Текст книги "Историчесие повести"

Автор книги: Эдуард Борнхёэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

3 Сомнения невесты

В субботу начались приготовления к свадьбе. Старик Мённикхузен всегда и во всем следовал обычаям старины. Свадьбу дочери он хотел отпраздновать точь-в-точь так, как это делалось еще до войны, в золотые дни Ливонского ордена, с той лишь разницей, что свадьбу справляли не в городе, как это в большинстве случаев бывало прежде, а на мызе. На пиршество были приглашены все харьюмааские помещики. Все, однако, не смогли явиться – иные пали в боях, другие были захвачены в плен, третьи бежали от войны в города, четвертые, совсем разоренные, отправились скитаться по белому свету. Но некоторые все же прибыли со своими женами, дочерьми и слугами; в первую же очередь свадебными гостями являлись все мызные воины, происходившие из рыцарского рода. О, какое оживление царило в этот день в Куйметса-ском лагере! Сколько здесь можно было видеть роскоши и пышности, сколько раззолоченного убожества! Рыцари и юнкеры были одеты в великолепное праздничное платье, на груди у них сверкали золотые цепи, на шляпах развевались перья; сбруя их коней ослепительно блестела на солнце; их жены и дочери были так разубраны в жемчуга, золото и драгоценные камни, что под их тяжестью еле держались на ногах. Рыцарство здесь показало, что от его былых огромных богатств уцелели хотя бы эти блестящие осколки.

После обеда, когда на мызе шли приготовления к вечернему пиршеству, из лагеря выехали на роскошно убранных конях все мужчины, принадлежащие к рыцарскому сословию; они собрались на открытой поляне вокруг некоего старого помещика, и тот обра-тился к ним с речью, закончив ее следующими словами:

– Высокочтимые господа рыцари и юнкеры! Вы собрались здесь в честь нашего любезного товарища, доблестного Ханса Рисбитера, и его невесты, прекрасной и благородной Агнес фон Мённикхузен. Поэтому я по-дружески прошу вас отпраздновать эту христианскую свадьбу в мире и веселье, как и подобает добрым христианам. Если же кто-либо из вас питает к другому злобу или вражду, то пусть он тут же о них забудет. Тот, кто согласен это выполнить, пусть поднимет руку и поклянется сдержать свое слово.

Все подняли руки и обещали сохранять на свадьбе мир и согласие. Затем рыцари поехали обратно в лагерь под барабанный бой и звуки труб, стреляя из ружей и бряцая мечами, точно выиграли великую битву. Два раза проскакали они мимо балкона, где, окруженная дамами, стояла Агнес в полном свадебном наряде и смотрела на всадников.

После этого всадники разделились на два отряда—один в честь жениха, другой в честь невесты, – и рыцари помоложе начали во дворе мызы шуточные состязания, сражаясь тупыми пиками и жестяными мечами. Все воины и слуги собрались вокруг участников турнира, шумно выражая свое одобрение тем, кто проявлял наибольшую силу и ловкость, и едко высмеивая побежденных. Громче всего хохотали зрители, когда Ханс фон Рисбитер, которого Дельвиг вызвал на состязание на копьях, вылетел из седла. Увидев это, Агнес порывисто поднялась и ушла с балкона. Никто из женщин за ней не последовал, так как все напряженно следили за состязанием. Агнес поспешила в свою комнату и там, обессиленная, опустилась на стул. У нее было тяжело на душе, голова полна смутных мыслей; только одно она ясно сознавала – свое недовольство Хансом фон Рисбитером.

Агнес, еще наивное дитя, выросла под опекой строгого отца и нежной матери и до сих пор не знала никаких бед и несчастий, кроме тех, что принесла с собой война; ужасы войны были, правда, Агнес хорошо известны, ведь ей было восемнадцать лет – ровно столько, сколько продолжалась великая Ливонская война. Меньше всего Агнес знала свое собственное сердце. Ведь в то время чтение романов не было обычным времяпрепровождением рыцарских дочерей, и для Агнес этот современный легкий и доступный курс сердечной науки был совсем незнаком. Она знала только, что девушки, достигшие примерно двадцатилетнего возраста, выходят замуж по воле родителей; устраивается пышная свадьба, затем молодая чета уезжает в свое поместье, где ведет веселый, беззаботный образ жизни, насколько это позволяет война. Когда молодые живут вместе, так называемая любовь должна прийти сама собой, и это, по мнению Агнес, было вполне естественно: она ведь до сих пор тоже любила всех, с кем жила вместе, – отца, мать, покойного брата, родственников, своих нянек, охотничьих собак отца, белую кошку тети Матильды и всяких птичек. Рисбитер не был красив, не отличался и большим умом, но отец говорил, что юнкер – достойный молодой человек и единственный наследник большого состояния; к тому лее отец, по его словам, у Рисбитера в большом долгу – тот взял в плен его злейшего врага. Во всяком случае, Рисбитер не хуже других женихов, почему же Агнес не выйти за него замуж? Со свадьбой она охотно повременила бы, ей тяжело было расставаться с отцом, но отец уже назначил день свадьбы, а воле отца надо было беспрекословно подчиняться. В делах менее значительных старик Мён-никхузен охотно уступал дочери и позволял ее нежной руке управлять его поступками, но в отношении замужества Агнес никогда и в голову не приходило противиться воле отца.

Однако сейчас она вдруг поняла, что в этом случае все же недостаточно одного желания отца, ей захотелось самой во всем разобраться, еще повременить, все взвесить. Она смутно чувствовала, что никогда не сможет полюбить Рисбитера, не будет с ним счастлива; мало того, Агнес убедилась, что жених ей просто противен. Как и все женщины, Агнес в глубине души считала виновным мужчину. Она не разбиралась в действительных причинах, по которым Рисбитер стал ей противен, и дала волю своему чувству, а это чувство говорило: Ханс – лгун, жалкий хвастунишка, лицом он некрасив, телом тщедушен, словом, он не такой, каким должен быть настоящий мужчина. Я никогда не смогу гордиться им, а он никогда не сможет защитить меня.

Я уже не питаю к нему никакого доверия, как же я могу верить его обещаниям сделать меня счастливой?

– Агнес! – послышался за дверью голос отца.

Агнес испуганно вскочила, но отозвалась не сразу.

Впервые в ее детской душе заговорил голос упрямства и своеволия. Почему отец хочет выдать ее замуж против ее желания? Странное дело! До сегодняшнего дня ей и в голову не приходило, что отец принуждает ее выйти замуж. А сейчас?

В эту минуту дверь приоткрылась и старый Мённик-хузен заглянул в комнату.

– Почему ты так долго не показываешься, Агнес?

Агнес боролась с собой – высказать ли все, что тяготит ее душу, или промолчать и безропотно повиноваться воле отца? Но желание высказаться оказалось сильнее.

Можно мне поговорить с тобой, отец? – робко спросила Агнес.

Хо-хо, а когда же тебе это запрещалось? – весело ответил старый Мённикхузен, входя в комнату. – Но что с тобой, дочурка? Ты бледна, лоб у тебя в морщинах, губки искривлены – что это значит? Рассердил тебя кто-нибудь или тебя так волнуют заботы

предстоящей супружеской жизни?

Агнес, как бы ища защиты, прижалась к груди отца и, ласкаясь к нему, сказала:

Я – глупый ребенок и сама не знаю, что со мной. Мысли мои путаются. Дорогой отец, дай мне добрый совет!

Добрый совет? Что я, старый воин, понимаю в кружевах и лентах? Вряд ли тебе нужен какой-ни будь другой совет.

Отец, неужели ты всерьез считаешь, что молодой женщине, которая готовится завтра стать супругой, ни в чем другом совета не требуется и что у нее только кружева да ленты на уме? – с некоторой горечью спросила Агнес.

Ну, тогда, может быть, ты о своем жемчуге и драгоценных камнях…

Отец! – воскликнула Агнес таким голосом, какого Мённикхузену еще не приходилось слышать из ее уст; вместе с тем старый рыцарь с изумлением и испугом заметил, что слезы затуманили ее ясные глаза.

Этого еще недоставало! – растерянно сказал старик и даже отступил на шаг: он, как настоящий мужчина, боялся женских слез пуще огня. – Тебя, кажется, беспокоит что-то серьезное… Вот тебе раз, уже и слезы льются… Боже мой, что же теперь делать? Подожди,

подожди, я сейчас позову женщин…

Никого не зови! – испуганно сказала Агнес и поспешно вытерла глаза. – Я хочу с тобой поговорить наедине, но мне стыдно, я не знаю, с чего начать.

Тебе стыдно, ты не знаешь, с чего начать? Лучше я все-таки позову женщин…

Нет, нет! Я хотела кое о чем тебя спросить. Как ты думаешь… как ты считаешь…

Ну?

Думаешь ли ты, что… что юнкер Рисбитер такой же мужчина, как, например, ты?

Хо-хо! – рассмеялся Мённикхузен. – Смешной вопрос. Не женщина же он!

Я хотела спросить – такой ли он храбрый, честный, правдивый, добрый…

Ну, и что еще?

Одним словом, достоин ли он того, чтобы стать зятем Каспара фон Мённикхузена? – смело закончила Агнес.

Ого, Агнес! – удивился старый рыцарь. – Я и не знал, что ты так горда. Это правда, наш род старинный и окружен большим почетом; твой родной дядя, мой брат, был епископом и владетельным князем…

Я не говорю о нашем роде, – перебила его Агнес, – я спросила только, считаешь ли ты Рисбитера достойным тебя?

Если я сам избрал Рисбитера себе в зятья, то, значит, он достоин этой высокой чести. Или у тебя есть на этот счет какие-нибудь сомнения?

Я еще не успела узнать его поближе.

Тем лучше. Совсем нехорошо, если молодая девушка поближе узнает мужчину.

Даже и в том случае, если этот мужчина должен стать ее мужем?

Когда они поженятся, у них будет достаточно времени, чтобы узнать друг друга.

А если они не подойдут друг другу, тогда что?

Девочка, девочка! Откуда у тебя эти странные мысли? – воскликнул старый рыцарь, качая головой. – Таких слов я еще ни от одной девушки не слышал. Откуда ты знаешь, что вы не подходите друг другу? Это ведь мое дело – выбрать тебе мужа, и если я наконец его подыскал, то это и значит, что вы отлично подходите друг другу. Не думай, что я не знаю

людей.

Ты действительно так хорошо знаешь Рисбитера? – тихо спросила Агнес, впервые усомнившись в правоте отца.

Как же мне его не знать? С его отцом мы были добрыми друзьями, сам он уже три месяца живет в моем поместье и за это время совершил выдающийся подвиг. Я ему глубоко обязан.

Но я-то ему ничем не обязана, – смело возразила Агнес.

Старый рыцарь в замешательстве почесал затылок. Вдруг он вскочил, просияв, как будто ему в голову пришла хорошая мысль:

– Черт меня побери, если я во всем этом хоть что-нибудь понимаю! Что значат эти разговоры? Что ты хотела мне сказать?

Теперь Агнес в свою очередь пришла в замешательство. Она не сразу нашлась что ответить, покраснела и опустила глаза.

Ха-ха, я начинаю догадываться, за что ты досадуешь на своего дорогого жениха, – засмеялся Мённикхузен. – Тебе хотелось бы, чтобы из молодых мужчин он был самым сильным и ловким. Дорогое дитя, не печалься! Маленькая неудача со всяким может случиться.

Если бы девушки стали презирать каждого, кому случалось вылететь из седла, они никогда не смогли бы выйти замуж..

А если я вовсе и не хочу выходить замуж? – вдруг сказала Агнес.

Мённикхузен разразился громким смехом.

– Ты не хочешь выходить замуж:? Ха-ха-ха! Знаю я этих девиц!.. Я думал, ты умнее и искреннее других, а теперь вижу, что все вы на один лад. Ведь иная барышня, даже стоя перед алтарем, заставляет себя полчаса упрашивать и уговаривать, прежде чем скажет «да». Девичий стыд – вещь хорошая, драгоценная, но всему должна быть мера.

Я никогда не стыжусь говорить правду, – гордо заявила Агнес.

Пустые слова, болтовня! Почему же ты сейчас не говоришь правду? Хотела мне сообщить что-то важное, а я до сих пор не слышал от тебя ни одного серьезного слова. Вертишься, как кошка вокруг горячей каши. Я вижу, у тебя что-то есть на душе, разумеется,

какой-нибудь пустяк, но девичья стыдливость мешает тебе довериться родному отцу и сказать ему всю правду. Не так ли, моя стыдливая дочурка?

При первых словах отца в глазах Агнес вспыхнул странный огонек. Она ответила ясным и твердым голосом:

– Я хотела бы, чтобы свадьба была отложена.

Отец широко раскрытыми глазами посмотрел на дочь. Он знал, что Агнес в известной мере обладает твердой волей или «упрямством», благодаря которым она, если требовалось, брала верх и над отцом; а сейчас выражение лица у Агнес было такое серьезное, взгляд так суров, что у храброго рыцаря на миг дрогнуло сердце.

– Почему? – спросил он, оторопев.

– Я не могу это объяснить, – в раздумье ответила Агнес и опустила глаза.

Увидев это, старый рыцарь почувствовал, что в нем опять растет смелость и решимость по отношению к дочери, но шутить с ней он все же больше не отважился, считая, что сейчас необходимо серьезное отеческое внушение.

– Агнес, Агнес, что с тобой? – сказал он укоризненно. – Ты требуешь поистине невозможного и даже сама не знаешь, почему ты этого требуешь! Ты подумай, на что это похоже: свадебные празднества уже начались, пиршество подготовлено, гости съехались —

и вдруг я явлюсь к приглашенным и объявлю: «Ступайте по домам, вам здесь делать нечего – свадьба отложена на неопределенное время». Что скажут люди? Как я решусь смотреть им в глаза? Я буду навеки опозорен, стану посмешищем для всего рыцарства эстонской земли. В этом еще большой беды нет, насмешек я не боюсь. Но подумай, что стали бы говорить о тебе самой!

Что же? – пролепетала Агнес, веские слова отца и его серьезное лицо снова смутили ее.

Ох, Агнес, ты – невинный ангел! – от всего сердца вздохнул Мённикхузен. – Как мало ты еще знаешь наше милое помещичье общество, его злые мысли и еще более злые сплетни. Опрометчивый поступок, которого ты так необдуманно требуешь от меня, развязал бы все языки, несмотря на невзгоды и бедствия войны. Честь благородной девицы – такой несказанно нежный цветок, что достаточно одного злого слова – и он может увянуть.

Как же это может коснуться моей чести, если…

Если свадьба не состоится? Ох, Агнес, если бы ты знала, как легко может быть задета наша честь нашими же лучшими друзьями и как мне трудно тебе это объяснить! Каждое событие имеет свою причину, и если этой причины люди сразу не видят, то начинают ее искать и судачить. Если свадьба не состоится без всякой видимой причины, пойдут всякие кривотолки…

Какие кривотолки? – прервала отца Агнес.

Ну, например, о том, будто между тобой и Рисбитером стоит какой-то другой мужчина.

Другой мужчина? – испуганно переспросила Агнес.

Ну вот, ты и сама испугалась, – улыбнулся старый рыцарь, в душе радуясь своей удавшейся хитрости. – Не заставляй меня подробно разъяснять эти не приглядные вещи, мне это очень тягостно. Люди злы и охотно осуждают ближнего, в особенности если этот

ближний – молодая женщина. Если жених с невестой или супружеская чета расходятся без видимой и всем понятной причины, то подозрение прежде всего падает на более слабую сторону, как если бы именно женщина сошла с верного пути.

Этого никто не должен думать! – сказала Агнес, гордо подняв голову. – Забудь о моей просьбе, отец! Теперь я сама вижу, что была глупым ребенком и хотела невозможного.

– Пусть это послужит тебе уроком на будущее, – торжественно закончил Мённикхузен и поцеловал дочь в чистый белый лоб.

Агнес опять вышла на балкон к другим женщинам; те стали наперебой расспрашивать ее, почему она так долго отсутствовала. Агнес тяжело было выслушивать эти вопросы; с холодной дрожью думала она о том, что было бы, если бы все эти женщины стали допытываться о причинах другого, более серьезного и важного обстоятельства. Она отвечала небрежно. Лицо ее было надменно и холодно. Ни разу взгляд ее не обратился в ту сторону, где среди воинов стоял Гавриил, привлекая взоры всех женщин своим мужественным обликом.

«Несказанно прекрасна и несказанно горда, – думал Гавриил, глядя на красивую невесту. – Настоящая княжеская дочь. Я не верю, что она любит Рисбитера, но еще менее возможно, чтобы она полюбила человека, стоящего хотя бы на волос ниже ее по происхождению».

4 Русские идут

Вечером началось большое пиршество, в котором принял участие весь лагерь. В залах господского дома пировали званые гости и военачальники, которых было едва ли не больше, чем подчиненных, в палатках вокруг пивных бочек валялись простые воины с кружками пенящегося пива в руках.

К полуночи ни на мызе, ни во всем лагере не оставалось ни одного трезвого человека, за исключением разве только Гавриила. Он поместился в самой большой палатке. Ему пришлось изрядно выпить со всеми, чтобы «поддержать компанию», но он умел соблюдать меру. Вид пьяных вояк, их бессмысленное бормотанье и храп вызывали у Гавриила отвращение и презрение. Неужели эстонская земля должна трепетать перед этим разгульным сбродом? Горсточка русских могла бы сейчас без труда разогнать эту шайку разбойников.

Когда пьяные погрузились в глубокий сон, Гавриил встал и вышел из палатки. Небо заволокло тучами, над землей простерлась темная ночь. В лагере погасли последние огни, но в помещичьем доме окна еще были освещены. Изредка то тут, то там слышались голоса, невнятный говор, песни.

Гавриил прошел под окнами дома и очутился в саду, куда старый Мённикхузен, желая угодить дочери, велел не впускать воинов. Тут веяло ароматом свежей травы и цветов. Гавриил решил здесь переночевать. Он выбрал полянку под яблонями, покрытую мягкой травой, и растянулся на ней. Сырость, поднимавшаяся от земли, и ночная прохлада не могли повредить его железному здоровью.

«Завтра двинусь в путь, – думал он, засыпая. – Глупо я поступил, оставшись здесь. Не понимаю, что вообще привело меня сюда. Что мне здесь было нужно? Неужели я действительно еще так неразумен, что стремился еще раз увидеть эту заносчивую девицу, или была у меня другая причина? Нет, по правде говоря, никакой другой причины у меня не было. Ведь не хотел же я стать мызным воином! А значит, я, несмотря на свои почтенные двадцать семь лет, все еще настолько пустой, легкомысленный человек, что готов бежать за первым попавшимся смазливым личиком. Плохо это говорит о моем мужском достоинстве и разуме!.. Странно, что она выходит замуж; именно за этого глупца Рисбитера. Разве сейчас, в такое грозное время, этот шаткий тростник может служить ей опорой? Странно!.. Но какое мне до этого дело? По своему происхождению и высокомерию они вполне достойны друг друга. Пусть будут счастливы или несчастны – мне безразлично».

С этой суровой мыслью Гавриил спокойно уснул.

Он проспал, вероятно, около двух часов, как вдруг его разбудил сильный шум и ружейные выстрелы. Он сперва подумал, что это ссорятся между собой пирующие, как часто случалось на свадьбах того времени, но вскоре заметил, что шум доносится не со стороны мызы, а из лагеря. В окнах дома свет потух, там царила глубокая тишина. Лагерь был отделен от сада зданием мызы, поэтому Гавриил не мог видеть, что происходит в лагере. Он вскочил и прислушался. Шум все нарастал, и вперемешку с ружейными выстрелами ясно слышался лязг холодного оружия. Вдруг до слуха Гавриила донеслись испуганные крики: «Бегите, бегите! В лагере русские!»

Теперь Гавриилу все стало ясно. Русские, стоявшие в Пайде, каким-то образом проведали о свадебном пиршестве на мызе Куйметса и, воспользовавшись тем, что мызные воины пьяны, напали на лагерь.

Гавриил колебался – принять ли ему участие в схватке или спокойно ждать ее конца? В обоих случаях могла быть и оборотная сторона дела. К кому же ему примкнуть? Мызных воинов Гавриил презирал и ненавидел всей душой, но сейчас поднять на них руку не мог – он ведь был их гостем. А если он останется безучастным зрителем, можно опасаться, что его насильно вовлекут в борьбу. Разумнее всего было спокойно уйти своей дорогой, пока это еще казалось возможным. Но Гавриил все же не ушел. Непонятное чувство заставило его остаться на месте, настороженно выжидая.

В окнах мызы замелькали огни. Шум приближался – как видно, русские ворвались на мызу. Вдруг Гавриил вспомнил гордую дочь рыцаря, и со всеми колебаниями было покончено. Когда он поспешно шагал через сад к мызе, зазвенели разбитые оконные стекла, одна из дверей с треском распахнулась и мимо него промчалось несколько темных человеческих фигур. Гавриил хотел войти в дверь, но оттуда вырвалась новая толпа беглецов, и проникнуть в дом стало невозможно. Гавриилу пришлось посторониться. Кто-то из бегущих в давке толкнул его локтем в бок. Гавриилу показалось, что это был юнкер Рисбитер.

«Хорош жених – сам бежит, а невесту оставляет в беде!» – подумал Гавриил, скрипнув зубами, и погрозил кулаком вслед убегавшему Рисбитеру.

Вдруг со второго этажа донесся громкий крик. Подняв глаза, Гавриил увидел на балконе белую тень; в то же время он заметил узкую витую лесенку, которая вела из сада на балкон. Не теряя времени, он быстро взбежал по лестнице наверх.

Кто там? – послышался испуганный голос Агнес, и белая тень, как бы защищаясь, вытянула руки вперед.

Друг! – вполголоса ответил Гавриил. – Я хочу вам помочь бежать, фрейлейн Агнес, вы позволите?

Где мой отец? – спросила Агнес в отчаянии.

Этого я не знаю. Смотрите, как все бегут… Может быть, среди них и рыцарь Мённикхузен. Подумайте лучше о себе, фрейлейн Агнес!

Нет, нет! Я не тронусь с места, пока не узнаю, что с моим отцом…

Слова замерли у нее на устах – за своей спиной она услышала грубые голоса, что-то кричавшие на незнакомом ей языке.

Хотите попасть в руки русских? – сказал Гавриил почти угрожающим тоном.

Нет, нет! – вскрикнула Агнес, вся дрожа от страха, и обеими руками схватила сильную руку Гавриила, как бы ища защиты.

Он взял девушку на руки, как беспомощного ребенка, и, спустившись с лестницы, поспешил к железной калитке, с которой бежавшие раньше уже сорвали замок. С трудом выбрался Гавриил со своей драгоценной ношей из толпы беглецов и вышел на открытую равнину, по которой, как черные тени, в одиночку и группами неслись люди, спасавшиеся бегством.

– Теперь опустите меня на землю, – шепотом попросила Агнес.

Гавриил повиновался, хотя и с сожалением, и, взявшись за руки, они побежали по равнине в ту сторону, где неясно темнела опушка леса. Но не пробежав и нескольких десятков шагов, Агнес вскрикнула от боли и упала на колени.

Что с вами? – спросил Гавриил.

Я ушибла ногу о камень, – простонала Агнес.

Вы босиком, фрейлейн Агнес?

Не только босиком, но и…

Она не смогла договорить, у нее от стыда осекся голос. Ведь она, бедняжка, вынуждена была бежать прямо из постели!

Не тратя времени и слов, Гавриил сбросил свой длинный кафтан, закутал в него нежное тело девушки, снова бережно взял на руки свою дорогую ношу и только теперь попросил разрешения:

– Можно мне опять нести вас на руках?

Агнес молча кивнула головой. У нее больше не было сил да, пожалуй, и желания противоречить этому сильному и в то же время такому вежливому человеку. Ею овладело какое-то сладостное упоение, она на миг забыла все ужасы этой страшной ночи. Но недолго длилось это счастливое забытье: не успели еще беглецы достигнуть леса, как им стало освещать дорогу багровое зарево и, оглянувшись, они увидели, что вся мыза объята пламенем. Агнес вскрикнула и, вырвавшись из рук Гавриила, соскочила на землю.

Вперед, вперед! – звал ее Гавриил. – Русские с минуты на минуту могут нас настигнуть!

Разве вы не видите, что мыза горит! – пролепетала Агнес, глядя на огонь точно зачарованная.

Гавриил пожал плечами. Он считал, что девушка слишком уж горюет о потере своего имущества, и пробормотал ДОВОЛЬНО ХОЛОДНО:

Что поделаешь? Это право войны.

Но мой бедный отец, что с ним теперь будет? – вскричала Агнес в отчаянии.

Гавриил не произнес больше ни слова.

Вдруг Агнес, как безумная, бросилась обратно, к горящей мызе. Но далеко ей уйти не удалось – длинный кафтан Гавриила запутался у нее в ногах. Пробежав несколько шагов, она споткнулась и упала. Гавриил поспешил к ней.

– Не трогайте меня! – умоляюще воскликнула Агнес, задыхаясь. – Я хочу остаться здесь и умереть!

С этим Гавриил никак не хотел согласиться. Он сказал ей сурово:

– Вы не должны умирать, фрейлейн фон Мённикхузен. Ведь еще определенно неизвестно, что ваш отец умер или попал в плен. А если он жив и услышит о вашей смерти, это известие действительно может сократить его драгоценную жизнь.

Агнес быстро поднялась на ноги.

– Так вы думаете, мой отец жив? – спросила она, испытующе глядя в глаза Гавриилу.

Я не только думаю, я в этом твердо уверен, – ответил Гавриил.

Почему вы в этом уверены? – спросила Агнес.

В ней снова пробудилось сомнение.

Я видел, как многие бежали с мызы, среди них был и ваш любимый жених, – прибавил Гавриил с не которым злорадством.

Он бежал… раньше, чем я? – пролепетала Агнес, отвернувшись, – она не хотела, чтобы Гавриил заметил краску стыда на ее лице.

Бежал одним из первых и с удивительной поспешностью, – безжалостно подтвердил Гавриил. – Не бойтесь за его жизнь, фрейлейн Агнес: я не думаю, чтобы русские могли его настигнуть, если только у них нет крыльев за спиной. В этот раз русские опять показали, что в таких битвах, когда надо окружить противника, им не хватает ловкости и хитрости. Они же знали, что все воины в лагере пьяны и что можно без труда проникнуть в ворота, оставшиеся без охраны, но им и в голову не пришла мысль окружить высокую садовую стену за мызой. Ваш отец – мудрый военачальник: он, очевидно, сразу понял, что сопротивление тут

бесполезно, а дорога для отступления еще открыта, и сам отдал всем приказ бежать. В таких случаях отступление, по законам войны, не считается позорным делом, оно подсказано разумом. В руки русских попало, вероятно, лишь несколько пьяных воинов… а их не очень-то и жаль, – прибавил Гавриил про себя.

Удивительное впечатление произвели на Агнес спокойные, дельные слова Гавриила. Она почувствовала, что страх и отчаяние в ее душе рассеиваются, и твердо поверила, что отец спасся.

В какую сторону мог бежать мой отец? – живо спросила она.

Должно быть, к Таллину, – ответил Гавриил.

О, так поспешим сейчас же за ним!

Я тоже так думаю… но тише, я слышу какой-то шум… Ляжем на землю!

Они приникли к земле и стали напряженно прислушиваться. До них явственно донесся топот лошадиных копыт по каменистой почве. Вскоре при смутном свете пожара они увидели приближающихся со стороны мызы всадников. Как тени, пронеслись они в каких-нибудь ста шагах от беглецов. Сердце Агнес билось учащенно. Она бессознательно придвинулась поближе к Гавриилу.

Это не русские, – прошептал Гавриил, – мне кажется, я узнаю рыцаря Мённикхузена. Видите шляпу с красными перьями? Это он!

Отец! – закричала Агнес, вскакивая. – Отец, услышь меня! Отец, дорогой отец, я ведь здесь, твоя Агнес!

Гавриил тоже хотел было крикнуть, его сильный голос донесся бы до всадников, но – то ли от опасения, что громкий окрик еще больше испугает скачущих и заставит их ускорить свой бег, то ли от другой, неведомой причины – голос его замер в груди. Агнес несколько раз повторила свой зов, но ее никто не слышал; всадники ни разу не оглянулись, и вскоре их тени исчезли в темноте. Агнес в отчаянии ломала руки.

Страх смерти делает людей глухими, – сказал Гавриил улыбаясь.

Мой отец не боится смерти, – гордо ответила Агнес.

Возможно, но я все-таки думаю, что жизнь ему милее, и он жаждет жить еще долго, вам на радость. Пусть это будет для вас хорошим примером, фрейлейн Агнес. Теперь у вас больше нет ни малейшей причины желать смерти. Мы должны серьезно подумать о тех

требованиях, какие ставит нам жизнь. Скоро рассвет, русские могут нагрянуть сюда с минуты на минуту. Единственное спасение для нас – укрыться в лесу. Там мы сможем отдохнуть и подумать, что делать дальше.

Да, бежим, бежим! – сказала Агнес, как бы пробуждаясь от сна.

Она, не противясь, позволила Гавриилу снова взять ее на руки. Вскоре они добрались до опушки леса, но Гавриил здесь не остановился, потому что мызные воины на большом пространстве вырубили лес и он сильно поредел. Гавриил стремился унести свою драгоценную ношу как можно дальше от опасности. Он и сам не знал, почему эта ноша стала ему так дорога; ведь девушка, которую он сейчас нес на руках, была надменное дитя рыцарского рода, дочь начальника ненавистных мызных людей. И все же Гавриил за всю свою жизнь не мог припомнить ни одного подвига, который доставил бы ему более глубокую радость. В глухой лесной чаще он наконец остановился, тяжело переводя дух. Он немного устал, но чувствовал себя счастливым. Агнес, как только встала на землю, блестя глазами и зарумянившись, протянула Гавриилу руку.

Как мне вас благодарить?

Благодарить? – смеясь переспросил Гавриил. – Если бы вы только знали, как меня позабавило это бегство, вы не благодарили бы меня и еще от меня потребовали бы благодарности.

Как? Это вас… позабавило? – протяжно повторила Агнес и отдернула руку.

Самым настоящим образом позабавило, – весело подтвердил Гавриил. – Я охотно возвратился бы на мызу посмотреть, нет ли там еще какой-нибудь благородной девицы, желающей воспользоваться моей помощью.

Так идите! – поспешно сказала Агнес.

А если русские меня не впустят?

Неужели вы их так боитесь? – с насмешкой спросила Агнес.

Вы же сами видели, как проворно я от них удирал!

– Ну, тогда оставьте меня здесь и… бегите дальше!

Правду говоря, Агнес немного помедлила, прежде чем это сказать, но она была раздражена, и презрительные слова в конце концов как бы сами сорвались у нее с языка.

«О, какое высокомерие! – подумал Гавриил, при свете разгорающейся зари всматриваясь в лицо молодой девушки, на котором бледность быстро сменилась румянцем. – Удивительно, как она еще не говорит мне «ты»! Должно быть, сердится, что я осмелился своими грубыми крестьянскими руками прикоснуться к ее высокородному телу». – С бегством пока нечего спешить, – продолжал он вслух, – здесь мы хорошо укрыты и можем отдохнуть.

– Я не устала, – холодно сказала Агнес. – Я знаю дорогу на Таллин и сейчас же отправлюсь в путь.

Вы забываете, что ваша карета и лошади остались в руках русских, а со своей добычей они не так-то легко расстаются. Я боюсь их как огня и не хотел бы их тревожить. Ваш отец и доблестный юнкер Ханс внезапно уехали в Таллин, из мызных слуг, к сожалению, никого нельзя найти – как же вы, фрейлейн Агнес, думаете отправиться в путь?

Мне ничьей помощи не нужно, я пойду одна, – гневно заявила Агнес.

Нет, фрейлейн Агнес, одна вы не пойдете, – серьезно возразил Гавриил. – Можете отталкивать и презирать меня от всей души – я не оставлю вас, пока не передам вас живой и невредимой вашему отцу. Добраться в Таллин не так легко, как вы думаете. Путь долог и опасен. Если уж благородные юнкеры нападают на одинокого, ни в чем не повинного путника, как это позавчера случилось здесь неподалеку, то подумайте, что с вами было бы, если бы вы натолкнулись на бродяг и разбойников, которыми сейчас кишмя кишит наша бедная родина. Мы должны держаться в стороне от больших дорог, искать путей через леса и болота. Но прежде чем мы пустимся в дорогу, вам крайне не обходимо раздобыть еще кое-что. Ваш теперешний костюм (Агнес, вдруг покраснев, опустила глаза), как, вероятно, и всякий другой, вам очень к лицу, но для бегства он не совсем годится; нужнее всего обувь.