Текст книги "Деньги на ветер"

Автор книги: Эдриан Маккинти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Понятно.

Он закурил очередную сигарету и прислонился к растрескавшейся стене. Посыпалась штукатурка. В облаке поднявшейся пыли и табачного дыма мне почти не видно было его лица.

В молчании текли минуты.

– Знаете, сэр, я бы, пожалуй, вернулась. Эти дела с валютчиками сами собой не раскроются.

Он вздохнул. Явно разочарован.

– Ницше сказал, что знание убивает действие. Действие требует завесы иллюзий. Такова доктрина Гамлета. Ну, вернешься, встретишься с ними, что дальше, Меркадо? Что тогда?

– Сэр, я очень ценю ваше доверие… что доверили мне эту…

– Я надеялся, что здесь, в этом священном для меня месте, ты доверишь мне своютайну. Наивно думал, что ты доверяешь мне настолько, что сможешь сказать правду.

– Я уже сказала вам правду.

– Ты, наверно, думаешь, что тебе нечего терять. И в этом твоя беда, Меркадо. Но мне-то есть что терять. Вот этот слабый проблеск надежды. Все, что у меня было, я инвестировал. В мечту.

– Я никому не скажу.

– Конечно, не скажешь, но ты по-прежнему хочешь меня подставить. Если поедешь в Соединенные Штаты и там останешься, я потеряю работу, лишусь собственности, меня как пить дать посадят. Жена и дети останутся без гроша. Хочешь посмотреть, как моя жена будет отсасывать жирным шведам, чтобы детей прокормить?

Он щелчком отбросил сигарету. Окурок попал мне в щеку, разлетелись искры.

– Этого ты хочешь, мать твою?! – выкрикнул он. Лицо налилось темным румянцем. Он действительно был вне себя от ярости.

– О чем вы говорите? Соединенные Штаты? Я собираюсь в Мексику, у меня собеседование в…

Гектор полез в карман широких брюк и вытащил русский пистолет-автомат. Снял с предохранителя и с неожиданным для такого полного человека проворством приставил ствол мне к горлу:

– Хватит засерать мне мозги, Меркадо. Я мог бы убить тебя здесь, в этом заброшенном доме. Шум прибоя и транспорта заглушат выстрел, никаких, на хрен, свидетелей, твое тело если и найдут, то через несколько месяцев.

– Гектор, я…

– Ты хочешь, чтобы ГУР меня в порошок стерло? Чтобы меня посадили с теми, кого я сам годами сажал? Этого ты хочешь после всего, что я для тебя сделал? Произвел, твою мать, в детективы, нянчил тебя, заботился, чтобы каждая скотина в участке относилась к тебе с уважением. Отвечай мне, Меркадито!

Пистолет.

Пыль.

Налитые кровью глаза.

– Я не намерена делать ничего такого, что могло бы повредить вам, босс.

– Почему, как думаешь, твой отец оказался в Колорадо под видом гребаного мексиканца? Не хотел, чтобы его нашли. Бежал с Кубы, которая его вырастила, бежал от флоридских кубинцев, которые его приютили. Бежал и исчез. Не нуждался в твоей или еще чьей-либо помощи. Эгоистичный сучий потрох, вот он кто, Меркадо. Пьянь. Допился. Крысолов городской, мать его! Забудь ты о нем!

Он сильно надавил дулом мне на горло, подержал так секунд десять, потом вдруг обмяк. Пистолет упал на пол, Гектор сделал шаг назад и присел на старый стол.

Представление – если это действительно представление – его измотало.

Он ощупал карманы в поисках фляжки с ромом, но она, по-видимому, осталась в его кабинете.

– Просто скажи мне правду, Меркадо. Рики – журналист. И, несмотря на некоторые его странности, хороший. Значит, что-то во всей этой истории ему не понравилось.

– С чего вы взяли?..

– А с того, что он получил от мексиканского консульства разрешение на аутопсию.

– Это тоже ни для кого не секрет.

– Не секрет. Но результаты – секрет, по крайней мере, были секретом. Я их обнаружил, а раз ясумел их обнаружить, и ГУР тоже сможет. Сложат два да два, как я, и все поймут.

– Не постигаю, к чему вы ведете.

– А к тому, что вы задумали отомстить. Патологоанатом выяснил, что ваш отец погиб не от удара машины. Получил проникающее ранение в легкое, упал с обрыва в лес. Попробовал выбраться обратно на дорогу, но не сумел. В течение нескольких часов истекал кровью. Наверно, было очень холодно. Больно тебе это слушать?

– Да.

– Еще как. Вам обоим. Тебе и Рики. Он съездил, теперь твоя очередь. Ты едешь в Мехико, хочешь отыскать койота, который перевезет тебя через границу в Соединенные Штаты. Поедешь в Колорадо, будешь расследовать смерть своего отца, попробуешь найти того, кто его убил.

Я молча смотрела на Гектора – медлительного, старого, тучного и умного, как черт. Мне казалось, мы торчим в этой развалюхе уже лет десять.

– Как вы все это сложили в единую картину?

– Благодаря Рики. Две поездки за год в Соединенные Штаты сами по себе подозрительны. Хоть он и член партии, за ним следили люди из ГУР. Он действительно писал о конференции ООН и слете «Друзей Кубы в Нью-Йорке», но потом его на четыре дня потеряли. Думали, он на Манхэттене занимается обычным для туриста делом – трахается, как ненормальный. Но я-то подозреваю, что он на это время одолжил у кого-нибудь из американских друзей Кубы удостоверение личности, полетел в Денвер, доехал до Фэрвью, остановился на горнолыжной турбазе или в отеле и три дня задавал вопросы о смерти отца. Потом вернулся в Нью-Йорк, за один день взял столько интервью, сколько мог бы взять за неделю, и вернулся к тебе с результатами своего расследования.

– Так это ваше предположение, а не Министерства внутренних дел?

– Мое.

– За мной следят?

– Ни за тобой, ни за Рики. ГУР тобой не интересуется. Пока. Но ты действуешь топорно, Меркадо. И ты, и твой брат. И эта ваша топорность со временем скажется. Проколетесь. Понимаешь, о чем я тебе говорю?

– Понимаю.

– Так оставь ты это. Забудь, и все.

– Как я могу забыть?

– Разве ты не кубинка? Где ты выросла? Разве ничему не научилась? Неужели не понимаешь, что игра с самого начала идет в одни ворота?

– И куда вы намереваетесь пойти с вашими догадками? – поинтересовалась я.

Он плюнул на пол и процедил сквозь зубы:

– Я не chivatoи не собираюсь доносить на Рики. Не буду я также ставить ГУР в известность об обстоятельствах гибели вашего отца или ваших планах, но визы тебе не видать. Уж я позабочусь. Если поедешь в США и тебя там арестуют или задержат на границе, для меня это конец. Я не позволю тебе разрушить мою жизнь, Меркадо.

– Вы не сумеете мне помешать.

– Слишком поздно ты спохватилась. Дело сделано. Я не подписал твое заявление. Направил им вчера рапорт, написал, что ты слишком ценный кадр, что было бы ошибкой выпустить тебя в Мексику. Они намек поймут.

– А как же то, что вы говорили в кабинете?

– А это чтобы они поняли, в каком направлении действовать. Они ведь без указаний – никуда. Начальник, который лжет своим подчиненным.

Теперь уже я была вне себя от гнева:

– Вы не можете так поступать со мной, Гектор!

– Я долго терпел. А теперь, сделай одолжение, убирайся на хрен из моего дома, Меркадо. Бери отгул на остаток дня, и чтобы я об этом деле больше не слышал.

– Да пошел ты со своим сраным нужником! Удавись тут, ублюдок старый! – И, продолжая поливать его руганью, я выскочила за дверь.

На улице Моро какой-то парень принялся насвистывать мне вслед непристойную песенку. Я достала полицейское удостоверение и нагнала на него страху. Власть делает тираном любого, а в стране, где в кого ни ткни пальцем выяснится, что он либо коп, либо стукач, тирания просто разлита в воздухе. Удостоверение личности у паренька фальшивое, бог с ним, но шестьдесят канадских баксов – приличная добыча. Похлопала парня по плечу. Хороший мальчик. Сопляк. Забрав деньги, велела ему проваливать с глаз долой.

Какой-то старик, притаившийся неподалеку в переулке, увидев бабки, шепотом подозвал меня к себе.

– Что?

Вытащил из-под полы упаковку американских тампаксов.

– Сколько?

– Двадцать американских долларов.

– Дам тебе десять канадских и не заберу в отделение. – И я помахала удостоверением.

– Десять так десять, – проворчал старик.

Тампакс и твердая валюта. Маленькие радости жизни.

Дойдя до улицы О’Райли, пешком поднялась к себе на четвертый этаж. Бросила взгляд на кофейник, на бутылку белого рома – нет, не хочется ни того ни другого. Проскользнула под одеяло. Не спалось. Я лежала, оценивающе разглядывая берлогу, которую детектив НРП привыкает называть своим домом. Кровать, комод с зеркалом, цветной телевизор, полка с книжками (все поэзия), окна не мыты с прошлого урагана, дыра в полу, с муравьями просто беда, репродукции Ван Гога – «Ночное кафе», «Подсолнухи» – закрывают трещины в штукатурке, из крана сочится и капает в раковину ржавая вода, потому что плохой водопроводчик никак не починит, а хороший берет только долларами.

Так и лежать тут.

Так и лежать тут весь день.

Косые лучи солнца над Центральным парком.

Муха жужжит, бьется об оконное стекло.

Звонит телефон в коридоре.

Стук в дверь.

Маленькая пухленькая девочка из Карденаса, недавно устроилась горничной в отель «Севилья». Сифилитический нос, косые глаза. Как получила разрешение на переезд в Гавану? Кого здесь знает?

– Вас к телефону, – сообщает она.

Стираю ее пот с телефонной трубки у того места, где микрофон.

– Твоя виза пришла, – говорит Рики. Слышу его учащенное дыхание.

– Что?

– Пришла виза. Ее, разумеется, послали на мамин адрес. Я сейчас у нее. Отдали из рук в руки. Хорошо, что я тут оказался.

– Господи, неужели пришла?

– Да. На семь дней. Только в город Мехико.

– С какого числа? Гектор сказал, что не подписал мое заявление, так что не должны были дать.

– Да? Я думал, он к тебе хорошо относится. Что ж, наверно, его влияние не так велико, как ему кажется. – Интонацией Рики дает понять, что уж он-то правильно оценивает влияние Гектора.

– Ты что-то предпринимал, ведь так? Ну, с людьми говорил. В своем кругу.

– Да нет. Нет, ничего не предпринимал.

– Так ты у мамы? Ну чем не хороший сын?! Ждите меня, сейчас приду.

Встаю, смываю с лица красоту, которую наводила ради Гектора, смотрю на женщину в зеркале. Бледная, недурна собой, правда, немного худа, тонкие брови, прямой взгляд зеленых глаз, темные волосы. Есть в ней что-то слегка устрашающее. Будь она в очках, можно было бы сказать, что строгая. Библиотекарь, наверно, или медсестра, или служащая полиции, мать вашу.

Спускаюсь по лестнице и выхожу из дома.

Мама живет на улице Суарес у самого железнодорожного вокзала. Жалкий домишко среди таких же жалких домиков. Здесь селятся чернокожие. Negros de pasas. Negros de pelo– негры курчавоволосые, негры косматые. Большинство мужчин – жрецы вуду или посвященные, а все женщины – ийами, невесты ориша, божеств религии лукуми.

После наступления темноты ходить здесь страшновато. Впрочем, страшновато и в любое другое время.

По улице слоняются босоногие ребятишки.

– Дайте нам денег, милая дама, – поют они на углу.

Однажды я дала, так они шли за мной до самого моего дома на О’Райли.

Мамин дом. Сломанная дверь в подъезде, хлам и грязь на вымощенной плиткой лестнице. Повсюду собачье дерьмо.

Обычное звуковое сопровождение. Кто-то кого-то лупит, играет американская музыка, гаитянская музыка, кричат дети, плачет младенец. Четвертый этаж. Здесь со мной здоровается негритянка. Я ее видела раньше, это гадалка ийауо, ходит в ярких западно-африканских одеждах. Длинные черные волосы и еще более длинные ногти, жестокая улыбка, от которой мурашки бегут по коже.

– Мужа пока нет, – говорит она.

– Нет, – подтверждаю я.

– Я тебе помогу найти и приручить.

– Ладно.

– Там, куда идешь, вряд ли найдешь себе мужчину.

– Ох. А куда же я иду?

– Сама знаешь, – отвечает она равнодушно и медленно закрывает за собой дверь.

Иду по площадке. Мамина дверь. Тук-тук.

Открывает Рики. Выглядит хорошо. Голубая рубашка из чистого хлопка, американские брюки из хлопчатобумажного твила, мокасины.

– Здравствуй, дорогая. – Он целует меня.

– Ты сегодня красавец, – замечаю я.

– Мог бы сказать то же и тебе, – отвечает он.

– Но не скажешь.

– Обязательно скажу. Прекрасно выглядишь.

– Как она? – спрашиваю я, переходя на шепот.

– Как обычно. Я цветов принес. Чтобы приободрить.

– Ну какой же хороший сын!

– Хочу быть упомянут в завещании, – говорит он, ухмыляясь.

Беру его за руку, входим в комнату. Шторы здесь задернуты, свет потушен, только у алтаря горят свечи. Пыль лежит слоями, один слой поверх другого. Мама сидит у стола, который мы с Рики ей купили, за картами таро. Она даже не замечает, как я бочком подхожу к ней. На ней рваное платье, выставляющее на обозрение левую грудь. Лицо изможденное. Со времени нашей последней встречи она похудела, ничего не выражающее лицо, взгляд отсутствующий, как будто ее мысли сейчас где-то далеко-далеко.

– Привет, мам. – Я целую ее.

– Здравствуй, моя девочка, – отвечает она, мельком взглянув на меня, и снова погружается в карты. Не знаю, что она с ними делает, и знать не хочу.

– Она похудела, – говорю я Рики.

– Обменивает продуктовые талоны на свечи и заклинания жриц.

В комнате полно магического барахла. Боги и богини лукуми – прямо из Западной Африки. Некоторых я узнаю, но большинство совершенно незнакомые. Тут и представители других пантеонов: латунный Ганеш и его мать, Сарасвати. Фаянсовая Дева Мария. Молитвенные флажки из Тибета. Огромный вырезанный из дерева Аполлон.

Мама бормочет над картами.

– Она здорово сдала.

– Да нет, нисколько. Она молодец. – Рики качает головой.

– Что-то непохоже.

– Ты, в отличие от меня, редко ее видишь, – говорит брат с улыбкой, призванной показать, что он меня не осуждает.

– Эти сучки взяли ее на крючок со своей магией. Они у меня живо забудут о ее продуктовых талонах, – грозно заявляю я.

– Я ведь приношу еду, так что все нормально, – успокаивает меня Рики.

– Ну просто святой, да и только, – признаю я, улыбаясь несколько саркастически.

Тишина. Секунды превращаются в минуты. Клаустрофобия. Встань. Походи. Я снова замечаю, что отцовский прах исчез с полки камина. Даже думать не хочется, что она с ним сделала.

Проходит еще некоторое время. Еще сколько-то удушающих секунд. Господи, до чего же я ненавижу эту квартиру!

– Извините, не могу тут больше, – выпаливаю я.

Рики кивает:

– По крайне мере скажи маме, что уезжаешь за границу.

Она задремала. Становлюсь перед ней на колени, беру ее руки, целую. Она смотрит на меня, в желтых глазах появляются искорки.

– Моя дорогая, – бормочет она.

– Мам, я сейчас пойду. Уезжаю ненадолго.

Она понимающе качает головой и вдруг, как будто завеса на мгновение приподнимается, говорит:

– Будь осторожна.

– Обязательно.

Рики выходит проводить меня на лестничную клетку.

– Не забудь свои бумаги. – Он вручает мне анкеты, присланные из Министерства внутренних дел. За них, разумеется, предстоит заплатить, но после оплаты я стану обладательницей столь желанного и столь же недоступного большинству кубинцев разрешения на выезд из страны.

Выездная виза. Ключ от двери тюремной камеры.

Подношу конверт поближе к свету и целую.

– Как же случилось это чудо? Вероятно, все-таки ты подсуетился?

– Будь я личным секретарем гребаного министра, и то о таких вещах не стал бы просить. Нас бы всех отправили на плантации.

– Тогда как же?

Пожимает плечами:

– Загадка.

– Это точно.

Последний акт.

Первые часы после полуночи.

Когда все соглядатаи спят.

Стук в дверь квартиры.

Кого это черт несет?

Открываю.

– Так ты, значит, действуешь через мою голову? – с горечью спрашивает Гектор.

От него разит ромом. Взгляд затуманен.

– Клянусь, нет.

– Значит, Рики?

– Я его не просила.

– То есть он хлопотал по собственной инициативе?

– Мне он сказал, что ничего не предпринимал.

Гектор протискивается мимо меня в квартиру, садится на мою кровать.

– Долго не могу. Анне сказал, иду подышать воздухом. Выпей, – говорит он, протягивая мне фляжку.

– Спасибо, не хочу.

– Мать вашу, Рики и Меркадо. Останешься в Штатах – мне конец. Моей семье – конец. Твоей – тоже. Всем нам.

– Да я вернусь.

Он встряхивается, как мокрая собака.

– Я все еще, знаешь, могу им сообщить. Могу сообщить в ГУР или в министерство, что ты собираешься в La Yuma.Мог бы сказать, будто ты мне говорила о намерении там остаться, – рявкает он.

– Но ты же не сделаешь этого, Гектор.

– Не сделаю? – спрашивает он.

– Нет, – настаиваю я.

Он изо всех сил ударяет кулаком по кровати. Пугаюсь: если он начнет искать разрешение, перевернет все в комнате вверх дном. Соседи в коридоре, один телефонный звонок – и Гектора обвинят в злоупотреблении служебным положением. Но он уже выдохся.

– Нет, пока я не намерен становиться chivato. – Гектор вздыхает.

Прикладывается к фляжке, тяжело поднимается с кровати.

– Надо идти, – поясняет он.

В дверях хватает меня за руку, притягивает к себе, шепчет:

– Не езди никуда, Меркадо.

Я избавляюсь от его захвата простейшим приемом айкидо.

– Черт! – Он смотрит на меня так, будто я его оскорбила.

– Послушай меня, Гектор, я не дура. Да, я собираюсь сам знаешь куда, но обещаю: я вернусь. – Голос тверд, как сталь. – А теперь тебе лучше отправиться домой, Анна будет беспокоиться.

Он смотрит в пол, но не двигается.

– Ты поэт, Меркадо, – произносит он наконец.

– Не знаю, откуда пошли такие слухи.

– Пиндара читала когда-нибудь?

– Нет.

– Греческий поэт, современник Гомера, но, в отличие от него, реальная историческая фигура. Он писал:

 
На каждый благой дар богов приходится
                                             по два несчастья.
Не огорчайся по-детски, что нет
                                             у богов равновесья,
С мужеством это терпи, на пользу
                                            себе обращая.
Выверни жизнь, словно плащ,
                                            ярким подбоем наверх.
 

– Не понимаю…

– Нельзя контролировать все. Что-то должно происходить само по себе. Не езди в Америку. Умоляю тебя, Меркадо, пожалуйста, не езди.

Я не отвечаю. Мое решение неизменно.

Гектор, тяжело сутулясь, поворачивается и идет по коридору. Слышу его шаркающие шаги на лестнице, потом из окна смотрю, нет ли за ним «хвоста», пока он не сворачивает на улицу Мисионес и не пропадает в пьяной гаванской ночи.

Глава 7

Неспящая Америка

Слишком поздно, Гектор. Уже слишком поздно, друг мой, прислушаться к твоим словам. Я здесь, я убила двоих, не сумела «с мужеством это терпеть».

Наверно, я не спала; сквозь сон уже в третий или четвертый раз мне слышался голос:

– Мария… Мария… vamonos.

Что?

– Мария, пора.

Мария? Кто тут Мария?

– Мария, пора вставать.

Ах да! Это же я.

– Который час? – спросила я.

– Шесть. Ухожу на весь день. Как спалось?

– Хорошо. Хорошо спалось. Первый раз проспала всю ночь с…

Я оборвала себя. Первый раз за сто восемьдесят дней я всю ночь спала без задних ног. Полгода прошло со дня моего рождения в Лагуне. Полгода с того телефонного звонка Рики. Полгода я вынашиваю свои планы.

– Посмотри на меня, – окликнул Пако.

Я протерла глаза. Передо мной стоял Пако в джинсах, рабочих сапогах, толстом черном свитере и ярко-желтой шляпе с твердыми полями. Выглядел он радостно возбужденным.

– Куда ты отправляешься? – спросила я.

– На стройку в центре города. Тебе шляпа нравится? Я в ней прямо настоящий янки, правда? Настоящий американец. – И он добавил скрипучим голосом: – Ну, ты хоть понимаешь, подонок, как тебе повезло? Па-и-маэшь? – Не знаю уж, кому он подражал.

– Выглядишь как заправский американец, – согласилась я.

Он улыбнулся еще шире, потом вдруг стал серьезен.

– Тебе тоже лучше бы встать, – озабоченно произнес он. – Эстебан уже здесь, повезет девчонок на гору. Он не в духе, вырядился как сутенер.

– Да пошел он, – пробормотала я и снова закрыла глаза.

В Гаване у меня было обыкновение лежать, пока в окно с улицы О’Райли не повеет свежезаваренным кофе из ближайшего кафе-мороженого.

– Черт, Мария, меня зовут, надо идти!

– Так иди, – бросила я, но тут же вспомнила, что с человеком, проведшим с вами ночь буквально под одной крышей, надо быть вежливой, и добавила: – Удачи тебе, Пако! Береги себя.

– До вечера.

Я кивнула и опять задремала на минуту-другую. Не слышала, как он вышел из комнаты, как «тойота» с мексиканцами уехала со стоянки, но вот тычок Эстебанова сапога из змеиной кожи, пришедшийся в лодыжку, прочувствовала вполне.

Рывком села в постели.

– Какого хрена… – начала было я в ярости, но тут вспомнила, где нахожусь.

– Я тут по делам, у тебя две минуты, чтобы привести себя в порядок, – заявил Эстебан и продолжил, не давая мне начать извиняться: – Мы имеем дело с важными людьми. Ты девочка умная, понимаешь, вся наша работа висит на волоске. Надо излучать уверенность в себе и спокойствие. Федералы нас не тронули. Все идет гладко. Поняла меня? Чтобы без вывертов. Это твой первый день, и я бы на твоем месте таким случаем воспользовался. Мне плевать, насколько плохо пойдут дела, я и тебя, и кого угодно уволю на хрен, если захочу. Надень эту униформу и жди меня у дома на стоянке через две минуты.

Он был в грифельно-сером костюме, волосы причесаны, лицо умыто, борода подстрижена. На мизинце сверкнул крупный перстень с бриллиантом, но в остальном он выглядел вполне прилично. Редкий мужчина обычной сексуальной ориентации может устоять против комплимента, отпущенного женщиной, которая младше его по возрасту, поэтому я пальнула в него из обоих стволов в упор:

– Жаль, что у вас неприятности, Эстебан, но я очень благодарна за предоставленную мне возможность. Позвольте добавить, что, на мой взгляд, вы прекрасно держитесь. Производите впечатление совершенно невозмутимого человека.

Красив, как медведь, так говорят у нас на Кубе.

Эстебан слегка скривил губы, и щеки его порозовели.

– Да уж… – буркнул он, – гм, ну, сейчас надо встретиться кое с кем из наших клиентов, заверить, что агентство «Горный штат» не нанимает нелегалов и не пострадало от рейдов СИН.

– Что ж, выглядите вы вполне достойно. Отличный костюм.

– У портного пошит. В Денвере, – уточнил он. Потом, видимо, вспомнил, зачем пришел, и добавил: – Э-э… Мария, ты должна быть внизу минут, скажем, через пять.

– Да запросто. Там и встретимся.

Он постоял еще немного, что-то обдумывая, потом решил высказаться до конца:

– Обычно я не даю людям возможности выбирать, но… Гм, где предпочитаешь работать: на горе Малибу, как мы ее называем, или в центре города, где немного полегче? Дело, наверно, кончится тем, что побываешь и там, и там, но на горе тем хорошо, что через две недели начнут давать рождественские чаевые. Может оказаться доходно.

На горе, разумеется, тут и обсуждать нечего.

– На горе, – сказала я.

– Я договорился с другими девчонками. Помни, половину чаевых получаю я, никаких исключений, О’кей?

– О’кей.

К Рождеству меня здесь не будет, так какого черта беспокоиться?!

Казалось, у Эстебана полегчало на душе.

– Отлично. Я решил тебе напомнить. Не хотелось бы потом действовать с позиции силы.

– Думаете, у вас бы получилось? – спросила я с улыбкой, выставляя полусогнутые худые руки, как это делают боксеры. В шутку, конечно.

Он ухмыльнулся:

– Ты мне нравишься, Мария. Если получится, может, поработаешь на меня у нас в офисе на Пёрл-стрит.

– Может, и поработаю.

– Хорошо. Ну, жду тебя внизу. – Он уж совсем собрался уходить, но в дверях снова остановился. – Там много не будет, знаешь ли, так что особенно не надейся, – сказал он.

– Чего много не будет? – не поняла я.

– Рождественских чаевых. Маргарита и Луиза убирались в доме у Круза и получили по тысяче баксов каждая. Но от нынешних наших говнюков такого не дождешься. Это светила помельче.

– Ну ничего, – согласилась я.

– Давай поторапливайся. – Он вышел наконец из комнаты.

Я оделась как горничная – в нечто мрачное, черное, с короткими рукавами и синим кантом, но это было гораздо лучше, чем форма, в которую одевали прислугу в отеле «Националь» или в «Севилье». Пригладила взъерошенные волосы, почистила зубы, умыла лицо. Взглянула в зеркало. Внешность непримечательная, но вид свежий и отдохнувший.

Анжела, худощавая девчушка из Мехико, разложила на кухне по чашкам и залила кипятком «Нескафе». Я сделала несколько глотков горьковатой жидкости и вместе с Анжелой и другими мексиканками забралась в задний отсек «ренджровера».

Эстебан ехал быстро, спешил. И так же быстро говорил:

– Луиза, Анна, подброшу вас до Пёрл-стрит. Сейчас все нервничают, но только не я. Если агенты Службы иммиграции по-прежнему в городе, в чем я сомневаюсь… Помните, они ведь государственные служащие, так что на работе до десяти часов не появятся. Понимаете, что я вам говорю?

И Анна, и Луиза, казалось, не понимали.

– Господи! Неужели я тут единственный человек с мозгами? Надо закончить уборку к десяти часам.

Луиза взглянула на нас с Анжелой с выражением, смысл которого остался для меня тайной, но до Анжелы, кажется, дошло – она кивнула. Луиза наклонилась вперед, так что ее лицо оказалось в нескольких сантиметрах от Эстебана.

– Дон Эстебан, как же нам успеть с работой до десяти часов? Мы чудеса не творим. Вы, наверно, с ума сошли, – сказала она.

Луиза была из Гвадалахары и старше остальных, так что, как я поняла, могла позволить себе определенные вольности по отношению к Эстебану. И все-таки Анжела и Анна, казалось, удивились ее смелости.

Эстебан обернулся, собираясь, видимо, дать единственно возможный в такой ситуации ответ – почти наверняка грубый, – но решил избрать другую тактику:

– Слушай, Луиза, ты постарайся. Начни с самых важных клиентов, «Гермес», «Гуччи», «Донна Каран», – ну, понимаешь, с самых ценных для нас. Все там сделай и убирайся с улицы до десяти. Мы в непростом положении, надо поддерживать друг друга.

Он высадил Луизу и Анну у магазина «Брукс Бразерс» и повез меня на гору, которую они называли между собой Малибу.

Не успели мы проехать и одного квартала, зазвонил его сотовый.

– Да?.. Да?.. Да!

Он закрыл телефон и дал задний ход. Луиза докуривала сигарету, Анна, находясь уже в магазине, включала свет. Эстебан опустил стекло и позвал Луизу. Чему-то он был очень рад.

– Жозефину не забрали. Она была у своего дружка. Господи, она не показывалась, я уж решил, что ее замели. А ее отпустили.

– Жозефину? Ну и ладно. – Луизу, похоже, новость обрадовала куда меньше.

– Так что к десяти вполне успеете закончить, Жозефина будет работать с вами, – сказал Эстебан.

– Все равно трудно будет все успеть, – заметила Луиза.

– А вы постарайтесь! – Эстебан закрыл окно. – Хорошие новости, – сказал он, оборачиваясь к нам с Анжелой. – Отличные новости. Кто хочет в «Старбакс»? Угощаю!

Анжела закатила глаза, как бы говоря мне: «Хочет пустить тебе пыль в глаза». Но я, прожив три дня без кофе, отказаться не могла.

– Я хочу, – выпалила я.

«Старбакс» – мое первое впечатление о белой Америке.

Запах ванили. Пол Маккартни поет песенку о любви. Неряшливые мужчины в пятидолларовых пластиковых шлепанцах-вьетнамках работают за ноутбуками по пять тысяч долларов.

Белые люди обслуживают нас.

Эстебан заказал кофе, круассаны, пирожные и положил доллар в кружку для чаевых.

Я пила con leche,и вкус у него был почти как у кофе с молоком.

– Ну, как тебе кофе? – спросил Эстебан.

– Хороший, спасибо, – поблагодарила я.

Анжела выбрала себе напиток, поверх которого возвышалась шапка взбитых сливок, его надо было пить через трубочку.

– А у меня просто восхитительный, – сказала она.

– Видите, здесь не древний Рим, иногда и мы можем почувствовать себя господами, – совсем некстати заметил Эстебан.

Он вытащил из контейнера для прочитанных газет «Фэрвью пост» с заголовком «Танкредо приветствует рейды СИН». Прочел статью и передал мне.

– Читать умеешь, Мария? – спросил он.

– Буквочки, что ль? – переспросила я, притворяясь крестьянкой из глухой провинции.

– Прочти, поймешь, с кем нам приходится иметь дело, – посоветовал он, не обращая внимания на мой сарказм.

Конгрессмен Том Танкредо приветствовал рейды, проведенные Службой иммиграции и натурализации вчера вечером в Денвере, Боулдере, Фэрвью и Вейле, в результате которых было задержано более тридцати нелегальных иммигрантов. «Это лишь первый шаг, но он дает понять, – прокомментировал Танкредо из Вашингтона, – что Колорадо – не тихая гавань для нелегальных иммигрантов из Мексики».

Конгрессмен Танкредо, выдвигающий свою кандидатуру на предстоящих президентских выборах от Республиканской партии, сегодня будет гостем в передаче Лоу Добса на канале Си-эн-эн. Речь пойдет о выдвинутом Танкредо плане, касающемся одиннадцати миллионов нелегальных иммигрантов, находящихся сейчас на территории Соединенных Штатов.

Представитель мексиканского консульства в Денвере отметил: «Службой иммиграции и натурализации задержаны двадцать шесть граждан Мексики, имеющих работу и ранее не нарушавших закон. Правомерность каждого из этих задержаний в настоящее время проверяется».

Притом что в одном только Денвере сейчас находится около пятидесяти тысяч граждан Мексики, представитель СИН опроверг утверждение, будто цель подобных рейдов – всего лишь создание видимости энергичных мер.

– Без нас во всей этой стране колесики перестанут крутиться, – заметил Эстебан.

Я уже собиралась вернуть ему газету, как вдруг заметила рекламное объявление: «Продается новая охотничья винтовка Торпа. Цена 750 долларов. „Смит-вессон“ для армии и полиции, калибр 9 мм в хор. сост. с боеприпасами. Цена 400 долларов. Торг уместен». Далее следовал адрес на Лайм-Килн-роуд в Фэрвью. Я аккуратно вырвала объявление и молча допила con leche.

Эстебан кивнул barista. [13]13
  Специалист по приготовлению кофе (итал.).


[Закрыть]

– Румынка, – шепнул он. – Не имеет ко мне никакого отношения. Совершенно другая организация.

Девушка была бледная хорошенькая блондинка и, несмотря на ранний час, под кайфом.

– Как она тут оказалась? – спросила я вслух.

– Давайте выйдем на улицу. Сегодня не так уж холодно, – сказал Эстебан. Он усадил нас за чугунный столик на солнышке. Может, для декабря в Колорадо было не так уж и холодно, но я замерзла. Зубы стучали, руки, державшие кофейную чашку, дрожали.

– Румыны и русские… – задумчиво начал Эстебан. – Я знаю, ты хотела работать гувернанткой, няней, Мария, но что-то сомневаюсь, что у тебя получится. Здесь требуются гувернантки из европейских стран. Как правило, женщины из Восточной Европы. Шериф Бригс привозит их прямо из Денвера. Он – тайный партнер в здешней компании «Превосходные няни и гувернантки»; думает, это большой секрет, но я-то все знаю. Идиот гребаный. Совсем не так умен, как притворяется.

– Понятно, – сказала я. Мне стало неинтересно.

– Платят гораздо лучше, чем за уборку помещений. Тут большой спрос на помощниц по работе с детьми. Присматривать за собственными отпрысками для здешних женщин – последнее дело. Жены больших шишек нанимают на постоянную работу гувернанток, остальным приходится присматривать самим. Черт, можно брать по двадцать баксов в час и более. Шикарная работа. – Он вдруг внимательно посмотрел на меня. – Нет. Забудь. Даже не пробуй. Ты и на русскую-то совсем непохожа. А у нас и так людей не хватает.

Разумеется, я не стала ему объяснять, что немного говорю по-русски. Вместо этого я спросила: