Текст книги "Марсианские войны (сборник)"

Автор книги: Эдгар Райс Берроуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 36 страниц)

8. Небесная пленница

На третий день после церемонии, проделанной у инкубатора, мы выступили в путь, направляясь домой; но, едва только голова процессии вступила на открытое пространство, перед городом, как был отдан приказ к немедленному и спешному возвращению. Как существа, тренировавшиеся много лет в такого рода маневрах, зеленые марсиане рассеялись, как туман, скользнув в просторные двери прилежащих строений, и меньше, чем в три минуты не осталось и следа от целого каравана повозок, мастодонтов и вооруженных всадников.

Сола и я вошли в строение, расположенное в самом начале города. Это было то самое здание, в котором произошла моя встреча с обезьянами, и я, желая узнать, что вызвало непонятное отступление, поднялся на верхний этаж и выглянул из окна на лежащие впереди долину и горы. Тут я увидел причину, вызвавшую их неожиданное отступление под прикрытие. Огромное парусное судно, длинное, низкое, выкрашенное в серый цвет, медленно летело через гребень ближайшей горы. Следуя за ним, шло второе, третье и затем еще одно, и так до тех пор, пока не показалось двадцать штук, которые летели низко над поверхностью почвы, медленно и величественно направляясь к нам.

На каждом из них было странное знамя, перекинутое над палубой от носа до кормы, а на носу каждого судна был изображен необычный девиз, который сверкал в солнечных лучах и был ясно виден на том расстоянии, на каком мы находились от них. Я мог различить фигуры, толпившиеся на верхней и средней палубах воздушного судна. Открыли ли они наше присутствие или просто смотрели на покинутый город, я не мог бы сказать, но, во всяком случае, их ожидала жестокая встреча, так как внезапно и без всякого предупреждения зеленые марсиане дали залп из окон строений, смотревших на маленькую долину, над которой так мирно продвигались вперед большие корабли.

Моментально сцена как бы магически изменилась. Передовое судно метнулось в нашу сторону, поворачиваясь боком, и, наводя свои пушки, ответило на наш залп, в то же самое время продвигаясь на небольшое расстояние параллельно нашему фронту, а затем повернуло обратно с очевидным намерением, описав большой круг, вновь очутиться на позиции против линии нашего огня. Остальные суда шли по его кильватеру, причем каждое из них выпустило в нас залп, когда первое судно встало в позицию. Наш собственный огонь отнюдь не уменьшался, и я сомневаюсь в том, что хотя бы процентов 25 наших выстрелов были даны на ветер. Мне никогда еще не доводилось видеть более смертоносной точности прицела и, казалось, что взрыв каждого ядра заставлял падать одну из маленьких фигур на корабле, а знамена и палуба вспыхивали языками пламени, когда не знавшие промаха воины падали вниз.

Огонь с кораблей был почти безрезультатен, как я впоследствии узнал, благодаря внезапности нашего первого залпа, который застал команду кораблей совершенно врасплох и вследствие того, что аппараты для выверки прицела пушек не были защищены от устрашающей меткости наших воинов.

У каждого зеленого воина есть вполне определенные объекты, куда он должен направлять свои выстрелы. Например, одни из них, лучшие стрелки, всегда направляют свой огонь исключительно против беспроволочных аппаратов и против аппаратов для выверки прицела тяжелых орудий нападающего флота; другие выполняют ту же задачу против меньших пушек; третьи – подстреливают канониров; следующие – офицеров. Наконец, определенное количество сосредотачивает свой огонь против остальных членов команды на верхней части судна, на штурвале и пропеллерах.

Через двадцать минут после первого выстрела большой флот, сильно подбитый, улетал в том же направлении, откуда он появился вначале. Некоторые из кораблей давали заметный крен и, казалось, поредевшая команда едва-едва управляет ими. Их огонь совершенно прекратился и вся их энергия, казалось, сосредоточилась на бегстве. Тогда наши воины ринулись на крышу строений, которые мы занимали, и проводили отступавшую армаду продолжительным и беспощадным ружейным огнем.

Как бы то ни было, кораблям, одному за другим удалось нырнуть за гребень выступавших перед нами гор. На виду осталось одно едва двигавшееся судно. Оно как раз приняло на себя первый удар и теперь, казалось, совершенно опустело, так как на его палубах не было видно ни одной движущейся фигуры. Медленно оно отклонилось от своего пути, описывая круг в обратную сторону по направлению к нам, двигаясь странным и возбуждающим жалость образом. Мгновенно воины прекратили огонь, было вполне очевидно, что корабль совершенно беспомощен и лишен возможности причинить вред, так как не мог даже управлять своими движениями на пути к спасению.

Когда судно приблизилось к городу, воины устремились наружу, на равнину, чтобы встретить его, но оно было еще слишком высоко для того, чтобы взобраться на его палубу. Со своей удобной позиции у окна я мог наблюдать лежащие на палубе тела, хотя и не мог различить, к какому роду существ они принадлежат. На судне не было заметно никаких признаков жизни, в то время как оно медленно относилось легким ветерком в юго-западном направлении.

Оно летело над землей на высоте приблизительно пятидесяти футов, сопровождаемое почти всеми воинами, за исключением одной сотни, которой было приказано вернуться на крыши для защиты от возможного возвращения флота или подкрепления. Вскоре стало очевидным, что корабль ударится о фасад здания приблизительно на милю южнее наших позиций, и несколько воинов помчались галопом вперед, сошли на землю и вошли в здание, к которому, казалось, кораблю суждено было пристать. Когда судно приблизилось к строению, как раз перед тем, как ему удариться, марсианские воины прыгнули на палубу из окон и своими длинными копьями уменьшили силу столкновения, затем, в течение нескольких мгновений, они сбросили якорь, а люди, стоявшие внизу, стащили большой корабль на почву.

После того как воины закрепили якорь, они толпой бросились на палубу судна и обыскали его от носа до кормы. Я видел, как они рассматривали мертвых матросов, очевидно, отыскивая в них признаки жизни. Затем внизу появилась группа воинов, тащившая за собой маленькую фигурку. Это существо было вдвое меньше ростом зеленых марсианских воинов, и со своего балкона я мог видеть, что оно ступало прямо на двух ногах. Я предположил, что это образец какого-нибудь нового и странного, свойственного Марсу уродства, которого я до сих пор еще не видел.

Они спустили своего пленника на землю и затем приступили к систематическому разгрому корабля. Эта операция потребовала несколько часов, в течение которых было затребовано известное число повозок, чтобы перевезти добычу, которая состояла из оружия, амуниции, шелков, мехов, драгоценностей, каменных кораблей со странной резьбой и некоторого количества съестных припасов и напитков, включая сюда множество касок с водой, первой водой, которую я увидел на Марсе.

После того как последняя часть добычи была увезена, воины прикрепили канаты к кораблю и протащили его на буксире в долину, на довольно большое расстояние в юго-западном направлении. Затем несколько из них взошли на него и с большим рвением занялись, как мне показалось с моей отдаленной позиции, опустошением карманов на мертвых телах матросов и всякого рода кладовых, и хранилищ взрывчатых веществ на корабле.

Закончив эту операцию, они поспешно соскользнули по канатам на почву. Последний из воинов, который должен был покинуть судно, повернулся и бросил назад что-то на палубу. Затем он подождал мгновение, чтобы убедиться в последствиях своего поступка. Когда в том месте поднялся бледный столб пламени, он перекинулся через борт и тотчас очутился на почве. Едва он успел спуститься, как канаты сразу отделились от корабля и огромное военное судно, сделавшееся значительно легче после разгрома, величественно устремилось в воздух, тогда, как его палуба и верхняя часть являли собой сплошную стену огня.

Медленно оно направлялось к юго-востоку, поднимаясь все выше и выше, по мере того, как огонь пожирал его деревянные части и уменьшал тем самым его вес. Поднявшись на крышу здания, я наблюдал за ним до тех пор, пока в конце концов оно не затерялось в туманной безбрежности мирового пространства. Зрелище могло довести до крайнего ужаса наблюдателя, видящего, как эта грандиозная качающаяся надгробная пирамида летит без руля и паруса по пустынным безднам марсианских небес, брошенная на произвол смерти и разрушения, олицетворяя собой жизненную историю тех странных и жестоких существ, во вражеские руки которых рок бросил его. Сильно угнетенный, но не отдавая себе отчета в этом, я медленно спустился на улицу. Сцена, которой я был свидетелем, казалось, указывала на поражение и уничтожение сил родственного мне народа, скорее, чем на разгром зелеными марсианскими воинами орды им же подобных, хоть и враждебных существ.

Я не мог осознать чудившуюся мне галлюцинацию, но не мог также освободиться от нее. Где-то в самых глубоких тайниках своей души я ощущал странную тоску по этим неведомым врагам, и во мне проснулась могучая надежда, что флот вернется и потребует от зеленых воинов отчета, за что они так беспощадно и безосновательно напали на него.

За мною по пятам – теперь это было привычное для нее место – шла Вула, собака, а когда я показался на улице, Сола кинулась ко мне, как будто давно искала меня.

Кавалькада возвратилась на площадь – обратное путешествие домой было отложено из-за страха перед ответной атакой воздушного флота.

Лоркас Птомель был слишком хитрым старым воином, чтобы быть пойманным на открытой равнине с караваном из повозок и детей и, таким образом, мы остались в покинутом городе и опасность, казалось, исчезла.

Когда Сола и я вышли на площадь, перед моими глазами предстало зрелище, которое наполнило все мое существо волной смешанных чувств надежды, страха, восторга и уныния, и все же надо всем преобладало едва уловимое ощущение облегчения и радости, потому что, как раз в тот момент, как мы приблизились к толпе марсиан, мне удалось бросить взгляд на пленницу с военного корабля, которую несколько зеленых марсианок грубо тащили в ближайшее здание. Перед моими глазами была гибкая девичья фигурка, до мельчайших деталей подобная всем земным женщинам моей прошлой жизни. Она не видела меня вначале, но как раз в тот момент, когда она исчезла через портал строения, которое должно было стать ее тюрьмой, она повернулась, и ее глаза встретились с моими.

Ее лицо было овальной формы и необычайно прекрасно, каждая черта его была как бы выточена и поражала своей изысканностью; глаза были огромными и блестящими, а голову ее, с которой сбегали волны черных, как смоль, волос (вьющихся) украшала странная, но красившая ее прическа. Ее кожа была оттенка красноватой меди, на фоне которой горячий румянец ее щек и рубин ее чудесно вырезанных губ выделялись с чарующей прелестью.

Она была также лишена одежды, как и сопровождающие ее зеленые марсианки. За исключением украшений очень тонкой работы, она была совершенно обнажена, но никакие наряды не могли бы возвысить красоту ее совершенной и гармоничной фигуры. Когда ее взор остановился на мне, глаза широко открылись от удивления, и она подала легкий знак своей свободной рукой, знак, который, разумеется, я не понял. Только один момент мы смотрели друг на друга, а затем выражение надежды, радости, которое засияло на ее лице, когда она увидела меня, погасло, превратившись в выражение крайнего отвращения, смешанного с ненавистью и презрением. Я догадался, что не ответил на ее знак, и при всей своей неосведомленности о марсианских обычаях, интуитивно почувствовал, что она взывала о помощи и покровительстве, и что мое несчастное невежество помешало мне ответить на ее призыв. Итак, ее поволокли в глубину заброшенного здания, и она исчезла с моих глаз.

9. Я изучаю язык

Когда я пришел в себя, то взглянул на Солу, которая присутствовала при этой встрече, и был поражен, заметив какое-то странное выражение на ее обычно бесстрастном лице. Я не знал, что она думает, так как до сих пор мало изучил язык марсиан; я знал его достаточно только для удовлетворения моих повседневных потребностей.

Когда я дошел до входа в наше строение, меня ожидал странный сюрприз. Ко мне приблизился воин, держа в руках оружие, амуницию и все принадлежности подобного рода. Он вручил мне все это с несколькими нечленораздельными словами и с выражением уважения и угрозы одновременно.

Позднее Сола, с помощью нескольких других женщин, переделала все эти принадлежности, чтобы приспособить их к моим меньшим пропорциям и после того, как она закончила эту работу, я стал выходить, облаченный во все военные доспехи.

С этого дня Сола стала посвящать меня в тайны обращения с разным оружием, и я вместе с юным марсианином проводил на площади по несколько часов ежедневно, практикуясь в этом деле.

Я еще не был искусен в обращении со всеми видами оружия, но мое знакомство с подобного вида земным оружием превращало меня в необыкновенно способного ученика, и я делал большие успехи.

Моим обучением и обучением юного марсианина руководили исключительно женщины, которые занимаются не только обучением юношества военному искусству, но одновременно являются мастерами, производящими все изделия промышленности, употребляемые зелеными марсианами. Они изготовляют порох, патроны, огнестрельное оружие – одним словом, все, обладающее какой-либо ценностью, производится женщинами.

Во время войны из них формируется часть резервов и, в случае необходимости, они сражаются даже с большим умением и жестокостью, чем мужчины.

Мужчины совершенствуются в более сложных вопросах военного искусства – в стратегии и маневрировании большими войсковыми частями. Они вырабатывают законы по мере необходимости в этом, новый закон по поводу каждого нового казуса. Совершая правосудие, они не связаны прецедентными решениями. Обычаи передаются путем повторения из века в век, но наказание за нарушение обычая определяет в зависимости от индивидуальных обстоятельств жюри из лиц, равных преступнику, и я могу сказать, что правосудие редко делает промах и только в исключительных случаях нарушает приоритет закона. В одном отношении, по крайней мере, марсиане счастливый народ – у них нет адвокатов.

Я не видел пленницы в течение нескольких дней, последовавших после нашей первой встречи, а затем видел ее только мельком, когда ее вели в большую приемную залу, где произошла моя первая встреча с Лоркас Птомелем.

Я не мог не заметить резкости и грубости, какие проявляла по отношению к ней стража и которые были так отличны от почти материнской мягкости, с которой относилась ко мне Сола, и от той почтительности, которую я наблюдал со стороны немногих зеленых марсиан вообще, дававших себе труд меня замечать.

В обоих случаях, когда я видел пленницу, мне удалось уловить, что она перекидывалась парой слов со своей стражей, и это убедило меня в том, что они могли говорить друг с другом или, по крайней мере, при помощи какого-то общего языка достигнуть взаимопонимания. С этим новым стимулом я довел Солу, почти до сумасшествия своими навязчивыми просьбами ускорить мое обучение, и через несколько дней я настолько овладел языком марсиан, что был в состоянии довольно сносно поддержать разговор и вполне понимал все то, что слышал.

К этому времени наша спальня, кроме Солы, ее питомца, меня и Вулы, была занята еще тремя или четырьмя женщинами с двумя недавно вылупившимися юнцами. После того как они уходили спать, взрослые обычно, прежде чем разойтись, в течение короткого промежутка времени вели беспорядочную беседу, и теперь, когда я мог понимать их язык, я всегда внимательно слушал, хотя сам никогда не издавал ни звука.

В ночь, последовавшую за посещением пленницей приемной залы, разговор в конце концов коснулся этой темы, и мгновенно я превратился в слух. Я боялся спрашивать Солу о прекрасной пленнице, так как не мог не помнить того странного выражения, которое заметил на ее лице после моей первой встречи с заключенной. Означало ли оно ревность, я не мог бы сказать, но все же, судя по земным меркам, я находил более благоразумным проявлять полную индифферентность в этом вопросе до тех пор, пока не выясню отношение Солы к предмету моего интереса.

Саркойя, одна из пожилых женщин, которая делила с нами кров, присутствовала в качестве стражницы при аудиенции и спрашивающие обратились к ней:

– Когда, – спросила одна из женщин, – мы насладимся агонией этой краснокожей? Или Лоркас Птомель Джед намерен держать ее ради выкупа?

– Они решили отвезти ее с нами в Тарк и там предать ее смертным мукам во время великих игр перед Тал Хаджус, – ответила Саркойя.

– Каким образом это произойдет? – спросила Сола. – Она очень миниатюрна и очень красива. Я надеялась, что ее будут держать ради выкупа.

Саркойя и другие женщины недовольно заговорили при проявлении такой слабости со стороны Солы.

– Очень жаль, Сола, что вы не родились на миллион лет раньше, – фыркнула Саркойя, – когда все углубления в почве были наполнены водой и люди были столь же податливы, как вещество, по которому они плавали. В наши дни такого рода чувства указывают на слабость и глупость. Было бы нехорошо для тебя обнаружить перед Тарс Таркасом подобные чувства, так как я сомневаюсь, что он в таком случае возложит на тебя серьезные обязанности матери.

– Я не вижу ничего дурного в своем отношении к краснокожей женщине, – возразила Сола. – Она никогда не приносила нам вреда и никогда бы его не принесла, если бы мы попали в ее руки. Только мужчины ее племени воюют с нами, и я иногда думаю, что их позиция по отношению к нам есть только отражение нашей по отношению к ним. Они живут в мире со всеми своими соседями, кроме тех случаев, когда долг призывает их к войне, между тем, как мы не поддерживаем мира ни с кем, мы вечно воюем даже с нами подобными, равно как с красными людьми, и даже в наших собственных общинах мужчины бьются друг с другом. О! Все – один непрерывный ужасный поток крови, начиная с того момента, когда мы пробиваем скорлупу, до тех пор, пока мы с радостью бросаемся в реку сокровенных тайн, в мрачную и древнюю Исс, которая уносит нас к неизвестному, но, по крайней мере, не более страшному и жуткому существованию. Счастлив действительно тот, кого встречает ранняя смерть. Говорите что хотите Тарс Таркасу, он не может выбрать для меня худшей участи, чем продолжение того ужасного существования, которое мы принуждены вести.

Эта неожиданная вспышка со стороны Солы так сильно удивила и оскорбила других женщин, что после коллективного выговора, сделанного в нескольких словах, воцарилось молчание, и вскоре все заснули. Этот эпизод, во всяком случае, послужил мне на пользу, так как я убедился в дружелюбном отношении Солы к бедной девушке, а также удостоверился в том, что мне исключительно повезло, что я попал в руки Солы, а не других женщин. Я знал, что она хорошо относится ко мне, а теперь, когда я открыл, что она ненавидит жестокость и варварство, я верил, что могу положиться на нее в устройстве моего побега и побега узницы, если только такое в пределах возможного.

Я даже не знал, были ли тут какие-либо условия, ради которых стоило бежать, но я от всей души соглашался поставить на карту все, чтобы очутиться среди существ, созданных по моему подобию, чем оставаться дальше среди отвратительных и кровожадных зеленых людей Марса. Но куда идти и каким образом – было такой же загадкой для меня, как, начиная с сотворения мира, тысячелетние поиски вечной юности для земных людей.

Я решил при первой возможности довериться Соле и открыто просить ее помощи, и с этим твердым решением я растянулся на своих шелках и мехах и погрузился в тот освежающий и лишенный сновидений сон, каким спал на Марсе.

10. Победитель и вождь

На следующее утро я спозаранку выбрался на улицу. Мне была предоставлена значительная свобода, и Сола предупредила меня, что пока я не сделаю попытки покинуть город, я могу приходить и уходить, когда мне угодно. Однако она предостерегла меня, чтобы я не выходил безоружным, так как этот город, подобно другим покинутым городам старинной марсианской цивилизации, населен большими белыми обезьянами, с которыми мне пришлось столкнуться уже на второй день моих приключений.

Советуя мне не покидать пределов города, Сола объяснила, что Вула ни в коем случае не допустил бы это. Она настоятельно рекомендовала мне не возбуждать его гнева и не подходить слишком близко к запрещенной территории. Его характер таков, сказала она, что в случае ослушания он вернул бы меня живым или мертвым, – «скорее мертвым» – добавила она.

В это утро я выбрал для своих исследований новую улицу и неожиданно очутился на краю города. Передо мной открылись низкие холмы, прорезанные узкими живописными лощинами. Я жаждал исследовать простирающуюся передо мной местность, и, подобно тем пионерам, от которых я происходил, увидеть ландшафт, скрытый окрестными холмами, а для этого было необходимо взобраться на одну из вершин, преграждающих мне горизонт.

Мне также пришло в голову, что это отличный способ испытать Вулу. Я был убежден, что это животное меня любит. Я видел в нем гораздо больше признаков симпатии, чем в ком-либо другом из живых существ Марса, и был убежден, что благодарность за двукратное спасение его жизни перевесит его преданность долгу, наложенному на него жестокими бесчувственными хозяевами.

Когда я приблизился к городской черте, Вула поспешно побежал вперед и ткнулся своим телом в мои ноги. Выражение его морды показалось мне скорее просительным, чем свирепым, он не обнажал своих больших клыков и не издавал ужасных гортанных окриков. Лишенный дружбы в обществе себе подобных, я привязался к Вуле и Соле.

Нормальный человек должен иметь исход для своих естественных чувств, и я был уверен, что не разочаруюсь в своем расположении к этому большому зверю.

Я никогда не гладил его и не нежничал с ним, но тут я присел на землю, обвил руками его мощную шею и начал поглаживать и ласкать его, говоря с ним на вновь обретенном мною марсианском языке, как разговаривал бы дома со своей собакой или с каким-нибудь иным другом из мира животных. Он реагировал на это самым неожиданным образом.

Разинув свою широкую пасть, он обнажил весь верхний ряд зубов и наморщил нос так, что его большие глаза почти скрылись в складках кожи. Если вы когда-нибудь видели, как улыбается шотландская овчарка, это даст вам представление о том, как исказилась морда Вулы.

Он бросился на спину и начал валяться у моих ног. Потом вскочил, бросился на меня, причем опрокинул меня своей тяжестью, потом, вертясь и извиваясь передо мной, как резвый щенок, начал подставлять спину, чтобы я еще гладил ее. Я не мог устоять перед таким смешным зрелищем и, держась за бока, покатывался со смеху, впервые сорвавшегося с моих губ за множество дней. Действительно, я смеялся в первый раз с того утра, как Поуэль уезжал из лагеря на давно неезженной лошади, и она неожиданно сбросила его вверх тормашками на цветочную грядку.

Мой хохот испугал Вулу, его прыжки прекратились, и он с жалобным видом подполз ко мне, тычась безобразной головой мне в колени. И тогда я вспомнил, что обозначает на Марсе смех – муку, страдание, смерть! Подавив свою смешливость, я похлопал беднягу по голове и по спине, поболтал с ним немножко, а затем властным тоном приказал ему следовать за мной и, встав на ноги, двинулся по направлению к холмам.

Теперь между нами больше не было вопроса о власти: с этого момента Вула был моим преданным рабом, а я его единственным повелителем. Через несколько минут я добрался до холмов, но не нашел там ничего особенно интересного. По склонам вершин росло множество диких цветов, странной формы и великолепной окраски, а с вершины ближайшего холма я увидел лишь другие холмы, тянувшиеся к северу и вздымавшиеся гребень за гребнем, пока они не скрылись среди более высоких гор вдали. Впрочем, впоследствии я узнал, что на всем Марсе было только несколько пиков, превышавших высоту в четыре тысячи футов; впечатление импозантности было лишь относительное.

Моя утренняя прогулка имела для меня огромное значение, так как привела меня к дружбе с Вулой, на которого Тарс Таркас полагался, как на моего сторожа. Теперь я знал, что пленник в теории, практически я был свободен, и поспешил вернуться в город, прежде чем отступничество Вулы будет замечено его номинальными хозяевами. Я решил не переступать больше предписанных мне границ, пока не буду готов рискнуть всем, так как если бы нас поймали, это привело бы к ограничению моей свободы и, вероятно, к гибели Вулы.

Вернувшись на площадь, я в третий раз имел случай взглянуть на пленную девушку. Она стояла со своими стражницами перед входом в приемный зал и при моем приближении отвернулась, смерив меня надменным взглядом. Это было сделано так по-женски, так по земному, что хотя моя гордость была задета, сердце мое забилось чувством симпатии: мне было приятно встретить на Марсе существо с инстинктами цивилизованного человека, хотя они и проявлялись таким обидным для меня образом.

Если бы зеленая марсианская женщина захотела выразить свое неудовольствие или пренебрежение, она по всей вероятности сделала бы это взмахом меча.

Но так как их чувства в значительной степени атрофированы, понадобилось бы большое оскорбление, чтобы довести их до такой ярости. Должен добавить, что Сола была исключением. Я никогда не видел с ее стороны каких-либо жестоких поступков или вообще недостатка в приветливости и добродушии. Она, действительно, была, как говорил о ней ее марсианский кавалер, прелестной противоположностью прежнего типа любимых и любящих предков.

Видя, что пленница составляет центр внимания, я остановился поглядеть, что будет. Мне не пришлось долго ждать, так как вскоре к зданию приблизился со своей свитой вождей Лоркас Птомель. Он приказал страже следовать за ним с пленницей и вошел в приемный зал. Я считал себя несколько привилегированной особой и был убежден, что воины не знают, что я понимаю их язык. Дело в том, что я просил Солу держать это в тайне, ссылаясь на то, что вынужден буду разговаривать с людьми, прежде чем вполне овладею марсианским языком. Ввиду всего этого я рискнул войти в приемный зал и послушать, что там будет происходить.

Совет восседал на ступеньках эстрады, а перед ним внизу стояла пленница с двумя стражницами по бокам. В одной из женщин я узнал Саркойю и теперь понял, каким образом она могла присутствовать здесь на вчерашнем заседании, о результате которого она осведомила минувшей ночью население нашего дортуара. Ее обращение с пленницей было резко и грубо. Держа ее, она впивалась своими недоразвитыми ногтями в тело бедной девушки или больно щипала ее за руку. Если нужно было перейти с одного места на другое, она бесцеремонно дергала пленницу или толкала ее перед собой. Она словно вымещала на одном несчастном беззащитном создании всю ненависть, жестокость и злобу своих девятисот лет, за которыми скрывались бесчисленные поколения злобных и свирепых предков.

Вторая женщина вела себя менее жестоко и казалась совершенно равнодушной. Оставшись под ее присмотром, как это, к счастью, и было ночью, пленница не страдала от грубого обращения, так как женщина вообще не обращала на нее никакого внимания.

Когда Лоркас Птомель поднял глаза, чтобы обратиться к пленнице, его взор упал на меня, и он с нетерпеливым жестом обратился к Тарс Таркасу и что-то сказал ему. Я не расслышал ответа Тарс Таркаса, но Лоркас Птомель улыбнулся и больше не удостаивал меня вниманием.

– Как тебя зовут? – обратился Лоркас Птомель к пленнице.

– Дея Торис, дочь Мориса Каяка из Гелиума.

– Зачем вы путешествовали? – продолжал он.

– Это была чисто научная экспедиция, посланная моим отцом, джеддаком Гелиума, для изучения воздушных течений и для измерений плотности атмосферы, – ответила пленница низким приятным голосом. – Мы не были готовы к сражению, – продолжала она, – так как были заняты мирным делом, как это было видно по флагам и цветам нашего судна. Наша работа была столь же в ваших интересах, как и в наших, и вы отлично знаете, что если бы не наши труды и плоды наших научных изысканий, на Барсуме не было бы достаточно воздуха, чтобы мог существовать хоть один человек. Веками поддерживали мы на планете количество воды и воздуха на одном и том же уровне почти без заметной убыли, и мы делали это, не взирая на грубое и невежественное вмешательство ваших зеленых. Но почему, почему вы не хотите жить в мире и дружбе с вашими ближними? Неужели вы так и уйдете в века до вашего окончательного исчезновения, почти не поднявшись над теми животными, которые вам служат! Народ без письменности, без искусства, без домашнего уюта, без любви. Вы ненавидите друг друга, как ненавидите всех, кроме вас самих. Вернитесь к путям наших общих предков, вернитесь к свету дружбы и добра. Дорога открыта, вы найдете в краснокожих людях готовность помочь вам. Совместными усилиями мы можем сделать гораздо больше для возрождения нашей умирающей планеты. Дочь величайшего и могущественнейшего из красных джеддаков зовет вас! Откликнитесь ли вы на призыв?

Когда молодая женщина умолкла, Лоркас Птомель и воины долго молчали. Никто не может знать, что происходило у них в душе, но я уверен, что они были тронуты. Если бы среди них нашелся хотя бы один человек, достаточно смелый, чтобы стать выше обычаев, эта минута определила бы для Марса начало новой и великолепной эры.

Тарс Таркас поднялся, желая говорить, и на лице его было такое выражение, какого я никогда не видел у зеленых марсианских воинов. Оно свидетельствовало о страшной внутренней борьбе с самим собой, с наследственностью, с вечной привычкой и, когда он раскрыл рот чтобы говорить, его мрачные черты вдруг осветились благожелательным, почти ласковым взглядом.

Но слова, готовые уже слететь с его уст, остались невысказанными, так как в этот миг какой-то молодой воин, сорвался со ступеней и нанес хрупкой пленнице страшный удар по лицу. Она упала на пол, а он, опершись на нее ногой, повернулся к совету и разразился диким и мрачным хохотом.

На миг я подумал, что Тарс Таркас убьет его, да и вид Тарс Таркаса и Лоркас Птомеля не предвещал для негодяя ничего хорошего, но минутное настроение уже прошло, их исконная натура вступила в свои права, и они улыбнулись. Удивительно было уже то, что они не рассмеялись громко, так как поступок молодого воина представлял собой с точки зрения марсианского юмора необычайно тонкую остроту.