Текст книги "Кирон Голова-в-Облаках"

Автор книги: Эдмунд Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– Кирон, мальчик мой, как тебя здесь кормят? – всхлипнула Кристен. Они хорошо кормят тебя?

Кирон заметил, что мать стала совсем седой, хотя едва достигла тридцати пяти. При этом она сохранила красоту и стать. Ему стало бесконечно жаль ее за ту боль, что он ей причинил.

– Да, мама. Я здесь просто отъедаюсь. Мне ничего не надо.

– Ты же художник! – взорвался вдруг Жерард.

– Причем великий художник. Так сказал мастер Хобарт. – Он оглядел соломенную подстилку и голые стены камеры. – Как они смеют содержать в таком месте человека с блестящим будущим? Ты в самом деле виновен, сын? Скажи по-простому. Мы вырастили тебя и имеем право знать.

– Отец, – осторожно заговорил Кирон, зная, что брат Себастьян наверняка приник ухом к двери, – я сделал себе игрушку. Для развлечения. Я надул горячим воздухом шар. Я и подумать не мог, что Святой Орден обидится на такой пустяк.

Жерард задумчиво потер подбородок.

– Это было опрометчиво, сын. Но вряд ли грешно. Орден не любит ничего нового... и правильно делает. А виноваты скорее все те, кто тебя научил... Я слышал, что "Прыжок мисс Фитзалан" – это шедевр, хотя я и не смыслю в таких вещах. Мастер Хобарт говорил, что без тебя он не смог бы написать эту картину.

– Мастер Хобарт – гений, – сказал Кирон, – но доля истины в его словах есть.

– Не бойся, мальчик. – Жерард обнял сына. – Тебя оправдают, а те, кто хочет тебя осудить, сами понесут наказание.

– Я ни на кого не держу зла, – сказал Кирон главным образом для брата Себастьяна. – И надеюсь, что Святой Орден установит мою невиновность и позволит мне и дальше заниматься своим делом.

Жерард хлопнул его по плечу.

– Хорошо сказано! Я знал! Я знал, что ты умный, развитой парень, а все это – сплошная неразбериха.

Кристен оказалась мудрее. Она прижала Кирона к себе и погладила его по голове.

– Тебе страшно, маленький мой? – прошептала она.

– Да, мама, мне страшно.

– Ты знаешь, что они будут делать?

– Да, мама. Я знаю, что они будут делать.

– Успокойся, Кирон. Мы умрем вместе. А если существует другая жизнь, то мы разделим и ее.

– Уймись, женщина! – вспыхнул Жерард. – Кирон будет жить.

Кристен отошла, обретя вдруг какую-то просветленность.

– Да, Жерард. Наш Кирон будет жить. Теперь я в этом уверена.

– Клянусь Молотом Лудда, да и своим молотком тоже, он будет жить! воскликнул Жерард. – Он будет жить хотя бы для того, чтобы похоронить тех, кто пытается очернить его имя.

В дверь постучал стражник.

– Мы еще придем, – сказала Кристен. – Мы придем завтра. Я принесу свежие лепешки, масло и черничное варенье, которое ты так любишь.

Едва они удалились, в камеру вошел брат Себастьян.

– У твоего отца сильный голос, – сказал он осторожно. Кирон слабо улыбнулся.

– Сильный ум и сильная рука. Он простой и славный человек.

– Тем не менее он произносит опасные слова.

– Мой отец – честный человек, и это знают все в округе, – спокойно ответил Кирон. – Он за всю жизнь никого не обманул и ни разу не согрешил. Его оружие – его честность.

– Что ты хочешь этим сказать, мальчик?

– Только то, брат Себастьян, что в вашей клетке одна птичка. Вторую из этого гнезда вам не заполучить.

Пришла навестить его и Петрина. Как требовали приличия, ее сопровождал отец.

Шолто, огромный, молчаливый и добродушный человек, не проронил ни слова. Разговор поддерживала налитая, созревшая для свадьбы Петрина.

– Кирон, ты такой бледный. Тебя хорошо кормят? Он улыбнулся.

– Правду говорят, все женщины одинаковы. Вот и мать первым делом подумала о моем желудке.

– Есть, наверное, и различия, – вспыхнула Петрина. – И ты скоро их почувствуешь.

– Прости. Я не хотел тебя задеть. – Кирон повернулся к кузнецу. Спасибо, Шолто, что вы пришли и привели Петрину. Я очень вам благодарен. Ни я, ни мой отец не будем в обиде, если вы решите теперь расторгнуть контракт.

Шолто неуклюже заерзал, посмотрел на стены, на потолок, на пол, словно ища там божественного указания. Ничего не было, и он наконец произнес:

– Кирон, мальчик, я люблю тебя. По правде, я в этой печальной истории ничего не понимаю. Я знаю, как обращаться с железом и сталью, во всем прочем я не силен. Остальным занимается моя жена Сольвиг. Теперь, – он бросил тревожный взгляд на дочь, – еще и Петрина. Я хозяин в кузнице. А с женщинами... – Он пожал плечами. – Разве можно их переспорить?

– Расторгнуть контракт? – взорвалась Петрина, отбросив волосы и выставив круглые, крепкие груди. – Ты хочешь расторгнуть контракт, Кирон Голова-в-Облаках?

Кирон опешил. Девочка, которую он так хорошо знал, превратилась в яркую женщину. Он полагал, что она сама захочет избавиться от обязательств перед еретиком, которого скорее всего отправят на костер. Но с женщинами никогда нельзя ничего предполагать.

– Я просто думал облегчить вам кое-какие неприятные моменты...

– Плохо ты думал, – оборвала его Петрина. – Иначе тебе не пришло бы в голову изобретать дурацких змеев и надувать шары горячим воздухом. И не пришло бы в голову путаться с Фитзаланами.

– Говори осторожнее, Петрина, – предупредил Кирон, помня, что брат Себастьян не отрывает ухо от двери. – Стены здесь тонкие, и слышно хорошо.

– Да наплевать! Пусть! Все и так знают, что Элике Фитзалан по тебе сохнет. – Она улыбнулась. – Наверное, брат Себастьян тоже про это слышал.

– У брата Себастьяна отличный слух, – подтвердил Кирон. – Даже наши разговоры в камере не остаются без внимания.

– Это не имеет значения, – спокойно ответила Петрина. – Тут нечего скрывать. Так ты, значит, хочешь расторгнуть контракт?

– Нет, клянусь Недом Луддом. Я женюсь на тебе, Петрина. И при других обстоятельствах я сделал бы это с радостью.

Петрина улыбнулась.

– Тогда никаких проблем, Кирон. Я выхожу за тебя замуж. Вот так.

– Ты по-прежнему веришь предсказанию астролога Маркуса?

– Да, Кирон. А потом, что бы ни творил Святой Орден, он уважает брачные контракты. Это мне удалось узнать, хотя и с трудом.

– Ну и что?

– А то, что при нашем обоюдном желании Великий Инквизитор может отсрочить наказание до того времени, пока я не рожу тебе ребенка или не станет ясно, что я не могу забеременеть.

Кирон опешил.

– Ты пойдешь на это ради меня?

– Ты мой законный муж. Разве я могу поступить иначе?

Кирон рассмеялся.

– Астролог Маркус может оказаться прав.

– Не смейся над учеными людьми.

– Но как ты узнала о том, что наказание могут отсрочить?

– Неважно, как я узнала. К тому же это не наверняка: слишком многое зависит от настроения Великого Инквизитора. Знаю только, что раньше такое случалось. Святой Орден может даже ускорить день свадьбы, чтобы потом не пришлось откладывать казнь, – добавила она мрачно.

– Как же так? – растерялся Кирон. – Меня отпустят на свободу, пока у нас не появится ребенок?

– Нет, глупый. Мне разрешат разделить с тобой камеру. Их доброте есть предел.

– Ты хочешь жить в тюрьме с еретиком? Это же клеймо на всю жизнь!

– Я и вдовой останусь на всю жизнь, Кирон. Но таков мой выбор. Ты недоволен?

– Нет, я... Петрина, дорогая, я не могу просить у тебя так много.

– Правильно. Ты и не просил. Твоя совесть должна оставаться чистой. Шолто нервно потер руки.

– Никогда не спорь с женщинами, Кирон. Будет еще хуже.

– Вы по-прежнему хотите, чтобы ваша дочь вышла за меня?

Шолто почесал голову.

– Контракт есть контракт. А потом, если женщина задалась какой-то целью, она ведь все равно своего добьется, насколько я знаю.

– Ну и не будем терять времени, – заявила Петрина. – Это решено. – Она приблизилась к Кирону и прошептала: – Ты можешь изобразить безумие?

Он изумленно уставился на нее.

– Могу ли я...

Она прижала руку к его губам.

– Мне говорили, что Святой Орден учитывает временное помрачение сознания, если есть люди, готовые выступить тому свидетелями.

– Ты многое узнала, – мягко сказал Кирон. – Многое и о многом. Кто научил тебя, Петрина? Она прижала рот к его уху.

– Одна леди приезжала на лошади. Понятно?

Элике! Элике Фитзалан так взволнована его судьбой, что убедила даже Петрину. Голова Кирона пошла кругом.

В дверь постучал стражник.

– Мы придем еще, Кирон, – сказала Петрина. – Уверена, что отец и завтра пожелает меня сопровождать. Я принесу тебе кусок пирога и свинины, прямо из жаровни, и посмотрю, как ты будешь есть.

– Петрина, я хочу поцеловать тебя. – Кирон с сомнением взглянул на Шолто. Кузнец расхохотался.

– Целуй ее, мальчик! Целуй хорошо. Только так и можно победить женщину.

Ближе к вечеру в тот же день пришел Хобарт. На плечи старика была наброшена шаль, в руках он держал флягу с водкой, а все его тело сотрясал кашель.

– Кирон, мальчик мой, как с тобой тут обращаются?

– Вполне прилично, мастер Хобарт. Я, как видите, жив и здоров.

– Ты похудел. И побледнел тоже.

– Вес меня не волнует. А вот солнышка недостает

– Скоро будет солнышко, мальчик мой. Скоро будет. Я написал заявление, что шар ты построил по моей просьбе. Он был мне нужен для рисования, это на самом деле так. Мне был нужен рисунок замка с высоты.

Кирон едва не расплакался.

– Отец, вы не должны делать этого. Вы не можете подвергать себя такому риску. С некоторым усилием Хобарт выпрямился.

– А кто мне вправе помешать? Ты назвал меня отцом, и я этим горжусь. А разве отец не должен защищать своего сына, пусть даже не родного, а духовного?

– Но сын... духовный сын тоже имеет обязанности. – Кирон протянул руку. – Я прошу вас уничтожить этот документ. Он опасен.

– Опасен?! Да наплевать! – Мастер Хобарт прихлебнул из бутылки. – Ты меня прости, Кирон. Эта жидкость необходима старику, пережившему свои силы и талант... Всю жизнь, Кирон, я прожил в безопасности... и в страхе. В страхе перед теми, кто дает мне работу, в страхе утратить свои скромные способности. Но приходит время подняться над страхом. Когда надо защитить того, кого любишь. Прости меня. Я не мужественный человек. Я черпаю свою решимость из этой фляги. Прости меня. Но я был рядом с великим. И я доволен. Понимаешь? Я видел, как ты кладешь мазки, несущие в себе дикую, невиданную силу. Я знаю, что ты пойдешь далеко. Я хочу, чтобы ты рисовал, ибо к этому у тебя огромный дар. Но если ты хочешь достичь звезд, я принимаю это. Хотя и не в силах уразуметь. Большего тебе сказать не могу. Принимаю. Между нами все ясно?

– Мы понимаем друг друга, отец.

– Значит, все сказано. – Хобарт сделал солидный глоток. – Я пережил свой талант и свои силы, но я еще не пережил своей пользы. Сейчас я хочу заплатить очень маленькую цену за твою свободу.

Кирон уже не мог сдержать слез.

– Отец, вы убиваете меня своей любовью. Хобарт улыбнулся.

– Я видел, что ты вырос, окруженный любовью. Я учил тебя с любовью. Любовью я не причиню тебе вреда... Кирон, я не уверен, что смогу прийти к тебе еще. Здоровье, ты понимаешь?

– Понимаю.

– Так что поцелуй меня, сынок. Для тебя это очень мало, а для меня много, потому что я старый дурень.

Кирон обнял его и поцеловал.

Мастер Хобарт выпил еще. И ушел. Спустя два дня его обнаружили повесившимся на стропилах в собственной спальне.

17

Последние дни в Исправительном доме луддитов Кирон вспоминал с удовольствием. Это были последние дни знакомого ему мира, последние дни порядка, безопасности и покоя.

Жерард и Кристен навестили его еще раз. Пришла еще раз и Петрина. После определенных сомнений Кирона навестил и Эйлвин, ученик мельника.

Он ничего не знал о предпринимаемых в защиту Кирона шагах и смотрел на товарища с таким сожалением, словно запах дыма уже разъедал ему ноздри.

– Да, Кирон, в печальную минуту я пришел к тебе...

Кирон расхохотался.

– Да не так-то уж все и плохо. Кормят досыта, сплю вволю, родные и близкие не забывают.

Уверенный, что их подслушивают, Эйлвин кивнул в сторону запертой двери:

– Я не нарушал данного тебе слова, Кирон.

– Хорошо, дружище. Я тоже. И не собираюсь. Не будем из-за этого волноваться.

Эйлвин почувствовал облегчение. Ему совершенно не хотелось привлекать к себе внимание Святого Ордена.

– Многие готовы выступить в твою защиту. И я среди них, если ты меня попросишь.

Кирон видел страдание в глазах Эйлвина и понял, что ему нелегко дались эти слова.

– Эйлвин, спасибо тебе. Я благодарен за твою доброту, но пусть в мою защиту прозвучат более сильные голоса.

– Если случится самое худшее... – начал Эйлвин.

– Не случится. – Кирон тоже кивнул на дверь и добавил пророческим голосом: – Я останусь жить хотя бы для того, чтобы похоронить всех тех, кто желал мне зла. В этом я тебе клянусь.

Эйлвин поерзал

– Наверное, мне пора.

– Не забывай о том, чему ты научился. У тебя есть талант, я знаю

Эйлвин пожал плечами. Где он теперь будет брать материалы и уроки?

– Мы с тобой оказались прикованными к своей судьбе, Кирон. Я приду еще. – Он протянул руку.

– Ты мой настоящий друг.

Больше он, однако, не пришел в Исправительный дом, а когда Кирон увидел его в следующий раз, Эйлвин был уже не тот. Он уже не был художником. И черные волосы его побелели.

Последним посетителем Кирона была Элике Фитзалан. Ее сопровождал управляющий поместьем, который всем своим видом показывал крайнее недовольство состоявшейся встречей.

– В присутствии госпожи Элике Фитзалан полагается стоять, – сухо объявил он, что было совершенно излишним, ибо Кирон уже встал.

– Кентигерн, – холодно отчеканила мисс Элике,

– ступайте и разделите общество брата Себастьяна, чье тяжелое дыхание свидетельствует о его присутствии. Обсудите с ним интересующие вас темы, извлеките для себя пользу от общения с просвещенной и чистой душой.

– Но, госпожа, сеньор Фитзалан велел мне находиться в пределах слышимости.

– Вот и находитесь. Я слышу прекрасно. Сейчас я, например, слышу, как брат Себастьян трясется, словно юродивый. А может, у него видения. Кстати, расспросите его

Раздосадованный, Кентигерн удалился. Некоторое время Кирон слышал, как он говорил о чем-то с братом Себастьяном по ту сторону двери.

– Ну что, Кирон?

– Ну что, мисс Элике?

Они смотрели друг на друга, едва сдерживаясь, чтобы не броситься в объятия. О чем немедленно донесли бы дежурившие у замочной скважины.

– Значит, ты украл книгу из библиотеки моего отца. Во всяком случае, так я слышала. – Глаза же ее в это время говорили: "Спасибо, любимый, что защитил меня".

Кирон принял игру:

– Мне бесконечно жаль, мисс Элике, я хотел взять ее на время.

– А ты знал, что там ересь?

– Нет, мисс. По правде говоря, я хотел почитать ее и при первой же возможности вернуть на место.

– Отец считает тебя глупцом, Кирон. Безвредным глупцом.

– Да, мисс Элике. Я действительно глупец. И злых намерений у меня не было.

Кирон опустился на колени и поцеловал девушке руку. Ему хотелось впиться ей в губы и ощутить под рукой ее груди. Но он помнил о подглядывающих и подслушивающих.

– Мисс, наверное, в самом деле странно, что вы занимаетесь моими проблемами И хотя я ничто по сравнению с вами, я бесконечно благодарен вам за внимание к моей судьбе.

Элике печально улыбнулась:

– Встань, Кирон. Художник знает свою натуру. А натура знает своего художника. Им не нужны формальности.

– Мисс, я... – Кирон взглянул на дверь камеры.

– Да, знаю. Уши торчат отовсюду. Мастер Кентигерн побагровел, а брат Себастьян засопел. Это меня не волнует... Отец просил поблагодарить тебя за то, что ты взял эту книгу.

– Как?

– Очень просто. Он и не знал, что у него была еретическая книга. И теперь рад, что избавился от нее. Он тоже выступит в твою защиту. Он просил передать, что, хотя и поддерживает Святой Орден в искоренении ереси, но считает: дураки, которых среди нас много, должны переводиться без ее участия.

– Он очень добр ко мне.

Вспомнив свой последний разговор с сеньором, Кирон подумал, что тот исключительно к нему добр.

– Помимо всего, он практичный человек, – загадочно добавила Элике. – И для достижения своих целей привык платить столько, сколько надо... Кирон, у меня для тебя новости. Хорошие и плохие.

Кирон понял.

– Мастер Хобарт?

– Он умер. И оставил документ.

– Я знаю. Как он умер?

– Повесился... Святой Орден не пошлет тебя на костер. Этот документ снимает с тебя вину. Против него и всех, кто выступит в твою защиту, Орден окажется бессильным.

Кирон рыдал. Потом кинулся к двери.

– Брат Себастьян! Ты слышишь меня? Если меня оправдают, тебе лучше уехать отсюда! Потому что, если ты не уедешь...

– Кирон! – резко крикнула Элике. – Не своди на нет то, ради чего умер добрый человек! Кирон спрятал лицо в ладонях.

– Прости меня, Элике. Он был мне как отец и...

– И он будет славен своей последней работой. Величайшей из всех его картин. Ты, кажется, ему помогал... Будь же достоин его. И довольно об этом.

Кирон поднял красные от слез глаза.

– Я постараюсь быть достойным его. Но кто скажет, что мне это удалось?

– Покажет время, Кирон. Мне пора идти. – Она улыбнулась и вдруг отбросила всю осторожность. – Отец поставил жесткие условия... Но ты все равно поцелуй меня, Кирон. Поцелуй, чтобы я это запомнила.

Кирон опешил.

– А брат Себастьян?

– Он уже не играет большой роли, его дни сочтены. А Кентигерн верен дому Фитзаланов. Поцелуй меня. Будь снисходителен к женскому капризу. У меня предчувствие. Мне снятся сны... – Она вздрогнула. – Поцелуй меня.

Кирон прижал ее к себе, ощутил теплые молодые груди и принялся целовать ее рот, щеки, уши, шею... У него тоже было предчувствие. И он знал, что больше не обнимет живую Элике Фитзалан.

18

Кирон спал плохо: мучили сны. Он видел себя ребенком, вдвоем с Петриной поздним летом. Они решали, что делать: выследить пчел и найти мед или отправиться за яблоками и грушами. Остановились на яблоках.

Картина переменилась. Чудное октябрьское утро, небо неописуемой голубизны, из легкой дымки вверх поднимались зубцы и стены замка; мальчик Кирон с сумкой из оленьей шкуры шел в дом мастера Хобарта. Вот он увидел одуванчик, сорвал его и дунул. Семена медленно поплыли в воздухе. Могучий голос, наполнивший, казалось, весь мир, произнес:

– Значит, ты хочешь летать?

Испуганный Кирон огляделся. Никого рядом не было. Но что-то подсказывало ему, что надо отвечать.

– Да, – сказал он, – я хочу летать. В ответ раздался смех.

– Это птицы летают. А люди ходят по земле. Брось опасные мысли!

По-прежнему никого вокруг не было. Испуганный, Кирон побежал к дому мастера Хобарта.

Туман и тьма. Потом яркий свет. Кирон летел по небу и вдруг стал падать. Ледяное море и резкая боль в ноге. Неожиданно возникло лицо брата Себастьяна – огромное, как замок. Он смотрел на Кирона холодными глазами.

– Ересь, Кирон. За ересь людей сжигают. Сжигают! Сжигают! Сжигают!

Лицо брата Себастьяна скрылось в черном тумане. Нет, не в тумане – в столбе дыма.

Кирон задыхался. С криком он открыл глаза. Кругом действительно стоял дым, камера была погружена во тьму. Слышались крики, шум, вопли, удар грома. Или это не удар грома?

Он ничего не мог сообразить, однако дым был настоящий. Кирон мучительно кашлял, глаза заливали слезы. Он хотел вдохнуть свежего воздуха, но воздуха не было. Один удушающий дым.

Вопли, крики и гром, казалось, стихли; все происходило где-то далеко. Его оставили задыхаться в этой тьме.

Кирон попытался кричать, но издал лишь жалобный хрип. Он лихорадочно пытался найти хоть какое-то объяснение происходящему.

– Очевидно, суд уже прошел, – сказал он себе спокойно, – меня признали виновным. И я уже не в камере. От дыма и жары разум мой помутился. Я на костре, я горю. А почему темно? Очевидно, первыми отказали глаза. Значит, это конец, Кирон Голова-в-Облаках. Я думал, будет ужаснее.

Разрываясь от кашля, он рухнул на пол, все еще не теряя сознания, чувствуя лицом, что каменный пол теплый. Это иллюзия. Умирающие всегда пытаются избежать своей участи...

Он потерял сознание.

Снаружи, на улицах Аранделя, продолжались крики, гам и шум пожара. К счастью, Кирон оказался избавленным от всего этого. Он лежал на полу, широко открыв рот, и бессознательно пытался вдохнуть хоть немного оставшегося воздуха. Он бы, вне всякого сомнения, задохнулся, если бы не случились два события – одно сразу же вслед за другим. Звероподобный бородач несколькими ударами топора выломал дымящуюся дверь и сунул в камеру факел, чтобы определить, не лежит ли там чего ценного. Факел тут же потух воздуха совсем не осталось; ворвавшийся тем не менее успел разглядеть, что, кроме лежащего на полу человека, в комнате ничего нет. Труп его не интересовал.

Почти сразу же ветер переменился и вытянул гарь из камеры.

Кирон был почти при смерти. Прошло немало часов, прежде чем к нему вернулось сознание.

На лице, ладонях и ступнях повыскакивали волдыри от ожогов. Было невыносимо больно. Малейшее движение вызывало раздирающий кашель. Тем не менее он поднялся на ноги и выбрался из камеры, а потом и из Исправительного дома луддитов. Никем не замеченный, он споткнулся о тело брата Себастьяна. Тот лежал с перерезанным горлом, но Кирон этого не увидел. Он побрел по улицам Аранделя.

Только что рассвело. Город вымер. Мертвый город с тлеющими руинами домов. Кроме шума рушащихся обломков и потрескивания догорающих бревен, ни один звук не нарушал тишины. Живые покинули Арандель, а мертвые остались лежать там, где упали.

Кошмар сновидений оказался реальностью.

Часть вторая

ДОСТИГШИЙ НЕБА

1

Ничего не соображая от боли и шока, Кирон побрел в сторону замка, шатаясь как пьяный. Главные ворота были разнесены в щепы, судя по всему, взрывом.

Он перебрался через обломки ворот и трупы защитников. Происходящее не поддавалось осмыслению, сознание не включалось. Работали только инстинкты. И они вели его на поиски Элике.

Он нашел ее.

И пожалел об этом.

Она лежала в большом зале под галереей менестрелей – ночная рубашка задрана на голову, ноги широко раздвинуты. Меч торчал из живота, пригвоздив девушку к деревянному полу.

Кирон опустил рубашку и взглянул на ее лицо. Он увидел бледную, страшную незнакомку. Широко распахнутые от ужаса глаза уже подернулись пеленой смерти, рот был безвольно открыт, а на искусанных губах запеклась корка крови.

Кирон был достаточно взрослым, чтобы представить, как она умерла; он был достаточно юным, чтобы горевать искренне и безутешно. С криком отчаяния он упал на колени и принялся целовать холодный лоб. Его слезы заливали ее лицо, искаженное мукой и ужасом, временами ему казалось, что она тоже плачет.

– Элике! Элике! – выкрикивал он сквозь рыдания. – Я хочу умереть рядом с тобой. – Затем иная мысль пронзила его раскаленной иглой, острая, как само горе. – Нет, клянусь Молотом Лудда, я останусь жить и разыщу тех, кто это сделал. И найду для них страшную кару!

Потом Кирон закрыл ей глаза и осторожно вытащил меч. Лезвие оказалось очень узким. Кровь не выступила.

– Я сохраню этот меч, – произнес он вслух, – чтобы вернуть его владельцу.

Кирон выпрямил руки и ноги Элике и аккуратно расправил рубашку на ее теле. Некоторое время он гладил ее волосы и наконец, пробормотал:

– Спи спокойно, любимая. Я буду жить, и мертвые никогда не будут забыты.

Зажав в руке меч, он осторожно обошел замок. Резня и разрушения потрясли его. Повсюду с оружием в руках лежали убитые люди сеньора Фитзалана. Среди них было и много чужих. В странных одеждах – темнокожие, белые...

Двух младших дочерей Фитзалана он не нашел. Их либо увезли, либо убили в другом месте. Самого сеньора Фитзалана Кирон обнаружил в одном из верхних коридоров. Он лежал рядом с дверью в спальню, в одной руке у него был меч, в другой кинжал, на груди, на белоснежной нижней рубашке алело красное пятно, а на лице застыло изумление.

В спальне, на огромной кровати, каких Кирон не видел ни разу в жизни, на изорванных и окровавленных шелковых простынях лежала жена сеньора.

Одежды ее были сорваны, и, судя по всему, ей пришлось пережить те же мучения, что и Элике.

Кирон больше не мог смотреть, у него даже не достало сил должным образом прикрыть мертвую. Он кинулся из комнаты, чувствуя, как тошнота поднимается из желудка и наполняет сухой рот.

Кирон начал думать. Разрушения были огромны, Арандель и замок опустели... Но не могли же погибнуть все? Многие, очевидно, успели бежать в предместья, где люди, в том числе его мать и отец, имели хорошую возможность спастись. Да, если повезет, он найдет многих, переживших эту безумную ночь. Он обязан разыскать их, разузнать о происшедшей трагедии и определить, что нужно делать.

По-прежнему не выпуская из руки меч, Кирон направился по темным переходам к выходу.

Вдруг он услышал стон. Кирон замер. Стон повторился, и он пошел на звук.

Он снова оказался в огромном зале. Недалеко от того места, где он нашел Элике, лежал чужеземец в диковинных одеждах. Весь живот его был залит кровью; видно, удар был хорош. Кирон удивился, как мог он его не заметить раньше.

Темнокожий чужеземец бешено вращал глазами и бормотал что-то на незнакомом языке. При этом руки его вытягивались, словно он молил о чем-то.

До Кирона вдруг дошло, что это вполне мог быть один из тех, кто надругался над Элике.

Мысль его обрадовала. По крайней мере, хоть кому-то можно отомстить.

Он поднял меч, пронзивший Элике.

– Пусть Лудд сжалится над тобой. От меня пощады не жди.

Он вонзал меч – раз, другой, третий...

С каждым ударом темнокожий издавал страшные хрипы. Потом испустил глубокий вздох и затих.

Кирон торжествовал: счет открыт. Потом, едва соображая, где он и что делает, Кирон выбрался из замка.

К его великому изумлению, стоял яркий солнечный день. В замке лежали замученные Элике и ее родители, на улицах Аранделя валялись трупы и тлели остатки строений... Кирон недоверчиво поднял голову и уставился в синее небо, заслонившись рукой от солнца. Оно ошиблось. В такой день не может быть приветливого света.

Он попытался сообразить, что же сейчас делать. Надо найти Жерарда и Кристен, найти хоть кого-нибудь живого. И узнать, что все-таки произошло.

Не выпуская меча, Кирон устало побрел в сторону предместья. Там, среди холмов, наверняка остались живые.

Ужасно хотелось пить. Горло пересохло, губы покрылись коркой. Не пройдя и пятидесяти шагов от замка, он издал отчаянный крик и повалился на землю.

Темнота опустилась на него среди солнечного дня. Он был рад ей. Темнота пришла как друг.

Кирону должно было исполниться восемнадцать, скоро совершеннолетие. Но за один этот день он повзрослел на несколько лет. Он повидал слишком много. Больше, чем может увидеть взрослый человек и сохранить при этом рассудок.

Тьма навалилась на него и защитила от безумия.

2

Шолто лил воду на его губы. Петрина держала голову. Кто-то пытался вытащить из руки меч, но пальцы не разжимались.

– Ну, мальчик, успокойся, – приговаривал Шолто. – Ты в безопасности. Я тащил тебя на спине, и при каждом шаге этот меч тыкал меня в ногу. Сейчас ты можешь его отпустить. Ты среди друзей.

Кирон сел, протер глаза, облизнул губы и попытался сообразить, где он и что происходит. Петрина поцеловала его, и он выпустил меч. Пальцы нестерпимо болели.

Кирон огляделся. Солнце по-прежнему стояло высоко. Вокруг, на лесной поляне, было много людей, знакомых и незнакомых. Родителей он не увидел.

– Мои отец и мать?

Это были его первые слова. Голоса он не услышал, с губ сорвался сипящий хрип, словно каркал древний старик. В легких еще остался дым, и Кирон тут же зашелся кашлем.

– Крепись, парень, – сказал Шолто. – Надо уметь переносить несчастья.

– Они мертвы?

– Да, мертвы... Твой отец успел рассчитаться. Рядом с ним мы нашли троих, которые убедились в его силе.

– А мать?

– Прости меня, сынок, – мягко произнес Шолто. – Есть вещи, для которых я не могу найти слов. Я простой человек. Прости меня. Моя жена тоже мертва, и разум мой помрачен... Твоя мать была незаурядной женщиной. Давай не будем больше об этом.

Кирон осмысливал сказанное. "Шолто прав, – тупо подумал он. – Лучше не расспрашивать".

– Поблагодари Лудда, что сам остался жив, – сказала Петрина.

– Элике Фитзалан убита, – промолвил Кирон.

– Меч, который ты держишь, я вытащил из ее живота.

Петрина поцеловала его еще раз.

– Да пребудет с ней Лудд. Она была прекрасна. Мне нечего делить с духом мисс Фитзалан.

– И кто же, – Кирон поднял голос, – кто уничтожил нас? Кто устроил ночную резню и бесчинство?

Странное лицо возникло перед ним.

– Господин, эти люди – разбойники, подонки и негодяи. Они пришли из Северной Африки. Опустошив берега Средиземноморья, они принялись за Европу.

Кирон вгляделся в худого человека с дикими глазами. Незнакомец был одет в лохмотья, сквозь которые виднелись кровавые раны.

– Откуда ты знаешь?

– Я приплыл с ними.

Кирон непроизвольно схватился за меч.

– Приплыл с ними? – Он вскочил на ноги. – Значит...

– Спокойно, мальчик, – остановил его Шолто.

– Не хотелось бы разбивать тебе голову. Этот незнакомец пришел как друг.

– Я приплыл не по доброй воле. Меня взяли в рабство.

– У них есть рабы? – изумился Кирон.

– И мужчины, и женщины, – мрачно подтвердил моряк. – Если раб силен и здоров, его кормят, а когда он заболевает или не может больше приносить пользу, его выкидывают за борт.

– Они не люди!

На лице незнакомца заиграла ледяная улыбка.

– Может, они и не люди, но они смертны! В прошедшем году у меня было мало радостей, но одну я запомню на всю жизнь. Двоим из них я намотал на шею цепи, которыми сковали мои руки и ноги. Я с удовольствием сорвал для этого собственную кожу.

Он вытянул вперед руки; запястья превратились в кровавое месиво. Кирон отвернулся.

– Я сам сбил с него цепи, – сказал Шолто. Придя в себя, Кирон повернулся к незнакомцу:

– Простите меня, сэр.

– Вы ничем меня не обидели. Пусть меч, которым вы завладели, еще не раз побывает в телах тех, кто его принес сюда.

– Да поможет нам Лудд! – сказал Шолто.

Кирон огляделся. На поляне находилось около сотни человек – мужчин, детей и женщин, некоторые нервно расхаживали с оружием в руках, не в силах успокоиться.

– Это все, кто выжил? – спросил Кирон.

– Нет, мальчик. Выжило гораздо больше. Кстати, наш отряд растет! Кузнец показал на только что подошедших пятерых мужчин. – Уцелели почти все, кто проживал в предместье. Мы разослали гонцов, они созывают людей в Мизери.

Наконец Кирон понял, где он находится. Мизери, полоса леса в пяти километрах от Аранделя. В детстве они часто забирались сюда с Петриной, поражаясь огромным буковым деревьям. Когда-то очень давно они лежали здесь под буком, и Петрина рассказала ему о предсказании астролога Маркуса, а он признался ей в желании летать.

Все это осталось в далеком мире детства, в давно умершем мире.

– Зачем вы собираете людей?

– Когда у нас будет достаточно сил, мы сможем пойти на Литтл Хэмптон, где обосновались эти подонки, и там они получат по заслугам.

Оставив Шолто и Петрину, Кирон отправился на поиски человека с кровавыми запястьями.

– Сколько у них кораблей?

– Было десять, сейчас, может быть, двенадцать. Придут еще.