Текст книги "Вестники несчастья (сборник)"

Автор книги: Эд Макбейн

Соавторы: Росс Макдональд,Эдгар Бокс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 37 страниц)

Глава 16

Мы наскочили на Остервельта в прихожей, что находилась у входа, наскочили на него почти в буквальном смысле слова, когда он выходил из гостиной. Он вклинился между нами, выпятив живот, словно под одеждой у него был спрятан футбольный мяч. Его толстые щеки и двойной подбородок конвульсивно затряслись.

– Что происходит?

– М-р Арчер хотел взглянуть на сенаторскую ванную, – пояснил Лоусон. – Вы помните то утро, когда его нашли, шеф? Скажите, ключ был в замке?

– В каком замке, ради Христа?

– В замке, что в двери ванной комнаты.

– Не знаю. – Остервельт заговорил отрывисто, словно забивал гвозди, и голова его задергалась в такт: – Я скажу вам то, что я действительно знаю, Лоусон. Нечего болтать о служебных делах с посторонними. Сколько раз вам повторять?

Лоусон снял очки и протер их внутренней стороной галстука. Без очков лицо его выглядело расплывчатым и беззащитным. Однако он не оробел и возразил с некоторым профессиональным достоинством:

– М-р Арчер не совсем посторонний. Он нанят семьей Холлманов.

– Для чего? Чтобы поживиться вашими мозгами, если они у вас вообще имеются?

– Вы не имеете права разговаривать со мной в подобном тоне.

– Ну и что вы теперь предпримете? Подадите в отставку?

Лоусон с оскорбленным видом отвернулся и вышел. Остервельт крикнул ему вслед:

– Валяйте, увольняйтесь. Я принимаю вашу отставку.

Чувствуя некоторое угрызение совести, поскольку я поживился мозгами Лоусона, я сказал Остервельту:

– Отвяжитесь от него. Что вы на него взъелись?

– Да, взъелся, и все из-за вас. Миссис Холлман сказала, что вы требовали у нее денег, приставали к ней.

– А она не разорвала на груди платье? Обычно они рвут платье на груди.

– Это не шутка. Я мог бы засадить вас за решетку.

– Так чего же вы ждете? Иск за ложный арест сделает меня богатым.

– Нечего зарываться. – И хотя он был взбешен, я увидел, что мои слова произвели на него сильное впечатление. Его маленькие глазки беспокойно забегали от испуга. Он даже вынул револьвер, чтобы прибавить себе уверенности.

– Уберите, – сказал я. – Одного «кольта» мало, чтобы превратить копа в офицера.

Остервельт замахнулся «кольтом» и нанес мне сильнейший удар сбоку по голове. Потолок накренился, затем унесся ввысь, а я упал. Когда я поднялся, на пороге стоял худощавый молодой человек в коричневом вельветовом пиджаке. Остервельт начал заносить револьвер для нового удара. Худощавый мужчина схватил его за руку и едва не поднялся в воздух вместе с ней.

Остервельт закричал: – Я разорву его на куски. Прочь от меня, Славкин.

Славкин не отпускал его руки. Меня же не отпускало желание ударить Остервельта. Славкин сказал:

– Погодите минутку, шериф. Что это вообще за человек?

– Частный сыщик из Голливуда, темная лошадка.

– Собираетесь арестовать его?

– Ваша правда, черт возьми, собираюсь.

– Из-за чего? Он связан с расследованием?

Остервельт стряхнул его со своей руки. – А это уже наше с ним дело. Не ввязывайтесь, Славкин.

– Не могу, раз мне поручено. Я лишь выполняю свои обязанности, как и вы, шериф. – На смышленом молодом лице Славкина иронически заблестели черные глаза. – Не могу же я делать свою работу, если вы не даете информации. В своем рапорте мне придется изложить то, что я вижу. А вижу я, как официальное лицо избивает человека револьвером. Естественно, я заинтересован.

– Нечего меня шантажировать, молод еще хамить.

Славкин невозмутимо заулыбался. – Хотите, чтобы я передал это сообщение м-ру Сполдингу? М-р Сполдинг всегда ищет хорошую местную тему для передовой статьи. Возможно, он как раз за нее и уцепится обеими руками.

– Наклал я на Сполдинга. А тот селедочный листок, на который вы работаете, сгодится сами знаете для чего.

– Прекрасный язык для главного стража порядка и блюстителя законов округа. К тому же, выборного должностного лица. Полагаю, вы не будете возражать, если я вас процитирую. – Славкин достал из бокового кармана блокнот.

Лицо Остервельта отразило целую гамму различных оттенков и остановилось на пятнисто-багровом. Он убрал оружие. – О'кей, Славкин. Что еще вы хотите узнать?

– Этот человек подозреваемый? Я думал, Карл Холлман единственный.

– Так оно и есть, и мы задержим его в ближайшие двадцать четыре часа. Живого или мертвого. Здесь можете меня процитировать.

Я сказал Славкину: – Вы газетчик?

– Пытаюсь им стать. – Он посмотрел на меня испытующе, словно хотел определить, кем пытаюсь стать я.

– Я бы хотел поговорить с вами об этом убийстве. Шериф уже вынес приговор Холлману, однако имеются некоторые противоречия...

– Никаких противоречий, черт побери! – сказал Остервельт.

Славкин выхватил карандаш и открыл блокнот. – Вводите меня в курс дела.

– Не сейчас. Мне потребуется некоторое время, чтобы говорить с полной уверенностью.

– Он блефует, – сказал Остервельт. – Он просто старается выставить меня в невыгодном свете. Он из тех парней, которые хотят выглядеть героями.

Не обращая на него внимания, я сказал Славкину: – Где я могу связаться с вами, скажем, завтра?

– Завтра вас здесь не будет, – вмешался Остервельт. – Чтобы через час вашего духу в округе не было, иначе пеняйте на себя.

Славкин сказал кротко: – Я думал, вы собираетесь арестовать его.

Остервельт взбеленился. Он перешел на крик: – Не зарывайтесь, м-р Славкин. Люди, поважнее вас, думали, что смогут потягаться со мной, и потеряли работу.

– Да ладно вам, шериф. Часто бываете в кино? – Славкин развернул жевательную резинку и заработал челюстями. Он сказал мне: – Можете связаться со мной в любое время через газету «Рекорд» в Пуриссиме.

– Это вы так считаете, – сказал Остервельт. – С завтрашнего дня вы там уже не будете работать.

– Позвоните по номеру 6328, – сказал Славкин. – Если меня там не будет, поговорите со Сполдингом. Он – редактор.

– Я могу выйти на инстанции повыше, чем Сполдинг, если понадобится.

– Обратитесь в Верховный Суд, шериф. – Жующее лицо Славкина выражало усталое превосходство, что делало его похожим на интеллектуального верблюда. – Мне бы, конечно, хотелось получить от вас сведения, которыми вы располагаете. Сполдинг отвел место на первой полосе для этой истории.

– Я не прочь передать их вам, но они не выкристаллизовались.

– Вот видите? – сказал Остервельт. – У него ничего нет. Он всего лишь хочет нагадить. Вы ненормальный, если верите ему, а не мне. О Боже, он может даже быть сообщником этого шизика. Он предоставил Холлману свою машину, не забывайте.

– Здесь становится довольно шумно, – сказал я Славкину и двинулся к двери.

Он последовал за мной, проводив меня до машины. – Когда вы говорили об уликах, вы не шутили?

– Нисколько. Думаю, Холлман основательно влип и ему будет трудно выпутаться.

– Пожалуй, вы правы. Этот парень мне симпатичен, вернее, был симпатичен до того, как заболел.

– Так вы знакомы с Карлом?

– Еще со средней школы. Остервельта я тоже знаю достаточно давно. Но сейчас не время о нем говорить. – Он прислонился к окну автомобиля и от него пахнуло жевательной резинкой фирмы «Дентайн». – Вы кого-нибудь еще подозреваете?

– Да, и не одного.

– Ах значит так?

– Значит так. Спасибо за помощь.

– Не за что. – Его черные глаза скользнули по моей голове. – А вы знаете, что у вас порвано ухо? Вам следует обратиться к врачу.

– Так я и сделаю.

Глава 17

Я приехал в Пуриссиму и остановился в мотеле с названием «Гасьенда», что в районе порта. Не располагая банковским счетом и имея в бумажнике долларов сорок с небольшим, которые надлежало растянуть до пенсии по старости, я выбрал самый дешевый номер из тех, где стоял телефон. В комнате, за которую я уплатил вперед восемь долларов, находились кровать, стул, комод, обклеенный шпоном под дуб, а также телефон. Окно выходило на автомобильную стоянку.

Неожиданно при виде комнаты у меня защемило сердце от ощущения боли и утраты. Боли не по Карлу Холлману, хотя образ беглеца постоянно всплывал в сознании. Вероятно, то была боль по самому себе; а утрата – утрата несбывшихся планов.

Выглядывая из-за пыльных жалюзи, я чувствовал себя, будто преступник, скрывающийся от закона. Ощущение мне не понравилось, и я стряхнул его. Все, что мне требовалось, был чемодан, набитый украденными деньгами, и пепельно-белокурая подружка, хнычущая по норковому манто и бриллиантам. Из всех моих знакомых на роль пепельно-белокурой подружки больше всего подходила Зинни, а Зинни, как оказалось, уже была подружкой другого.

В каком-то смысле я был рад, что Зинни – не моя подружка. Комната оказалась маленькой, и напечатанное объявление под стеклом на крышке комода гласило, что на двоих она сдается за четырнадцать долларов. Номер полагалось освободить к двенадцати часам дня. Закурив пепельно-белокурую сигарету, я высчитал, что для завершения дела в моем распоряжении около двадцати четырех часов. Я не собирался платить за вторые сутки из собственного кармана. Это было бы преступлением.

Попробуйте когда-нибудь прислушаться к самому себе, когда вы одни в случайной комнате в чужом городе. Хуже всего, когда ты потерпел неудачу, и пепельно-белокурые призраки из прошлого ведут с тобой междугородние телефонные разговоры, и ты никак не можешь положить трубку.

Перед тем как заказать реальный междугородний разговор, я прошел в ванную и в зеркале над умывальником осмотрел голову. Она выглядела хуже, чем я ее ощущал. Ухо было порвано и наполовину заполнено подсыхающей кровью. На виске и щеке виднелись ссадины. Над глазом намечался синяк, от чего я выглядел более беспутным, чем был на самом деле. Когда я улыбнулся пришедшей в голову мысли, то эффект получился весьма мрачный.

Мысль, пришедшая в голову, заставила меня вернуться в спальню. Я сел на край кровати и в местном телефонном справочнике отыскал номер доктора – дружка Зинни. Грантленд имел кабинет на респектабельной Мейн-стрит и дом на Сивью-роуд. Я выписал адреса и номера телефонов и позвонил ему на работу. Девушка, взявшая трубку, после уговоров назначила мне время для внеочередного приема в полшестого, на конец рабочего дня.

Если я поспешу, и если Гленн Скотт окажется дома, то у меня хватит времени повидаться с ним и успеть на прием к Грантленду. Выйдя на пенсию, Гленн обосновался на ранчо в глубинке Малибу, где выращивал авокадо. В последние два года я раза два или три наведывался к нему, чтобы сыграть в шахматы. Он всегда обыгрывал меня, но выпивка у него была отменная. К тому же, Скотт мне нравился. Он был одним из немногих, которых я знал по службе в Голливуде, умевших наслаждаться своими небольшими деньгами и при этом не пускать людям пыль в глаза.

Набирая номер, я подумал, что Гленн оказался при деньгах так же, как многие другие оказывались в нищете. Всю свою жизнь он, конечно, работал в поте лица, но из-за денег никогда не доводил себя до изнурения. Он любил приговаривать, что никогда не пытался продаться из-за боязни, что кто-нибудь захочет его купить.

На другом конце провода раздался голос служанки, которая проработала у Скоттов двадцать лет. М-р Скотт находился на участке, где поливал деревья. Насколько она могла судить, он пребывал там с утра и будет рад повидать меня.

Я отыскал его спустя полчаса, поливающим из шланга склон выгоревшего на солнце пригорка. Хилые молодые деревья авокадо, посаженные рядами, лишь подчеркивали бесплодие каменистой почвы. «Джип» Гленна стоял на обочине дороги. Разворачиваясь и припарковываясь за ним, я мог видеть покрытую черепицей крышу его плоского дома, построенного из красноватого дерева, а за ней длинную белую дугу пляжа, примыкавшую к морю. Я направился к Скотту через луг, ощутив внезапный укол зависти. Мне казалось, что у Скотта есть все, что стоит иметь человеку: место под солнцем, жена и семья, достаточно денег для жизни.

Гленн встретил меня улыбкой, и я устыдился своих мыслей. Его проницательные серые глаза почти потерялись среди морщин, не тронутых загаром. Широкополая шляпа и пятнистый комбинезон цвета хаки делали его похожим на фермера с многолетним стажем. Я сказал:

– Привет, фермер.

– Как вам нравится моя защитная окраска? – Он выключил воду и стал скручивать шланг. – Как дела, Лу? Продолжаете буянить, как я погляжу?

– Да нет, налетел на дверь. А вы хорошо выглядите.

– Ага, такая жизнь по мне. Когда начинает приедаться, Белл и я идем в «Стрип» пообедать, а, оказавшись на людях, удираем к черту обратно домой.

– А как поживает Белл?

– О, замечательно. Сейчас она в Санта Моника, гостит у детей. На прошлой неделе у Белл родился первый внук не без некоторой помощи со стороны невестки. Семь с половиной фунтов, вылитый боксер среднего веса, собираются назвать его Гленном. Но вы сюда приехали не для того, чтобы расспрашивать меня о семье.

– О семье, но не вашей. Года три тому назад вы принимали участие в расследовании дела в Пуриссиме. Утопилась пожилая женщина. Муж заподозрил убийство и пригласил вас для проверки.

– Угу. Я бы не назвал миссис Холлман пожилой. Ей, кажется, было пятьдесят с небольшим. Черт, я уже миновал этот возраст, но я не пожилой.

– О'кей, дедуля, – сказал я с тонкой лестью. – Вы не против того, чтобы ответить на парочку вопросов о деле миссис Холлман?

– А почему вы интересуетесь?

– Похоже, оно вновь открывается.

– Иными словами, это было убийство?

– Не могу утверждать. Пока не могу. Но сегодня днем убили сына этой женщины.

– Которого? У нее было двое.

– Старшего. Его младший брат вчера ночью бежал из больницы для душевнобольных и является главным подозреваемым. Незадолго до выстрелов он появился на ранчо...

– О Боже, – выдохнул Гленн. – Старик был прав.

Я ждал продолжения, но не дождался и наконец спросил: – Прав насчет чего?

– Давайте не будем об этом, Лу. Я понимаю, что его уже нет в живых, но все же это дело конфиденциальное.

– Значит, ответов не будет, а?

– Можете задавать ваши вопросы, а я уж решу, буду отвечать или нет. Для начала, однако, вы кого представляете в Пуриссиме?

– Младшего брата, – Карла.

– Шизика?

– Я что, обязан сперва подвергать своих клиентов тесту по Роршаху?

– Я вовсе не это имел в виду. Он нанял вас, чтобы вы сняли с него подозрения?

– Нет, тут уже моя собственная инициатива.

– Эй, это что же – очередной порыв благородства?

– Вряд ли, – произнес я, вложив в ответ больше надежды, чем испытывал в душе. – Если мои предчувствия оправдаются, мне заплатят за потраченное время. У семьи миллион или два.

– Скорее пять миллионов. Насколько я в этом разбираюсь. Можете сорвать куш.

– Называйте, как хотите. Может, позволите задавать вопросы?

– Валяйте. Задавайте. – Он привалился к валуну и придал лицу непроницаемое выражение.

– На главный вы уже ответили. Смерть миссис Холлман могла наступить в результате убийства.

– Да-а. В итоге я исключил его за отсутствием улик. В суде, как вы понимаете, без них делать нечего. А также ввиду душевного состояния леди. Она была неустойчива, много лет прожила на снотворном. Ее врач решительно отрицал, что она пристрастилась к снотворному, однако у меня создалось именно такое впечатление. Вдобавок ко всему, она и раньше покушалась на свою жизнь. Хотела застрелиться прямо в кабинете врача. Произошло это за несколько дней до того, как она утонула.

– Кто вам рассказал?

– Сам врач, и он не лгал. Она потребовала от него рецепт с большей дозой. А когда он отказался, выхватила из сумочки револьвер с перламутровой рукояткой и приставила к своей голове. Врач вовремя успел выбить его, и пуля попала в потолок. Он показывал мне отверстие, проделанное пулей.

– Что стало с револьвером?

– Естественно, врач отобрал его. Кажется, он говорил, что выкинул револьвер в море.

– Странный способ обращения с оружием.

– Не такой уж странный, учитывая обстоятельства. Она умоляла его не рассказывать мужу об этой истории. Старик постоянно грозился засадить жену в психушку. Доктор не стал выдавать ее.

– Вы имели какое-либо подтверждение?

– Какое у меня могло быть подтверждение? Это произошло с глазу на глаз. – Он добавил с некоторым раздражением: – Его никто не заставлял говорить мне об этом. Он и так ставил себя под удар, рассказывая, что он делал. Говоря о риске, я тоже сейчас здорово рискую.

– В таком случае могли бы рискнуть еще немножко. Что вы думаете о местных блюстителях закона?

– В Пуриссиме? У них хорошая полиция. Не хватает кадров, как и везде, но это один из лучших департаментов среди маленьких городов, я бы сказал.

– Вообще-то я имел в виду скорее департамент округа.

– То есть Остервельта? Мы с ним ладили. Он не мешал работать. – Гленн мимолетно улыбнулся. – Естественно, не мешал. Сенатор Холлман здорово помог ему на выборах.

– Остервельт честный человек?

– Своими глазами я не видел ничего, чтобы утверждать обратное. Может, он иногда и брал взятки. Он уже не так молод, как раньше, и до меня доносились кое-какие слухи. Но ничего существенного, как вы понимаете. Сенатор Холлман не допустил бы. А почему вы спросили?

– Просто поинтересовался. – Я сказал очень осторожно, прощупывая почву: – Наверное, мне не удастся взглянуть на ваш рапорт по этому делу?

– Даже если бы он у меня был. Вам известен закон так же, как и мне.

– У вас не сохранилась копия?

– Я не составлял письменного отчета. Старик хотел, чтобы я доложил устно, что я и сделал. Могу сказать вам одним словом, что я ему сообщил. Самоубийство. – Он сделал паузу. – Но я мог и ошибаться, Лу.

– Вы считаете, что ошиблись?

– Возможно. Но если я и совершил ошибку, то тут комар носу не подточит. Я сознаю, что не следует признаваться в этом бывшему конкуренту. С другой стороны, вы никогда не были серьезным конкурентом. К вам обращались в тех случаях, когда я оказывался не по карману. – Скотт пытался придать разговору шутливый тон, но лицо его было мрачным. – Так или иначе, не хочу, чтобы вы оказались на тонком льду – можете сломать ногу.

– И что вы предлагаете?

– Предлагаю послушаться совета старого профессионала, который начал службу задолго до того, как вы научились спускать воду в уборной. Вы теряете время в данном случае.

– Я так не считаю. Вы сказали то, что требуется.

– Тогда я скажу кое-что, чего вам не требуется, чтобы умерить ваш восторг. – Сам Скотт казался весьма далеким от восторга. Он говорил все медленнее и медленнее. – Не начинайте тратить вашу долю из этих пяти миллионов, когда вам откроют банковский счет. Видите ли, в законе есть маленькое правило, которое гласит, что убийца не может быть наследником собственной жертвы.

– Вы хотите сказать, что Карл Холлман убил своего отца?

– Как я слышал, старик умер естественной смертью. Я не расследовал обстоятельств его смерти. Но, похоже, кому-нибудь следовало бы этим заняться.

– Я и собираюсь.

– Конечно, но не удивляйтесь, если получите ответ, который вам не понравится.

– Например?

– Вы сами сказали его минуту назад.

– У вас есть особая информация?

– Только то, что вы мне рассказали, и что говорил старик, когда адвокат прислал его ко мне. А знаете, почему он хотел, чтобы я проводил конфиденциальное расследование случая с утопшей?

– Он не доверял местной полиции.

– Может, и так. Главная же причина заключалась в следующем: он подозревал своего сына в том, что тот пристукнул собственную мать и сбросил ее в воду. И я начинаю думать, что так оно и произошло.

Я давно чувствовал, что он к этому подводит, однако его слова больно ударили меня, ибо я знал Гленна Скотта как честнейшего человека.

– Вам известно, на чем основывались подозрения сенатора?

– Мне он об этом почти не говорил. Я полагал, что он знает своего сына лучше, чем я. Мне даже не довелось повидаться с парнем. Я переговорил с остальными членами семьи и понял, что Карл был очень привязан к матери. Слишком привязан, отсюда, возможно, и его безутешность, когда ее не стало.

– Так же близок, как Эдип?

– Вероятно. Во всяком случае, его беда в том, что он, как говорится, держался за ее передник. Мать подняла вой, когда он уезжал на учебу в колледж. Не хотела отпускать его от себя ни на шаг, это точно. К тому же, как я уже сказал, она была не очень уравновешенной. А может, он думал, что если убьет ее, то получит свободу. Подобные случаи бывают. Как вы понимаете, я всего лишь размышляю вслух. Это не для цитирования.

– Не буду, даже про себя. Где находился Карл, когда она умерла?

– В том-то и дело, что не знаю. В то время он учился в Беркли, но примерно за неделю до того, как это случилось, он уехал оттуда. Исчез из поля зрения в общей сложности дней на десять.

– И как он объяснил, чем занимался?

– Не знаю. Сенатор не позволил даже расспросить его. Дело это было не из приятных. Как вы сами поймете.

– Уже понял.