Текст книги "Деньги на ветер"

Автор книги: Эдриан Маккинти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 4

Невольничий рынок

На складе – жара. За дверью – снег. Снег, которого я никогда не видела. Искала его в Мехико-Сити на вершине Попокатепетля. Но не нашла ничего, кроме озонового тумана.

– Это еще что за хрень? – спрашивает какой-то человек.

Руки он заложил за спину и скептически нас оглядывает. Затем указывает пальцем на Пако:

– Ты, хмырь, кто такой?

Пако пожимает плечами. Человек надвигается на него, нависает, но сгорбившаяся молчаливая фигура Пако излучает такое неповиновение, как будто сила на его стороне, а не на стороне высокого американца.

Тот поворачивается к Педро:

– Я серьезно. Двое ребят, две женщины и гребаный старик. Это, наверно, шутка. Где настоящий товар?

Товар.Так вот, оказывается, что мы такое!

– Я только что привез их, – говорит Педро.

– Точно, так и есть, только что привез, твою мать!

– Несмотря на серьезный риск, – добавляет Педро и, не удержавшись, бросает на меня мимолетный взгляд.

– Лет тебе сколько? – спрашивает американец Пако.

Педро переводит вопрос.

– Двадцать восемь, – отвечает Пако.

– Брехня. А другому и того меньше. Покажите руки, вы, оба, – требует он.

Пако и парень из Гватемалы вытягивают руки. Американец смотрит, нет ли на них следов уколов, мозолей и качает головой:

– Это городские ребята. Отбросы Хуареса. Тяжелой работы в жизни не нюхали. Господи… Этот просто жалок. Мне на стройку сильные мужики нужны. Не дети гребаные, старики и бабы.

Он снимает с головы куполообразную кепку с надписью «По мне не ходить», уж не знаю, что это должно означать.

Без нее он даже словно становится выше. Два метра без малого. Вес за сто килограммов. Около сорока пяти лет. Окидываю его пристальным взглядом полицейского, запоминаю детали. Морщины на лице, шрам под ухом. Стрижка «ежик», волосы красит в каштановый цвет, но козлиную бородку не трогает, в ней видна седина. Голос от природы грубый. Привык к власти, командовать для него – дело повседневное и приятное. Спина прямая, живот подтянут, словом, на типажей «Симпсонов» не похож. Атлетичен. Силен. Нижняя челюсть, как обух топора. В общем, настоящий американский герой вроде тех, кто высаживался на Луну, пока Кастро хвастался десятипроцентным приростом урожая сахарного тростника.

– Ты. Как зовут?

– Мария.

– Мария. Как же иначе?! Понимаешь, в чем беда вашей гребаной культуры? Ни хрена оригинальности. Индейская кровь. Десять тысяч распроклятых лет, и некому, черт побери, колеса изобрести!

– Мария Елизавета, – присочиняю я.

– Откуда будешь?

– Из Юкатана.

– Юкатан. Знаю. Была когда на Чиксулубе?

Отрицательно качаю головой.

– Не была, твою мать. Ну правильно… А чего ты там забыла? Это где комета в Землю врезалась, из-за этого все динозавры передохли. Чего ты там не видела? Господи, ни хрена любознательности!

Киваю, встречаю его взгляд и опускаю глаза на бетонный пол.

– И чем занимаешься, Мария Елизавета? – говорит он, подходя вплотную так, что едва не касается грудью моего носа.

На нем ковбойские сапоги, слегка расклешенные черные джинсы и длинное шерстяное пальто. Другой бы за отсутствием определенных черт личности в костюме ходил, но этот – нет. Это его облачение, которое легко не заметить, если не смотреть. Но я-то смотрю. А объемистый и тяжелый предмет в кармане пальто – пистолет.

Он поддевает пальцем мой подбородок и поворачивает голову к себе.

Глаза у него серо-голубые, холодные, как пепел.

– Была горничной, – говорю я. – Работала в нескольких отелях в Канкуне, там много американцев останавливалось.

– Здесь тебе не Канкун.

Педро предчувствует неприятности. Остальным кажется, что мне повезло, но Педро-то знает мне настоящую цену. Он с подобным еще не сталкивался: девка, кажись, не из полиции и не federale,как по-испански называют агентов ФБР, иначе это бы уже выяснилось. Так откуда же она взялась такая?! Короче, он мечтает от меня избавиться, и чем скорее, тем лучше.

– Она нянькой еще работала. Крепкая, с детьми ладит, – говорит Педро.

Американец обнюхивает меня, как полицейский.

– Путанить приходилось? – спрашивает он по-испански.

Мотаю головой.

– Ну, если начинать, сейчас самое время: скоро состаришься… Дети есть?

– Нет.

– Сотня в неделю, работа по дому. Тяжкий труд, твою мать. Но в пять раз тяжелее доставлять нашим работягам маленькие радости. Обдумай мое предложение. Эстебан тебе все растолкует. – Он трогает мою щеку указательным пальцем. Пако хочет что-то сказать, но я взглядом показываю ему, чтобы молчал: все нормально. Американец улыбается и гладит меня по голове.

«Если прикоснется к груди, – думаю я, – черт с ним, с планом, дам ему коленом по яйцам, а когда упадет, попробую сломать нос подошвой кроссовки».

Десять долгих секунд он меня рассматривает.

Ну и что ты увидел, друг?

Будущее? Прошлое? Трупы в пустыне, один без головы, оба черны от мух, которые облепили тела и откладывают в них яйца.

А что вижу я, глядя на тебя?

Какой-то намек. Проблеск.

Совсем недавно я и рыбы не убила бы. Но теперь чувствую, что убью. И не только рыбу.

Меня трясет.

Может, надо было поехать тебе, Рики. Боюсь, мне тут не справиться.

Американец раздвигает мои волосы, смотрит, нет ли вшей.

Нет, еще чуть-чуть, и я дам ему коленом. И поеду домой. Брошу эту затею и уеду.

– Вшей нет, – констатирует он.

– Они все чистые, – сообщает Педро.

Американец двумя пальцами открывает мне рот. Запах табака, кожи. Кивает сам себе.

– Много денег можешь заработать… Да, эта мне нравится. Сошла бы за белую, но слишком неразговорчива. Так, ты подходишь. Стань сюда.

Становлюсь у него за спиной. Отдельно от остальных. Пропасть между ними и мной отныне не просто метафора. Теперь мы – по разные стороны от воображаемой черты.

Пако кривится, смотрит то на меня, то в сторону. Хочет оказаться по мою сторону от черты.

Американец закуривает.

Тишина.

Дым.

Снег.

Воздух на складе пропитан запахом дизельного топлива и «Мальборо».

– Вы одну берете? – спрашивает возмущенный Педро.

Американец кивает.

– Это вы сейчас пошутили? – не верит Педро.

– По-моему, никто не смеется, – отвечает тот.

– Нет, это бред какой-то! – негодует Педро. – Вы хоть представляете, как мы рисковали?

– Ну не нравится мне твой товар. Ну что ты будешь делать? Скажи, человечек, что?

Педро плюет на бетонный пол.

– Вы правы, – соглашается он. – Я – ничто. Вам не стоит обо мне беспокоиться. Но люди, на которых я работаю…

– Пока не пожалел о своих словах, – перебивает его американец, – дай-ка я тебя остановлю, друг.Люди, на которых ты работаешь, в моем городе не посмеют мне диктовать свои правила. Это может прокатить в гребаном Эль-Пасо или Хуаресе, а здесь не выйдет. Здесь – Фэрвью, Колорадо. Это мой город. Дам тебе пятьсот баксов за эту девку. Бери или вали.

– Пятьсот долларов! – говорит Педро.

Американец кивает, бросает на пол сигарету, сжимает и разжимает огромный кулак, размером, вероятно, с мою голову. Страшно смотреть. Наверняка может баскетбольный мяч держать под ладонью кончиками пальцев. Пальцы о многом способны рассказать. Светлая полоска на месте, где раньше был перстень. Следа от обручального кольца нет. Разведен. На костяшках шрамы. Еле заметный след татуировки чуть выше запястья. Видна нижняя часть якоря. Флотский. Или морская пехота. Что-то в этом роде. Здоровяк, жена бросила после того, как он послал на фиг свой последний шанс на семейную жизнь и вышиб из нее дерьмо.

– Бери или вали. Вези их обратно, мне плевать, – говорит он.

– Отвезу в Денвер. В Канзас-Сити! – протестует Педро.

– Валяй, – рявкает американец.

– В Лос-Анджелесе такого бы не случилось, – кипятится Педро.

– Тут тебе не Лос-Анджелес, – замечает американец.

Педро пробует разные хитрости, выдумывает картели и бандитские группировки, которые призовут к порядку этого янки, позор человечества.

– Где Эстебан? Хочу говорить с Эстебаном, – заявляет Педро.

Эстебан, один из тех, кого Рики внес в список второстепенных подозреваемых – владелец «ренджровера» с вмятиной.

– Эстебан занят, но это не важно. Ты меня не слушал: это – мой город. Я решаю, кому здесь оставаться, а кому уезжать. – Голос как рашпиль. Скрежет металла по металлу – то есть по нам. Он и тиски, и рубанок, а мы – то, что зажато в тисках и должно быть остругано.

– Я не в поле работаю, я строю, – неожиданно вмешивается Пако. – Кладу кирпич. Mis manos… по son asperas,мои руки не грубые. Э-э, потому что кирпичи, надо уменье. Я – официант в ресторане, чистить сточная труба. В Манагуа я работать утром маляром, а вечером прачечная. Восемнадцать часов в день. Работать много.

– И говоришь по-английски, – замечает американец.

– Хорошо говорю по-английски, – соглашается Пако.

– Ладно. Уговорил. Становись сюда.

Пако переходит невидимую черту и становится по мою сторону от нее.

Оказавшись рядом, он проводит рукой по моей талии. Это ничего, успокаивает. Я улыбаюсь ему. Никарагуанский маэстро хренов,хочется шепнуть ему на ухо, но я воздерживаюсь.

– Сколько за него? – спрашивает Педро.

Американец обходит нас и становится у меня за спиной. Это мне не нравится. Волоски дыбом встают у меня на шее. Постояв сзади, он делает несколько шагов и снова оказывается перед нами. Смотрит на меня и Пако. Ощупывает у себя в кармане бумажник.

– Умеешь обращаться с гвоздевым пистолетом? – спрашивает он Пако по-испански.

– Конечно, сеньор, – отвечает тот.

– Чего и следовало ожидать… Как тебя зовут, парень?

– Франсиско.

– Так, хорошо. Беру мисс Америку, – говорит американец и кладет огромную ручищу мне на голову. Левой он хлопает по плечу Пако. – Если по какой-то причине мисс Америка не сможет выполнять свои обязанности, ты, Франсиско, у тебя сейчас второе место, ее подменишь.

Из его слов Пако, кажется, ничего не понял, он смущенно улыбается.

Американец поворачивается к Педро со словами:

– Семьсот пятьдесят за него. За обоих тысяча двести пятьдесят.

Педро кивает. Такие деньги – уже что-то.

– Тысяча семьсот пятьдесят, и по рукам, – заявляет он.

Американец зевает и продолжает торговаться:

– Знаешь, что тебе скажу? Я сегодня щедрый. Пусть будет даже тысяча четыреста.

– Тысяча пятьсот, и договорились.

– Пятнадцать сотен, идет, – соглашается американец.

– А остальные? – спрашивает Педро.

– Остальных можешь везти в Денвер.

Педро качает головой, однако видно, что условия его устраивают. Пятнадцать сотен крупными купюрами – это неплохо. Но дело еще и в личности американца. Смирение Педро каким-то странным образом зависит от его роста и манеры держать себя. Власть американца безусловна. Раз он принял решение, разговоры, торг, препирательства уже неуместны.

– Даже не знаю, – сомневается Педро.

– Подумай еще разок.

Американец подходит к входной двери и откатывает ее в сторону. Втягивает воздух так, как будто в нем, помимо кислорода, есть что-то очень для него важное – живительное, омолаживающее. Моя мама уверена, что подобное воздействие на человека оказывает один из божков вуду, стоящий у нее на алтаре.

По полу на уровне лодыжек тянет сквозняком.

Педро делает вид, что обдумывает условия сделки.

Одна за другой истекают секунды.

– Ну и?.. – говорит американец не оборачиваясь.

– Возьмите и другого, – говорит Педро. – Он из Гватемалы. Будет хорошо работать. Триста долларов.

– Не могу. Слишком молод. Будет мешать, как больной палец. Это округ конгрессмена Тома Танкредо, а этот говнюк – кандидат в президенты. Иммиграция – его больное место. Служба иммиграции дышит нам в затылок. Устраивают облавы на лыжном курорте до начала сезона. Забирают чуть не каждого десятого. Ублюдки хреновы.

Педро кивает и многозначительно смотрит на нас с Пако. Мы оба согласны с ним расстаться.

– Ладно, договорились. Этих вы берете, остальных я везу в Денвер.

– Мудрое решение, друг, – кивает американец.

Не проходит и двух минут, как деньги переходят из одного кармана в другой, а мы выходим к новому черному «кадиллаку-эскалейд» и погружаемся в его черноту.

Глуховатая пожилая женщина и парень из Гватемалы машут нам на прощание.

Хлюп-хлюп. Никогда их больше не увидим. Всего вам доброго!

Пако подносит руку к окну.

– Не трогай стекло грязными ручонками, – роняет американец. – Надо было постелить что-нибудь на сиденье. Забыл. Это обычно Эстебан делает.

Пако убирает руку.

Посыпанная гравием дорога от склада идет вниз по склону к шоссе. Американец нажимает кнопки радио, перепрыгивает с одной станции на другую, пока не находит рок-музыку семидесятых годов.

Выезжаем на шоссе, поворачиваем на запад, едем в сторону заходящего солнца. Опять горы. Идет мелкий снег. Воздух сух. Пако сидит как на иголках. Молчит. Нервничает. Господи, по какому поводу? Самое плохое, что с тобой может случиться, это встреча с парнями из Службы иммиграции и билет в один конец обратно в Хуарес. Если тут кому и стоит волноваться, так это мне.

Снег начинает падать крупными хлопьями и вскоре переходит в дождь.

– Вот черт! – Американец удваивает скорость дворников.

За окном, как на картине – Скалистые горы. Никогда прежде не видала подобной красоты. Кажется, что эти фантастические горы существуют более чем в трех измерениях, словно пейзаж кисти Анри Руссо. Все преувеличено до абсурда. Чересчур. Осины, ели, сосны. Зубчатые вершины, высота просто сумасшедшая.

Пако грызет ногти, ерзает, но вскоре веки его смыкаются, он задремывает и становится похож на большую мертвую птицу. Сколько же ему на самом деле лет? Явно гораздо моложе меня. Детям нужно спать больше, чем взрослым.

Едем по шоссе около часа и затем сворачиваем на боковую двухполосную дорогу; она, петляя, уходит в горы.

Позвоночный хребет Америки.

Это те же горы, что простираются от Северного Ледовитого океана до южной Мексики. «Скалистые» – название детское, оно дает о них неправильное представление. По-испански горы называются Montanas Rocosas —по смыслу то же, но звучит более солидно.

Пако хнычет во сне. Челка свешивается ему на глаза. Надувает губы. Какой-то плохой сон ему снится. Я отворачиваюсь. Беды не оберешься с этим парнем, совратителем нянек и монахинь.

Дождь прекращается, выходит солнце.

– Как вы там? Все нормально? – спрашивает американец, не оборачиваясь.

– Да.

– Теперь недалеко, посмотри по сторонам, полезно запомнить кое-какие ориентиры.

Линии высоковольтных передач. Телеграфные столбы. Нет-нет да и промелькнет домик среди деревьев. Потом домов становится больше, за окном проплывает предместье.

– Хватит с нас, наездились, – бормочет американец.

«Кадиллак» замедляет ход.

Толкаю локтем Пако:

– Приехали.

Смотрим сквозь тонированное стекло.

Длинная улица с широкими тротуарами. Полно пешеходов, люди на вид состоятельные, говорят по мобильным телефонам, рассматривают витрины магазинов. Белые, высокие, здоровые. Жены-блондинки, развязные подростки, но в основном все-таки женщины – такое время дня. Названия магазинов, которые я раньше встречала только в журналах: «Гуччи», «Донна Каран», «Версаче», «Диор», «Прада». Рестораны оформлены в черной гамме, скупо и лаконично, окна – во всю стену. Проехали несколько магазинов лыжного снаряжения, но никаких заведений быстрого питания, баров, лотерейных киосков, ничего низкопробного. Выглядит все совсем не так, как на фотографиях, сделанных Рики. Меньше. Гораздо меньше, чем в Гаване или даже в Сантьяго. Городок не больше деревни. Главная улица с несколькими перекрестками, стоянки для автомобилей, вокруг них деревья. Все население города с пригородами, по словам Рики, – пять тысяч человек. Но он же рассказывал, что население Фэрвью за последние три года удвоилось и в ближайшие три удвоится еще раз. Огромные площади лесного массива отведены тут под строительство жилья и новые сооружения горнолыжного курорта.

У большого книжного магазина мы свернули и остановились у полицейского участка.

Вот ужас-то! Что это? Неужели нас уже сдали федералам? Кто этот тип?

– Выходите, – командует американец.

– Сеньор, что…

– Выходите из машины, мать вашу!

Отстегиваем страховочные ремни. Открываю дверь и выбираюсь наружу. Неверный солнечный свет. Очень холодно.

– Идите за мной, молча. Делайте, как я говорю, – тихо произносит американец и потом, сочувственно покачав головой, добавляет: – Все будет хорошо.

Мы поднялись за ним по мраморным ступеням в помещение. Судя по табличке, это управление шерифа на Пёрл-стрит.

Компьютеры, ноутбуки, факсы, телефоны. Стены все белые. В Гаване полицейский участок белым бы красить не стали. Через пять минут все бы заляпали.

– Сэлли, собирай народ, – бросил американец хамоватой дамочке в розовом платье.

Через минуту нас разглядывали трое полицейских в штатском. Я обратила внимание на беджи, приколотые к одежде: Эй-Джей Клейн, М. Эписко, Джей Крофорд. Всем лет по сорок. Крофорд – худощавый, каштановые волосы, губа рассечена шрамом – похоже, среди них старший по званию, кто-то вроде заместителя начальника. Ага, смекнула я, привез нас, должно быть, сам шериф или шеф полиции.

– Хорошенько присмотритесь, ребята. Это новенькие. Парочка мексов. Эту зовут Мария из Юкатана, другого… Как тебя звать, скажи снова, сынок?

– Франсиско.

– Франсиско из Хуареса, так он говорит. Девка путанить не должна, но, если начнет, я должен об этом знать. Оба будут жить у Эстебана, он за них отвечает. Станут выделываться, скажете мне.

– Да, шериф, – отозвались полицейские.

Шериф повернулся к нам с Пако:

– Слушайте, вы! Это – мои заместители. Делать все, что они вам велят. Всегда. Шаг в строну – мигом в денверский лагерь для интернированных, вашу мать. Поняли меня?

– Si, señor, – в один голос ответили мы с Пако.

– Меня зовут шериф Бригс. Это – мой город. У нас тут спокойно. Есть проблемы, но убийств уже лет пять как не было. Если б один подросток не покончил тут с собой, мы бы вообще бумаг не писали. Вот так оно, по-моему, и должно быть. Чуть кто из вас за черту ступит, чуть у меня из-за вас голова заболит, вы – в прошлом. Поняли?

Я кивнула, а Пако ответил:

– Да, сэр.

– Мы заключили хорошую сделку, и она будет только лучше, если будем играть по-честному. Это не секрет: есть мнение, что Фэрвью – жемчужина Скалистых гор. Если к нам сюда поедут сайентологи, вместе мы заработаем кучу денег. Так что нам тут не нужны люди, от которых могут быть неприятности.

– Понятно, señor.

Шериф повернулся к заместителям.

– Хорошенько запомните их, ребята, – приказал он. – Чтобы лица перед глазами стояли. Чтобы безо всяких шпаргалок сразу могли определить, кто у нас тут на поле свой, кто чужой.

Заместители пристально нас рассматривали. Крофорд мне подмигнул.

Да. Смотри твердо. Понимаешь, что сейчас видишь? Спроси своего начальника, он видел то же самое.

– Внимательно смотрели, ребята? – осведомился шериф.

Все кивнули.

– Хорошо, тогда за работу.

Полицейские расходятся. Бригс улыбается, но сразу мрачнеет, заметив рядом с мусорным бачком ничего не подозревающий картонный стаканчик с эмблемой «Старбакс». Шериф наклоняется, поднимает его с безупречно чистого пола, выложенного керамической плиткой, сминает в кулаке, швыряет в бачок и качает головой.

– Ах да, последний штрих, – спохватывается он, фотографирует нас цифровой камерой и выводит на улицу к «кадиллаку». Солнце успело уйти за горы. Я замечаю, что уличные фонари на Пёрл-стрит, как и в старой Гаване, украшены кованым железом. Здесь они новехонькие, под старину.

– Как вам мое управление? – спрашивает Бригс.

– Очень красиво у вас.

– Я им горжусь. Специальные облигации выпустили, чтобы его построить. Надеюсь, внутри вы больше не окажетесь.

– Si, señor.

Едем обратно по Пёрл-стрит. «Гермес», «Брукс Бразерс», «Кальвин Кляйн», опять «Версаче». Постоянно работающий центр сайентологии, рядом стоит гольф-карт. Маленькие собачки, несколько мужчин, но на улице по-прежнему в основном женщины. Женщины-жерди, женщины-ершики. Женщины с огромными головами на худых телах. В Гаване я приняла бы их за проституток-трансвеститов. Но в Фэрвью это суперблондинки и жены с деньгами, достающиеся мужу как трофей. Там и сям видны темнокожие мужчины, опорожняющие мусорные бачки или очень молодые девушки, явно иностранки, с детскими колясками. Вот темнокожий мужчина выходит на проезжую часть, ступает в водосточный желоб, уступая дорогу белым высоким дамам, – они идут, не сворачивая, разговаривают по сотовым телефонам. Куба – не рай для представителей расовых меньшинств, в коммунистической партии всего один процент чернокожих, тогда как в тюрьмах – восемьдесят, но при всем при этом я никогда ничего подобного не видела.

От этого настроение у меня улучшается.

Улучшается, потому что мне понадобится злоба, чтобы воплотить в жизнь задуманное.

– Так, дел много, следующая остановка гора Потная Спина, [6]6
  Потная Спина – говорящее название: так в США называют нелегальных иммигрантов из Мексики.


[Закрыть]– сообщает Бригс.

«Кадиллак» поворачивает у светофора налево. Едем от центра города минут пять. Деревьев становится больше, дорога сужается. Останавливаемся у двухэтажного здания цвета дерьма недалеко от крупной автострады. Огромный мужчина с косматой седеющей шевелюрой и черной бородой машет шерифу рукой. Машина въезжает на стоянку. Бригс включает в машине два противоугонных устройства, в это время бородатый плюхается на переднее пассажирское сиденье.

– Поезжай, – говорит он.

– Что?

– Поезжай, да побыстрее!

– В чем дело? – спрашивает шериф.

– СИН.

– Облава Службы иммиграции? Господи!

– Да уж, хорошо еще, что они сейчас пожаловали. Все на работе.

– Тебя предупредили?

– Нет, черт возьми! Просто повезло. Ты радио слушал? В Денвере облавы, в Вейле, Боулдере, Ороре и Спрингсе.

Бригс быстро выезжает со стоянки и сворачивает на шоссе.

– Куда? – спрашивает он.

– Да все равно, главное – отсюда. Они скоро уберутся. Двое из СИН и парочка из ФБР в поддержку. Уроды! Забрали трех моих девочек и парнишку из Кабо. Бог даст, на стройку не поедут.

Бригс кивает на нас:

– У меня как раз для тебя двое на замену, Эстебан.

Так это Эстебан! По данным Рики, родители – мексиканцы, но родился здесь. Получил университетское образование. Крупный мужчина, но спортивный. Играет в соккер в денверской мексиканской лиге и даже в регби – жестокая игра, о которой у меня очень смутные представления.

Эстебан оборачивается к нам.

– Что-то я не пойму… А где остальные? – говорит он на чистом английском без всякого акцента.

– Я взял этих, остальные на вид неважные, – отвечает шериф.

– Да ты спятил, что ль? У нас людей не хватает, каждая пара рук дорога. Должны были пятерых привезти. Мне они все нужны.

– Я же сказал, мне не понравился их вид.

– Тебе не понравился… Твою мать, Бригс, Служба иммиграции похватала у меня бог знает сколько народу, а ты…

Но Бригс, не дав ему договорить, достает из кармана пистолет 9-го калибра.

Целиться в Эстебана нет никакой необходимости. Достаточно просто достать пушку. Мне видна щека Бригса, он покраснел от гнева и едва в состоянии говорить.

– Слушай меня, урод мексиканский. Это – мой город. Ты здесь – с моего согласия. В любой момент, стоит мне захотеть, могу устроить так, что исчезнешь, на хрен. Не смей так со мной разговаривать. Никогда. Ты меня понял, сучий потрох?

– Я – американец, Бригс. Я – такой же гражданин, как и ты, и ты не можешь…

– Могу все, твою мать, что мне захочется! – Вены на шее надулись и пульсируют. Костяшки пальцев – совсем белые.

Эстебан смотрит на шерифа, на пистолет, но не уступает. Мне приходит в голову: либо подобное у них уже случалось и прежде, либо Эстебан – крепкий орешек. Так, говоришь, убийств уже пять лет не было? Интересно, а убитые мексиканцы считаются?

Наконец Эстебан улыбается:

– Хочешь, чтобы я извинился? Ради бога. Приношу извинения. Мы же друзья. Работаем вместе. – Он выдавливает смешок. – Ох, шериф, ну для чего все так драматизировать?

Удовлетворенный Бригс убирает пистолет в карман пальто и цедит:

– Хорошо. А теперь посмотри, что я тебе добыл на аукционе.

Эстебан оборачивается и с улыбкой смотрит на нас.

– Работяги, сразу видно, – оценивает он.

– Посмотрим, какие они работяги. Лучше бы им работать на совесть. В этом городе лодырям несладко, уж это моя забота. Давай-ка я развернусь, вернемся к твоему мотелю, разберемся с гребаными федералами и вообще посмотрим, что там делается, – бормочет Бригс.

– Добро пожаловать в Фэрвью, – говорит Эстебан и добавляет с ухмылкой: – Не волнуйтесь, у нас далеко не всегда такие страсти. Обычно очень скучно.

Охотно верю. Но я приложу все усилия, чтобы вы тут не скучали.