355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Эд Макбейн » Златовласка » Текст книги (страница 10)
Златовласка
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 10:38

Текст книги "Златовласка"


Автор книги: Эд Макбейн



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Глава 12

Карин Парчейз, высокая, гибкая, была одета в полосатый восточный халат, застегнутый до горла, с разрезами по бокам. Голубые глаза ее были подкрашены синим, а влажные волосы были закутаны полотенцем под цвет халата. Открыв дверь, она проговорила:

– Входите, как вы быстро добрались, – глотая слова так, что они слились в одно приглашение-наблюдение. Она повернулась и стремительно прошла в комнату, прикрыв за собой дверь.

Она очень походила на своего отца. Те же светло-голубые глаза и изогнутые брови, такой же выступающий вперед нос и тонкие губы. Но, кроме всего этого, в ее хрупкости было нечто чисто женское: широкие рукава халата скрывали тонкие руки, в боковых разрезах халата мелькали стройные ноги.

– Не хотите ли выпить? – спросила она. – Немного коньяку? Мятного ликера?

– Коньяк, если можно, – попросил я, и, к моему удивлению, она тут же подняла трубку телефона, чтобы сделать заказ. Позже я сообразил, что молодая женщина, путешествующая в одиночку, обычно не отягощает свой чемодан комплектом напитков. Я чувствовал себя неотесанным увальнем. Холодная самоуверенность Карин Парчейз вызывала неловкость: она была еще слишком юной. Какой возраст назвал тогда Джейми? Двадцать два?

– Говорит мисс Парчейз из номера четыреста первого, – сказала она в трубку. – Пожалуйста, пришлите в номер коньяк и «Гранд Марнье», – она посмотрела на меня, – «Курвузье» подойдет?

– Да, – ответил я.

– Пусть будет «Курвузье», благодарю, – сказала она, повесила трубку и сразу добавила: – Я обо всем прочитала в «Пост», эта газета выходит в Нью-Йорке. Вам она знакома? Там было сказано, что мой брат признался в убийстве Морин и девочек. – Она покачала головой и достала сигарету из пачки, лежавшей на туалетном столике. Прикурив, она продолжала: – Из Нью-Йорка есть рейс в пять сорок пять. – Она погасила спичку, выдохнула струю дыма. – Я прилетела в начале одиннадцатого и позвонила вам сразу же, как только очутилась в номере.

– Почему именно мне?

– В газете говорилось, что Майкла представляете вы. Разве не так?

– Более или менее.

– Как вас понимать, мистер Хоуп?

– Это значит, что, похоже, ваш брат не желает, чтобы его интересы представлял кто-либо.

– Я люблю своего брата, но он кретин…

– Примерно так я ему и сказал.

– Он не совершал этих убийств.

– Он утверждает обратное. Я присутствовал, когда он делал свое заявление полиции.

– Мне наплевать, что он говорил в полиции, – заявила Карин. – Мне известно другое.

– В ваших словах чувствуется убежденность.

– Потому что так оно и есть, – сказала она и поднялась, чтобы взять со стула у окна кожаную сумочку. Она порылась в сумочке и достала оттуда белый конверт стандартного размера. – Я получила это письмо от Майкла на прошлой неделе, – сказала она. – Мне кажется, вам следует это прочесть.

Письмо было адресовано мисс Карин Парчейз на ее адрес в Сентрал-Парк-Уэст. Обратный адрес Майкла был указан в верхнем левом углу конверта. Я открыл конверт и вытащил из него четыре отпечатанных на машинке листа. В листки был вложен еще один конверт цвета овсянки. На втором конверте от руки был написан адрес Майкла в Бухте Пирата. На конверте стояли инициалы Б. Дж. П.

– Это от моей матери, – заметила Карин.

– Которое мне следует прочесть в первую очередь?

– Письмо Майкла. Там имеется ссылка на ее письмо.

Я снял со стула сумку Карин, поставил ее на пол, уселся и только начал читать письмо, как в дверь постучали. Карин пошла открывать. Вошел посыльный с подносом, на котором были два бокала, два стакана с водой и счет.

– Добрый вечер, – поздоровался он.

– Добрый вечер, – отозвалась Карин. – Поставьте на туалетный столик, пожалуйста.

Он опустил поднос. Карин едва взглянула на счет. Она дала чаевые, поставила подпись и сказала:

– Благодарю вас.

– Спасибо, мисс, – поблагодарил посыльный. Он не хотел встречаться со мной взглядом. Стояла глубокая ночь, леди была одета небрежно и, кроме того, заказала в номер напитки для двоих. Посыльный понимал толк в любовных свиданиях. Недаром он прожил на свете целых девятнадцать лет и уже начал отращивать усы. Пятясь, он вышел из номера. Карин прикрыла и заперла за ним дверь. Она вручила мне мой «Курвузье», вернулась к столику за своим бокалом и присела на ручку кресла.

– Можно, я буду читать через ваше плечо? – спросила она.

– Да, конечно.

На письме стояла дата – 25 февраля, среда.

«Дорогая сестренка!

Не знаю, что мне делать с этим последним письмом от мамы. Как видишь, она снова пытается повесить на меня свои проблемы с папой. На этот раз – потому что он прекратил выплату алиментов. Я не знаю, какого черта ей от меня надо, действительно не знаю. Сам я живу на катере папы. Она что, хочет, чтобы я отправился к нему и потребовал, чтобы он снова начал платить алименты? Он наверняка вышибет меня с катера, а я не могу сейчас себе этого позволить, так как коплю деньги на обучение. Во всяком случае, Кар, я даже не уверен, что в этом случае согласен с мамой.

Он уже восемь лет как женат на Морин, у него другая семья и другая жизнь. Единственное, что его связывает с мамой, это чеки, которые он посылал ей каждый месяц. Прошлой ночью я долго беседовал с Морин. В основном о моей учебе, но и об алиментах тоже. Кар, это было очень тяжело для папы. Он работал еще больше, чем раньше, ходил на работу даже по средам, хотя это его выходной. Выключал телефон и занимался бумагами, до которых не мог добраться в течение недели.

Морин рассказала мне, что в прошлом году они только раз съездили в отпуск – в Монреаль на неделю. А ты знаешь папу, он любит ездить в отпуск. Но здесь он берет всего неделю, а ты знаешь так же, как и я, что прошлым летом мама провела шесть недель в Италии и на Рождество ездила в Австрию на две недели. По договору она получила двести тысяч долларов и имеет с этого капитала проценты. Если бы она их вложила во что угодно, она получала бы железные восемь процентов в год. Хотел бы я получать такие деньги, ничего не делая, а только оставаясь в живых. Кто-то наверняка страдает. Кар, но, во всяком случае, не мама, и я на самом деле думаю, что папа имеет полное право послать ее к черту. У него своя жизнь, и он хочет жить, не имея никаких связей с женщиной, о которой он даже не вспоминает.

Я хочу сказать, сестренка, что мама проделывает один и тот же номер уже в течение десяти лет, и в письме, которое я прилагаю, – все то же самое. Я безумно ее люблю и все на свете для нее сделаю, я действительно так чувствую. Но отчасти это из-за того, что она постоянно вселяла в меня чувство жалости к ней, разыгрывая безутешную престарелую одинокую женщину, а ведь ей всего сорок два! Я не знаю, что мне делать, Карин, действительно не знаю. Наверное, я позвоню ей и попрошу ее бросить все это и оставить наконец папу в покое, ради всего святого! Но с другой стороны, я боюсь, что она начнет кричать, а я всегда теряюсь, когда она в истерике. Сестренка, пожалуйста, прочти ее письмо и дай мне знать, что, по твоему мнению, мне следует предпринять. Возможно, я позвоню ей прежде, чем дождусь от тебя ответа, потому что ты же знаешь маму, она впадает в неистовство, как только ей кажется, что ею пренебрегают.

Целую, Майкл

P. S. Двенадцатого марта у Морин день рождения. Было бы здорово, если бы ты отправила ей открытку».

– Что скажете? – спросила Карин, соскользнув с ручки кресла.

– Я хотел также прочесть письмо вашей матери.

– Самое главное – письмо Майкла, – сказала она. Она уже стояла у столика, достала из пачки новую сигарету и прикурила. – Похоже это на человека, который собирается совершить убийство?

– Совершенно не похоже.

На другом конце комнаты Карин уселась в кресло перед телевизором. Цель была достигнута, ее лицо выражало самодовольство: она не зря прокатилась в Калузу, она вручила адвокату своего брата документ, который наверняка спасет жизнь брату. Я вытащил из конверта письмо ее матери и развернул его. Посередине страницы стояли инициалы Б. Дж. П. По краю листа бумаги шла коричневая полоска. Бетти Парчейз пользовалась темно-коричневыми чернилами. На листке стояла дата – 21 февраля, суббота. Без сомнения, Майкл получил его в начале прошлой недели и тут же написал своей сестре, в среду, двадцать пятого, за четыре дня до убийства!

«Дорогой Майкл.

Как я тебе уже говорила по телефону, пошел второй месяц, как твой отец уклоняется от выплаты алиментов. Предполагается, что он посылает мне чек пятнадцатого числа каждого месяца, значит, пятнадцатого числа я должна держать его в руках. Чек на 2.500 долларов. Сегодня уже 21-е. Я подождала, прежде чем позвонить тебе, потому что хотела удостовериться, что чек не пришел с утренней почтой. Так вот – его там не было.

В прошлый раз, в январе, когда чек так и не появился, я говорила с твоим отцом, и он сказал, что не собирается мне больше платить. Майкл, теперь я в этом уверена. Это значит, что мне придется обратиться в суд и потратить кучу денег, чтобы получить то, что причитается мне по праву, в то время как он вместе со своей Златовлаской купается в роскоши. Майкл, я хочу, чтобы к нему отправился ты – меня он не захочет слушать. Скажи ему, что платить мне каждый месяц – его долг. Он захотел свободы, и я ее предоставила, но при этом он подписал соглашение, которое обязан выполнять. Майкл, когда-то я была его женой. Похоже, он об этом забыл.

Похоже, он забыл и о том, что, когда он учился, я работала и приносила домой деньги. И теперь мне кажется, я вправе рассчитывать на небольшую часть его дохода. Я скромная женщина, Майкл, и не предъявляю чрезмерных требований. Мне бы хотелось, чтобы ты с ним увиделся и попросил выслать мне деньги. Я бы это оценила, сынок. Пожалуйста, позвони мне, когда получишь это письмо, так как я хочу знать, собираешься ты помочь мне или нет.

С любовью, мама».

Я сложил письмо, вложил обратно в конверт, взял бокал и отхлебнул глоток коньяку.

– Майкл ей позвонил? – спросил я.

– Да.

– Откуда это известно?

– Я получила письмо…

– Когда это произошло?

– В субботу утром. Я сразу же позвонила своей матери. Она сообщила мне, что уже говорила с Майклом и он отказался выполнить ее просьбу.

– Каковы были ее дальнейшие планы?

– Обратиться в суд. Что же еще ей оставалось делать? Мне кажется, вы не до конца понимаете ситуацию, мистер Хоуп. Суть состоит в том, что Майкл отверг просьбу своей матери и объединился с Морин и своим отцом. Вы понимаете, что я хочу сказать? Он никак не мог совершить эти убийства.

– Может, и так, – сказал я. – Скажите, а после звонка в субботу вы еще говорили со своей матерью?

– Нет. Я пыталась связаться с ней из Нью-Йорка вчера вечером, но ее не было дома. Я собиралась позвонить ей сегодня вечером, но самолет прилетел поздно, и мне не хотелось ее будить. Она обычно ложится спать в девять – полдесятого.

– Значит, она не знает, что вы здесь, в Калузе?

– Нет. Завтра утром я сразу же позвоню ей.

– Вы еще с отцом не разговаривали?

– Нет.

– Почему?

– Не хочется, – ответила Карин и по-детски пожала плечами.

– Почему?

– Потому что, мне кажется… впрочем, неважно.

– Что вам кажется, мисс Парчейз?

– Ничего.

– Мне бы хотелось знать.

– Давайте я вам предоставлю факты. Вы же адвокат и сможете их оценить, ладно? Факт номер один, – сказала она, загибая палец на левой руке. – У папы есть другая женщина. Он женат на Морин всего восемь лет, но уже крутит с другой женщиной.

– Откуда вам это известно?

– Он сам мне рассказал. Когда мы виделись с ним на Рождество.

– Рассказал сам?

– Чему вы так удивляетесь? Ему хотелось с кем-нибудь поделиться, а под рукой оказалась я. Я умею хорошо слушать. Особенно стареющих мужчин, – сказала она, улыбнувшись. – Факт номер два: у него серьезные намерения насчет этой женщины, и ради нее он собирался оставить Морин. Факт номер три, – продолжала она, загибая средний палец, – моему отцу не хочется платить алименты, он отказался продолжать выплаты моей матери. Если он решится бросить Морин – простите, но это факт номер четыре, – его будет ожидать встреча в суде одновременно с двумя бывшими женами, и ему могут присудить выплачивать алименты обеим женам, не говоря уж о маленьких девочках. Вот вам факты, мистер Хоуп, – подытожила она. – Поразмышляйте над ними.

Я задумался. Мой мозг работал с бешеной скоростью. Джейми хотел расстаться с Морин, но он уже знает, что это такое, по разводу с первой женой. Та отказывалась дать ему свободу в течение восемнадцати месяцев и в конце концов навязала кабальное соглашение. В январе он прекратил выплачивать ей алименты, но пока не был готов начать переговоры с нынешней женой, которую больше не любил. Так, значит, он разговаривал с Кэтрин об убийстве?! В коттедже на берегу моря они шептали друг другу: «Покончить», «Покончить», «Покончить», и постепенно идея приобрела форму, стала оправданной, разумной и неизбежной. Прошлой ночью он рано бросил игру в покер: он поспешил домой, чтобы убить Морин…

И своих дочерей?!

Нет!..

Невозможно!

– Нет, – произнес я. – Я так не думаю, мисс Парчейз.

– Нет?? Тогда кого же выгораживает Майкл?

Я не рискнул высказать предположение, что Майкл, вполне возможно, выгораживает свою мать, Бетти Парчейз. Заметил только:

– Может быть, и никого. Может, он их и убил.

– Но вы ведь прочли его письмо? – спросила Карин, раздражаясь.

– Да.

– И все еще можете так думать?

– Я не знаю, что думать, – ответил я и посмотрел на часы.

– Хотите еще выпить? – спохватилась Карин. – Я могу позвонить.

– Нет, спасибо, мне пора идти, – сказал я и засунул письмо в карман.

– Вы покажете письмо полиции?

– Да.

– Похоже, я вас не убедила, – заметила она, напряженно улыбнувшись.

– В чем? В невиновности вашего брата или в виновности вашего отца?

– Вы не знаете моего отца так, как знаю его я. Вы не знаете, каким он может быть жестоким.

– Не верится, что он и есть убийца, – возразил я, встал и направился к двери.

– После того, как развелся с женой после пятнадцати лет совместной жизни, все остальное кажется легким, – сказала Карин.

– Только не убийство, мисс Парчейз. Спокойной ночи, я ценю ваше…

– Даже убийство!

– Но не своих же собственных дочерей, – сказал я и открыл дверь.

– Развод – это один из способов убийства, – успела возразить она.

Глава 13

Я вернулся домой без четверти час. В кабинете горел свет. Сьюзен, обнаженная, сидела за столом. Ее рука лежала на телефонной трубке. Она никак не отреагировала, когда я остановился в дверях и заглянул в комнату.

– В чем дело? – спросил я.

На ее губах заиграла непонятная улыбка.

– Сьюзен?

– Мне только что позвонили, – сказала она.

– Кто?

– Мужчина по имени Джеральд Хеммингз.

У меня перехватило горло. Поначалу мы с Эгги тысячу раз репетировали подобную сцену. Мы точно знали, что говорить, чтобы избежать ловушки. Какие бы обвинения ни предъявляли Сьюзен или Джеральд, мы готовы были все отрицать. Но так было вначале, а сейчас – по-другому. В прошлом месяце мы договорились все рассказать, поэтому теперь не было смысла лгать.

– Джеральд Хеммингз? – переспросил я. – Кажется, я не знаком с этим джентльменом. Что ему было нужно в такое время?

– Он хотел поговорить с тобой. А вместо этого пообщался со мной.

Я ничего не ответил. Я ждал. Я понял, что это не ловушка. Хотя это и выглядело ловушкой. И все-таки я знал, что это не так. Может нас кто-то видел? Например, та женщина, что собирала ракушки на пляже? Может, она видела, как я входил в дом? И узнала меня? А потом позвонила Джеральду Хеммингзу и все ему рассказала? Я ждал. Молчание затягивалось. Сьюзен продолжала пристально смотреть на меня.

– Что ж, я… А кто этот мужчина? – наконец пробормотал я. – Я никогда…

– Мы в театре встречались с его женой.

– С его женой?

– Агатой Хеммингз.

Так в первый раз ее имя прозвучало у нас в доме. Сенсации не произошло, но тем не менее оно разорвалось в комнате, шрапнелью разлетаясь по углам – «Агата Хеммингз!..» – рикошетом отлетая от стен – «Агата Хеммингз!» – калеча и сокрушая все и вся на своем пути.

– Я ее не помню, – заметил я.

– Кажется, мистер Хеммингз считает, что у тебя с ней роман.

– Что такое ты несешь?!

– Агата Хеммингз… Кажется, так считает ее муж…

– Да, я слушаю тебя. Но…

– …но, конечно же, это выдумки.

– Послушай, Сьюзен, я не знаю, кто позвонил тебе в такое время, но…

– Мне позвонил мистер Хеммингз!

– Или же кто-то, кто назвался мистером Хеммингзом.

– Да, конечно, и этот кто-то весьма правдоподобно от имени мистера Хеммингза рассказал мне, как ты трахал его жену.

– Сьюзен, клянусь Богом, я ничего не понимаю.

– Не клянись, Мэттью. А то Бог испепелит тебя молнией.

– Я рад, что ты находишь это забавным. Глубокой ночью тебе звонит неизвестный мужчина…

– О да, все это чрезвычайно забавно.

– Ну, я безусловно рад…

– Я бы даже сказала точнее – безумно весело. Я даже поинтересовалась у мистера Хеммингза – может, это своего рода шутка? Это потому, что мне это показалось просто уморительным, Мэттью. Однако мистер Хеммингз не нашел в этом ничего смешного. В течение всего нашего разговора он плакал, Мэттью. Временами я даже не могла разобрать, что такое он говорит. Но суть уяснила. Мне все-таки удалось ее уяснить. Хочешь послушать, Мэттью?

– Нет, я хочу лечь спать. Мы поговорим об этом…

– Мы поговорим об этом сейчас, и немедленно, сукин ты сын!

– Не о чем говорить, Сьюзен.

– Правильно, Мэттью. После сегодняшней ночи больше не о чем говорить. Но это-то мы и должны обсудить сейчас.

– Я не желаю ничего слушать.

– Тебе придется выслушать, или я разбужу Джоанну и все ей расскажу. Ты хочешь, чтобы твоя дочь все это услышала, Мэттью?

– Что тебе нужно, Сьюзен? Если ты так уверена, что тот, кто тебе позвонил, сказал правду…

– Он сказал правду.

– Что ж, отлично. Ты веришь этому, – ну и ладно!

– Она пыталась покончить с собой, Мэттью.

– Что?!

– Она проглотила половину упаковки снотворного.

– Кто… Это он тебе сказал?

– Да.

– Я тебе не верю.

– Позвони ей. Спроси.

– С какой стати… Я с ней не знаком. Я даже не помню, что мы встречались…

– Мэттью, она пыталась покончить с собой! Ради всего святого, ты все еще собираешься продолжать?..

– Ладно, – устало сказал я.

– Ага.

– Когда он позвонил?

– Минут десять назад.

– С ней… с ней все в порядке?

– Я уже думала, ты так и не спросишь.

– Послушай, Сьюзен…

– Не смей называть меня так, негодяй!

– Что же все-таки произошло? Ты можешь мне рассказать, что произошло, или…

– Он смотрел телевизор. А когда в одиннадцать отправился спать, то обнаружил, что она без сознания.

– Он вызвал врача?

– Нет.

– Почему?

– Понял, в чем дело – по всему полу были разбросаны таблетки. Он постарался, чтобы ее вырвало, засунул ее под холодный душ, а потом заставил ходить взад-вперед по спальне. Вот тогда она ему все и рассказала, Мэттью. Пока они ходили туда-сюда, туда-сюда. – Она сделала ударение на последних словах «туда-сюда», изображая это хождение на крышке стола при помощи указательного и среднего пальцев правой руки, через стопку бумаги, ножницы и обратно к телефону. Вот так: «Туда-сюда, туда-сюда». Я наблюдал за движением ее пальцев и представлял себе Эгги, цепляющуюся за своего мужа, и его, беспрерывной ходьбой старающегося ослабить действие злополучных таблеток. Ее волосы, должно быть, еще влажные от душа, лицо мертвенно-бледное, темно-серые глаза широко раскрыты. И она говорит. Рассказывает, еле шевеля языком.

– Ладно, – сказал я.

– Ладно? – Сьюзен прекратила маршировать пальцами, стиснула правую руку в кулак и ударила себя по коленке. – Что ты хочешь сказать этим словом «ладно», Мэттью?

– Значит, ладно, теперь мне известно, что произошло.

– Но ты не знаешь, почему это произошло? Ни сном ни духом. Ты не знаешь, почему она приняла эти таблетки, не так ли?

– Почему же, Сьюзен?

– Потому что была убеждена, что ты не осмелишься просить у меня развода, – ответила Сьюзен и разразилась смехом. Ее смех напугал меня. У меня внезапно появилось предчувствие, что сейчас начнется еще один кошмар, что, возможно, он уже начался в тот самый момент, когда я вошел в дом и увидел, что в кабинете горит свет. А может, раньше – пронзительно звонит телефон, и Сьюзен, обнаженная, спешит через холл в кабинет, чтобы поднять трубку. «Извините, мистер Хеммингз, но его нет дома» – и этот кошмар обрушивается на нее, на нас, на наш дом…

Я быстро обошел вокруг стола, чтобы прекратить этот истерический смех, прежде чем проснется Джоанна. Я положил руку ей на плечо, а она вдруг отпрянула, как будто по руке у нее проползла змея. Истерический хохот внезапно оборвался, но тут же сменился чем-то более грозным и опасным. Она вдруг схватила ножницы. Ее рука взметнулась вверх, и в то же время Сьюзен вылетела из-за стола, так что оба движения слились воедино.

Она сжимала ножницы как кинжал. Охваченная яростью, она без раздумий и колебаний атаковала меня. Острые концы ножниц были всего в дюйме от моего живота, когда я перехватил ее руку и блокировал прямой удар. Она вырвала руку, снова сделала выпад, и на этот раз ей удалось распороть мне рукав пиджака. Она хрипло и прерывисто дышала. Я уже не был уверен, помнит ли она еще о причине своей ярости. Но она продолжала размахивать ножницами, снова и снова пытаясь нанести удар. В конце концов, она притиснула меня к книжному шкафу. Я никак не мог перехватить ее кисть, она слишком быстро размахивала ножницами. Она зацепила лацкан пиджака, мгновенно высвободила ножницы и снова бросилась на меня. Я выставил левую руку, и внезапно у меня через всю ладонь зазиял порез до самого запястья. Я почувствовал мгновенную слабость и оперся на стол в поисках опоры, нечаянно смахнув на пол телефон. Она снова бросилась на меня, а я вспомнил, как Джейми описывал спальню своего дома, стены в крови…

И тут раздался крик.

На какое-то мгновенье я подумал, что это кричу я. Я вытянул кровоточащую ладонь навстречу Сьюзен, рот у меня был открыт – так что было бы естественным, если бы кричал я. Но кричали позади меня. Я метнулся влево – отчасти, чтобы избежать очередного удара ножниц, а отчасти – чтобы выяснить, кто же там кричит. В дверях стояла моя дочь Джоанна в длинной ночной рубашке. Глаза у нее были широко раскрыты, рот распахнут в крике, и этот ее вопль поднял бы мертвых из могилы. Этот вопль, полный ужаса и неверия в происходящее. Он заполнил комнату и остановил кошмар. Ножницы опустились. Сьюзен, словно не веря, уставилась на свою правую руку. И рука и ножницы ходили ходуном, как в лихорадке. Сьюзен уронила их на пол…

– Убирайся, – глухо пробормотала она. – Убирайся отсюда, негодяй!

Джоанна бросилась к ней в объятия.

Через частично приоткрытые шторы пробивалось солнце. Я открыл глаза и зажмурился. Я лежал на кушетке в своем кабинете. На часах было 8.15 утра. Ночной кошмар закончился.

Я посмотрел на забинтованную левую руку. Повязка была насквозь пропитана кровью. Вставать не хотелось. Казалось, идти было некуда. Перед моими глазами встала картина: дочь в объятиях Сьюзен. Я потряс головой, желая освободиться от этого навязчивого образа, с усилием поднялся с кушетки и снова посмотрел на часы. Одежда моя была в полнейшем беспорядке: я спал не раздеваясь. На ногах ничего не было. Туфли с засунутыми внутрь носками стояли возле стола. Меня бросило в дрожь при мысли о том, что придется принять душ, а потом одеться в тот же костюм, в котором я был вчера. Но я ушел из дому, не взяв с собой ничего. Повернулся, вышел из кабинета, прошел по коридору к двери, и дверь со щелчком захлопнулась за мной. Щелк! Моя дочь в объятиях Сьюзен. В объятиях своей матери, а не в моих!

Я пересек кабинет, открыл дверь и прошел по коридору в душ. Костюм я повесил на крючок в надежде, что под воздействием пара часть морщин разгладится. Насчет рубашки что-либо предпринимать было бесполезно: придется одевать так, как есть. Но что меня беспокоило – так это носки: ведь я проходил в них весь предыдущий день. Даже если их постирать, они все равно не успеют высохнуть к началу рабочего дня. Стоя под душем, я размышлял, с чего мне начать день. Вода была горячей, и пар дремотно обволакивал меня. Мне придется позвонить Эгги. Джеральд с детьми к тому времени уйдет – хотя какое это имеет значение? Джеральд теперь и так знает. А может, позвонить и просто сказать: «Привет, это Мэттью Хоуп, могу я поговорить с Эгги?»

Я попытался убедить себя, что прошлой ночью ничего из ряда вон выходящего не случилось.

Пар поднимался кверху, заволакивая, казалось, туманом весь мир. Я думал о своей дочери, о том, как она, не раздумывая, бросилась в объятия Сьюзен. Неужели все дети после развода или разрыва бросаются к матерям? Карин Парчейз не пожелала звонить своему отцу, а вот своей матери позвонила сразу же, как только получила письмо Майкла. Она пыталась дозвониться ей и следующим вечером, хотя не удосужилась позвонить своему отцу. Несмотря на то, что находилась здесь, в Калузе. Всего-то поднять трубку да набрать номер: «Привет, пап, это Карин». Так нет же! Позвонит ли мне когда-нибудь Джоанна?

Стоя под душем, я заплакал.

Без десяти девять я закончил бриться, но лучше себя не почувствовал. Морщины на моем костюме разгладились, но от этого он не стал выглядеть приличнее. Носки я еще не надевал: они вызывали у меня отвращение. Я набрал номер Эгги. На другом конце линии зазвонил аппарат. Один звонок, второй, потом еще и еще. Моя рука, держащая трубку, вспотела: у меня не было никакого желания беседовать с Джеральдом Хеммингзом. Телефон продолжал звонить. Я уже собирался положить трубку, как вдруг послышался ее голос:

– Алло?

Еле слышно. Я сначала решил, что Джеральд еще не ушел. Подумал, что она шепчет в трубку, притаившись где-нибудь в углу.

– Эгги?

– Да.

– Ты одна?

– Да.

– Что случилось?

– Просто показалось… пожалуйста, Мэтт, прости меня, – прошептала она и заплакала.

Я помолчал.

– Эгги, – снова позвал я через несколько мгновений.

– Да, дорогой.

Она продолжала всхлипывать. У меня в памяти снова возникли пальцы Сьюзен, марширующие по столу: Эгги в объятиях своего мужа, когда он возвращал ее к жизни.

– Расскажи мне, что случилось.

– Я подумала… – Она судорожно вздохнула, и я вдруг потерял терпение. Я рассердился. На нее? Или на себя?

– Подумала о чем?

– Что ты… так никогда и не скажешь. Я…

– Эгги, я же тебе обещал!

– Я знаю, но… – Она всхлипнула. Последовало продолжительное молчание. Я ждал. Она высморкалась. Я представил ее себе с заплаканными глазами. – Прошлой ночью совсем одна, – она снова заплакала. Я посмотрел на часы. Было без пяти минут девять. Я хотел, чтобы она рассказала мне наконец, что же произошло, и повесила после этого трубку. Я вовсе не жаждал объясняться с ней по телефону в присутствии моего партнера Фрэнка. Что я скажу ему? И что подумает обо мне мой циничный нью-йоркский друг, когда я расскажу ему, как Сьюзен прошлой ночью атаковала меня с ножницами в руках? Какова будет его реакция, когда я сознаюсь в том, что с мая прошлого года у меня роман с Агатой Хеммингз?

– Эгги, зачем ты ему рассказала?

– Потому что я поняла, что все кончено.

– Что кончено? Как ты могла подумать такое? Я обещал тебе вчера днем…

– Но ты ведь ей так и не сказал?..

– Я обещал, что скажу ей!

– Но ты этого не сделал?

– Черт побери, Эгги…

– Тебя не беспокоит, что я пыталась покончить с собой?

– Ты знаешь, что беспокоит, но ради Бога…

– Я слушала радио.

– Что?

– Я слушала радио, когда это случилось. Передавали один из фортепианных квартетов Стравинского. По понедельникам передают камерную музыку. Муж внизу смотрел телевизор, а я читала и слушала музыку, как вдруг я поняла, что ты так никогда этого не сделаешь – никогда ей не скажешь. Я пошла… я встала с кровати и пошла в ванную – на мне был пеньюар, который ты подарил мне на Рождество, а я говорила, что это мама мне прислала из Кембриджа, голубой с кружевной отделкой. Там хранились таблетки еще с той поры, когда Джулия болела коклюшем и я не могла спать ночами. Я забрала их с собой в постель и проглотила не запивая. Я просто бросала их в рот, пока… – Она снова всхлипнула. – Понимаешь, Мэттью, все казалось таким бессмысленным! Моя жизнь без тебя… Она бессмысленна!

– Что же нам теперь делать?

– Не знаю, Мэттью. Так что мы будем делать?

– Не знаю.

– А когда ты будешь знать?

– Мне нужно время, чтобы…

– А у меня нет времени! – перебила она и бросила трубку. Послышался щелчок, а затем молчание. Я снова набрал ее номер. Раздались гудки. Я решил подождать, но вдруг испугался, что оставшиеся таблетки…

– Алло?

– Эгги, только не бросай трубку.

– Чего тебе, Мэттью?

– Когда я смогу с тобой увидеться?

– Зачем?

– Нам нужно поговорить.

– Неужели?

– Ты знаешь это так же, как и я.

– Не уверена.

– Эгги, ради всего святого…

– Решай, – сказала она. – Позвони мне, когда решишь наконец, что собираешься делать дальше.

– Не вешай трубку, Эгги.

– Именно это я и хочу сделать, – отрезала она.

– Эгги…

Гудки оборвали меня на полуслове.

Я повесил трубку на рычаг и уставился на телефон, размышляя о том, сколько же часов мы с Эгги проговорили по телефону в прошлом году. Тайные звонки из конторы, звонки из телефонных будок – как теперь обходиться без них? «Позвони мне, когда решишь…» Я поднял трубку и снова опустил. Потом встал из-за стола и начал мерить шагами кабинет.

Сегодня утром многое нужно было сделать, причем именно мне. Майкл. Я должен повидаться с Майклом. Я хотел поговорить с ним о письме, которое он написал сестре, да и о телефонном звонке своей матери тоже. После того, как он сказал, что не хочет вмешиваться в это дело: «В общем, мама, так: я не хочу говорить с папой об этих чертовых алиментах». Джоанна называла меня «папа» или «папочка», а как, интересно, Карин называла своего отца? Правильно, «папа»: «Факт номер один – у папы есть другая женщина…» Правда, дочка отцу не позвонила, все любящие звонки для мамы, наплевать ей на папу, у которого теперь другая женщина. Позвонила маме в субботу утром, хотела перезвонить ей сегодня утром, потому что самолет… «Я пыталась дозвониться ей прошлой ночью из Нью-Йорка, но ее не было дома».

Карин говорила о воскресной ночи. Воскресная ночь! Предполагалось, что в эту ночь Бетти Парчейз сидела дома и смотрела телевизор.

«Я пыталась дозвониться ей прошлой ночью из Нью-Йорка, но ее не было дома».

И тут до меня наконец дошло.

Когда она в конце концов подошла к двери, поверх ночной рубашки у нее был накинут халат. В течение нескольких минут я названивал в дверь, а потом барабанил кулаком. Наконец она открыла дверь и уставилась на меня, часто моргая от солнечного света. На ее заспанном лице не было никакой косметики.

– Извини, что беспокою, – сказал я, – но у меня к тебе несколько вопросов.

– Сколько времени? – спросила она.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю