Текст книги "Восток"

Автор книги: Эдит Патту

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Королева троллей

Я принесла мягкокожего мальчика в Ульдр и записала в Книге:

Готово. Наконец он здесь, и радость моя невыразима.

Но отец в ярости. Он говорит, что нужно вернуть мальчика.

Я напомнила ему, что смерть есть смерть и в Зеленых Землях, и в Ульдре.

–Тогда ты будешь наказана, – говорит он. – Ты не сможешь иметь то, что украла, пока не выполнишь ряд моих условий.

Я никогда не видела, чтобы отец так сердился. Но я не беспокоюсь. Условия будут выполнены. И я получу то, что хотела.

Недди

После приезда Гаральда Сорена все произошло очень быстро.

Зара начала поправляться. С каждым днем она крепла, вскоре стала садиться с нами за стол, ела с аппетитом. Доктор сказал, что, возможно, она всегда будет легко простужаться, а больше волноваться не о чем. Маминой радости не было предела, но она никогда больше не говорила мне, что выздоровлением Зары мы обязаны белому медведю.

Отец и Сорен проводили все время вместе над картами, планами и схемами.

Однажды вечером они вошли в гостиную, и по их лицам сразу стало ясно, что произошло нечто важное. Отец прокашлялся и сказал:

– Было решено… что… Ну, скажите им, Гаральд.

– Конечно. Суть в том, что мы открываем для Арни собственное дело. Изготовление карт.

Мама радостно вскрикнула, Зорда и Зара подбежали к отцу, стали его обнимать и целовать. Я остался на месте, но радостно улыбнулся отцу. Сорен рассмеялся и продолжил:

– Я пытался убедить Арни, что вам всем нужно переехать в Тронхейм. У меня там есть великолепный домик, который вам очень подошел бы. И я живу совсем рядом… Но ваш отец и слышать не хочет о том, чтобы уехать с фермы. Никак не могу понять, почему он упрямится.

Я-то знал почему. Из-за Роуз. Отец хотел, чтобы все было так, как до ее ухода.

– Честно скажу, я бы предпочел, чтобы работы велись в Тронхейме, – продолжал Сорен. – Но согласен немного подождать. Мы прикинули, как можно увеличить кладовую, чтобы у Арни появилось нормальное рабочее место. Как только я вернусь в Тронхейм, я закажу все, что нужно, и доставлю сюда.

За обедом Сорен и отец подробно рассказали нам о своих планах.

– Вы знаете, какую удивительную штуку изобрел ваш отец? Он назвал это «маршрутной картой». Я хочу, чтобы он начал их выпускать в больших количествах. Вряд ли я сильно ошибаюсь, ведь в этих картах заложены потрясающие возможности.

Мы все, как и большинство наших соседей, хорошо знали папины карты. Он вырезал их на узких деревянных дощечках – по ним было легче справляться, чем по огромным пергаментам, да и срок службы у них был несравненно дольше. На этих деревянных картах указывались ориентиры, перекрестки, изгибы дорог и прочее. Они идеально подходили для коротких путешествий по дорогам между деревнями. За годы жизни на ферме отец сделал множество карт близлежащих земель.

– Я даже составил контракт. – Сорен протянул листок бумаги. – По нему Арни будет получать добрую половину любых доходов, какие смогут принести его маршрутные карты.

– Тебе придется много ездить? – спросил я отца, зная, насколько тот не расположен к путешествиям.

Отец кивнул.

– Да, придется, – ответил за отца Сорен. – Я настоял на этом. Моя цель – составить карту всей Норвегии. – Он рассмеялся. – Знаю, знаю. У меня большие амбиции.

Я удивился, что отец так легко принял это условие, учитывая его сильную нелюбовь к дальним поездкам. Но потом он объяснил мне:

– Я надеюсь найти Роуз.

– Тогда я поеду с тобой, – выпалил я.

– Нет, – твердо сказал он. – Ты должен остаться и позаботиться о семье. Вы с Виллемом будете вести дела на ферме. Сорен предложил упрощенный план сбора будущего урожая, так что работы будет меньше. Еще он пообещал достать свежих семян и новых лошадей для вспашки земли.

Итак, не успели мы опомниться, как работа над папиной мастерской закипела, а сам отец уехал в первое путешествие вместе с Сореном.

Спустя несколько недель прибыла повозка с ящиками, в которых находилось все, что было необходимо для производства карт. К собственному удивлению и радости, я обнаружил среди чернил, пергамента и инструментов несколько книг для себя. Наверное, отец рассказал Сорену о моем увлечении наукой. И я снова с восхищением подумал о доброте и щедрости этого человека, превратившегося в нашего ангела-хранителя. Нам очень повезло.

Соседи удивлялись нашему неожиданному везению, но радовались за нас. Чтобы поблагодарить Торска за доброту, мама пригласила его отобедать, когда папа вернулся из первого путешествия, оказавшегося крайне полезным для разработки карт, но не принесшего известий о Роуз.

Пока мама разливала по тарелкам наваристый картофельный суп, Торск от всей души поздравлял нас с удачным поворотом дел.

– Теперь вы сможете послать за мисс Роуз, раз дела у вас налаживаются, – широко улыбнувшись, сказал он.

Отец побледнел, молча встал и вышел из-за стола.

Мама попыталась сгладить неловкость и предложила Торску хлеба.

– Роуз действительно скоро вернется к нам, – произнесла она. – Знаете, я как раз встретила сегодня вдову Озиг. Она сказала, что зима нынче будет мягкая…

Утром отец уехал, хотя следующая поездка была запланирована только через две недели. Он попросил меня проследить за работами в мастерской и сказал, что надеется вернуться с хорошими новостями.

Роуз

Сидя за ткацким станком, я почувствовала, что в комнату кто-то вошел и встал рядом со мной. Но я не могла оторваться от работы и, забывшись, решила, что это Снурри, мой песик, пришел составить мне компанию. Он любил полежать у моих ног, пока я шила или ткала.

Но когда я поняла, что это не Снурри, а белый медведь, я вскочила с табурета и уронила челнок. Он легко покатился по полу, распуская темно-красные нити, и остановился только возле медвежьих лап.

Страх мой тут же сменился негодованием, и, забыв обо всем, я подошла и подобрала челнок.

– Как ты посмел притаиться здесь?! – сердито сказала я медведю. – Я искала тебя повсюду, в каждом уголке этого замка, а теперь ты просто появился и сидишь здесь, как будто… как будто… – Я умолкла, не найдя слов. Потом снова заговорила с тоской в голосе: – Где я? Зачем ты привел меня сюда?

Медведь медленно поднялся – слегка сконфуженно, как будто не хотел лишний раз напоминать о своих размерах.

Он был такой большой, что, казалось, комната сжалась. Все остальные слова замерли у меня на губах.

– Пойдем, – прорычал он.

И я спокойно пошла за ним в комнату, где обедала. Про себя я назвала ее комнатой красного диванчика.

На огне стоял горшок с едой, но я едва его заметила и села на диван. Медведь остановился у камина.

– Тяжело… говорить… Я могу… лишь немного. – Он перевел дыхание. – Твои вопросы… невозможно… дать ответ.

Я тихо сидела, словно загипнотизированная глухими звуками его голоса. Они доносились из его груди. Губы двигались, но не так, как у людей при разговоре. Я видела, как мелькал черный язык.

– Все, что тебе нужно… шерсть, разные цвета, – он снова тяжело перевел дыхание, – проси.

– Сколько я здесь пробуду? – не выдержав, спросила я: мне нужно было знать.

– Не могу… сказать. – Это все, что он ответил. Потом добавил: – Останься… со мной…

– Мне нельзя уйти?

– Останься… я не обижу. – Казалось, ему все труднее говорить, как будто требовалось необычайное напряжение, чтобы находить слова.

– А женщина на кухне – кто она?

Медведь неуклюже направился к двери.

– Ты хочешь, чтобы я что-то соткала на станке?

Медведь не остановился, но в дверях он повернул голову и снова пробормотал «не обижу».

Я осталась сидеть, глядя на пустой дверной проем и думая, почему он привел меня именно сюда, чтобы поговорить. Но тут вдруг поняла, что очень проголодалась.

Забавно. Медведь позаботился о том, чтобы я не пропустила ужин.

Сложно объяснить, но после разговора с ним я немного успокоилась.

Ничего не изменилось, я не стала понимать больше, чем раньше, и все еще находилась взаперти. Но по какой-то причине слова «не обижу» утешали меня и не выходили из головы. Почему-то я верила им.

Я съела вкусную похлебку с черным хлебом и выпила стакан козьего молока. Затем вернулась к станку и продолжила ткать, пока не устала. Я понятия не имела, какое сейчас время суток. Когда я вышла в коридор, большинство ламп было погашено.

Видимо, была ночь – по крайней мере, в замке. Около двери для меня оставили гореть маленькую лампу. Я подняла ее и пошла по темному коридору. Было немного страшно, но я мысленно повторяла слова «не обижу».

Вернувшись в комнату, где лежали мои вещи, а распаковала вещевой мешок. Кровать выглядела намного удобнее, чем красный диванчик. Наверное, это была самая лучшая кровать из всех, на каких я раньше спала. Она была такая огромная, что, пожалуй, вся моя семья могла бы здесь разместиться.

Несколько масляных ламп освещало комнату. Масло отличалось от того, какое я видела в Норвегии. Оно пахло слаще и горело чище и медленнее. В замке мне не требовалось зажигать лампы самой, потому что каждый раз, когда я входила в комнату, они уже горели.

Я приготовилась лечь в кровать и загасила все лампы, кроме одной, чтобы не было кромешной тьмы.

Утонула в мягких перинах и подушках и подумала о своей семье. Дома я привыкла спать с двумя сестрами, и здесь мне стало одиноко и непривычно лежать одной в такой большой кровати.

Я заснула. Потом проснулась – сестра Зара залезла в постель, и я немного придвинулась к ней, потому что ноги ее замерзли, а я была такая сонная и теплая…

Внезапно я проснулась окончательно. Я была не дома, и это не моя сестра забралась ко мне в кровать.

Королева троллей

Вот приговор отца, записанный в моей Книге.

Моя дочь, принцесса, ослушалась меня и забрала мягкокожего, имеющего знатное происхождение. И вот что она получит в наказание.

Мальчик, украденный из Зеленых Земель, будет превращен в белого медведя. Он поселится в замке, вырубленном в скале в Зеленых Землях, которые мы называем Сууделла[10]10
  Вообще-то они должны были называть эти земли Раиска (Ranska – по-фински значит «Франция»)


[Закрыть]. Он получит все необходимые способности и умения, чтобы выжить. Слуги из Ульдра отправятся с ним. Они будут выполнять все его просьбы, но не смогут освободить его от волшебных чар. Чтобы освободиться от заклятия, медведь должен принять и выполнить ряд неоспоримых условий, с которыми его ознакомят.

Так я решил, и пусть это наказание послужит уроком тем, кто не слушается своего короля.

Роуз

В комнате было темно. Я лежала в этой темноте: сердце сильно билось, ноги и руки окоченели, и я с ужасом думала, что схватить, чтобы защищаться. Но тот, кто забрался в кровать, сидел достаточно далеко. Он подоткнул одеяло и тихо улегся.

Из всего того, что со мной случилось за последнее время, это больше всего сбивало с толку. Сначала я подумала, что это медведь забрался ко мне. Но хотя кровать и была огромной, она вряд ли вместила бы меня и медведя одновременно, да еще на таком расстоянии друг от друга. Немного придя в себя, я подумала о том, что, судя по тому, как прогибается матрас, тот, кто лежит рядом, не должен весить больше, чем моя сестра. Хотя я могла и ошибаться.

Время шло, а существо не двигалось. Сперва я судорожно пыталась представить, кто или что это было. Белая леди или карлик с кухни? Или кто-нибудь еще из замка, кого я пока не знаю? Был ли это человек или животное? А может, какое-нибудь привидение? Но постепенно мысли разбежались и страх ушел. Удивительно, но я заснула.

Когда я проснулась, в комнате стало светлее. Дверь была приоткрыта, и свет шел от ламп, горевших в коридоре. В постели, кроме меня, никого не было, и я уже решила, что все это мне приснилось. Но с другой стороны кровати простыня оказалась смята, и я поняла, что это был не сон.

В комнате с красным диваном меня ждал завтрак. Я рассеянно поела каши с фруктами – все не могла перестать думать о странном ночном происшествии. И весь следующий день я о нем размышляла, пока сидела за станком. Несмотря на собственные догадки, я не могла отделаться от чувства, что это медведь лежал со мной. Я и боялась, и хотела одновременно, чтобы поскорее настала ночь. Боялась, потому что все могло повториться, и поэтому же хотела – вдруг в этот раз все станет ясно. И решила не гасить свечи в комнате на ночь.

Пока я сидела за станком, медведь не приходил, и меня это, как ни странно, разочаровало. Вряд ли я получила бы ответы на свои вопросы, на мне не терпелось расспросить его о моем ночном госте.

Закончив ткать, я поужинала, взяла масляную лампу и отправилась спать. Лампы в коридоре уже погасили.

Я помылась и надела ночную рубашку, которую принесла из дому. Оставила гореть несколько ламп, улеглась и стала ждать. Я была решительно настроена дождаться ночного гостя, чтобы увидеть его лицо.

Не знаю, сколько я так пролежала – с открытыми глазами, но вдруг все лампы разом погасли. Я села в постели; масло в них не могло закончиться – его должно было хватить на всю ночь. Но в следующий миг у меня мороз пробежал по коже: кто-то опять забирался в кровать и натягивал одеяла. Я пожалела, что у меня нет кремня, чтобы зажечь лампы снова, и поклялась себе найти его утром.

В этот раз у меня сна не было ни в одном глазу, и я смогла лучше оценить размеры ночного гостя. Мои вчерашние догадки подтвердились – существо было крупнее моей сестры, но, конечно, не такое большое, как медведь. Это не мог быть белый медведь.

Я хотела заговорить с ним, но вдруг почувствовала что не стоит. Происходило что-то таинственное, и голос мои прозвучал бы фальшиво.

Как и в прошлую ночь, незнакомец не шелохнулся устроившись далеко от меня. Опять все напряжение куда-то утекло, и я заснула с ощущением покоя, как будто я дома рядом с сестрой.

А наутро я снова проснулась одна.

Отец

В третий раз я направился на юг. До этого я ездил на север и северо-восток. Сорен хотел, чтобы я исследовал южное направление, потому что именно там оставались самые нехоженые земли.

Нанося на карты ориентиры земель, по которым проходил, я часто беседовал с местными жителями. Спрашивал про реки, города, озера, дороги между населенными пунктами и прочее. Под конец разговора я всегда задавал вопрос про белого медведя: говорил, что их видели в этих краях, и спрашивал, не проходил ли здесь недавно один из них. Я не решался спросить, не видели ли они девочку рядом с ним, иначе люди решили бы, что я сошел с ума. Но мои слова удивляли людей, особенно в самых южных районах, до которых я добрался. Белый медведь? На юге? – вытягивались их лица.

Хотя я был целиком поглощен работой, мысли о Роуз не покидали меня.

И вдруг в одном маленьком городке неподалеку от побережья мне улыбнулась удача.

Я встретил одного мужчину, который вел по проселочной дороге двух коров. Мы пожелали друг другу приятного дня, он с интересом оглядел инструменты, которые я ношу с собой в поездках. Мы немного поговорили, я объяснил, что занимаюсь составлением карт, а потом задал обычный вопрос о том, не встречались ли ему в этих краях белые медведи.

– Только такие, каких видишь после большого количества вина. Сиг Эверхарт всегда видит медведей после попоек, – ответил человек с улыбкой.

– Да, после вина можно увидеть кого угодно, – рассмеялся я вместе с ним, и интерес мой возрос. – А где бы мне найти этого мистера Эверхарта?

– Он в городе живет, – подмигнул мне собеседник.

– Не могли бы вы указать мне путь?

Он согласился и напоследок предупредил:

– Сиг – хороший парень, но уж слишком выпить любит.

Я поспешил в указанном направлении и легко отыскал Сига Эверхарта. Он находился в конюшне – чистил щеткой костлявую лошадь. У него, точно, было тяжелое похмелье.

Я не хотел откладывать разговор, поэтому подошел к нему и сразу спросил:

– Вы тут не видели белого медведя за последний месяц-два?

Он нахмурился и с подозрением произнес:

– Решил посмеяться надо мной, незнакомец? Кто тебя подослал? Аза? Или Иона?

Я нетерпеливо объяснил ему, что никто меня не подсылал, что мне просто нужно услышать ответ на вопрос.

Сиг Эверхарт оглядел меня, потом развернулся и плюнул в опилки.

– Видел я белого медведя – в прошлое полнолуние скорее всего. После полуночи. Я заблудился в лесу за городом. Конечно, был пьян как сапожник. Но, клянусь, я видел его. И еще, у него кто-то сидел на спине.

У меня чуть сердце из груди не выскочило. Я схватил человека за руку:

– Куда он направлялся? И с какой скоростью? Вы видели, кто у него на спине?

Он отпрянул от меня и насторожился:

– Может, это всего лишь… Как вы там называете?.. Галлюцинация. Я же пьянющий был. С тех пор так не напиваюсь. Хотя вчера вечером чуть не допился до того же…

– Пожалуйста, – хрипло попросил я. – Просто расскажите мне.

Может, он почувствовал мое отчаяние, поэтому успокоился и продолжил:

– Конечно, конечно. Что бы там ни было, галлюцинация или нет, оно быстро двигалось. Но чтобы перебраться через речушку Риллинг Крик, замедлило ход. Оно направлялось на юг. Что там на спине, я не рассмотрел. Может, грязь или листья.

Вот и все, что я смог вытянуть из пьянчужки Сига, но этого хватило, чтобы зародилась надежда.

Я не сомневался, что он видел мою Роуз на спине у белого медведя. Поэтому я направился к Риллинг Крик и оттуда – на юг.

Дни шли и превращались в недели, но я не встретил больше никаких следов Роуз и белого медведя. Я обошел каждую деревушку, расспрашивая всех, кого встречал. Бродил по полям и лесам.

В конце концов я вышел к морю. Я исследовал все побережье. Я спрашивал у прохожих, стучал в чужие дома.

И вот я стоял у воды и смотрел на волны. Уже два месяца, как я не был дома. А единственный ключик к тайне Роуз был получен из рук горького пьяницы. Но это был тончайший лучик надежды, и я уцепился за него как утопающий за соломинку.

Роуз

Я тщетно искала кремень. Пыталась сама придумать какое-нибудь устройство, но не получилось. Когда наступила ночь (или, по крайней мере, казалось, что в замке ночь), я не смогла зажечь свет в спальне, как ни старалась. Свечи, лампы – все гасло перед приходом моего гостя. Каждую ночь происходило одно и то же: наступала темнота, матрас прогибался. И странно – я начала привыкать к этому.

Решила, что это колдовство. Видимо, я не должна увидеть, кто или что мой гость.

Однажды ночью я попыталась поговорить с ним, но язык прилип к нёбу и вместо слов раздался хрип. Да и что было говорить? Я чувствовала, будто нарушаю секретное правило или условие. И больше не делала попыток.

Пару раз меня охватывало сильное желание перелезть на ту сторону кровати и потрогать того, кто там лежит. Но и это, я чувствовала, строго запрещено, еще строже, чем разговоры. Почему-то я знала, что нельзя рисковать.

И все равно я не переставала думать о госте. Чем больше я думала, тем сильнее я уверялась, что это медведь. Размером он становился меньше, видимо, потому, что на ночь сбрасывал мех. Я ездила на его спине и знала, какая толстая и тяжелая у медведя шкура. Эту догадку подтверждало и то, что, как я заметила, существо рядом со мной часто дрожало, натягивало поплотнее одеяло – как будто хотело согреться. Я не могла представить, как медведь выглядит без шкуры, но эта мысль не выходила у меня из головы.

Со временем моя жизнь в замке подчинилась определенному режиму. Я измеряла время длиной сотканного материала, а дни отмечала по календарю, который сама нарисовала на куске материи. Каждый день я вышивала на ткани галочку. Когда набиралось тридцать галочек, я меняла цвет нитки. Я совершала прогулки по коридорам замка. Выучила наизусть, куда какая дверь ведет, запомнила все картины на стенах, все ковры. А однажды обнаружила то, что помогло мне легче переносить заключение.

На верхнем этаже за каким-то темным гобеленом в конце коридора я обнаружила дверь. За дверью оказалась маленькая винтовая лестница, которая не была освещена. Я сходила за свечкой и поднялась по лестнице. Наверху – видимо, это была самая высокая точка замка – я обнаружила маленькое оконце. Через него были видны лишь кусочек неба и одинокая ветка дерева, но мне удалось приподнять раму на дюйм. Свежий прохладный воздух ворвался внутрь вместе с настоящим ощущением ночи и дня, а не тем, который давали свечи и лампы. Я приходила каждый день к этому окну.

Еще одним местом, куда я заходила каждый день (помимо комнаты со станками), стала библиотека. Большинство книг было на французском языке. Мама немного учила меня французскому в детстве, поэтому я смогла читать.

Были книги на латыни, которую я знала только по домашней Библии, нашлось две книжки и на норвежском. Одна из них состояла из старинных рассказов, которые я слышала от Недди, – про Фрейю, Тора, Одина и Локи.

Белокожая женщина и карлик вели хозяйство в замке. Они готовили мне вкусную еду, зажигали лампы и огонь в каминах, убирали после меня и белого медведя (единственный его недостаток состоял в том, что он линял, – я иногда замечала клочья белой шерсти на мебели и полу). Они старались проделывать все это незаметно. Дверь на кухню была все время заперта. И если мы и встречались, то они тут же поспешно исчезали. К тому же разные языки делали невозможным наше общение.

Медведь приходил ко мне каждый день, когда я сидела за станком. Обычно это происходило после обеда. Я привыкла с ним разговаривать, хотя он редко отвечал. Я рассказывала ему про семью, про жизнь на ферме и про те места вокруг фермы, которые я успела изучить. Еще я рассказывала ему истории, которые слышала от Недди и которые прочитала в книге, найденной в замковой библиотеке.

Я не знала, как он относится к моей болтовне, но была склонна верить, что ему нравится слушать мой голос. Если я была не в настроении, он с надеждой поднимал голову, словно ждал, когда я заговорю.

Я привыкла к его присутствию, его размеры больше не смущали меня. Мы понимали друг друга без слов. Я угадывала его настроение по тому, как он держал голову, и даже по тому, как на нем лежала шерсть. Самыми выразительными были глаза – черные, глубокие. Я чувствовала что-то человеческое в нем, какую-то тонкую дрожащую струну, какой не могло обладать животное. К тому же он мог говорить.

Наверное, когда-то он был либо полностью животным, либо полностью человеком, а потом две эти сущности в нем смешались; вероятно, животное стало в нем сильнее, поэтому и слова давались с таким трудом.

Временами я чувствовала его ненависть к тому человеческому, что сидело в нем, и как он хочет уничтожить его. А иногда я понимала, что он изо всех сил цепляется за это. Потом я догадалась, что эта человеческая струна удерживала его, не позволяла разорвать меня на куски или проглотить целиком.

Как-то раз я выходила из комнаты, чтобы идти в мастерскую к станку. Я только что искупалась и еще не остыла после горячей воды. Медведь стоял у самой двери, и я чуть не врезалась в него.

Я услышала, как из глубины его груди раздалось глухое рычание, и заглянула ему в глаза. К своему ужасу, я наткнулась взглядом на пустые, почти неузнаваемые, голодные глаза зверя. Я отступила на шаг, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Медведь обнажил зубы – первый раз за все время, что я знала его, – и рычание стало громче. Он шагнул ко мне.

Не раздумывая, я бросилась назад в комнату и захлопнула дверь. Тщетно нашаривала рукой замок или задвижку – ничего такого не было. Я прижалась спиной к двери, хотя понимала, что мои усилия смехотворны. Выбить эту дверь для медведя было бы детской шалостью. Я услышала скрежет, а потом дикий вой.

Он разнесся по замку эхом, и все стихло. Я очень долго стояла и ждала, прежде чем снова покинуть свою комнату.

После того как я закончила вышивать гобелен с полем, я принялась делать иллюстрацию к рассказу из норвежской книжки. Это была история про жестокую шутку, которую Локи сыграл с Идунн, хранительницей золотых яблок, дающих богам бессмертие[11]11
  Идунн – богиня вечной молодости. У нее есть корзина с яблоками, дарующими бессмертие, которыми она угощает богов. Это волшебная корзина: она никогда не пустеет, так как взамен каждого вынутого яблока в ней сразу же появляется новое.


[Закрыть]. Я изображала Идунн в том месте, куда ее утащил великан Тиасси, – в пещерном зале со столпами огня, вырывающимися из земли.

Когда я закончила эти две работы, меня переполняла гордость. Я задумала их как две картины, вдохновленная гобеленами замка. Но потом, когда я внимательно их разглядывала, почувствовала какое-то неудовлетворение, хотя не было ни ошибок, ни погрешностей. На первую работу было приятно смотреть, но не хватало чувства. Хорошенький пейзаж, если смотреть издалека. А во второй работе затаилось зло, что огорчало меня.

Я решила, что пора отдохнуть от стайка и сменить род занятий. Поэтому уселась приводить в порядок свой плащ. Это была последняя вещь, которую мне дал Недди. Странно, но мне не пришла в голову мысль сделать новый плащ. Старый напоминал мне о доме, и я не хотела нарушать эту связь, несмотря на обман, который был вплетен в его рисунок.

С помощью острой иглы и крепких ниток я быстро справилась с задачей. А медведь, как обычно, смотрел на меня. Когда я приступила к той части розы ветров, где отец спрятал правду, я почувствовала, как слезы навернулись на глаза. Подумала об отце, о той боли, какую я причинила ему своей жестокостью. Может, он и был неправ, что соглашался с маминым обманом, но делал это с неохотой. Я вспомнила имя, каким он звал меня в глубине души. Ниам. И слезы потекли ручьем.

– Ты грустишь, – донесся до меня глухой голос.

Я вздрогнула, потому что медведь не разговаривал со мной уже неделю или больше. Но потом кивнула и утерла слезы краешком плаща.

– Почему?

Я рассказала ему про обман, связанный с моим рождением. Затем мы оба помолчали. Наконец он сказал:

– Роуз… Ниам… Север… Запад… Восток… Юг… Ты…

Я рассмеялась.

– Ты хочешь сказать, что я гожусь для всех направлений?

Он кивнул.

– То есть ты считаешь, что суеверие, связанное с направлением родов, чушь?

– Нет, – ответил медведь.

Но когда я попросила его объяснить, что он имеет в виду, мой собеседник лег и закрыл глаза, как будто наш разговор вымотал его до предела.

Я сидела и смотрела на него, совершенно сбитая с толку. И чувствовала симпатию к нему, несмотря на то, что он увез меня от родных.

– А Зара выздоровела? – выпалила я.

Он приоткрыл глаза:

– Да.

Слово как стрела вылетело из его груди. А потом он ушел.

Я подумала о Заре. Хорошо, что она поправилась. Я верила в это. Почему-то я не могла даже представить, что медведь обманывает меня.

Я отнесла починенный плащ в свою комнату, аккуратно сложила его и сунула в свой вещевой мешок. Затем вернулась к станку и стала думать, что делать дальше.

Мне на глаза попались золотые, серебряные и жемчужные нитки, и я вдруг решила соткать себе платье. Забавно. Я еще никогда не делала вещей просто так, без особой нужды. Конечно, на далекой ферме вряд ли кому-нибудь могло понадобиться бальное платье. И все равно я решила его сделать. В конце концов, здесь мне вообще ничего не было нужно. Все – уборку, еду, питье – делали за меня. Так почему бы не заняться чем-нибудь необычным?

Сначала я не могла выбрать нитки. Я больше склонялась к жемчужным с перламутровым отливом, но остальные тоже были красивые. Потом мне пришла в голову совсем смешная мысль. Сотку-ка я три платья.

– А почему бы и нет? – сказала я себе.

Времени у меня хоть отбавляй, а из ниток каждого цвета выйдет прелестное платье.

Я начну с серебряных, потом золотые, а жемчужные останутся напоследок.

Я дрожала от нетерпения, пока вдевала тонкую, но на удивление прочную серебряную нить в станок. Я опасалась сложностей, но станок был такой замечательный, что работа шла великолепно.

Решила сначала соткать полотно, а потом придумать выкройку.

Я ткала, а в голове носились десятки возможных моделей платьев. Я не очень хорошо знала, что сейчас носят, зато в норвежской книжке было много картинок, и мне нравились одежды Идунн, Фрейи и Сиф.[12]12
  Сиф – красавица богиня плодородия. Красивее ее только Фрейя. Волосы Сиф сделали из золота гномы.


[Закрыть]

Сверкающая ткань выходила из-под пальцев и заставляла меня трепетать от удовольствия. Чем дольше я ткала, тем больше меня мучили сомнения, стоит ли делать такое платье для себя. Оно больше подходило для принцессы или знатной дамы, а совсем не для дочери бедного фермера. Если – нет, когда (твердо поправила я себя) я уйду из замка, в моей жизни не будет повода надевать это платье.

Я решила, что продам его. За такое роскошное платье можно получить небольшое состояние. И этими деньгами мы покроем все накопившиеся на ферме долги, а Недди сможет поехать в Берген или Осло и заняться наукой, как он всегда мечтал. На эти деньги отец мог бы даже открыть свое дело по производству карт.

Поэтому я ткала и думала о выкройке. А если иногда и представляла себя в платье… Ничего ужасного в этом не было.

Когда сверкающего материала стало достаточно, я села за выкройку. Дело продвигалось медленно, потому что я была очень аккуратна: впервые имея дело с дорогой тканью, не хотелось наделать ошибок.

Работа была сложной, требовала повышенного внимания, и я стала меньше разговаривать с медведем. А он беспокоился, ходил по комнате взад и вперед со странным выражением во взгляде черных глаз.

И вот я закончила. Встряхнула и разложила платье. Выкройка была проста: от завышенной талии вниз расходились серебряные волны. Я решила примерить платье, чтобы посмотреть, как оно сидит. Вспомнила, что в моей комнате есть высокое зеркало, и понесла туда платье. Немного нервничая, я надела его, стоя спиной к зеркалу. Когда же я повернулась, то с трудом узнала себя и рассмеялась.

Я выглядела забавно, как неуклюжая девчонка, примеряющая мамино свадебное платье. Я состроила себе рожицу, потом поморщилась и сказала:

– Вот что значит одевать в сказочные платья девочку, которая привыкла к грязным сапогам и разорванным плащам!

Как бы то ни было, мне понравилось шить, и я целиком погрузилась в изготовление второго платья – теперь из золотых ниток. Эти нитки тоже были необычные, не толще нити паутины, но прочные, как и серебряные. Мне казалось, будто они попали ко мне из волшебной сказки. И золотое платье получилось еще прекраснее, чем серебряное.

Так я дошла до жемчужных ниток. Когда я ткала полотно, я рассказывала медведю сказку про девушку с севера и про то, как поющая Вэйна обманула Сеппо, который сотворил небо. Она заставила его пойти в ледяные земли, спев ему про гигантскую сосну, у которой на ветвях висели звезды и луна. По наклону головы и выражению глаз медведя я поняла, что он внимательно слушает.

Ткань рождалась в моих руках и удивляла меня все больше и больше. Золотая и серебряная были прекрасны, но красота жемчужной вообще не поддавалась описанию. Это было что-то неземное, похожее на северное сияние. Помню, как я первый раз в жизни увидела его, – у меня даже дыхание перехватило, и я решила, что вижу путь в совершенно иные миры, в сам Асгард, где жили Фрейя, Идунн и бог грома Тор.

Я не поняла, когда папа объяснял про феномен полярного сияния. Для меня это было настоящее волшебство. А ткань, которую я сделала, получилась похожей и на северное сияние, и на лунный свет. Она блистала изумительными, как будто живыми, жемчужинами, когда ее освещали сбоку.