинетная? – ничуть не смутился Траутманн. – Мы тоше фыесшаем на места, но при этом телаем такое, о чём не пишут ф офисьяльных Berichten. Шелофек замечает кронокласм gewohnlich у сепя дома и мы, штоп тайком исучить место и не сасфетить теятельность оттела, фынуштены софершать нелекальное проникнофение ф ротные пенаты сфитетеля кронокласма. Смотрите ф прилошениях, напранных мелким шрифтом, как рас там и отрашены фсе потопные тейстфия.

  О"Салливан вздохнул с некоторым облегчением. Похоже, его новый напарник не будет совсем уж бесполезным...

  За эти дни агенты успели перекинуться друг с другом лишь несколькими фразами и исключительно по делу. Никто не пытался завести обычный банальный диалог «ни о чём» или лезть друг другу в душу с расспросами о личной жизни. В отделах такое было не принято. У каждого агента была своя история прихода в отдел, по объявлению, просто так никого на такую работу не брали. У многих это событие было связано с каким-либо трагичным фактом или болезненным переживанием, кто-то сам чуть не стал жертвой того или иного феномена... Словом, у многих позади было то, что они не хотели бы лишний раз вспоминать. Их коллеги не ворошили эти воспоминания и никого не вызывали на откровенность. Считалось, что если кто-то захочет о чём-то рассказать, то непременно расскажет сам – когда будет к этому готов.

  На третий день директор Кавана выскочил из своего кабинета в некотором возбуждении и постучал чубуком трубки по стальным перилам, окружавшим его будку. Головы агентов поднялись на этот звук. Рори Кавана указал двумя пальцами на О"Салливана с Траутманном и поманил их к себе.

  – Только что засекли очередное вернувшееся тело, – объявил директор, когда агенты вошли к нему в кабинет и притворили за собой дверь.

  – Мы ведём строгий учёт лиц, пропавших при определённых обстоятельствах, – пояснил он специально для Траутманна, передавая ему папку с делом, – и впоследствии непрестанно наблюдаем за теми местами, потому что sidhe всегда возвращают «гостей» туда же, откуда забрали.

  – Где это произошло, сэр, и кто вернулся? – нетерпеливо спросил О"Салливан.

  Директор Кавана ограничился именем:

  – Патрик О"Холлоран. – И добавил враз помрачневшему агенту: – Выезжайте туда немедленно.

  Траутманн взглянул на швейцарские «Zenith» на своём запястье:

  – Сейшас ше фечер, herr тиректор. Мошет лутше поехать с утра?

  – Нет, директор прав, едем сейчас, – решил О"Салливан. – За ночь как раз доберёмся и рано утром будем на месте. Заберём тело без свидетелей.

  Почувствовав всю серьёзность момента, немец больше не возражал.

  Агенты взяли в гараже крупнообъёмный минивэн с тонированными стёклами. О"Салливан забил в навигатор маршрут.

  – Мошно мне сесть са руль? – внезапно попросил Траутманн. – Хочу прифыкнуть к стешним торокам. Гофорят, тороки ф Ирлантии хуше, чем ф тсентральной Ефропе – ис-са климата.

  О"Салливан пожал плечами и устроился на пассажирском сидении. Помимо дела О"Холлорана, он взял с собой несколько документов «Тау», чтобы в дороге не терять время зря.

  С современными навигаторами даже новичок сумеет добраться куда угодно в незнакомой стране. Траутманн вёл машину уверенно и сосредоточенно, не отвлекался на вопросы об О"Холлоране.

  «Это пока, – подумал про себя ирландец. – Скоро вопросы посыпятся из тебя как горох из худого мешка. Когда ты увидишь тело...»

  Ехать надо было в графство Лимерик, то есть через весь остров. О"Салливан зажёг в салоне свет и раскрыл первую попавшуюся из взятых с собой папок. Это оказалась чисто умозрительная (язык не поворачивался назвать её научной) попытка обосновать и объяснить одну из действительных или мнимых (он так и не понял) разновидностей хроноклазма. Не будь этот текст официальным документом отдела «Тау», Киран счёл бы его бредом сумасшедшего или же очень-очень плохим научно-фантастическим эссе. Назывался текст: «Кое-что о том, как и почему замедляется и ускоряется время». Автором был указан некто Вольфрам Изомбард Хайнрих фон Швайзерундшлоссер. Вот что он писал:

  "Сталкиваясь с текучестью времени, первым делом замечаешь, что в одних ситуациях оно летит быстрее мысли, а в других ползёт медленнее черепахи. Кто из нас в детстве, сидя на ненавистных школьных уроках и не сделав домашку, не страшился вызова к доске и не поглядывал с надеждой на часы, в ожидании звонка? Но увы, всё, что мы тогда видели, это стрелки, словно прилипшие к циферблату. Многие из нас в такие моменты проклинали время, словно сговорившееся действовать заодно с училкой. Оно словно нарочно давало ей возможность вызвать нас к доске, выставить посмешищем перед всем классом и влепить плохую оценку.

  Или обратная ситуация. Кто из нас в молодости не прогуливался в обнимку с объектом романтической страсти и не мечтал, чтобы эти сладостные мгновения тянулись бесконечно? Вместо этого внезапно наступал поздний час, пора было расставаться и мы недоумевали – как же так, почему так быстро, куда бесследно испарилось вечернее время? Время словно опять действовало нам назло, не давая вволю нагуляться, наговориться, наобниматься и нацеловаться. И снова с наших уст слетали проклятия в адрес этого времени...

  Думается, мы не сильно ошибёмся, если предположим, что подобные замедления и ускорения времени неоднократно фиксировались в жизни едва ли не каждым человеком, независимо от пола, национальности, вероисповедания или политических пристрастий.

  Обычно люди, не понаслышке знакомые с психологией, утверждают, что подобная нелинейность времени всегда субъективна. На самом деле время течёт равномерно, всегда с одной скоростью, просто наша психика, в зависимости от угнетённого или возбуждённого состояния (ситуативного эмоционального настроя) воспринимает постоянный темпоральный поток либо замедленно, либо ускоренно.

  Мы не намерены оспаривать здесь это утверждение и допускаем наличие этой самой субъективности в НЕКОТОРЫХ случаях. Суть в том, что в других случаях никакой субъективности нет, а скорость течения времени действительно меняется.

  В детстве нам кажется, что годы летят слишком медленно. Пролетает всего один день, а в течение него успевает произойти целая уйма событий. Нам не терпится повзрослеть, окончить наконец проклятую школу, избавиться от родительской опеки, поскорее начать самостоятельную жизнь... Но этот момент всё не наступает и не наступает, он лишь недосягаемо маячит где-то вдали.

  А в зрелом возрасте дни и годы наоборот пролетают, не успеваешь оглянуться. Хочется подольше побыть в расцвете сил, насладиться жизнью, много всего успеть. Однако десятилетия проносятся как миг и вот ты уже на пороге старости.

  Велик соблазн свалить всё на субъективность, но что, если она тут не при чём?

  Для начала признаем, что время действительно способно испытывать нелинейные искажения. Это следует из теории относительности Эйнштейна, которая была блестяще доказана множеством опытов и наблюдений (всех интересующихся этим вопросом мы отсылаем к соответствующей литературе). То есть сами по себе замедление и ускорение времени ничем субъективным не являются, напротив, и то и другое очень даже объективно, поскольку может быть выражено и описано математически, чего нельзя сказать о сомнительных и противоречивых вердиктах психологии. Психология, в отличие от естественных наук, не работает с каким-либо конкретным физическим субстратом, а значит не может быть математизирована (вопреки наивным фантазиям Айзека Азимова). В ней всё вилами на воде писано. Она не является точной наукой и не может с цифрами в руках однозначно что-то доказать или опровергнуть.

  Конечно, теория Эйнштейна и вся релятивистская физика ставят нелинейные искажения времени в зависимость от скорости света и гравитации и рассматривают их в совокупности с аналогичными искажениями пространства – коли уж пространство и время связаны в единый континуум.

  А что, если их не связывать и рассматривать отдельно? Допустим, электричество и магнетизм ведь тоже взаимосвязаны, но при этом могут рассматриваться и по отдельности. Более того, поначалу их так и рассматривали, причём львиная доля всех фундаментальных открытий как в электричестве, так и в магнетизме, была сделана именно тогда.

  Вместе и по отдельности электромагнетизм является конкретным физическим субстратом, участвующим в тех или иных физических взаимодействиях и подчиняющимся их законам. Единый пространственно-временной континуум тоже вполне конкретен, это не есть что-то эфемерное и умозрительное. По-отдельности пространство – вполне объективный физический субстрат, а значит и время тоже.

  Суть нашей гипотезы заключается в том, что нелинейные искажения времени могут происходить не только в релятивистских условиях, но и в сугубо земных, так сказать, бытовых, и могут не зависеть ни от гравитации, ни от скорости света. Пока что наши утверждения не до конца подкреплены соответствующими математическими расчётами (из-за обилия неизвестных, переменных и сомнительных величин), как не зафиксированы и физическими приборами, но мы надеемся, что в обозримом будущем, по мере накопления данных и опыта нашими последователями, ситуация изменится в лучшую сторону.

  Также в рамках одного этого документа мы не можем рассмотреть и проанализировать весь массив известных ситуаций, когда время объективно замедлялось или ускорялось. Остановимся лишь на некоторых, наиболее показательных, на наш взгляд. Эти явления связаны с погодой, т.е. с нелинейной, недетерминированной и хаотизированной средой, поэтому нам они представляются наиболее наглядными.

  Подобно нескончаемым ненавистным урокам в школе и быстротечным свиданиям с объектами романтической страсти, многие из нас наверняка замечали и другие аналогичные случаи, так что вполне можно сослаться на массовый, коллективный опыт.