Текст книги "Восток"
Автор книги: Эдит Патту
Жанр:
Детские приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)
Эдит Патту
Восток
Посвящается моему отцу, который так любил сказки, и моей матери за любовь и поддержку
Пролог
Я нашла этот ящик на чердаке одной старой фермы в Норвегии. Он был большой – размером с сундук для обуви, и на нем были какие-то надписи. Как я узнала потом, руны.
Когда я открыла крышку, мне сперва показалось, что там одни бумаги – куча листов, исписанных разными почерками на нескольких языках. Там были карты, дневники и даже судовые журналы.
Я стала разбирать бумаги и нашла под ними клубки шерстяных ниток, крохотные сапожки из мягкой кожи, стопки нот, перевязанные выцветшей лентой, длинные тонкие деревянные дощечки с пометками, похожими на географические карты, сушеные грибы, тканые ремни и даже бледно-желтое платье.
Потом мне попалось нечто напоминающее мундштук очень старого музыкального инструмента. Я поднесла его к свету, льющемуся сквозь маленькое чердачное оконце. Как только на него упал луч вечернего солнца, случилось нечто необычное: я ясно услышала высокий голос флейты.
Звук доносился из сундука.
Потом послышались другие звуки: тихим роем они закружились у меня в голове. Колокольчики на санях, собачий лай, треск льда. И голоса. Я слышу голоса – это странно, подумалось мне.
Не выпуская из руки старинный мундштук, я достала из сундука лежавшую сверху страничку, исписанную неровным почерком.
Они хотят, чтобы я все это записала – не знаю зачем.
Казалось бы, хватит и того, что отец и Недди записали свои истории. Особенно Недди – ведь он всегда был главным рассказчиком в семье. У меня никогда не вышло бы так складно. На это требуется больше терпения, чем у меня есть, точнее, чем у меня было. Да, в этом путешествии я узнала, что значит терпение. Хотя, конечно, мне лучше было бы все записать. Что я, собственно говоря, и делаю.
Мне нелегко сейчас возвращаться к началу этой истории и даже думать о том времени, когда она началась на самом деле. Рассказывать – это как сматывать в клубок крученые нитки – так просто запутаться.
Я отправлялась в путь, желая лишь все исправить. Говорят, что потерять любимого человека так же больно, как потерять часть собственного тела. На самом деле, намного больнее, особенно когда ты сама во всем виновата.
Но я уже забегаю вперед. Все началось с пары крохотных мягких сапожек.
Книга первая.
ВОСТОК
Жил-был бедный крестьянин, у которого было много детей.
Отец
Нашего последнего ребенка звали Ориана Роуз. Хотя это и не правильно. Ее должны были звать Ниам Роуз. Но все звали ее Роуз, а не Ориана, так что уж ладно. По крайней мере, именно это я говорю себе.
Часть ее имени – Роуз – напоминала о символе розы ветров, что очень подходило, ведь она жила в самой середине моего сердца.
Я любил всех ее семерых братьев и сестер, но признаю, что в Роуз всегда было что-то особенное. И вовсе не внешность.
Роуз было очень сложно понять. Из-за того, что она никогда не сидела спокойно. Когда она была еще совсем крошкой и я брал ее на руки, она несколько секунд пристально смотрела на меня улыбающимися яркими глазками. Но каждый раз тут же переводила взгляд за окно: интересно, что там творится?
Первым подарком для Роуз стали мягкие сапожки, сделанные из шкуры северного оленя. Их принес Торск, наш сосед. Пока он натягивал подарок на крошечные ножки Роуз своими мозолистыми ручищами, я посмотрел на Ольду, мою жену. Она нахмурилась и, чтобы скрыть это, отвернулась.
Торск ничего не заметил. Он был вдовцом и великолепным сапожником. Сыновья его уже выросли. Он очень хотел показать свою работу и не догадывался о сложных обстоятельствах недавних родов Ольды, поэтому и появился первым на нашем пороге.
Почти все наши соседи знали, насколько суеверна Ольда. Еще они знали, что первый подарок для ребенка наделен особым смыслом. Но радостный Торск не сильно об этом задумывался. Он просто смотрел на маленькие сапожки на ножках девочки, и его распирало от гордости.
– Как хорошо подошли, – заметил он с широкой улыбкой.
Я кивнул и счел нужным предупредить его:
– Ведь это первый подарок для Роуз.
Его улыбка стала еще шире.
– Ах как здорово!
Вдруг его озарила мысль.
– Она будет путешественницей! – сказал он с воодушевлением.
Значит, Торск знал про примету, связанную с первым подарком.
Теперь Ольда не пыталась скрыть хмурого взгляда, и я испугался, что она скажет что-нибудь резкое. Но вместо этого она наклонилась и завязала потуже шнурок на одном сапожке.
– Спасибо, сосед Торск, – проговорила она сквозь зубы. В ее голосе слышалась неприязнь, что сильно удивило гостя.
Увлекая Торска к двери, я пробормотал что-то по поводу здоровья своей жены.
– Может, сапожки не понравились? – спросил он смущенно.
– Ну что ты! – уверил я его. – Они просто чудо. А Ольда очень устала, вот и все. Ты ведь знаешь матерей – они всегда хотят, чтобы дети были рядом. Она еще не готова к тому, что малышка Роуз будет бродить где-то по свету.
И никогда не будет готова. Хотя этого я не сказал Торску.
В тот вечер, как только нам удалось оттащить Недди от колыбельки Роуз и уложить всех детей спать, Ольда спросила:
– А не приносила ли вдова Озиг горшочек масла для малышки?
– Она только вернула тот, что ты ей давала.
– Нет, это было для Орианы Роуз. Это ее подарок первый. Я уверена, – решительно сказала Ольда.
Она на самом деле хотела, чтобы дети всегда были рядом. Особенно Роуз. А все из-за обстоятельств, при которых девочка появилась на свет.
Недди
Наша семья не всегда жила бедно. Мой дед, Осбьёрн Лавранс, весьма успешно занимался изданием географических карт. Отец происходил из семьи зажиточных фермеров. Он поссорился с ними, когда отправился в Берген, чтобы стать учеником картографа Осбьёрна. Мама моя, Ольда, была дочерью Осбьёрна. Вот так они и встретились.
У мамы с папой было восемь детей. Роуз родилась последней, а я предпоследним. Когда Роуз принесли домой из Эской Фореста, мне исполнилось четыре года. Кто-то скажет, что четырехлетние дети мало что запоминают, но кое-что я точно помню. Даже многое. Я помню, как Роуз пахла – теплым молоком и мягким зеленым мхом. Помню, что ее лепет напоминал журчание ручейка – мы даже прозвали ее Рози Ручеек. Еще она щелкала языком, словно королек, и обиженно ревела, когда пыталась ходить и падала. Ходить она научилась необычайно рано. Чуть ли не с пеленок она уже вовсю бегала на своих коротких ножках.
Я отчетливо помню тот вечер, когда мама и папа вернулись домой после сбора трав, но вместо травы они принесли сверток, из которого доносились странные звуки.
Мои старшие братья и сестры беспокоились о маме с папой, потому что на улице бушевала непогода, а родители сильно задерживались. Я сказал, что они так долго не возвращаются, потому что ушли за ребенком.
Сестра Зёльда рассмеялась.
– Маме еще больше месяца до родов, – сказала она. – Кроме того, все знают, что нельзя так просто пойти и найти ребенка в Эской Форесте, – добавила она высокомерно.
Но в итоге оказалось, что прав я.
Когда они наконец пришли домой, мама была очень бледна. Она сразу же села и положила сопящий сверток себе на колени. Все столпились вокруг, а я стоял в сторонке и ждал. Потом отец подвел меня к маме. Я взглянул на маленькую попискивающую девочку и ощутил необычайный прилив гордости. Как будто я сделал что-то очень хорошее. Конечно, это мама родила малышку (от этого она была совсем измотана), но с того мгновения я почувствовал, что эта темноволосая кроха – мой собственный подарок и именно мне нужно будет за ней присматривать. Если бы я знал тогда, какой своенравной она станет, я бы еще подумал, прежде чем брать на себя такую ответственность. Забавно. Думаю, что нам с мамой было труднее всего, пока Роуз металась в поисках своего пути. Но мы переживали невзгоды по-разному. Мама все время пыталась притянуть дочку к себе и удержать. Но я-то знал, что это невозможно, и просто мучился и тосковал, когда она исчезала. Вот так и любишь дикарку: постоянно сидишь у двери и ждешь.
К такому со временем вроде даже привыкаешь.
Роуз
Я могла бы сказать, будто в детстве чувствовала себя виноватой из-за того, что вечно попадала в неприятности и доводила маму до отчаяния чуть ли не каждый день. Но на самом деле ничего подобного я не чувствовала.
Не думаю, что из-за эгоизма или бессердечия. Я просто не могла понять, почему все так беспокоятся. Подумаешь, несколько капель крови или сломанная рука!
Я не была непослушной. Просто мне не удавалось удержать мысли, вслед за которыми бежали и мои ноги. Увижу что-нибудь – лазурный блеск крылышек бабочки или облака, похожие на корабль с мачтой и парусами, или спелое желтое яблоко высоко на дереве – и помчалась, не задумываясь.
Дух странствий жил в моей крови. Дед Осбьёрн был картографом и исследователем. А прапрапрадед был одним из первых норвежцев, совершивших путешествие в Константинополь.
Я расстраивалась только из-за Недди, который находил меня и окидывал сердитым и огорченным взглядом, после того как я в очередной раз исчезала из дому, никому не сказав ни слова.
– Но я увидела кролика с таким сияющим беленьким хвостиком, – пыталась я объяснить, когда достаточно подросла для того, чтобы придавать мыслям и чувствам словесную форму.
Недди только вздыхал и говорил, что мама ждет меня на кухне.
– Прости, Недди, – говорила я и обхватывала его обеими руками.
Мне всегда удавалось заставить брата улыбнуться, и тогда я шла на кухню, где меня еще раз ругала мама.
Недди
Сказать, что мама была просто суеверна, – это все равно что назвать великий буран 1539 года легким снегопадом.
Любое действие, совершаемое в нашем доме, наделялось особым смыслом. Подмести мусор с парадного крыльца означало выгнать из дома удачу. Пение во время приготовления хлеба навлекало на дом неприятности, а если у вас чесалась левая сторона тела, то это точно предвещало беду. Если вы чихали в среду, то наверняка должны были получить письмо – с хорошими вестями, если вы смотрели на восток, и с плохими, если на север.
Отец любил рассказывать, как он впервые узнал о «родовом направлении».
Когда они объявили о своей помолвке маминой семье, первое, что сказала будущая теща, было:
– Но, Арни, мы даже не знаем, в каком направлении ты родился!
Смущенный отец оторопело посмотрел на нее.
– Да, Арни, мы должны знать это наверняка, прежде чем вы с Ольдой будете строить дальнейшие планы.
– Я уверена, что на юг или на юго-восток! – убежденно воскликнула мама.
– Нужно знать точно, – настаивала будущая теща.
Тут отец рассмеялся, подумав, что его разыгрывают.
Но женщины были серьезны.
Когда пана переходил к той части воспоминаний, где они все вместе отправились на ферму к моим бабушке с дедушкой, чтобы узнать, куда смотрела бабушка во время родов, мы корчились от смеха. Оказалось, она действительно смотрела на юго-восток, что, по маминым словам, было очень хорошо.
Плохо было то, что эта встреча отца со своей семьей стала последней. Он надеялся исправить положение. Но, видимо, странные вопросы «городских», с семьей которых породнился отец, только ухудшили дело, и расстались они как чужие.
Отец
Страстная вера Ольды в направление родов была для меня весьма необычна. Я в жизни не встречал ничего подобного, а у них в роду это суеверие передавалось из поколения в поколение.
Они верили в то, что именно направление родов имело чрезвычайную важность. А не расположение звезд, или лунная фаза, или приливы и отливы, или даже черты, передаваемые родителями детям.
Я думаю, это странное поверье было навеяно составлением карт.
– Каждый ребенок в нашей семье, – объяснила мне Ольда, – получает имя, которое начинается с первой буквы направления родов. Мальчика, родившегося на север – норд, назвали бы Натаниелем, а девочку, родившуюся на юго-запад – зюйд-вест – Зара Вильгельмина и так далее. Я родилась на восток – ост.
– И какие отличительные черты у ребенка, рожденного на восток? – спросил я.
– Ну, кроме всего прочего, я аккуратна, крепко сплю и немного суеверна.
– Немного?! – усмехнулся я.
Так получилось, что Ольда пошла дальше своих предков. В нашу первую брачную ночь она объявила мне, что ей хочется иметь семерых детей.
– Семь – хорошее число, – ответил я, – но почему именно семерых? Это особенно счастливое число?
– Нет, просто я хочу, чтобы у меня были дети, рожденные во всех направлениях компаса.
– Но тогда их должно быть четверо или восемь… – недоумевал я.
– Я, конечно же, не считаю север.
– Почему?
– Ты что, не знаешь о детях, рожденных в северном направлении? – в свою очередь удивилась Ольда.
– Нет. – Я не стал напоминать ей, что за пределами ее семьи такой разговор вообще был бы невозможен.
– Они ужасны! Все время где-то шатаются и очень плохо себя ведут. Северные люди все такие. Моя собственная сестра – неужели я тебе не говорила? – вышла замуж за северного мужчину (вопреки маминому совету, понятное дело). Когда она вынашивала третьего ребенка, он сел на корабль, и с тех пор о нем никто ничего не слышал. Мне не нужен ребенок, за которым я не смогу наблюдать.
Услышав такое, я немного забеспокоился.
– Надеюсь, ты не собираешься держать их около себя всю жизнь?
– Нет, Арни, – уверила меня Ольда. – Я просто имею в виду, что северные слишком дикие. Вечно попадают в неприятности. Но это не единственная причина, почему у меня не будет северного ребенка. Есть кое-что поважнее.
– И что же?
– Несколько лет назад мы с сестрой ходили к гадалке.
Хотя в наших краях гадалки были большой редкостью, я не удивился, что моей суеверной Ольде удалось найти одну из них.
– Эта вещунья наделена огромной силой. Она предсказала день, когда Карий Тессел произведет на свет своего первенца! Еще она рассказала моей сестре, что море отберет у нее мужа… – Ольда замолчала.
Я посмотрел на нее.
– Гадалка что-то рассказала про твоего северного ребенка?
Она кивнула и тихо произнесла:
– Она сказала, что если у меня родится северный ребенок, то он умрет ужасной смертью – замерзнет подо льдом и снегом.
Ольда содрогнулась, а я безотчетно притянул ее поближе к себе. В нашей стране зимой частенько случались обвалы в горах, которые окружали Берген, и я видел, что Ольда восприняла это зловещее предсказание очень серьезно.
Мне такие пророчества казались ерундой. Возможно, если бы я с самого начала попытался поговорить с Ольдой о бессмысленности многих ее суеверий, то предотвратил бы немало несчастий, позже обрушившихся на наши головы. Но я не попытался. Тогда я считал все ее идеи просто безобидными чудачествами, иногда даже очаровательными, и потакал ей. Мне тоже хотелось большую семью, а семь казалось таким же хорошим числом, как любое другое…
Но даже собственная мать Ольды думала, что настолько методичное планирование направления рождения каждого ребенка не к добру.
– Ты вмешиваешься в дела Бога и Судьбы, ни к чему хорошему это не приведет, – сказала она.
Сама Ольда родилась точно на восток. Роды у ее матери начались неожиданно, когда она плыла на лодке по Раума-Ривер, которая, как всем известно, очень извилиста. К счастью, у матери Ольды оказались с собой осколок магнитного железняка и иголка, которые она носила с собой на протяжении всей беременности. Хозяин судна принес ведро воды. Во время родов дед Осбьёрн намагнитил иглу и опустил ее в ведро с водой.
Так они без особых трудностей смогли вычислить направление родов.
– Подумать только, ведь поверни внезапно лодка, я могла бы родиться на север! – ужасалась Ольда.
В нашей семье первенец появился на северо-восток – норд-ост – Нильс Отто. Ольда объясняла это тем, что лучше начать с самого сложного направления, пока она еще молода и полна сил. А еще одно сложное направление – северо-запад – оставить напоследок, когда она станет мудрым и опытным родителем.
Все шло строго по плану от северо-востока до северо-запада.
Нильс Отто любил погулять, но всегда знал меру и соблюдал порядок.
Оливи – идеальный восточный ребенок, тихая, деловитая и послушная.
Зёльда Орри – добрая приятная девочка.
Зара – волевая и страстная.
Зорда Венда дружила с животными и была достаточно проницательной.
Виллем, способный и решительный, легко управлялся со скотиной на ферме.
Недди Вилфрид – единственный ребенок с темными волосами, хотя глаза у него были такие же голубые, как у братьев и сестер. Недди родился легче остальных. Он был славным, спокойным малышом и чаще улыбался, чем плакал.
Семеро детей за семь лет. Вздохнув с облегчением, Ольда перестала ходить за травой, которая облегчала утреннюю тошноту и муки родов. Она убрала в шкаф широкое платье, в котором проходила все семь беременностей.
И вдруг Оливи, которой исполнилось уже восемь лет, умерла. Она никогда не была очень крепкой и здоровой, а Ольда испытывала к ней особую привязанность и нежность, отчасти из-за того, что они обе родились на восток.
Что может быть страшнее для родителя, чем потеря ребенка?! Конечно, у нас было еще шестеро детей, которые нуждались в нашей заботе, и постепенно время сгладило боль утраты. И тут свободное место в восточном направлении компаса начало терзать Ольду.
Недди
Отец рассказывал мне, что впервые стал делать эскизы розы ветров, когда они с мамой были помолвлены. Для обучения дедушка давал ему кипы карт, почти на всех стоял этот значок – как правило, в нижнем левом углу.
Отец сказал, что свое название значок получил из-за того, что похож на цветок с тридцатью двумя лепестками, и картографы испокон веков использовали его для обозначения направления ветров. Некоторые из них были простые, некоторые нет, но северное направление у всех указывал заостренный лепесток. Еще отец рассказал, что все картографы раскрашивали розы ветров яркими красками, и не потому, что так красивее, а для того, чтобы их было легче разглядеть в тусклом свете корабельных светильников на палубе.
Мне нравилось слушать про составление карт. Я мечтал, что, когда вырасту, поеду в один из больших городов и вместе с великими учеными займусь изучением этой темы. Или стану поэтом.
Одно из первых своих стихотворений я написал про розу ветров:
Самое хорошее в этом стихотворении то, что оно короткое.
Отец
Нелюбовь к путешествиям – единственное, что мешало моей профессии. («Ты же родился на юго-восток», – говорила Ольда.) И когда наше дело развалилось, я счел виноватым себя. По правде говоря, дела давно уже шли не очень. Осбьёрн и его жена умерли от инфлюэнцы, и управление производством перешло ко мне. Скоро стало ясно, что я не смогу добиться успеха. К тому же число заказчиков после инфлюэнцы уменьшилось.
Ольда к тому времени добралась уже до середины компаса. Дома ждали четверо детей, которых нечем было кормить. И когда дальний родственник Ольды предложил нам маленький участок земли для обработки, мы не упустили возможности и перебрались всей семьей в отдаленный район Северной Норвегии.
Родственник был добр к нам и брал небольшую плату за жилье, поэтому некоторое время все шло хорошо.
Пока не умерла Оливи.
Роуз
Не помню, когда я узнала, что родилась на смену умершей сестре. Я просто всегда знала это, как разные другие вещи, например историю про необычные обстоятельства моего рождения или то, что отец умеет рисовать розы ветров.
Мама всегда рассказывала мне про Оливи – какой она была хорошей, послушной, как помогала маме на кухне. У меня никогда не получалось поступать так же. Отчасти из-за любопытства и страсти к исследованиям, жившим у меня внутри: мне необходимо было рассмотреть, потрогать или даже понюхать то, что оказывалось в поле зрения. К тому же я просто не могла усидеть на месте, за исключением тех случаев, когда рядом был Недди.
Именно в один из таких редких моментов я увидела, как шьют.
Мне тогда было, может, годика четыре. Я сидела у Недди на коленях, и он рассказывал мне про Бифрост – мост из радуги. В древних сказаниях Бифрост связывал наш мир с Асгардом, миром богов.[2]2
В скандинавской мифологии Мидгард – мир, созданный богами для людей. Он окружен миром чудищ и великанов – Утгардом. В центре Мидгарда высится Асгард – мир богов. Боги построили мост от земли до неба (из Мидгарда в Асгард) и назвали его Бифрост или Биврёст, который представлял собой трехцветную радугу.
[Закрыть]
Мама сидела напротив нас около очага. Она штопала. Я слыхала слово «штопать» и раньше, но не знала, что оно значит на самом деле. Говорили, что так делают, чтобы одежда служила дольше, и что мне тоже придется этим заниматься, когда я подрасту. Оливи даже в восемь лет умело справлялась со штопкой и всегда спокойно сидела за этим занятием. Поэтому штопка заранее пугала меня и обещала стать еще одним поводом для маминого недовольства.
И вдруг я наткнулась взглядом на собственные штаны, за которые мама только что взялась. Сзади на них была огромная дыра, появившаяся днем, когда я спускалась по небольшому водопаду. Недди рассказывал, как Тор размахивал волшебным молотом[3]3
Тор – бог грома, высокий и сильный. Он борется с главными врагами богов – великанами и помогает людям. У Тора есть волшебный пояс, который делает его сильнее, на руках у Тора железные рукавицы, а вместо копья или меча он носит с собой тяжелый железный молот Мьёлльнир, разбивающий вдребезги самые крепкие скалы.
[Закрыть], переходя по мосту из радуги, и я задремала. Когда я открыла глаза, дыра на штанах исчезла.
Окончательно проснувшись, я села. Чудо.
Могло бы показаться странным, что я никогда раньше не видела, как мама зашивает дырки. Дело в том, что штопку она всегда оставляла на поздний вечер, когда я спала и в доме было спокойно.
Я подбежала к ней. От сонливости и следа не осталось, и мост Бифрост тут же был позабыт.
– Сделай еще так, – попросила я.
– Что сделать? – растерялась мама.
– Прогони дырку.
Она улыбнулась и взяла следующую одежку. Показала мне, как продеть нитку в иголку, и аккуратно зашила маленькую дырочку в рубашке Зорды.
Я смотрела, не отрывая глаз, а потом твердо сказала:
– Я тоже так хочу.
Мама немного поколебалась, взвешивая естественное беспокойство о маленьких пальчиках и острых предметах с желанием поощрить мой неожиданный интерес. Подумав о том, что это хорошее средство утихомирить меня, она согласилась. Конечно, несколько капель крови пролилось, но я упрямо держала иглу, решив во что бы то ни стало добиться успеха в этом волшебном ремесле. Я засыпала маму вопросами про иголки, булавки, откуда берутся нитки. Оказалось, что нитки дает моя любимая овечка Бесси (вот это да!) и все ее друзья и родственники.
С того вечера меня как будто привязали. Я точно знаю, что и мама и Недди были довольны. Штопка оказалась одним из немногих занятий, которые могли удержать меня дома под присмотром.
