Текст книги "Лёд"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

– Тем, кто хотел,правильнее говорить, – кивнул Асенсио.

– Сколько людей хотели? -спросил Мейер.

– Ну... Тони и я, – ответил Ролдан. – И еще несколько ребят.

– Сколько ребят?

– Немного, – сказал Асенсио. – Шестеро или семеро. Шестеро или семеро, Майк?

– По-моему, шестеро или семеро, – сказал Ролдан. – Помимо самой Салли.

– Так о чем идет речь? – сказал Мейер. – О дюжине граммов в неделю, примерно так?

– Примерно так. Может быть, о двух дюжинах.

– Две дюжины граммов, – кивнул Мейер. – Какую цену она называла?

– Текущую уличную цену. То есть Салли не имела дохода от торговли, поверьте. Она просто брала порошок для себя и заодно для нас. Возможно, ей давали скидку за большую покупку, кто знает?

– Я думаю, – сказал Ролдан, обращаясь к Асенсио, – что на самом деле мы получали порошок по цене ниже уличной.

– Вполне вероятно, – согласился Асенсио.

– Сколько вы платили? – спросил Мейер.

– Восемьдесят долларов за грамм.

Мейер кивнул. Грамм кокаина примерно соответствовал одной двадцать восьмой унции. Текущая уличная цена колебалась от ста до ста двадцати пяти долларов за грамм в зависимости от чистоты кокаина.

– От кого она получала порошок? – спросил он.

– Не знаю, – сказал Ролдан.

– Не знаю, – сказал Асенсио.

– Кто такой Пако Лопес? – спросил Мейер.

– Кто это? – спросил Ролдан. Асенсио пожал плечами.

– Мы должны его знать? – спросил Ролдан.

– Вы не знаете его, нет?

– Никогда не слыхал о таком.

– А ты. Тони?

– Никогда не слыхал о таком.

– Он танцор? – спросил Ролдан.

– Он «голубой»? – спросил Асенсио.

– Он в морге, – ответил Мейер.

* * *

Ребекке Эдельман было около пятидесяти. Она сияла чудесным загаром и была решительно подавлена горем. Детективы позвонили ей рано утром: хотели поговорить с ней после того, как она прилетела с островов Антигуа накануне вечером. Однако ее падчерица сказала, что похороны Марвина Эдельмана состоятся в одиннадцать утра. Еврейский обычай требует хоронить в течение двадцати четырех часов после смерти. Все равно похороны пришлось перенести: когда смерть наступает от травмы, обязательно делают вскрытие.

Ни Клинг, ни Браун никогда не видели прежде, как принято выражать скорбь в еврейском доме. Окна в гостиной Эдельмана выходили на реку Харб. Небо все еще было ярко-голубым и ясным. Браун отчетливо видел дома-башни, возвышающиеся на другом берегу на холмах, в соседнем штате. Ему видны были благородные очертания моста Гамильтон-бридж. В гостиной родные и близкие Марвина Эдельмана сидели на полу и разговаривали друг с другом приглушенными голосами.

Ребекка проводила детективов в маленькую комнатку, которую, по всей видимости, использовала как мастерскую для шитья. В углу стояла швейная машина, слева от педали – корзина с обрезками ярких тканей. Она села на стул перед машиной. Детективы сели на небольшой диван. Ее карие глаза были влажными. То и дело она сжимала руки. Лицо и руки ее были морщинистые, а губы – потрескавшиеся. Говоря, она обращалась к Клингу, хотя вопросы задавал в основном Браун. Браун привык к этому: иногда даже черныеобращались к белому полицейскому, словно сам он был невидимым.

– Я просила его поехать со мной, – сказала миссис Эдельман. – Я говорила ему, пусть возьмет отпуск, устроит себе праздник, будет только польза. Но нет, он отвечал, как раз сейчас слишком много работы, в следующем месяце он планирует поездку в Европу. Он сказал, что устроит себе отдых, когда вернется, – в апреле. Кому нужен отдых в апреле? В апреле появляются цветы даже здесь, в городе. В общем, он отказался ехать со мной. А другого отпуска у него никогда теперь не будет, – сказала она и отвернулась. Слезы опять наполнили ее глаза.

– В чем состояла его работа, мадам? – спросил Браун. – Он торговал ювелирными изделиями?

– Ну, он был не совсем обычным ювелиром, – сказала миссис Эдельман, извлекла платок из кармана и приложила к глазам.

– Поскольку он носил этот жилет... – начал Браун.

– Да, – сказала миссис Эдельман. – Он покупал и продавал драгоценные камни. Этим он зарабатывал на жизнь.

– Бриллианты?

– Не только бриллианты. Он занимался любыми драгоценными камнями. Изумрудами, рубинами, сапфирами и, конечно, алмазами. Драгоценными камнями. Но он пренебрег самым драгоценным – жизнью. Если бы он поехал со мной... – Она покачала головой. – Упрямец, – сказала она. – Да простит меня Бог, но он был упрямец.

– Была ли какая особая причина, почему он хотел остаться в городе, – спросил Браун, – вместо того, чтобы ехать с вами на Антигуа?

– Самая обычная причина. Ничего такого, что бы он не мог отложить на неделю. И вот результат, – сказала она и снова приложила платок к глазам.

– Но обычная... – сказал Браун.

– Его обычная работа. Покупка и продажа. – Она по-прежнему говорила, обращаясь к Клингу. Браун кашлянул, чтобы напомнить о себе. Но кашель не возымел действия.

– Он часто ездил в Европу? – спросил Клинг.

– Когда была необходимость. Это центр алмазов всего мира, сами знаете: Амстердам. А если взять изумруды, то это Южная Америка. Объездить весь мир ради дела – это он мог, – произнесла она. – Но когда речь шла о том, чтобы перенестись на четыре-пять часов лету и провести недельку на солнышке, – этого он не мог. Ему надо было остаться, чтобы кто-то смог его застрелить!

– У вас есть какие-нибудь догадки, кто мог...

– Нет, – сказала миссис Эдельман.

– Никаких врагов? – спросил Браун.

– Никого.

– Никаких сотрудников, которых он...

– Он работал один, мой муж. Вот почему он никогда не мог взять отпуск. Он только хотел зарабатывать деньги. Он сказал мне, что не будет счастлив, пока не станет мультимиллионером.

– А существовала такая возможность в его деле? – спросил Браун. – Заработать миллионы долларов?

– Кто знает! Вероятно. Мы жили комфортно. Он всегда был хорошим добытчиком, мой муж.

– Но когда вы говорите про миллионы долларов...

– Да, было возможно заработать такие деньги, – сказала миссис Эдельман. – У него был очень острый глаз на качественные камни. Он получал хорошую прибыль на всем, что покупал. Он знал, чтопокупает, и всегда много запрашивал. Если бы он только поехал со мной, как я уговаривала...

Она в который раз принялась плакать.

– Миссис Эдельман, – сказал Клинг, – где располагалось рабочее место вашего мужа?

– В деловой части города. На Норт-Гринфилд, рядом с авеню Хэлл. Там проходит улица, которую называют Даймонд-Март.

– И он работал там один, вы сказали?

– Совсем один.

– На цокольном этаже?

– Нет, на втором этаже.

– На него нападали грабители когда-нибудь?

Она изумленно посмотрела на него.

– Да, – сказала она. – Откуда вы знаете?

– Ну, торговать алмазами...

– Да, в прошлом году, – сказала она.

– Когда именно в прошлом году? – спросил Браун.

– В августе. Кажется, так. В конце июля или в начале августа. Примерно так.

– Был ли преступник арестован? – спросил Браун.

– Да.

– В самом деле?

– Да. Два дня спустя. Он пытался заложить камни в магазине через три дома от нас, представляете?

– Не помните, как звали преступника?

– Нет, не помню. Он был черным, – сказала она и впервые за все время бросила взгляд на Брауна, но только мимолетный. И тотчас снова обернулась к Клингу.

– Вы могли бы точнее назвать дату кражи? – спросил Клинг. Он вынул записную книжку и начал писать.

– Зачем вам? Вы думаете, что это тот же человек? Мне сказали, что ничего не украдено. У него были алмазы в жилете, никто их не тронул. Значит, это не мог быть грабитель, верно?

– Ну, мы не знаем, как было на самом деле, – сказал Клинг. – Но мы постараемся узнать побольше о том ограблении, если вы расскажете нам какие-нибудь подробности.

– Я только знаю, что он работал в тот вечер допоздна, и вдруг явился этот черный с пистолетом и забрал все с рабочего стола. Он не стал требовать ничего из сейфа. Он просто сказал мужу, чтобы он с рабочего стола все смел в мешок. А самое ценное осталось в сейфе, и муж смеялся до коликов...

Она осеклась. Снова полились слезы. Она начала искать другой платок. Детективы ждали.

– Вы сказали, это было ближе к концу июля – началу августа? – наконец проговорил Клинг.

– Да.

– Последняя неделя июля – может быть, так? первая неделя августа?

– Не могу сказать наверняка. Я так думаю.

– Мы можем разыскать информацию об этом преступлении по адресу, – предложил Браун Клингу. – В компьютере.

– Вы можете назвать нам адрес? – спросил Клинг.

– Норт-Гринфилд, шестьсот двадцать один, – сказала миссис Эдельман. – Комната двести семь.

– Преступника осудили, не знаете? – спросил Браун.

– По-моему, да. Не помню. Муж ходил в суд опознавать его. Но я не знаю, посадили его в тюрьму или нет.

– Мы можем выяснить это в управлении исправительных учреждений, – сказал Браун Клингу. – Миссис Эдельман, вы разговаривали с мужем с тех пор, как уехали на Антигуа?

– Нет. Вы спрашиваете, не звонили ли мы друг другу? Нет. Антигуа, как вы знаете, не за углом.

– До вашего отъезда он не говорил о чем-нибудь, что его тревожит? Об угрожающих телефонных звонках, письмах, ссорах с клиентами, о чем-нибудь подобном? Его вообще что-нибудь тревожило, о чем вы знаете?

– Да, – сказала миссис Эдельман.

– И что же это было?

– Его постоянно тревожил вопрос, как заработать побольше миллионов, – сказала Клингу миссис Эдельман.

* * *

На этот раз ему позвонил сам Дорфсман. Он позвонил в двадцать минут пятого в понедельник, на следующий день после Дня святого Валентина, но Дорфсман, по всей видимости, все еще пребывал под влиянием короткого праздника влюбленных. Он приветствовал Кареллу словами:

– Ваш любимый свинопас вам подарочек припас!

Карелла было подумал, что Дорфсман стал чудить. Такое частенько случалось в департаменте полиции. Но Карелла никогда не слыхал о подобном явлении в отделе баллистики.

– Что ты мне припас? – осторожно спросил он.

– Еще один подарочек, – сказал Дорфсман.

– Какой подарочек?

– Еще один труп.

Карелла молчал. Казалось, Дорфсман наслаждался самим собой. Карелла не желал портить ему радость.

Труп в день официального празднования дня рождения Вашингтона, даже если этот государственный праздник выпадал на неделю раньше дня рождения Вашингтона, в самом деле был очень забавным.

– Я еще не звонил Клингу, – сказал Дорфсман. – Ты первый, кому я звоню.

– Клингу? – спросил Карелла.

– Клингу, – сказал Дорфсман. – Разве вы не разговариваете там друг с другом? Клинг получил донесение об убийстве в субботу ночью. Точнее, в воскресенье утром. Или в субботу, в два часа ночи.

– О чем ты говоришь? – спросил Карелла.

– Об убийстве на Сильверман-роуд. Некто по имени Марвин Эдельман с двумя пулями в голове. – У Дорфсмана в голосе все еще звучало веселье. – Я позвонил тебе самому первому, – сказал он.

– Я так и понял. И что еще?

– Тот же самый ствол, как и в тех двух других убийствах, – радостно объявил Дорфсман. Появилось подозрение, что убийца – псих.

Глава 9

Психи затрудняют работу полиции.

Когда поймешь, что имеешь дело с психом, надо сразу отложить в сторону пособие по розыскной работе. В городе великое множество психов. Слава Богу, большинство из них просто расхаживают по Хэлл-авеню с плакатами, возвещающими о конце света, или бормочут себе под нос про мэра и погоду. В городе психи считают, что мэр должен быть в ответе за погоду. Может быть, они правы.

Детектив лейтенант Питер Бернс, похоже, думал, что его взвод был в ответе за отсутствие информации по трем, как видно, связаннымубийствам. Когда Бернсу передали, что Дорфсман сказал по телефону, тот сразу согласился: неужели вы, ребята, никогда не разговариваетедруг с другом?

– Вначале убийство во вторник вечером, затем убийство в субботу вечером, затем в воскресенье утром, – сказал Бернс. – Первое убийство на авеню Калвер, следующее на Сильверман-роуд – всего через несколько кварталов! Оба осуществлялись при помощи огнестрельного оружия. Вам не приходит в голову провести перекрестную проверку? Я уже не говорю про девчушку, которую убили в деловом центре вечером в пятницу, я даже не смею вспоминать о третьем убийстве при помощи огнестрельного оружия, не смею вспоминать в присутствии легавых, обладающих особым, прославленным чутьем! – воскликнул Бернс. – Но вы вообще хотя бы просматриваете сводки по оперативной обстановке? Иначе зачем мы постоянно фиксируем оперативную обстановку? Разве не затем, чтобы каждый полицейский в участке, включая служащих в штатском, мог ознакомиться с обстановкой?

В смежном помещении – комнате детективов – толклись несколько патрульных в форме и Мисколо. Они с тревогой прислушивались к сердитому голосу Бернса, доносившемуся из его кабинета через дверь с матовым стеклом. Они понимали, что кто-то получает там хорошую встряску. На самом деле этих кого-тотам было четверо, но подслушивавшие об этом не догадывались, потому что детективам звонили в то утро домой и велели явиться на рассвете (в 7 час. 30 мин.). А полицейские в мундирах приходили на работу только в 7.45, к перекличке, которая происходила каждое утро в дежурной комнате. Итак, эти четверо в штатском были – в алфавитном порядке – детективы Браун, Карелла, Клинг и Мейер. Все они смотрели себе под ноги.

С одной стороны, на Бернса давил старший чин из центра города, с другой стороны, сам Бернс был возмущен глупостью людей, которые за годы службы не смогли научиться выполнять свою работу хотя бы в пределах рутинных требований. Втайне он подозревал, что Клинг был виноват больше других, из-за того что после развода у него появилась манера держаться, неуловимо напоминающая повадку моллюска. Но Бернс не хотел делать Клинга козлом отпущения. Это только смутило бы его и внесло бы разлад между четырьмя детективами, которым, видимо, предстояло сотрудничать в расследовании трех отдельных убийств. Поэтому Бернс напирал на общеизвестные простые инструкции из пособия, которые – если соблюдать их педантично – должны рассеивать замешательство, ликвидировать дублирование и, вероятно, время от времени способствовать успеху того или иного дела.

– Ладно, – сказал он наконец, – это все.

– Питер... – начал Карелла.

– Я сказал «ладно», это все, – повторил Бернс. – Возьмите по конфете, – сказал он и пододвинул наполовину пустую коробку через стол к удивленным детективам. – Расскажите, что у вас есть.

– Не так много, – сказал Карелла.

– Мы имеем дело с психом?

– Не исключено, – сказал Браун.

– Нашли что-нибудь по поводу того ствола калибра 0,38?

– Нет, Питер, мы только...

– Нажмите на уличных торговцев оружием, выясните, кто мог покупать ствол, соответствующий описанию.

– Да, Питер, – сказал Карелла.

– Просматривается связь между убийством Лопеса и двумя другими?

– Мы пока не знаем.

– Кто-нибудь из жертв употреблял наркотики?

– Девушка. Про Эдельмана мы пока не знаем.

– Лопес случайно не снабжал ее наркотиками?

– Мы не знаем пока. Но мы знаем, что она приносила кокаин для нескольких человек в шоу.

– Последний из убитых был торговцем алмазов?

– Драгоценных камней, – сказал Клинг.

– Он был знаком с Лопесом или с девушкой?

– Мы пока не знаем, – сказал Клинг. – Но его задерживала полиция прошлым летом. Возможно, мы зацепим тут ниточку. Будем искать в компьютере сегодня же.

– Не надо их прощупывать, – сказал Бернс Мейеру, – это не подозреваемые лица, а конфеты. Бери любую, какая понравилась.

Мейер действительно хотел надавить пальцем на конфету, чтобы определить, мягкая она или твердая. Поэтому он ответил Бернсу обиженным взглядом.

– А как насчет ее хахаля? – спросил Бернс. – Хахаля той девушки.

– Он трепался по телефону весь вечер в пятницу, – сказал Карелла. – Тогда, когда девушка была убита.

– По телефону? С кем?

– С другим студентом. Его друг – студент медфака в Рэмси.

– Как его звать?

– Тимоти Мур.

– А друга?

– Карл Лоэб.

– Ты проверил его?

– Лоэба? Да. Они трепались почти до двух ночи.

– Кто кому звонил? – спросил Бернс.

– Они звонили друг другу.

– Что еще?

– Продюсер шоу, некто по имени Алан Картер, завел шашни с одной из танцовщиц.

– Ну и что?

– Он женат, – проговорил Мейер с набитым ртом.

– Ну и что? – снова спросил Бернс.

– Мы полагаем, что он лжет. – Мейер наконец проглотил конфету.

– Про свою малявку? – сказал Бернс, употребляя одно из тех странных устаревших словечек, которые иногда проникали в его речь и которые ему почти всегда прощали молодые полицейские.

– Нет, он прямо признался в своей связи, – ответил Карелла. – Но он утверждает, что убитую едва-едва знал. И это дурно пахнет.

– Зачем ему врать про это? – спросил Бернс.

– Мы пока не знаем, – сказал Карелла.

– Ты думаешь, они играли в «двух на одного»? – спросил Бернс, употребляя более модное словечко из тех, которые тоже иногда проникали в его речь.

– Мы пока не знаем. – Мейер пожал плечами.

– А что ты вообще знаешь? – раздраженно спросил Бернс, но снова взял себя в руки. – Возьми еще конфету, ради Христа! – воскликнул он. – А то я разжирею, как хряк.

– Питер, – сказал Карелла, – это запутанное дело.

– Не надо мне рассказывать, какое оно запутанное. Я и сам вижу.

– Может быть, это псих, – предположил Браун.

– Проще всего навесить преступление на психа, – сказал Бернс. – И вот что я вам скажу. Я глубоко убежден, что любойчеловек, совершающий убийство, является психом.

Детективы не стали с ним спорить.

– Ладно, – сказал Бернс, – начинайте пылесосить улицу. Или позовите своих стукачей. Может быть, они дадут наводку на ствол. Берт, Арти, поищите в компьютере про то задержание... Вы побывали в магазинчике того дельца? Эдельмана?

– Еще нет, – сказал Браун.

– Отправляйтесь. Осмотрите все. Если найдете хотя бы пылинку белого порошка, забирайте на лабораторный анализ на кокаин.

– Мы сомневаемся, что искать причину надо через кокаин, – сказал Мейер.

– Тогда что же? Девушка употребляла кокаин и доставляла его для половины труппы...

– Ну, не для половины, Питер.

– Мне не важно, сколько человек она им снабжала! Мне все равно, была она звездой этого шоу или нет, но полагаю, что звездой она не была. По-моему, она доставляла дурь, то есть она была «мулом». Мы знаем, что Лопес занимался продажей кокаина. Когда он был убит, при нем нашли шесть граммов дури и тысячу сто долларов. Так что разузнайте побольше про Золушку. Где она добывала дурь, которую раздавала в труппе? Получала ли она прибыль или просто делала любезность? И прижмите этого продюсера... как его там... Картера. Я хочу знать, спал ли он с обеими – с той, другой танцовщицей и вдобавок с убитой. Да, поговорите с Дэнни Гимпом, с Фэтсом Доннером, со всеми стукачами у нас в городе. Во Флориде со стукачами разговаривать не надо, там буду я. Я хочу, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки, понятно? В следующий раз, когда позвонит шеф, я хочу доложить ему что-нибудь конкретное.

– Да, Питер, – сказал Карелла.

– Не «да, Питер», а делайте.

–Да, Питер.

– И еще одно. Я не приму вариант с психом, пока вы меня не убедите, что между тремя убийствами нет никакой связи.

Бернс помолчал.

– Найдите эту связь, – сказал он.

* * *

Они договорились встретиться на скамейке в Гроув-парке, неподалеку от катка и от статуи генерала Рональда Кинга. Этот генерал в испанско-американскую войну взял стратегическую высоту, приблизив тем самым конец владычества чужеземных тиранов, которые (как писали Вильям Херст и Джозеф Пулитцер) эксплуатировали честных сборщиков тростника и рыбаков на Кубе. Бывший мэр приказал воздвигнуть памятник генералу не за его доблесть. Памятник он поставил генералу за то, что Кинг (как и сам мэр) был известным игроком в карты и специальностью его был покер, а точнее – разновидность последнего под названием «совок»,и этот «совок»был любимой игрой мэра. Своей выносливостью – ведь в любую погоду бронзовый генерал продолжал гордо сидеть верхом – он завоевал уважение «латиносов»(хотя и не выходцев с Кубы), которые выводили аэрозольной краской на его широкой груди свои имена и мочились на ноги коня.

Уроки в школе сегодня отменили из-за неблагоприятной ситуации на дорогах. Сидя на скамейке неподалеку от статуи генерала и ожидая Дэнни Гимпа, Карелла слышал голоса мальчишек, которые играли в хоккей на катке. Он продрог до костей. Он не был философом, но, дрожа от холода в своем самом толстом пальто, надетом на пиджак, да на свитер, да на фланелевую рубашку, да на шерстяное белье, он думал, что зима очень напоминает работу полиции. Зима изматывает. Снег, слякоть, холодный моросящий дождь и лед преследуют тебя, пока не вскинешь руки вверх с криком «сдаюсь!». Но как-то удается перетерпеть, а затем приходит оттепель, и снова все налаживается – до следующей зимы.

Но где же Дэнни?

Наконец он увидел его: тот медленно ковылял по дорожке, поворачивая голову то налево, то направо, как разведчик на задании. Если говорить правду, то таким и мнил себя Дэнни. На нем была красно-синяя куртка с поясом, надвинутая на уши красная вязаная шапочка, синие шерстяные перчатки и зеленые вельветовые брюки, заправленные в черные боты. В целом достаточно яркий костюм для того, кто хочет выглядеть неприметным. Он прошел мимо скамейки, на которой замерзал Карелла (случалось, играя в шпионов, он заходил слишком далеко), дошел почти до статуи генерала, осторожно огляделся, снова вернулся к скамейке, присел рядом с Кареллой, извлек газету из бокового кармана, развернул, пряча за ней лицо, и произнес:

– Привет, Стив. Холодновато, а?

Карелла снял перчатку и протянул руку Дэнни. Дэнни опустил пониже газету и тоже снял перчатку. Они быстро пожали друг другу руки и снова надели перчатки. Очень немногие детективы пожимают руки своим информаторам. Большинство полицейских и осведомителей – деловые партнеры, но рук друг другу не жмут. Полицейские очень редко уважают стукачей. Стукач – это всегда человечек, который «задолжал что-то» полиции. В благодарность за информацию полицейские обделяют своим вниманием таких. Некоторые из осведомителей – это самые дурные людишки в городе. Любимым осведомителем Хэла Уиллиса был человечек по имени Фэтс Доннер – к нему испытывали отвращение все окружающие за его слабость к двенадцатилетним девочкам. Но он был ценным информатором. Из всех стукачей, с кем Карелла работал, Дэнни Гимп нравился ему больше других. И он никогда не забудет, как однажды много лет назад Дэнни пришел навестить его в больницу, где он залечивал пулевое ранение. С тех пор он всегда пожимал руку Дэнни Гимпу. Он пожал бы руку Дэнни Гимпу, даже если бы за ними наблюдал комиссар полиции.

– Как нога? – спросил Карелла.

– Ноет в холод. – Дэнни похлопал себя по колену.

– Хоть раз хотелось бы встретиться в тепле. Без русской зимы.

– Я должен быть осторожным, – возразил Дэнни.

– Ты можешь быть осторожным в теплом помещении.

– В помещении всегда есть уши, – сказал Дэнни.

– Ну хорошо, давай не будем затягивать нашу встречу. Я хочу найти «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра, который был использован в трех убийствах, – сказал Карелла.

– Когда они произошли? – спросил Дэнни.

– Первое было неделю назад, девятого. Второе – в прошлую пятницу, двенадцатого. Последнее случилось в субботний вечер, тринадцатого.

– И все здесь?

– Два.

– Какие два?

– Торговец кокаином Пако Лопес – слыхал о таком?

– Кажется.

– И торговец алмазами по имени Марвин Эдельман.

– Работал здесь?

– Нет, в деловой части города. Он жил на Сильверман-роуд.

– Лакомый кусочек, – сказал Дэнни. – А третье?

– Девушка по имени Салли Андерсон. Танцовщица в мюзикле в деловом центре.

– Так где же связь? – спросил Дэнни.

– Это мы и пытаемся выяснить.

– Гм, – сказал Дэнни. – Значит, Лопес?

– Пако, – сказал Карелла.

– Пако Лопес, – сказал Дэнни.

– Что-нибудь вспоминается?

– Не прижигал ли он сигаретой грудь одной бабенки?

– Тот самый хмырь.

– Да, – сказал Дэнни.

– Знаешь его?

– Видел как-то. Несколько месяцев назад. Он, должно быть, жил с той бабенкой, они были неразлучны. Значит, окочурился? Ну, слезы лить не будем. Он кругом поганец.

– Каким образом?

– Поганец, – сказал Дэнни. – Я не люблю поганых, а ты? Ты с бабенкой уже говорил?

– На другой день после убийства Лопеса.

– И?..

– Ничего. Она рассказала нам, что он с ней сделал...

– Пакость, да? – сказал Дэнни и покачал головой.

– Но они перестали жить вместе два месяца назад. Она ничего не знала.

– Никто никогда ничего не знает, когда за дело берется полиция. Может быть, она-то и сделала это. За то, что он оставил у нее на груди отметины.

– Сомневаюсь, Дэнни, но ты вправе высказывать догадки. Если честно, то меня больше интересует, не переходил ли из рук в руки ствол, тридцать восьмого калибра за последнюю неделю?

– У нас в городе много тридцать восьмых, Стив.

– Я знаю.

– Все время переходят из рук в руки. – Дэнни помолчал. – Первое убийство произошло во вторник, так? В какое время?

– В одиннадцать.

– Вечера?

– Вечера.

– Где?

– На авеню Калвер.

– В доме или на улице?

– На улице.

– Не так уж много лиходеев выходит на улицу в такую погоду, – сказал Дэнни. – Холод заставляет их сидеть дома. Убийцы и воры предпочитают домашний комфорт, – философски заметил он. – Никто не видел убийцу?

– Стал бы я отмораживать задницу, если бы у меня был свидетель? – воскликнул Карелла.

– Я тоже мерзну, – с упреком сказал Дэнни. – Хорошо, я постараюсь узнать что-нибудь. Насколько срочно тебе надо?

– Срочно, – сказал Карелла.

– Потому что я хочу сделать ставку, прежде чем приступлю к работе.

– Что-нибудь стоящее? – спросил Карелла.

– Только если он победит, – сказал Дэнни и пожал плечами.

* * *

Брат Антоний с Эммой курили марихуану, потягивали вино и изучали список с фамилиями и адресами, который два дня назад составила для них Джудит Квадрадо. В углу комнаты горел керосиновый калорифер, а радиаторы были лишь едва теплыми, и оконное стекло обледенело по краям. Брат Антоний с Эммой сидели очень близко от калорифера, хотя оба утверждали, что холод им нипочем. Оба сидели в белье.

Они покурили час назад, потом занимались любовью на огромной постели в спальне брата Антония. Затем он и она надели белье и перешли в гостиную, где откупорили новую бутылку вина, запалили по закрутке и снова принялись изучать список потенциальных клиентов. На брате Антонии были полосатые трусы на резинке, а на Эмме – черные трусики от бикини. По мнению брата Антония, она выглядела очаровательно после их занятий любовью.

– Похоже, – сказала Эмма, – он обслуживал двенадцать человек.

– Не так уж много, – заворчал брат Антоний. – Я надеялся на что-то большее, Эмма, сказать по правде. Двенадцать поганых фамилий – это слишком мелкий улов для такой тяжелой рыбалки, как наша. – Он снова взглянул на список. – Особенно при таких крохотных порциях. Посмотри, какие порции, Эмма.

– Ты знаешь анекдот по этому поводу? – спросила она, ухмыляясь.

– Нет. Какой анекдот? – Он любил, когда она рассказывала анекдоты. И еще он любил, когда она набрасывалась на него. Глядя на ее огромные груди, он почувствовал, как снова зашевелилось обновленное желание. Пусть расскажет свой анекдот, решил он, и потом они забудут про список клиентов Лопеса и опять предадутся утехам любви. И это было тем более привлекательно в такой холодный день.

– Это анекдот про женщину, которая остановилась в гостинице на побережье Майами. Не слышал? – спросила Эмма, по-прежнему ухмыляясь.

– Я и сам не прочь остановиться в гостинице на побережье Майами, – сказал брат Антоний.

– Ты будешь слушать анекдот или нет?

– Рассказывай, – сказал он.

– Значит, она обедает там раз, обедает два, а потом идет к столику администратора и начинает жаловаться.

– На что? – сказал брат Антоний.

– Ты дашь мне рассказать?

– Ну, рассказывай.

– Она говорит администратору, что еда в ресторане – совершенная отрава. Яйца – отрава, говядина – отрава, картошка – отрава, салаты – отрава, кофе – отрава, все – отрава, отрава, отрава, говорит она. И знаешь, что еще?

–Что еще? – спросил брат Антоний.

– Слишком маленькие порции! -воскликнула Эмма и расхохоталась.

– Я не понял, – сказал брат Антоний.

– Эта женщина жалуется, что еда – отрава...

– Ну?

– Но она также жалуется, что порции – малы.

– Ну так что?

– Если это отрава, то почему она хочет большие порции?

– Может быть, она психованная, – сказал брат Антоний.

– Нет, она не психованная, – сказала Эмма. – Она жалуется на еду, но она такжеговорит администратору, что порции...

– Теперь понятно, – сказал брат Антоний. Смысл до него так и не дошел. – Не пойти ли нам снова в соседнюю комнату?

– Ты еще не готов, – сказала Эмма, взглянув на его пах.

– Ты можешь меня «подготовить».

– Я знаю. Но мне больше нравится, когда ты уже созрел и тебе не нужна «подготовка».

– Сладенький ротик, – понизив голос, сказал брат Антоний.

– Мм... – промычала Эмма.

– Ну, что ты скажешь?

– Я скажу: вначале дело, а потом утехи.

– И все-таки почему ты вспомнила этот анекдот? – спросил он.

– Ты сказал что-то про маленькие порции.

– Они очень маленькие, – сказал брат Антоний. – Посмотри, – сказал он и протянул ей список. – Два-три грамма в неделю, и это большинство из них. Мы не разбогатеем с двух-трех граммов в неделю.

– Мы не должны разбогатеть сразу, браток, – сказала Эмма. – Мы начнем работать неторопливо, начнем с этих людей, бывших клиентов Лопеса, будем строить наше дело, начав с них.

– Как?

– Может быть, эта женщина даст нам еще других клиентов.

– Какая женщина? Та, что ест отраву?

– Та, что снабжала Лопеса. Его дилер.

– С какой стати она будет нам помогать?

– Почему нет? Нужна цепочка поставок, святой брат. Дилеру унций нужен дилер граммов. Эта женщина соединяет нас с некоторыми потребителями, мы покупаем у нее наш товар, и все счастливы.

– Мне кажется, ты размечталась.

– Разве опасно просто спросить? – сказала Эмма.

– Она скажет, чтобы мы шли куда подальше.

– Кто знает! В любом случае давай начнем с начала. Прежде всего надо дать ей знать, что мы приняли дело после Лопеса и хотим продолжать его с ней. Это прежде всего.

– Это прежде всего, конечно.

– Так что, я думаю, тебе надо сделать следующее, – сказала Эмма. – Одеться и нанести Салли Андерсон небольшой визит.

– Позже, – сказал брат Антоний и обнял ее.

– Мм... – промычала Эмма, прижалась к нему и облизнула губы.

* * *

Эйлин Берк вошла в комнату детективов, пока Клинг еще разговаривал по телефону с дивизионом связи. Браун попросил ее обождать и затем положил записку на стол Клинга, что детектив Берк на шестой линии. Клинг кивнул. Он не сразу сообразил, кто такой Берк.

– У меня в руках распечатка, – сказал инспектор в комнате курьеров. – Это относится к двадцать восьмому июля, двадцать часов ноль две минуты, 621, Норт-Гринфилд, комната 207. Донесение принял Адам Кар в двадцать часов двенадцать минут.

– Что нашли?

– Передали по радио «Ю-20». Это означает: «произошло ограбление».

Клинг знал, что означает «10-20».