Текст книги "На глазах у сорока миллионов"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Она медленно поднесла руку к своим заплывшим глазам.

Когда она поняла, что мокрое клейкое вещество на ее животе – это мужское семя, она потеряла сознание.

* * *

Берт Клинг выбил дверь ее квартиры в половине одиннадцатого следующего утра. Он начал звонить ей в девять утра – хотел уточнить детали предстоящего дня, который им предстояло провести вместе. Телефон на другом конце линии прозвонил семь раз, прежде чем он решил, что ошибся номером. Он повесил трубку и набрал ее номер еще раз. На этот раз он держал трубку еще дольше – десять звонков – на случай, если она очень крепко спит. Ответа не было. В полдесятого, надеясь, что она выходила позавтракать и теперь уже вернулась, он позвонил еще раз. Ответа по-прежнему не было. С пятиминутными интервалами он звонил до десяти часов, а затем, пристегнув пистолет, спустился к машине. Ему потребовалось полчаса, чтобы доехать от Риверхеда до квартиры Синди на Глейзбрук-стрит. Он поднялся на четвертый этаж, постучал в дверь, позвал ее по имени, а потом выбил дверь.

Скорую помощь он вызвал немедленно.

Она пришла в себя незадолго до прибытия “скорой”. Узнав его, она пробормотала: “Нет, пожалуйста, уходите отсюда, а то он узнает”, – а затем снова потеряла сознание. За открытым окном спальни Синди на одной из железных ступеней пожарной лестницы, чуть пониже подоконника, Клинг обнаружил легко различимый след ботинка. И совсем рядом со следом между двумя прутьями он нашел маленький комочек чего-то, что напоминало землю. Существовала, пусть и небольшая, вероятность того, что этот комочек с ботинка нападавшего на Синди. Он осторожно положил его в толстый конверт, на котором написал, что его надо доставить лейтенанту Сэму Гроссману из полицейской лаборатории.

Глава 7

Каждый раз, когда Клинг приходил в лабораторию на Хай-стрит, его охватывало чувство, которое он испытал в одиннадцать лет на Рождество, когда родители подарили ему набор химических реактивов. Лаборатория занимала почти половину первого этажа здания Центрального управления, и хотя Клинг понимал, что для Гроссмана и его коллег она была самым заурядным местом, для него же – страной научных чудес. Ему она представлялась воплощением правды и справедливости в виде рядов камер и фильтров, светильников и увеличителей, конденсаторов и проекторов. В молчаливом скоплении обычных и стереоскопических микроскопов была аура неизвестных миров. В кварцевых лампах с их ультрафиолетовым светом – какая-то магия, а в мензурках и тиглях, в колбах и треножниках, в бюретках и пипетках, в пробирках и горелках Бензена – неизъяснимая поэзия. Полицейская лаборатория была жизненным воплощением “Меканикс иллюстрейтид” с ее весами и инструментами, измерительными лентами и микрометрами, скальпелями и микротомами, шлифовальными кругами и струбцинами. И надо всем этим витал аромат тысячи химических веществ, щекотавших ноздри, словно запах экзотических духов с древнего арабского барка.

Он любил эту лабораторию и входил в нее, как маленький мальчик, забывая часто, что он пришел обсудить факты, связанные с насилием и смертью.

Сэм Гроссман никогда не забывал о фактах насилия и смерти. Это был большой ширококостный человек с руками и лицом фермера из Новой Англии. Взгляд его голубых глаз, спрятанных за большими очками, был совершенно простодушным. Он говорил с той мягкостью и теплотой, которые напоминали о давно минувших временах, хотя в его голосе и чувствовались нотки строгости, присущие человеку, постоянно имеющему дело с холодными научными фактами. Утром того понедельника он снял очки, протер линзы полой своего лабораторного халата и, снова водрузив их на нос, сказал:

– На сей раз ты нам принес кое-что интересненькое, Берт.

– Что же?

– Твой человек оказался ходячим каталогом. В том фрагменте мы нашли все, кроме кухонной раковины.

– А для меня что-нибудь полезное нашли?

– Трудно сказать. Пойдем со мной.

Мужчины прошли по всей лаборатории мимо длинных белых столов с пробирками, в которых находились различные химические вещества, некоторые даже кипели – все это напоминало Клингу фильм о Франкенштейне.

– Вот что мы смогли выделить из того фрагмента. Семь различных идентифицируемых материалов, прилипших к основному материалу, который, в свою очередь, является комбинацией трех материалов. Я считаю, ты был прав, предположив, что это фрагмент с его ботинка. В любом другом случае он вряд ли сумел бы собрать так много самого разного дерьма сразу.

– Ты думаешь, это с каблука?

– Скорее, с того места подошвы, которое примыкает к каблуку. Хотя наверняка утверждать, конечно, нельзя. Это только гипотеза. Но весьма правдоподобная, учитывая собранный им мусор.

– Какого типа мусор?

– Смотри, – сказал Гроссман.

Каждая крошечная частица или частицы “мусора” были нанесены на отдельные предметные стекла, имевшие свои обозначения. Стекла стояли на специальном стеллаже, и Гроссман, объясняя, притрагивался указательным пальцем к каждому из них.

– Основной состав образован из материалов, представленных на вот этих первых трех предметных стеклах и являющихся вязкой мастикой, к которой приклеились все остальные.

– И что же это за три материала? – спросил Клинг.

– Жир, древесные опилки и кровь, – ответил Гроссман.

– Человеческая кровь?

– Нет. Мы подвергли ее тесту Уленхута. Она совершенно точно не человеческая.

– Это хорошо.

– Да, – согласился Гроссман, – поскольку она дает нам кое-что для анализа. Где мы скорее всего можем столкнуться с комбинацией древесных опилок, жира и животной крови?

– В мясном магазине? – предположил Клинг.

– Таково и наше предположение. И четвертое предметное стекло подтверждает его. – Гроссман постучал пальцем по стеклу. – Это щетина животного. Сначала мы сомневались, поскольку неровность поверхности очень напоминала человеческий волос. Но медуллярный коэффициент – соотношение между диаметром сердцевины и диаметром всего волоса – равнялся ноль целых пять десятых. Если бы этот коэффициент был меньше, то это указывало бы на его человеческое происхождение. Но этот определенно не человеческий. Он принадлежит животному.

– Какому? – спросил Клинг.

– Не могу сказать наверняка. Корове или лошади. Принимая во внимание и другие признаки, скорее всего, мы имеем дело с быком.

– Понятно, – сказал Клинг. Потом помолчал. – Но... – Он снова помолчал. – Их же без шкур привозят в мясной магазин, верно?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что без шкур нет и щетины.

– Следовательно?

– Ты едва ли обнаружишь бычью щетину в мясном магазине, вот и все.

– Понимаю, куда ты клонишь. Бойня – более точная догадка, так?

– Так, – подтвердил Клинг. Он на минуту задумался. – У нас в городе есть несколько боен, верно?

– Не уверен. Кажется, весь забой скота происходит на той стороне реки, в другом штате.

– Все равно, по крайней мере, есть, где поискать.

– Мы нашли также несколько других вещей, – сказал Гроссман.

– Какие же?

– Рыбью чешую.

– Что?

– Рыбью чешую или, по крайней мере, небольшую частичку рыбьей чешуйки.

– На бойне?

– Не очень-то похоже, а?

– Нет. Я снова начинаю склоняться к идее мясного магазина.

– Вот как?

– Точно. Сочетание мясного магазина и рыбного рынка, а почему бы и нет?

– А как же щетинка животного?

– Может, собака? – предположил Клинг.

– Нет, мы так не думаем.

– Но как же тогда этот человек мог подцепить рыбью чешую на бойне?

– А ему не обязательно было цеплять ее на бойне, – сказал Гроссман. – Он мог подцепить ее в любом месте города.

– Это существенно сужает район поиска, – заметил Клинг.

– Представь себе кусочек грязи, состоящий из жира, крови...

– Да, и опилок...

– Верно, он прилип к его ботинку. А теперь представь себе, что он ходит по городу и цепляет дополнительные частички мусора к этому клейкому месиву.

– Месиву?

– Месиву.

– И щетинка животного прилипла к этому месиву, верно?

– Верно.

– И рыбья чешуйка тоже?

– Верно.

– А что еще?

– Порядок, как ты понимаешь, здесь не существенен. Я хочу сказать, что нельзя установить последовательность того, куда он ходил. Мы просто...

– Понимаю, – сказал Клинг.

– Ладно, мы нашли маленькую капельку шпаклевки, малюсенькую пропитанную в креозоте щепочку и несколько металлических крошек, как мы считаем, меди.

– Продолжай.

– А еще мы нашли пылинку арахиса.

– Арахиса, – повторил Клинг механически.

– Верно. И чтобы закончить перечисление, вся эта клейкая масса дряни была пропитана бензином. Твой друг наступил в бензиновую лужу.

Клинг вынул ручку из кармана куртки. Повторяя вслух каждое слово и получая подтверждение от Гроссмана, он записал в свой блокнот:

1 – Жир

2 – Древесные опилки

3 – Кровь (животного)

4 – Щетинка (животного)

5 – Рыбья чешуйка

6 – Шпаклевка

7 – Деревянная щепочка (в креозоте)

8 – Металлические опилки (медь)

9 – Арахис

10 – Бензин

– Так?

– Так, – подтвердил Гроссман.

– Спасибо. Ты мне сегодня целый день испортил.

Когда Клинг вернулся в отдел, там его ждал рисунок полицейского художника. В управлении работали пять художников, а этот конкретный карандашный набросок был сделан детективом Виктором Холдеманом, который учился в Художественной лиге Нью-Йорка, а позднее в Чикагском художественном институте. Каждый из пяти художников до своей специфической работы занимался в управлении чем-то другим: двое работали в патрульной службе в Айсоле, а оставшиеся трое были детективами, соответственно, в Камз-Пойнте, Риверхеде и Маджесте. Бюро идентификации преступников находилось в управлении на Хай-стрит, на несколько этажей выше лаборатории. Но люди, приписанные к сектору художников, работали в студии по адресу: 600, Джессап-стрит.

Достижения их впечатляли. Работая только по словесным описаниям, сделанным зачастую взволнованными и обескураженными свидетелями, за последний год они помогли совершить двадцать восемь опознаний и арестов. За предшествующий год они сделали по словесному описанию шестьдесят восемь рисунков подозреваемых, за которыми последовали четырнадцать арестов. В каждом из этих случаев задержанный имел разительное сходство с рисунком. Детектив Холдеман поговорил со всеми людьми, которые присутствовали в офисе Воллнера в среду днем: описание лица, волос, глаз, носа, рта разыскиваемого сделали Майлс Воллнер, Синди Форрест, Грейс ди Санто и Ронни Фэарчайлд, патрульный полицейский, который все еще находился в больнице. Холдеману потребовалось три с половиной часа, чтобы сделать рисунок. Клингу доставили его в конверте в понедельник утром. Сам рисунок был вставлен в прозрачный целлулоидный пакет. Комментария к рисунку не было, подписи автора – тоже. Клинг вытащил его из конверта и принялся рассматривать.

Энди Паркер, проходя мимо Клинга в туалет, остановился и взглянул на рисунок.

– Кто это?

– Подозреваемый, – сказал Клинг.

– Не шутишь? А я-то думал, что это Кэри Грант.

– Знаешь, что тебе надо сделать, Энди? – спросил Клинг, не глядя на него и убирая рисунок в конверт.

– Что? – спросил Паркер.

– Поступай в полицию. Им нужны комики.

– Ха! – сказал Паркер и ушел в туалет, надеясь провести там полчаса с журналом “Лайф”.

* * *

В тот понедельник в сорока милях от полицейского участка и в двадцати пяти милях от города детективы Мейер и Карелла ехали среди утренних осенних сельских пейзажей по направлению к Ларксвью, к дому миссис Стэн Джиффорд.

Всю субботу и часть воскресенья они потратили на то, чтобы допросить добрую часть тех двухсот двенадцати человек, которые присутствовали в тот вечер на студии. Они не верили, что среди них окажется возможный убийца. На самом деле они пытались обнаружить что-нибудь существенное в пользу версии о самоубийстве. Стратегия допроса была проще некуда: у всех, кто хоть как-то был связан с шоу, они выясняли, не видел ли он (или она), как до или в течение эфира Стэн Джиффорд положил хоть что-нибудь себе в рот. Полученные ответы версию о самоубийстве никак не подтверждали. Большинство людей, связанных с шоу, были настолько заняты, что не имели времени следить за тем, кто что положил себе в рот; часть сотрудников вообще в тот день Джиффорда не видела; а те, кто провел с ним хотя бы какое-то время, были совершенно уверены, что не видели, чтобы он клал что-нибудь себе в рот. В беседе с Дейвидом Крэнтцем выяснилось, что по средам Джиффорд откладывал ужин на после шоу, для чего днем плотно обедал. Это полностью разрушало версию о том, что Джиффорд ел еще раз после встречи с женой. Но это же вызвало и новые догадки, для проверки которых Мейер и Карелла и отправились еще раз в Ларксвью.

Мейер чувствовал себя прескверно. Нос у него был заложен, горло болело, веки припухли. В выходные он попытался полечить свою простуду, но из этого ничего не получилось. Он сморкался, нос тут же закладывало, и он снова лез за носовым платком. Находиться с ним рядом было “сплошным удовольствием”.

К счастью, репортеры и фотокорреспонденты оставили в покое дом Джиффорда, теперь сообщения о его смерти перекочевали с первых полос на более скромные места. Мейер и Карелла подъехали к месту парковки, подошли к парадному входу и снова подергали за бронзовый набалдашник звонка. Домоправительница приоткрыла дверь, осторожно выглянула, а затем протяжно произнесла:

– А, это снова вы.

– Миссис Джиффорд дома? – спросил Карелла.

– Пойду узнаю, – сказала она и закрыла дверь перед их носом. Мейер и Карелла ждали на крыльце. Окружающие дом деревья шелестели осенней листвой при каждом порыве ветра. Через несколько минут домоправительница вернулась.

– Миссис Джиффорд пьет кофе в столовой, – сказала она. – Если желаете, можете к ней присоединиться.

– Благодарю вас, – сказал Карелла, и они вошли вслед за ней в дом. Большая винтовая лестница шла на второй этаж прямо из застланной коврами прихожей. Застекленные двери вели в гостиную, за которой располагалась небольшая столовая с окном-эркером, выходившим во двор. Милейни Джиффорд сидела в одиночестве за столом в стеганом халате, наброшенном поверх длинной розовой ночной рубашки, кружевная оборка которой виднелась из-под халата. Расческа еще не касалась ее светлых волос, они висели в беспорядке. Как и в первый раз, косметики на лице не было, но на сей раз Милейни вела себя гораздо спокойнее.

– А я как раз завтракала, – сказала она. – К сожалению, встаю я поздно. Может, перекусите?

Мейер сел на стул напротив нее, а Карелла – рядом. Она налила обоим кофе и предложила английских булочек и мармеладу, от которых они отказались.

– Миссис Джиффорд, – начал Карелла, – когда мы были здесь в прошлый раз, вы сказали что-то о враче вашего мужа Карле Нелсоне.

– Да, – согласилась она. – Вы пьете с сахаром?

– Спасибо, – Карелла положил ложечку сахара в свой кофе и передал сахарницу Мейеру. – Вы сказали, что, по-вашему, он убил...

– Сливки?

– Спасибо... вашего мужа. Что привело вас к такому выводу, миссис Джиффорд?

– Я так думала.

– Вы по-прежнему так думаете?

– Нет.

– Почему.

– Потому что теперь я вижу, что это невозможно. Тогда я еще ничего не знала о свойствах яда, от которого он погиб.

– Вы имеете в виду его быстрое действие?

– Да, быстрое действие.

– Вы хотите сказать, что это невозможно, поскольку доктор Нелсон был во время передачи дома, а не в студии, верно?

– Да.

– Но откуда у вас вообще возникло такое подозрение?

– Я попыталась вспомнить, кто вообще мог иметь доступ к яду, и подумала о Карле.

– Мы тоже, – сказал Карелла.

– Вполне естественно, – отозвалась Милейни. – Булочки очень вкусные. Не хотите?

– Нет, спасибо. Но если бы у него и была такая возможность, миссис Джиффорд, зачем ему желать смерти вашему мужу?

– Понятия не имею.

– Они с вашим мужем ладили?

– Вы же знаете этих докторов, – сказала Милейни. – Они все страдают комплексом превосходства. – Она помолчала, а потом добавила: – В каждой вселенной может быть только один бог.

– И во вселенной Стэна Джиффорда богом был он.

Милейни отхлебнула кофе и сказала:

– Если актер не имеет своего “я”, то он не имеет ничего.

– Вы хотите сказать, что два сильных “я” время от времени конфликтовали, миссис Джиффорд?

– Да.

– Но, разумеется, несерьезно?

– Я не знаю, что мужчины считают серьезным. Я знаю, что Стэн и Карл иногда спорили. Поэтому, когда Стэна убили, я постаралась вспомнить, кто вообще имел доступ к ядам, и, как я уже говорила вам, подумала о Карле.

– Это было еще до того, как вы узнали, что его отравили строфантином?

– Да. Но когда я узнала, что это был за яд, и сопоставила с тем фактом, что Карл в тот вечер дома не покидал, я поняла...

– Но если вы не знали, что это был строфантин, то вы могли предположить любой из ядов, верно?

– Да. Но...

– И вы также, должно быть, знали, что многие яды можно купить в аптеке, обычно в сложных составах различного действия. Например, мышьяк или цианистый...

– Да, я это знала.

– И вы все же, не раздумывая, предполагаете, что доктор Нелсон убил вашего мужа.

– В то время я была не в себе. Я не знала, что и думать.

– Понятно, – сказал Карелла. Он взял свою чашку и намеренно сделал большой глоток кофе. – Миссис Джиффорд, вы сказали, что ваш муж принял витаминную капсулу после обеда в прошлую среду.

– Это верно.

– Эта капсула была у него с собой или же ее привезли вы?

– Она была у него с собой.

– Он всегда брал с собой эти капсулы?

– Да, – сказала Милейни. – Он должен был принимать по одной капсуле после каждой еды. Стэн был очень пунктуальный человек. Когда он знал, что проведет весь день в городе, то обязательно брал с собой витамины в коробочке.

– В прошлую среду он взял с собой одну капсулу или две?

– Одну, – сказала Милейни.

– Откуда вы это знаете?

– В то утро на столе лежало две капсулы. Он проглотил одну с апельсиновым соком, а другую положил в коробочку, которую опустил в карман.

– И вы видели, как он проглотил вторую капсулу после обеда?

– Да. Он вынул ее из коробочки и положил рядом с собой, как только мы сели за стол. Он всегда так делал – чтобы не забыть ее принять.

– По-вашему, других капсул у него не было? Это была единственная капсула, которую он взял с собой, уходя из дома в прошлую среду?

– Верно.

– Кто положил эти капсулы на стол утром, миссис Джиффорд?

– Моя домоправительница. – Милейни неожиданно забеспокоилась. – Я не уверена, что понимаю, что произошло. Если он принял капсулу за обедом, то как же она могла...

– Мы только пытаемся выяснить, не существовало ли других капсул, кроме этих двух, миссис Джиффорд.

– Я же вам уже сказала.

– Мы просто хотим убедиться. Мы, знаем, что капсула, которую он проглотил за обедом, не могла убить его. А вот если существовала третья капсула...

– Их было только две, – сказала Милейни. – Он знал, что после шоу придет ужинать домой, как это и было заведено по средам. Никакой нужды брать с собой большее число капсул не было.

– Кроме той, что он принял после обеда?

– Да.

– Миссис Джиффорд, вы не знаете: ваш муж застраховал свою жизнь?

– Конечно, застраховал.

– А сумма страховки вам известна?

– Сто тысяч долларов.

– А в какой компании?

– “Мьюнисипал лайф”.

– Кто получатель страховки, миссис Джиффорд?

– Я, – ответила Милейни.

– Понятно, – сказал Карелла.

Наступила тишина. Милейни поставила свою чашку на стол. Ее глаза встретились с глазами Кареллы. Она тихо сказала:

– Я надеюсь, вы не хотели предположить, детектив Карелла...

– Это миссис Джиффорд, рутинная процедура...

– ...что я хоть как-то связана со смертью моего...

– ...опроса. Я не знаю, кто вообще связан со смертью вашего мужа.

– Это не так.

– Надеюсь.

– Потому что, видите ли, детектив Карелла, сто тысяч долларов страховки не идут ни в какое сравнение с теми деньгами, которые мой муж зарабатывал как артист. Я уверена, для вас не секрет, что совсем недавно он подписал с телевидением контракт на сумму в два миллиона долларов. И я могу заверить вас, что он всегда был крайне щедр со мной. А, может, вы хотите подняться наверх и осмотреть коллекцию мехов в моем шкафу или же набор драгоценностей на моем туалетном столике?

– Я не думаю, что в этом есть необходимость, миссис Джиффорд.

– Разумеется. Но, возможно, вам будет интересно узнать, что страховой полис Стэна содержал обычное условие о самоубийстве.

– Я не совсем понимаю вас, миссис Джиффорд.

– Дело в том, детектив Карелла, что если вы не найдете убийцу – если вы не докажете, что в смерти моего мужа повинен злоумышленник, – страховая компания будет считать, что это самоубийство. А в этом случае я получу только те деньги, которые он выплатил страховой компании, и ни пенни больше.

– Понятно.

– Надеюсь.

– Вы не знаете, миссис Джиффорд, ваш муж оставил завещание?

– Оставил.

– И завещал он свое состояние тоже вам?

– Не знаю.

– Вы никогда с ним это не обсуждали?

– Никогда. Я знаю, что есть завещание, но содержание его мне неизвестно.

– А кто знает, миссис Джиффорд?

– Наверное, его адвокат.

– Как зовут адвоката?

– Сальваторе Ди Палма.

– Он сейчас в городе?

– Да.

– Вы не возражаете, если мы сейчас ему позвоним?

– Почему бы мне возражать? – Милейни снова помолчала и снова посмотрела в глаза Карелле. – Я хочу признаться, – наконец сказала она, – что вы мне до чертиков надоели.

– Сожалею.

– Включает ли “рутинная процедура опроса” издевательства над вдовой убитого?

– Сожалею, миссис Джиффорд, – сказал Карелла. – Мы пытаемся исследовать каждую возможность.

– Тогда почему бы вам не исследовать возможность того, что мы вели со Стэном интересную и счастливую жизнь? Когда мы встретились, я работала в летнем лагере в Пенсильвании и зарабатывала шестьдесят долларов в неделю. Со времени нашей женитьбы у меня есть все, но я бы с радостью отдала все эти богатства – меха, драгоценности, дом и даже одежду, что на мне, чтобы вернуть Стэна.

– Мы только...

– Да, вы только исследуете каждую возможность, я знаю. Но поймите – вы имеете дело с живыми людьми, а не с автоматами.

Детективы молчали. Милейни вздохнула.

– Вы по-прежнему хотите видеть мою домоправительницу?

– Будьте добры, – сказал Мейер.

Милейни подняла маленький колокольчик, лежавший у ее правой руки, и резко встряхнула его. Домоправительница вошла в столовую тотчас же, словно ждала этого вызова за дверью.

– Эти джентльмены хотят задать вам несколько вопросов, Морин. Если вы, джентльмены, не возражаете, я покину вас. Я уже опаздываю на встречу, а мне еще надо одеться.

– Благодарю вас, миссис Джиффорд, что вы нашли для нас время, – сказал Карелла.

– Не за что, – сказала Милейни и вышла из комнаты.

Морин стояла у стола, теребя свой передник. Мейер взглянул на Кареллу, который кивнул. Мейер откашлялся и сказал:

– Морин, в день, когда умер мистер Джиффорд, завтрак вы для него накрывали?

– Да, сэр, для него и для миссис Джиффорд.

– Вы всегда накрываете на стол?

– Кроме четверга и каждого второго воскресенья, это мои дни отдыха. Да, сэр, я всегда накрываю на стол.

– Вы положили в то утро мистеру Джиффорду витаминные капсулы на стол? – спросил Мейер.

– Да, сэр. Рядом с его тарелкой, как всегда.

– Сколько витаминных капсул?

– Две.

– А, может, три?

– Я сказала, две.

– Был кто-нибудь в комнате, когда вы клали капсулы на стол?

– Нет, сэр.

– Кто первый спустился на завтрак?

– Первым, как раз когда я уходила, пришла миссис Джиффорд.

– А затем мистер Джиффорд?

– Да. Я слышала, как он спускался пять минут спустя.

– Эти витаминные капсулы подаются в банке?

– В маленькой бутылочке, сэр.

– Вы нам ее не покажете?

– Она стоит у меня на кухне. – Морин колебалась. – Вам придется подождать.

Морин вышла из комнаты. Карелла подождал, пока замерли ее шаги, а потом спросил:

– Что ты думаешь обо всем этом?

– Не знаю. Но если Милейни Джиффорд оставалась одна с этими двумя капсулами, она легко могла заменить одну из них, так?

– Ту самую, которую он взял с собой на обед?

– Да.

– С этой версией не согласуется только одна штука, – сказал Карелла.

– Да, я знаю. Он обедал за семь часов до того, как с ним случилось несчастье. – Мейер вздохнул и покачал головой. – Мы по-прежнему привязаны к этим проклятым шести минутам. У меня от этого мозги свихнулись.

– Кроме того, кажется, что у Милейни не было никаких резонов избавляться от своего дорогого данного Богом мужа.

– Точно, – сказал Мейер. – Только у меня есть ощущение, что она слишком уж нам помогает, понимаешь? И она, и семейный доктор, оба. Уж так они хотят нам помочь. Он тотчас же распознает яд и настаивает на вскрытии. Она сразу же указывает на него как на подозреваемого, а затем, когда узнает о яде, круто меняет свое мнение. И оба они отсутствуют на студии в тот вечер, когда Джиффорд умирает. – Мейер кивнул задумчиво. – Может, эти шесть минут и предназначаются для того, чтобы свихнуть нам мозги.

– Что ты имеешь в виду?

– Может, так и задумывалось, чтобы мы узнали, какой яд убил его. Я хочу сказать: мы бы ведь все равно произвели вскрытие, верно? И мы бы все равно выяснили, что он отравлен строфантином и как этот строфантин действует.

– Продолжай.

– Так что мы автоматически исключили бы из числа подозреваемых всех, кого не было рядом с Джиффордом перед его смертью.

– Но это же почти весь город, Мейер.

– Нет, ты же понимаешь, что я имею в виду. Мы исключаем Крэнтца, который был в комнате спонсоров, мы исключаем Милейни, которая была здесь, и Нелсона, который был у себя дома.

– Все это требует дополнительной проверки, – сказал Карелла.

– Зачем? Крэнтц свидетельствует, что он нашел доктора именно дома, когда Джиффорд потерял сознание.

– Это еще не означает, что Нелсон был там весь вечер. Я бы хотел расспросить его об этом. Короче говоря, я бы хотел заехать к нему на работу, как только мы возвратимся в город.

– Хорошо, но ты понял, что я имею в виду?

– Думаю, да. Исходя из конечных условий, то есть зная, сколько яда проглотил Джиффорд и с какой скоростью этот яд действует, мы приходим к единственному логическому выводу: самоубийство. Ты на это намекаешь?

– Верно, – сказал Мейер.

– В твоем рассуждении есть только одна дырка, друг.

– Какая?

– Факты. Это был строфантин. Он действительно убивает мгновенно. Ты можешь думать, что угодно, но факты от этого не меняются.

– Факты, факты, – сказал Мейер. – Все, что я знаю...

– Факты, – настойчиво повторил Карелла.

– Предположим, Милейни действительно заменила капсулу за обедом. Мы ведь до сих пор не проверили завещание Джиффорда. Вполне возможно, что он все завещал ей.

– Предположим, что так оно и есть. Тогда он должен был умереть по дороге на студию.

– Или предположим, что Крэнтц добрался до него еще до того, как он поднялся в комнату спонсоров.

– Тогда признаки отравления появились бы у Джиффорда до начала эфира.

– Б-р-р, факты, – сказал Мейер, и в это время в комнату вошла Морин.

– Я спросила у миссис Джиффорд, – сказала она, протягивая пузырек с капсулами Карелле. – Вы можете делать с ними все, что хотите.

– Тогда мы бы взяли их с собой, раз вы не возражаете.

– Миссис Джиффорд не возражает.

– Мы дадим вам расписку, – сказал Мейер. Он взглянул на пузырек с витаминами в руках Кареллы. В пузырьке лежало множество непрозрачных розово-черных капсул. Мейер мрачно смотрел на них. – Ты ищешь третью капсулу, – сказал он Карелле. – В этом пузырьке их сотни.

Он высморкался и принялся писать расписку.