Текст книги "Дети железной дороги"

Автор книги: Эдит Несбит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Эдит Несбит
Дети железной дороги

ПРЕДИСЛОВИЕ ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Известная английская писательница и поэтесса Эдит Несбит (1858-1924) родилась в семье сельскохозяйственного химика Джона Коллиза Несбита. Семья постоянно переезжала на протяжении нескольких лет – Несбиты жили не только в Англии, но и во Франции, Испании и Германии.

Затем три года семья провела на родине, в Англии – на северо-западе графства Кент, в городке под названием Халстед. Это место позже описывалось в романе «Дети железной дороги». В 1875 году Несбиты снова переехали, на этот раз в Лондон.

В 1880 году Эдит вышла замуж за банковского клерка Хьюберта Бланда. Этот брак подарил писательнице троих детей, которым были посвящены наиболее известные произведения – «Дети железной дороги», «Пятеро детей и чудище», «Искатели сокровищ».

Литературная слава пришла к Эдит не сразу, но со временем ее книги приобрели широкую известность. Писательница оставила своим читателям более 60 произведений художественной литературы для детей, некоторые из которых были адаптированы для кино и телевидения.

Роман Несбит «Дети железной дороги» наиболее известен, благодаря неоднократным экранизациям (один из последних фильмов по роману был снят в Великобритании в 2000 году).

Роберта, Питер и Филлис были вполне счастливыми детьми. Они жили с родителями и няней в Лондоне, не испытывая ни в чем нужды. В одночасье жизнь детей изменилась – отец неожиданно исчез, а им с мамой пришлось переехать в крохотный домик в деревне и научиться жить на те небольшие деньги, что ей удавалось заработать написанием рассказов.

Теперь все свободное время ребята проводят около железной дороги. Тут они успевают подружиться и с пассажиром экспресса, и с начальником станции. Брат и сестры предотвращают крушение поезда и охотно помогают многим людям. Неудивительно, что и окружающие стремятся помочь детям, в том числе и в поисках отца.

Глава I

КАК ВСЕ НАЧАЛОСЬ

Сначала они вовсе не были детьми железной дороги. Они и не думали о поездах и рельсах, а если думали, то не иначе как о средстве попасть в контору Кука, на пантомиму, в зоосад или к мадам Тюссо* [1]1
  * Мадам Тюссо – здесь: музей восковых фигур мадам Тюссо в Лондоне.


[Закрыть]. Они были просто дети из пригорода. Они жили с папой и мамой на вилле: краснокирпичный фасад, цветные стекла на входной двери, коридор, который назывался у них холлом, ванная комната с горячей и холодной водой, электрические звонки, створчатые окна, обилие белого цвета и все то, что на языке чиновников, ведающих жилищными делами, зовется современными удобствами.

Их было трое. Старшая – Роберта. Разумеется, у мам не бывает в отношении детей явных предпочтений, но если бы таковые были, то самой-самой была бы Роберта. Следующим по старшинству шел Питер, страстно желавший стать инженером, когда вырастет. А самой младшей и самой послушной была Филлис.

Их мама не тратила времени впустую, не делала бестолковых визитов разным скучным дамам и не сидела в праздности, ожидая, когда эти дамы нанесут ответный визит. Почти всегда она была дома, готовая и поиграть с детьми, и почитать им книгу, и помочь в приготовлении уроков. А кроме того, она, пока дети учились в школе, писала рассказы, которые после чая прочитывались вслух. Еще она сочиняла забавные стишки к дням рождения и по другим значительным поводам, например, когда брали котенка и давали ему имя, или когда делали перестановку в кукольном доме, или когда дети выздоравливали после кори или свинки.

У этих троих было все, чего только можно пожелать: красивая одежда, всякие добротные вещи, очаровательная детская, заваленная игрушками и оклеенная обоями со сценками из жизни Матушки Гусыни* [2]2
  * Матушка Гусыня – персонаж английских и американских сказок.


[Закрыть]. Была у них и няня, веселая, добрая женщина, и преданный им всем в равной мере пес по кличке Джеймс. И папа у них был само совершенство – никогда не сердился, все решал по справедливости и всегда готов был с ними поиграть, а уж если не мог, то для этого была весомая причина, суть которой он излагал так интересно и забавно, что это само по себе было как игра.

Вы подумаете теперь, что, наверное, они были счастливы. Да, они, конечно, были счастливы, но только они не могли этого осознать до тех пор, пока не кончилась их уютная жизнь на красной вилле и пока не пришлось им всем начать вести совсем иную жизнь.

Ужасная перемена произошла совершенно неожиданно.

У Питера был день рождения – ему исполнилось десять лет. Среди прочих подарков была модель локомотива, самая совершенная из всех, какие можно было раздобыть в ту пору. Многие полученные им подарки были восхитительны, но все же ни один не мог сравниться с локомотивом.

Три дня брат и сестры наслаждались подарком. Но потом, из-за неопытности ли Питера, или потому что Филлис нажала где-то не там, локомотив неожиданно взорвался. Джеймс так перепугался, что убежал из дому и не возвращался до ночи. Разноцветные человечки в тендере* [3]3
  * Тендер – прицепная часть паровоза для хранения запасов воды, топлива.


[Закрыть]все разлетелись по углам, но в доме ничто не пострадало, кроме локомотива и чувств бедного подростка. Говорили, что он плакал над локомотивом, но, разумеется, десятилетние мальчики не плачут, какие бы ужасные трагедии не выпадали на их долю. А то, что у него были красные глаза, он объяснял тем, что поймал простуду. Это, к вящему удивлению самого Питера, оказалось правдой, и весь следующий день ему пришлось провести в постели. Мама с ужасом подумала, что, должно быть, он заболел корью, как вдруг мальчик сел в кровати и объявил:

– Терпеть не могу кашу! Ненавижу перловую жижу! Унесите хлеб с молоком! Я хочу встать и по-настоящему пообедать!

– Это как же, по-настоящему? – спросила мама.

– Хочу большой, жирный пирог! – нетерпеливо потребовал Питер.

Мама тут же наказала кухарке испечь большой, жирный пирог. Та замесила тесто, раскатала, сделала пирог и посадила его в печь. Когда пирог был готов, Питер его отведал. И после этого он быстро стал поправляться от своей простуды. А пока пирог пекся, мама, чтобы успокоить и развлечь Питера, написала несколько четверостиший. В начале рассказывалось о том, что Питер хороший мальчик, но ему частенько не везет, а дальше мама поведала печальную историю:

Погиб товарищ добрый мой,

Большой локомотив!

Ах, Питер все отдать готов,

Чтоб снова был он жив.

Вот, слушайте, мои друзья!

Случилось зло из зол.

«Спасите!» – крикнул машинист,

И взорвалс якотел.

Бедняжка Питер побледнел

И устремился к маме –

Не сталкивался прежде он

С подобными вещами.

Оставил машиниста он

И гибнущих людей,

Поскольку дорожил одной

Игрушкою своей.

А после Питер заболел

И очень грустный был,

И тщился пирогом заесть

Раскаяния пыл.

Закутавшись в пять одеял,

Он спит без задних ног,

То на один, то на другой

Заваливаясь бок.

Глаза его красным-красны,

И грипп повинен в том,

Но скоро вылечится он

Горячим пирогом!

Папа во время несчастного случая был в деревне, и ожидалось, что вернется он только через три или четыре дня. Все надежды на восстановление локомотива Питер возлагал исключительно на папу, у которого были изобретательный ум и ловкие руки. Не было такой поломки, которую тот не умел бы устранить. Для деревянной лошадки Питера он был настоящим ветеринаром. Когда эту лошадку приготовили уже на выброс за негодностью, папа ее подобрал и починил, хотя даже плотник говорил, что ничем не поможет бедняжке. И кукольную колыбель, которую никто не мог исправить, папа сумел привести в порядок. И когда поломался Ноев ковчег, он с помощью маленького пузырька с клеем, нескольких деревяшек и перочинного ножика так здорово закрепил на булавках всех зверей, что прочнее уже некуда.

В день, когда папа вернулся домой, Питер с героической самоотверженностью молчал о локомотиве до тех пор, пока папа не пообедал и не выкурил свою послеобеденную сигару. Правда, это мама посоветовала Питеру проявить самоотверженность, но ведь он сумел ее проявить. И это потребовало изрядной доли терпения.

И вот, наконец, мама обратилась к папе с такими словами:

– Теперь ты, я вижу, отдохнул и успокоился, и мы должны тебе сообщить о большой железнодорожной катастрофе. Очень нужен твой совет.

– Да, говори.

И тогда Питер вынес сломанный локомотив.

– Однако, – вздохнул папа, тщательно осмотрев то, что осталось от игрушки.

– Что? Никакой надежды? – тихо, срывающимся голосом пробормотал Питер.

– Нет, почему же. Мне нужны будут инструменты, кусок меди, паяльник… Впрочем, лучше это отложить на какой-нибудь очень дождливый день. Кажется, в субботу обещают непогоду. Мне придется провозиться все утро, и вы будете мне помогать.

– Разве могут девочки чинить локомотив? – недоверчиво произнес Питер.

– А почему же нет? Думаешь, девочки глупее нас? Вовсе нет. Филлис, ты хочешь быть машинистом поезда?

– У меня же все лицо будет грязное, – вяло пробормотала Филлис, – и я обязательно что-нибудь поломаю.

– А я, пожалуй, хотела бы! Как думаешь, папа, у меня получится? Или даже истопницей? – с энтузиазмом отозвалась Роберта.

– Ты хотела сказать «кочегаршей»? – спросил папа, продолжая толкать и трясти машину. – Ну, что ж, мы тебя обучим, и ты будешь первой в мире женщиной-кочегаром. Помню, когда я был мальчишкой…

В это время раздался стук в дверь.

– Ну, кто там еще? Если это закон, что для англичанина его дом – его крепость, то уж и строили бы крепости за семью запорами и с подвесным мостом.

Между тем в комнату вбежала Руфь, рыжеволосая служанка, и сообщила, что какие-то два джентльмена требуют хозяина.

– Я проводила их в библиотеку, – добавила девушка.

– Это, наверное, подписка о назначении викария, или собирают деньги на церковный хор, – сказала мама. – Как-нибудь отделайся от них поскорее, иначе вечер будет испорчен, да и детям уже скоро пора спать.

Но у папы никогда не получалось быстро отделываться от посетителей.

– Как бы хотелось, чтобы у нас были рвы и мосты, – вздохнула Роберта. – Появился какой-то нежелательный гость – и сразу же мы поднимаем мосты. Боюсь, они так заморочат папе голову, что он забудет, кем он хотел стать, когда был мальчиком.

Мама пыталась развлечь детей волшебной сказкой о принцессе с зелеными глазами, но это плохо удавалось, потому что из библиотеки доносились реплики папы и двух пришедших господ. Папин голос звучал громче и совсем по-другому, чем когда он говорил с людьми, пришедшими собирать подписи или деньги на церковные праздники.

Потом в библиотеке зазвонил колокольчик, и все облегченно вздохнули.

– Это он позвонил, чтобы служанка их проводила, – сказала Филлис.

Но Руфь вместо того, чтобы провожать посетителей, вбежала в детскую, и вид ее показался всем очень странным.

– Мэм, простите меня, пожалуйста… – бормотала она, – хозяин вас просит зайти в кабинет. У него такой ужасный вид, он как мертвый… Приготовьтесь к самому плохому: или кто-то умер из ваших близких, или банк лопнул, или…

– Не волнуйтесь так, Руфь, – ласково проговорила мама, – ступайте к себе.

Потом мама вошла в библиотеку. Были слышны еще разговоры. Руфь пошла вызывать кэб* [4]4
  * Кэб – английский одноконный экипаж.


[Закрыть]. Дети слышали стук ботинок по коридорам и ступенькам. Кэб уехал, и кто-то с силой хлопнул дверью. Потом пришла мама. Лицо у нее было такое же белое, как ее кружевной воротничок. Глаза казались огромными и сверкающими. Губы были как одна тонкая красная полоска. Они потеряли всякую форму.

– Уже время спать, – проговорила она, – Руфь вас уложит.

– Мама, но ты ведь обещала, что по случаю папиного приезда мы посидим подольше, – напомнила Филлис.

– Папа… Его вызвали по делу. Нам всем пора спать, мои милые.

Питер и Филлис поцеловали ее и пошли каждый в свою спальню. Роберта задержалась, она крепко обняла маму и прошептала:

– Ведь ничего не случилось плохого? Никто не умер?

– Нет, никто не умер, – мама, казалось, отталкивала от себя девочку, – я пока ничего не могу тебе сказать. Ступай, моя девочка. Прошу тебя…

Роберта повиновалась.

Руфь расчесала им с Филлис волосы и помогла переодеться (обычно это делала мама). Когда служанка вышла на лестницу, чтобы пойти в спальню к Питеру, она увидела, что мальчик сидит в ожидании на ступеньках.

– Руфь, что там делается, наверху?

– Не задавай мне вопросов… Я не хочу тебя обманывать… Ты скоро сам узнаешь всю правду.

Поздно ночью мама приходила поцеловать ребят. Из всех детей одна Роберта проснулась от ее прикосновения. Но она затаила дыхание и притворилась спящей. «Что ж, – думала девочка, прислушиваясь в темноте к материнскому дыханию, – если мама не хочет, чтобы мы знали, почему она плачет, значит, нам не надо допытываться».

Когда сестры и брат утром спустились к завтраку, мамы уже не было дома.

– Она уехала в Лондон, – пояснила Руфь и оставила детей одних в столовой.

– Случилось что-то ужасное, – проговорил Питер, разбивая яйцо. – Руфь сказала вечером, что мы скоро все узнаем.

– А ты, наверное, мучил ее вопросами, – укоризненно заметила Роберта.

– Да, представь себе! – сердито ответил Питер. – Если вы можете идти спать, когда мама в тревоге, то я не могу так.

– Не следует спрашивать прислугу про то, о чем мама не хочет, чтобы мы знали.

– Пай-девочка, как обычно, права. Проповедница… – проворчал Питер.

– Я вот не пай-девочка, но Бобби теперь права, – вступилась Филлис.

– Главное, что она себя всегда считает правой!

– Замолчи! – крикнула Роберта, бросая на стол чайную ложку, которой ела яйцо. – Неужели сейчас время срывать зло друг на друге? Случилось какое-то страшное бедствие. Не накликать бы нам еще худшей беды!

– Интересно, а кто начал первый?

Роберта готова была взорваться, но опомнилась и проговорила кротко:

– Я первая начала, я. Прости.

– Ну ладно, мир! – торжественно заключил Питер, но, перед тем как уйти в школу, он небольно стукнул старшую сестру по спине – это был знак ободрения.

Дети вернулись домой в час дня и сели обедать, но мама не приехала. Не появилась она и к вечернему чаю.

Она приехала только в семь часов, и вид у нее был такой болезненный и усталый, что дети почувствовали: теперь не надо ни о чем ее расспрашивать. Она бросилась в кресло, и пока Филлис вынимала из ее прически длинные шпильки, а Роберта стягивала с нее перчатки, Питер расстегнул пряжки ее туфель и сбегал за домашними туфлями.

Потом ей подали чай, и Роберта потерла ей виски одеколоном, чтобы унять головную боль. Только после этого мама начала говорить.

– Вот, теперь я хочу вам что-то сказать. Те люди, что приходили вчера, принесли очень плохие вести. Папа должен отлучиться на некоторое время. Я прошу вас помочь мне и не делать ничего такого, отчего мне стало бы еще тяжелее.

– Если бы мы только могли! – воскликнула Роберта, прижимая мамину руку к своей щеке.

– Вы мне очень поможете, если будете без меня жить хорошо и мирно. – (При этих ее словах Роберта и Питер виновато переглянулись). – Потому что я могу отлучиться на очень большой срок.

– Мы не будем ссориться. Честное слово! – ответили все трое в один голос.

– И еще, – продолжила мама. – Прошу вас не задавать мне никаких вопросов по поводу того, что произошло. И никому другому не задавать этих вопросов.

Питер сразу съежился и принялся переставлять на половике свои башмаки.

– Вы мне обещаете ни о чем не спрашивать? – настаивала мама.

– Я спрашивал у Руфи, – не выдержал тогда Питер. – Прости меня, но я спросил.

– И что она тебе ответила?

– Что уже довольно скоро я про все узнаю.

– Тебе совсем не обязательно все узнавать, – сказала мама. – Это относится к папиным делам, а что ты в них понимаешь?

– Так это касается правительства? – вмешалась Роберта. – Ведь папа же работает в правительственном учреждении.

– Да, – ответила мама. – А теперь, милые, пора спать. Не переживайте. Рано или поздно все образуется.

Мама вздохнула и расцеловала детей.

– Завтра утром, как только проснемся, сразу начинаем быть хорошими, – объявил Питер на лестнице.

– Почему не сегодня? – спросила Роберта.

– Что же можно сегодня успеть, глупая?

– По крайней мере, надо уже сейчас почувствовать себя хорошими. И не обзываться.

– Обзываться – это значить давать прозвища. А я же не сказал «Бобби», я сказал «глупая».

– Ну тебя, честное слово.

– Ты не обижайся. Это я, как папа говорит, любя. Спокойной ночи.

Девочки сложили свои платья с необыкновенной аккуратностью. Пожалуй, это было единственное хорошее дело, которое они успевали сделать сегодня.

– Вы так себя ведете, как будто ничего не случилось. Вы думаете, это только в книгах что-то случается. А мне вот кажется, что у нас теперь СЛУЧИЛОСЬ! – говорила Филлис, разглаживая свой передник.

– Я больше всего боюсь, когда случается то, от чего маме плохо, – поддержала сестру Роберта. – Все просто ужасно.

Несколько недель дела в доме шли из рук вон плохо.

Мама заглядывала на короткое время и опять уезжала. Сначала рассчитали горничную. Потом приехала погостить тетя Эмма. Тетя была гораздо старше мамы. Она отбывала за границу работать гувернанткой. Тетя Эмма всецело была занята подготовкой своего гардероба. Все ее платья были неприглядные, мрачные. И они были раскиданы по всему дому. И казалось, что швейная машина стрекочет целый день и даже по ночам. Тетя Эмма свято верила в то, что дети должны знать свое место. Они же в свою очередь полагали, что помнить свое место не мешало бы и тете. Общались они мало. С прислугой было гораздо, гораздо интереснее. Повар, когда бывал в хорошем настроении, пел им шутливые песенки, а горничная, когда не была сердита на детей, отлично изображала кудахтанье наседки, звук открываемой бутылки шампанского и мяуканье двух подравшихся котят. Слуги таили от детей плохие новости, которые доставили папе два джентльмена. Но по намекам чувствовалось, что если дети попросят, то они могут что-то рассказать. И от этого детям было очень неловко.

Однажды, когда Питер устроил за дверью ванной комнаты ловушку и проходившая мимо Руфь угодила в нее, за этим последовала расправа – рыжая служанка надрала ему уши.

– Ты гадкий мальчишка! – кричала она. – Если ты не исправишься, быть тебе там же, где твой драгоценный папочка, вот что я тебе скажу!

Роберта слышала это и передала маме. Девушку на следующий день рассчитали.

Однажды мама, возвратившись домой, сразу легла в постель и не вставала два дня. К ней приходил доктор, а дети бродили по дому несчастные, и им казалось, что близится уже конец света.

Потом, наконец, мама сошла в гостиную. Она была еще бледная, но мешки под глазами исчезли, и вообще выглядела она неплохо.

– Ну вот, мои милые, все теперь утряслось. Мы больше не будем жить в этом доме. Мы скоро уедем в деревню. Там у нас будет маленький домик. Уютный, беленький, похожий на голубятню. Увидите, он вам понравится.

И целую неделю они паковали вещи – не одежду, как при поездках к морю, а стулья и столы: сиденья и спинки увязывали мешковиной, а ножки обкладывали соломой.

Паковали много такого, чего никогда прежде не приходилось паковать: посуду, одеяла, светильники, ковры, железные кровати, кастрюли, даже ящики с инструментами и чугунные утюги.

Дом сделался похож на мебельный магазин. Детям все это доставляло удовольствие. И мама, хотя была очень занята, но все же не настолько, чтобы не поговорить с ними, не почитать, не написать стишок в утешение Филлис, когда она упала с отверткой и та вонзилась ей в ладонь.

– А это мы не будем паковать, мама? – спрашивала Роберта, показывая на красивый комод, отделанный красными ракушками и медью.

– Мы не можем все взять, – ответила мама.

– Получается, что мы берем худшее, а лучшее остается.

– Понимаешь, мы берем только необходимое, – пояснила мама. – У нас будет такая игра – как будто мы бедняки.

Когда неприглядные и полезные вещи были, наконец, упакованы и люди в суконных передниках погрузили их в фургон, девочки, мама и тетя Эмма уснули в двух полупустых комнатах, где остались только красивые вещи. Спать им пришлось на полу, так как их кровати увезли. Только Питеру постелили на диване в гостиной.

– А весело так жить! – говорил он, ворочаясь на жестком диване. – Мне нравится переезжать. Вот если бы мы каждый месяц переезжали!

Мама рассмеялась в ответ.

– Типун тебе на язык! Прости меня, но лучше все-таки переезжать пореже.

Когда мама повернулась, Роберта увидела ее лицо. Этот образ потом всю жизнь преследовал ее неотступно.

– Мама! – шептала она про себя, засыпая. – Какая ты отважная! Как я тебя люблю! Быть такой храброй, когда тебе так больно…

На другой день загружали ящики. Множество ящиков, бесконечные ящики! А потом, поздно вечером, прикатил фургон и отвез их на станцию.

Тетя Эмма проводила их и осталась одна в доме. Но детям казалось, что это они проводили тетю Эмму.

– Мне жалко этих иностранных детей, у которых она будет гувернанткой. Не хотела бы я быть на их месте, – говорила потом Филлис.

Сперва им доставляло удовольствие смотреть в окно, но постепенно глаза у них слипались. Никто из них не знал, сколько времени поезд был в пути. А рано утром они проснулись оттого, что мама осторожно их тормошила.

– Вставайте. Мы приехали.

Они проснулись, замерзшие и в плохом настроении. Пришлось выйти на мокрую платформу и долго стоять на ветру, пока из вагона выносили багаж. Потом локомотив запыхтел и загудел, и поезд умчало вдаль. Дети следили, как исчезают во тьме огни хвостового вагона.

В первый раз поезд и железная дорога стали для них такими близкими и важными. Они еще не подозревали, как они будут любить железную дорогу. Скоро ей предстояло стать главным в их жизни. Какие перемены, какие чудеса будут связаны с ней! А пока они дрожали и чихали, прося Всевышнего, чтобы дорога была не слишком долгой. У Питера начался страшнейший насморк. У Роберты шляпка съехала на затылок, и резинка сильнее обычного врезалась в кожу. У Филлис развязались на башмаках шнурки.

– Идемте, – говорила мама. – Придется пешком, ничего не сделаешь. Кэбов в этих местах не бывает.

Они шлепали в потемках по грязи. Долго шагали по ухабистой дороге, у Филлис закружилась голова, и она свалилась в лужу. Мама и брат подхватили ее под руки, промокшую и несчастную. Газовых фонарей на обочинах не было, а дорога все время поднималась в гору. Они почти нагнали повозку и шли, вслушиваясь в скрип колес. Когда глаза стали привыкать к темноте, они стали различать перед собой гору покачивающихся коробок и ящиков.

Повозка въехала в широкие ворота, и теперь дорога шла через поля и все время под гору. Наконец по правую сторону они заметили что-то большое, темное, не имевшее определенной формы.

– Вот и дом, – сказала мама. – Я только не понимаю, почему она закрыла ставни.

– Кто – она? – спросила Роберта.

– Одна женщина… Я попросила ее убраться, расставить мебель и приготовить ужин.

Дом был огорожен низкой стеной, вокруг росли деревья.

– Это сад, – сказала мама.

– Мне это напоминает кастрюлю, в которой плавает черная капуста, – пробормотал Питер.

Повозка объехала стену и оказалась позади дома. Затем она въехала с грохотом в вымощенный булыжником двор и остановилась перед черной дверью.

Ни в одном из окон не горел свет.

Все по очереди стучали в дверь, но никто не вышел.

Возница сказал, что скорее всего миссис Вайни ушла домой.

– Все дело в том, что поезд сильно опоздал, – прибавил он.

– Но ключ-то у нее! – воскликнула мама. – Как же нам быть?

– Она его обычно оставляет под лестницей, – он пошарил в повозке и нашел фонарь.

– Вот он, здесь, все в порядке.

Он отпер дверь, вошел внутрь и поставил фонарь на стол.

– У вас найдется свеча? – спросил он.

– Я не помню уже, где у меня что, – ответила мама, и в голосе ее больше не было прежней бодрости.

Возница чиркнул спичкой. На столе нашлась свечка, и он ее зажег.

В слабом свете дети разглядели большую кухню с каменным полом. Не было ни занавесок, ни коврика перед очагом. Посередине комнаты стоял кухонный столик. Стулья были составлены в дальний угол, а горшки, кастрюли, веники и посуда валялись в другом углу.

Когда возница занес последний ящик и собрался уходить, раздался странный звук, как будто бы кто-то стремительно пробежал внутри стенки.

– Что это? – воскликнули в один голос девочки.

– Крысы, всего-навсего, – объяснил возница.

Уходя он хлопнул дверью, и ворвавшийся снаружи ветер погасил свечку.

– Лучше бы мы сюда не приезжали! – сказала Филлис, спотыкаясь о стул.

– Крысы, всего-навсего! – повторил с горечью Питер.