Текст книги "Хохмач"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Глава 16

Последний день апреля пришелся на четверг. Ни один из полицейских города, вставая этим утром и собираясь на работу, не имел никаких оснований считать, что ему крупно повезло уже в том, что он не работает в Восемьдесят седьмом участке. Однако многие из них к ночи сочли это обстоятельство хоть небольшой, но все-таки удачей.

Для начала следует сказать, что все полицейские стараются не думать о том, что кого-то из них могут застрелить. Сама мысль об этом способна ведь принести беду, понимаете? Можете считать это суеверием, но такая уж у них дурная примета. Раздумывать на эту тему, а тем более говорить об этом – все равно что прикуривать третьим от одной спички, возвращаться, забыв что-то, с полпути или, например, написать книгу, состоящую из тринадцати глав.

Ну что ж, они все были немного суеверными, это так. Но, помимо суеверия, в них была и простая человечность. И хотя в ходе рабочего дня они все время делают вид, что работа их преимущественно состоит из забавных бесед с интереснейшими людьми, приятных телефонных разговоров с милыми несмышленышами, которых иные называют начинающими преступниками; решения хитроумных задач, требующих немалого интеллекта, и бодрящих прогулок по улицам одного из прекраснейших городов мира; несмотря на все это, они постоянно сознают свою принадлежность к великому братству отважных и благородных людей, всей душой преданных высокому делу поддержания законности и порядка, защиты граждан Соединенных Штатов и, конечно же, всегда готовых прийти на выручку друг другу. И все-таки, почти каждый полицейский в глубине души знает, что обманывает себя. Подсознательно в каждом из них таится мыслишка о том, что на этой благородной, почетной, требующей вдохновения работе можно запросто схлопотать пулю в лоб, если не будешь самым тщательным образом следить за каждым своим шагом.

Вот почему дежурная комната Восемьдесят седьмого участка была необычайно тихой в этот последний день апреля.

Искреннее сострадание к Стиву Карелле, который лежал без сознания на больничной койке, смешивалось с некоторым чувством облегчения, родственным тому, которое испытывает солдат в бою, когда пуля снайпера попала не в него, а в товарища. Полицейские Восемьдесят седьмого участка искренне горевали, что Стив Карелла ранен. Но в подсознании была и радость, что на этот раз чаша сия миновала их самих. Итак, дежурное помещение хранило тишину, насыщенную горестным сочувствием и виной.

* * *

В больнице тоже царила тишина.

Легкий дождик начал накрапывать примерно часов в одиннадцать утра. Он размазал пыль на стеклах больничных окон, и на белоснежные стены легли легкие пятнистые тени; они будто заляпали безукоризненную чистоту стен и надраенный до блеска пол больничного коридора.

Тедди Карелла сидела на скамье в этом пустынном коридоре и следила за движением по полу неясных теней от стекавших по стеклу капель. Ей почему-то не хотелось, чтобы отражения эти коснулись двери в палату ее мужа. В ее воспаленном воображении капли эти были олицетворением смерти, которая исподтишка крадется по полу, непрочно зажатая прямоугольником оконной рамы, и тень от нее уже подползла к двери палаты Стива. Она представила себе, как капли перекатываются через весь коридор, как они пожирают постепенно все пространство пола, как они начинают бросаться на дверь, вышибают ее, а потом устремляются через палату к постели.

Нервно вздрогнув, она усилием воли отогнала от себя это видение.

* * *

Крохотная птичка неподвижно зависла в тревожной белизне неба. Не было ни ветра, ни звука – только птица на фоне облаков, а остальное – пустота. И внезапно все наполнилось нарастающим шумом приближающегося урагана, зарождающегося где-то вдалеке, на самом краешке неба за бескрайней, голой и пустынной равниной. Гул этот приближался, нарастал, все пространство закрыло клубами пыли, которые вздымались к самому небу; и вдруг птицу, до этого неподвижно висевшую в небе, подбросило еще выше, а потом она начала камнем падать вниз; она падала и падала, а ветер в далеком бескрайнем небе нагнал тучи, и оно потемнело: стало сначала свинцово-серым, а потом и иссиня-черным, как бы выворачиваясь наизнанку. Птицу же швырнуло вниз, и она пикировала сейчас, выставив вперед желтый клюв и сверкая черными и жадными глазами.

Он стоял в полном одиночестве посреди равнины; ураганный ветер рвал на нем одежду, трепал волосы, он бессильно вздымал сжатые кулаки к небу, навстречу злобно налетающей на него птице и кричал, кричал, стараясь перекричать вой ветра, но беззвучный его крик ветер тут же швырял ему в лицо, и он уже чувствовал, как клюв птицы раскаленным ножом впивается ему в плечо, чувствовал, как когтистые ее лапы терзают его тело, а он все продолжал выкрикивать такие важные, такие нужные сейчас слова, выкрикивать в этот мрак и завывающий ветер.

– Что он пытается сказать? – спросил лейтенант Бернс.

– Не знаю, – ответил Эрнандес.

– Давай попытаемся понять. Он явно хочет нам что-то сказать.

– Огу-ба-ба, – шептали губы Кареллы. Голова его металась по подушке. – Ба-ба... – бормотал он.

– Тут нет никакого смысла, – сказал Эрнандес. – Он про что-то бормочет в бреду.

– Огу-ба-ба, – шептал Карелла. – Ба-ба-огру...

– Он что-то пытается сказать, – настаивал на своем Бернс.

– Ба-бан... огр-у-ба... – еще раз произнес Карелла, и бормотание перешло в мучительный стон.

* * *

Чак с Папашей приступили к работе ровно в полдень. Они сверили свои часы перед началом операции и покинули склад, договорившись встретиться уже у парома, который отходил в шестнадцать ноль пять. Когда они прикинули время, необходимое на работу, то стало ясно, что им никак не поспеть к парому, отходившему в четверть третьего. Поэтому они условились, что придут в пять минут пятого, но если кто-либо из них опоздает, то второй отправится в Маджесту один.

Предстоявшую им работу, собственно, нельзя было назвать очень трудной, однако она требовала довольно большой затраты времени. У них в руках было по большому чемодану, в каждом из которых находилось двенадцать бомб: шесть фугасных и шесть зажигательных. Все эти бомбы изготовил Папаша, он даже испытывал некоторую гордость от хорошо проделанной работы. Давненько он не занимался этим делом, и сейчас ему было приятно убедиться в том, что за прошедшие годы он не утратил прежних навыков. Бомбы его были очень простой конструкции, но в то же время способные произвести значительные разрушения и посеять жуткую панику. Естественно, что ни он сам, ни Чак не испытывали ни малейшего желания оказаться где-то поблизости от того места, где они сработают, поэтому у всех бомб запалы были замедленного действия. Фугасные бомбы он снабдил с этой целью простейшим часовым механизмом и батарейкой, замыкание проводков которой и подрывало в нужный момент заряд динамита. С зажигательными бомбами дело обстояло несколько сложнее, потому, что запалом здесь служила кислота. Папаша провел целый ряд экспериментов, затыкая пробкой маленькую бутылочку с кислотой определенной концентрации. Перевернув бутылочку, он подсчитал, сколько времени пройдет, пока кислота проест пробку. Наконец ему удалось установить, что пробку толщиной в шесть миллиметров кислота проедает ровно за час. Теперь оставалось только подобрать пробки такой толщины, чтобы заряженные запалами бомбы сработали в четыре часа дня или примерно в это время.

К двенадцати часам все было готово, и, снарядив запалами бомбы, парочка отправилась на штурм города. Первой жертвой должен был стать стадион, расположенный на берегу реки Гарб.

К половине второго, когда начинался бейсбольный матч, Чак уже успел установить три зажигательные бомбы и одну фугасную: две зажигательные на закрытых трибунах, а третью – на открытой; фугасную он не мудрствуя лукаво опустил в урну для мусора, стоявшую в довольно тесной арке при входе. Глухой подсчитал, что игра закончится около половины пятого. Бомба была отрегулирована так, чтобы запал сработал без четверти пять: он рассчитывал на то, что взрыв этот создаст панику среди покидающих стадион зрителей, тем более что к этому моменту на трибунах будет полыхать уже три пожара. Для большего эффекта он велел Чаку перерезать шланги пожарных рукавов, если, конечно, они попадутся ему там под руку. Чак без лишних хлопот проделал это и сейчас хотел одного: побыстрее смыться со стадиона, пока его никто не застукал на месте преступления.

После этого в чемодане Чака осталось восемь бомб. Он еще раз сверился с двумя картами, помеченными его именем в правом верхнем углу, и быстро направился дальше. Следующим объектом был кинотеатр на Стеме. Он приобрел билет в кассе, быстро прошел на балкон зрительного зала и снова сверился с картой. На ней двумя крестами были обозначены места, где должна быть заложена взрывчатка – прямо над колонной, поддерживавшей балкон. А совсем рядом с окошечком в аппаратную он пристроил вторую бомбу. Если она взорвется, то там загорится еще и пленка, и вспыхнет отличный пожар. Конечно, самое главное было обрушить балкон, но глухой был совсем не прочь вызвать и побочные разрушения. В коридоре, ведущим к балкону, Чак быстро оглянулся и перерезал пожарные шланги. После этого он торопливо покинул кинотеатр. Глянув на часы, он обнаружил, что уже половина третьего. Черт побери, ему придется поторапливаться, если он собирается попасть на паром, отчаливающий в пять минут пятого.

Теперь у него оставалось всего шесть бомб.

Согласно плану глухого, три из них он должен был подложить на железнодорожном вокзале: зажигательную – в камере хранения, фугасную – на рельсах подходящего скорого из Чикаго (по расписанию он прибывает в десять минут пятого), а еще одну фугасную под стойкой справочного бюро.

Остальные три бомбы Чак мог разместить по собствен – ному усмотрению, но только в южной части района. Глухой посоветовал одну зажигательную подложить в вагон метро, а фугаску – на открытом рынке на Чаймент-авеню, однако окончательный выбор оставил за Чаком, которому предстояло действовать по обстоятельствам.

– А почему бы мне не подложить их там, где не особенно много народа? – задал вопрос Чак.

– Ну, это было бы просто глупо, – сказал глухой.

– Послушайте, но ведь главной нашей задачей является взять банк.

– Ну и что?

– Так зачем нам подкладывать все эти наши подарки именно в тех местах, где от них может пострадать так много людей?

– А где же вы предпочли бы разложить их? В каком-нибудь брошенном складе?

– Ну, нет, конечно, но...

– Я что-то никогда не слыхал о панике, которая могла бы возникнуть в пустом помещении, – едко заметил глухой.

– И все-таки... Черт побери, ну а если нас поймают? Ведь тогда нам точно пришьют убийство, а это уже не какое-то там ограбление, так ведь? Обвинять-то нас будут в убийстве!

– Ну и что?

– Послушайте, я, конечно, понимаю, что есть сколько угодно парней, которые готовы перерезать глотку даже родной матери ради горсти мелочи, но...

– Прошу не относить меня к таким парням, – холодно возразил ему глухой. – И кстати, позвольте напомнить, что на кону сейчас стоят два с половиной миллиона долларов. – Он помолчал немного и, выдержав паузу, спросил: – Вы хотите заявить о том, что выходите из игры, да, Чак?

Нет, выходить из дела Чак не собирался. И сейчас он бодро шагал по направлению к железнодорожному вокзалу с изрядно полегчавшим чемоданом в руке. Ему хотелось как можно скорее разделаться со всем этим и наконец-то почувствовать себя свободным. Ему совсем не улыбалось оказаться где-нибудь южнее “Коммерческого банка”, когда на часах пробьет четыре. Если все пойдет так как наметил глухой, весь этот район превратиться в самый настоящий сумасшедший дом, а Чак отнюдь не горел желанием оказаться впутанным в такую заварушку.

Нефтеочистительный завод расположился на берегу реки Дикс на самой южной оконечности острова Айсола. Папаша подошел к его главным воротам и, сунув руку в карман, добыл оттуда жетон детектива, которым снабдил его глухой. Он небрежно помахал им перед охранником, тот так же небрежно кивком велел ему проходить, и Папаша не торопясь прошел через ворота, а потом приостановился, чтобы свериться с расставленными на схеме крестиками. После этого он уверенно направился к инструментальному складу, что разместился сразу же за административным зданием. Инструментальный склад, помимо запаса всяких там дрелей, пил, молотков или отверток, надежно хранил под своей крышей несколько дюжин канистр с нитрокраской, скипидаром и всякими растворителями. Папаша отворил дверь склада и опустил одну из фугасных бомб в картонную коробку для мусора. Коробка стояла у самого входа. Потом он спокойно затворил за собой дверь и направился к конторке нарядчика возле огромной нефтеналивной цистерны.

На часах было без четверти два, когда, разместив четыре бомбы на территории нефтеочистительного завода, он приветливо помахал рукой охраннику, взял такси и направился к предприятию, которое находилось примерно в сорока кварталах отсюда, на берегу реки Дикс. Трубы его круглосуточно коптили небо города. Над въездом красовалась вывеска “Восточная электростанция”. Она снабжала током примерно семьдесят процентов домов и предприятий, расположенных на юге территории Восемьдесят седьмого полицейского участка.

Ровно в три часа дня были закрыты двери в старом здании “Коммерческого банка”.

Мистер Уэсли Гэннли, председатель правления банка, с некоторой грустью наблюдал за переездом в новое здание, только что возведенное на территории торгового центра. Едва последний служащий покинул контору, он направился в хранилище, откуда вооруженная охрана должна была перенести всю банковскую наличность – два миллиона триста пятьдесят три тысячи четыреста двадцать долларов и семьдесят четыре цента. У входа уже ждал бронированный автомобиль для транспортировки ценностей.

Мистер Гэннли считал, что это очень недурно придумано – сразу же перевезти на новое место такую кучу денег.

Обычно в его банке держали под рукой примерно восемьсот тысяч, а по пятницам, в день выдачи зарплаты – миллион с четвертью. Однако приходилось учитывать, что многие фирмы предпочитают выплачивать жалование раз в две недели, а есть и такие, которые выдают еще и месячные премии. И на этот раз весьма удачно получилось, что тридцатое апреля выпало на последний день месяца, да еще накануне пятницы, потому-то в банке сейчас и оказалось столько денег. Это обстоятельство, надо сказать, пришлось очень по душе мистеру Гэннли, и он тщательно следил, чтобы переезд совершился именно сегодня и побыстрее. Да, это действительно удачно, что на новом месте банк откроется, имея столь солидную наличность.

Он вышел на тротуар и наблюдал теперь за тем, как охранники укладывали в машину деньги. Сквозь замызганные окна своей мастерской на втором этаже Дэйв Раскин тоже с нескрываемым интересом следил за этой операцией, а затем, сделав солидную затяжку дымом изжеванной сигары, отвернулся от окна и принялся столь же увлеченно следить за глубоким вырезом халата Маргариты.

К половине четвертого 2 353 420 долларов и 74 цента были аккуратно уложены на полках неприступного хранилища в новеньком здании банка. Подчиненные мистера Гэннли оживленно принялись осваивать свои рабочие места, и казалось, что все в этом мире обстоит просто великолепно.

Ровно в четыре часа пополудни глухой начал последнюю серию телефонных звонков.

На этот раз он звонил из помещения склада, снятого ими по соседству с банком. Рейф же сидел в данный момент в аптеке, расположенной прямо перед зданием банка, и следил за его дверьми. Он должен был сообщить глухому, когда последний служащий покинет помещение банка. Что же касается глухого, то у него была задача посложнее. Перед ним лежал отпечатанный на машинке список с телефонами более ста магазинов, контор, кинотеатров, ресторанов, фирм бытового обслуживания. Были там и просто телефоны граждан с адресами, причем адреса эти все относились к южной части территории, обслуживаемой Восемьдесят седьмым участком полиции. К пяти часам глухой рассчитывал дозвониться по меньшей мере в полсотни мест, отводя на каждый звонок по минуте и учитывая при этом, что определенный процент абонентов вообще не ответит. При самом благоприятном исходе все они немедленно обратятся в полицию. Но если подходить более реалистично, то можно рассчитывать, что на деле позвонит в участок примерно половина из них. В худшем случае в полицию обратится всего десять процентов, а это означает, что звонков таких будет не более пяти. Но даже и эти пять сигналов будут неплохим результатом его часового труда, ибо они произведут определенное замешательство в полиции и гарантируют им свободную дорогу к паромной переправе.

Из указанных в списке ста контор только четыре столкнутся с настоящими неприятностями. А произойдет это потому, что Чак с Папашей разместили там зажигательные и фугасные бомбы. Уж эти-то четверо в любом случае позвонят в полицию; если не сразу после звонка глухого, то уж наверняка – после того, как бомбы эти рванут. Задачей глухого было завалить полицию кучей адресов, тогда как лишь четверо из возможных жертв находятся под реальной угрозой. Но всё дело в том, что полиция никак не может знать, где именно грянет гром. А когда один за другим начнут поступать сигналы о взрывах и пожарах, полиция кинется по всем остальным адресам.

Глухой еще раз расправил листок со списком, придвинул к себе телефонный аппарат и принялся набирать первый по порядку номер.

К телефону подошла женщина.

– Театр Кулвера, – сказала она. – Добрый вечер.

– Добрый вечер, – сказал глухой самым любезным тоном. – Видите ли, где-то в оркестре вашего театра подложена в картонной коробке бомба. – И он, не дав ей ответить, повесил трубку.

Ровно в пять минут пятого Чак и Папаша сели на борт направлявшегося в Маджесту парома и первые десять минут перешептывались, как нашалившие школьники, хвастая своими подвигами.

В четверть пятого сработал запал первой из подложенных ими бомб.

* * *

– Восемьдесят седьмой участок полиции, детектив Эрнандес у телефона. Что? Что вы сказали? – Он принялся что-то лихорадочно записывать в своем блокноте. – Да, сэр. Ваш адрес, сэр? И когда поступил к вам этот звонок, сэр? Да, сэр, благодарю вас. Обязательно, сэр, срочно выезжаем, еще раз благодарю вас, сэр.

Эрнандес в сердцах швырнул трубку.

– Пит, – заорал он, и Бернс пулей вылетел из своего кабинета. – Еще один! Что будем делать?

– Еще бомба?

– Да.

– Взорвалась или только телефонный звонок с угрозой?

– Телефонный звонок. Но, Пит, ведь в кинотеатре...

– Да, да, знаю...

– Там ведь тоже был вначале звонок с угрозой. А потом, черт побери, у них на балконе рвануло сразу две бомбы. Что будем делать?

– Нужно звонить в управление по борьбе с терроризмом.

– Я уже звонил туда по поводу трех последних звонков.

– Позвони им еще! И вообще, свяжись с Мерчисоном и скажи ему, чтобы он всех сразу же переадресовывал в Управление по борьбе с терроризмом. Скажи ему...

– Пит, но если нам и дальше будут так названивать, то управление окажется связанным по рукам и по ногам, и все равно нам придется расхлебывать эту кашу.

– Но, может, их больше не будет. Может...

И тут зазвонил телефон. Эрнандес схватил трубку.

– Восемьдесят седьмой полицейский участок, Эрнандес слушает. Кто? Где? О Господи... Что вы сказали? Вы... да, да сэр, я понимаю. А вы... да, сэр, постарайтесь только немного успокоиться, ладно? А вы звонили уже пожарникам? Хорошо, сэр, мы сейчас же займемся этим.

Он повесил трубку. Бернс молча ждал.

– Стадион, Пит. Огонь вспыхнул одновременно и на крытых, и на открытой трибунах. Все пожарные шланги перерезаны. Пит, люди там бросились к выходам. Там, Пит, будет жуткая свалка, я это могу заранее сказать.

И именно в тот момент, когда зрители бросились в панике покидать стадион, у самого выхода взорвалась еще одна бомба.

* * *

Все, кто жил или работал в южной части территории 87-го участка, никак не могли понять, что же, черт побери, тут творится. Прежде всего, они решили, что идут русские и что все эти взрывы и пожары – это их саботаж и диверсия. Некоторые более изощренные умы продумывали вариант со вторжением марсиан; кое-кто говорил, что рассеянный в атмосфере стронций и прочие не менее вредные элементы приводят к спонтанному самовозгоранию; нашлись и такие, которые утверждали, что все это лишь цепь несчастных случаев, но большинство было просто охвачено страхом и паникой.

Однако никому не приходило в голову, что кто-то намеренно нарушает привычный ход вещей, чтобы сбить с толку полицию, привычную к формуле “в конечном счете”.

В Восемьдесят седьмом участке по штатному расписанию состояло на службе 186 патрульных полицейских, 22 сержанта и 16 детективов. Когда начали взрываться первые бомбы, треть личного состава находилась по домам. Через десять минут все полицейские, которых удалось поймать по телефону, уже знали, что их срочно вызывают в участок. В дополнение к этому, немедленно позвонили в соседние, Восемьдесят восьмой и Восемьдесят девятый участки, в распоряжении которых было всего 370 патрульных, 54 сержанта и 42 детектива. Их тоже послали на подмогу личному составу Восемьдесят седьмого участка. Самым опасным местом к этому моменту стал стадион, где сорок тысяч болельщиков обратились в огромную, охваченную паникой толпу, с которой не могли справиться ни прибывшие туда машины полиции, ни пожарные, ни конная полиция. Репортеры и просто любопытные, сбежавшиеся на место происшествия, еще больше подогрели страсти.

Положение осложнилось и тем, что сотрудники управления по борьбе с терроризмом, которые в обычные дни легко справляются с несколькими звонками о подложенных бомбах, внезапно столкнулись с угрозой диверсии сразу на сорока объектах Восемьдесят седьмого участка. Они тоже стянули все свои резервы, пытаясь справиться с ситуацией, но и у них явно не хватало людей, к тому же информация о готовящихся взрывах была более чем лаконичной, и они могли только гадать, в каком месте и когда взорвется очередная бомба. Нужно отдать им должное – в одной из контор зажигательная бомба была обнаружена до того, как сработал ее запал, но именно в это же время фугасная бомба взорвалась на четырнадцатом этаже этого же здания, и, что самое ужасное, это случилось в помещении химической лаборатории. Вспыхнувший пожар охватил три этажа, прежде чем успела сработать автоматическая пожарная сигнализация.

Что касается пожарной команды, то у нее тоже хватало проблем. Первая бригада, самая надежная, оперативная и опытная во всем районе, работала у пожарного крана на углу Чеймент-Авеню и Четвертой Южной улицы, пытаясь справиться с огнем, охватившим открытый рынок. Всего за несколько минут огонь перебросился с легких строений рынка на складские помещения, расположенные вдоль берега реки. После короткой консультации было решено обратиться к заместителю начальника городской пожарной охраны Джорджу Доргалио, а тот срочно передал команду всем подразделениям быть наготове к новым приказам и действовать незамедлительно. Только что ему сообщили о пожаре в кинотеатре, что примерно в двадцати кварталах от рынка. Машины были немедленно направлены туда, но в это время запросили о помощи пожарники на стадионе. И тут Доргалио вдруг понял, что он уже не владеет ситуацией и что в городе неминуемо разразится самая настоящая катастрофа, даже если он и задействует все свои резервы.

Пятнадцать аварийных полицейских машин и десять машин для перевозки личного состава, все снабженные рацией, уже тушили пожары. Вся эта неразбериха заставила мобилизовать регулировщиков уличного движения из девяти соседних участков и перебросить дополнительные силы в район бедствия.

В северной части района, где размещались и новое здание “Коммерческого банка”, и торговый центр, и пристань парома, курсирующего между Айсолой и Маджестой, казалось, не было ни единого полицейского.

Мейер Мейер вместе с Бертом Клингом совершали объезд участка в полицейской машине без служебных опознавательных знаков, готовые в любой момент направиться по всем адресам, откуда поступили жалобы на звонки с угрозами. Список людей, подвергавшихся шантажу и угрозам по телефону, был у них всегда при себе, но тут они получили команду по радио немедленно следовать в направлении станции метро на Грейди-Роуд, откуда позвонили и сообщили о подложенной бомбе.

К половине пятого на помощь подоспели уже несколько подразделений гражданской обороны, а комиссар полиции связался тем временем с мэром, чтобы в срочном порядке решить вопросы о привлечении частей национальной гвардии. Без них в любом случае было не обойтись, ибо то, что начиналось как простое ограбление банка, стремительно разрослось в беспорядки, угрожающие безопасности всего города; оборачивалось катастрофой, равной по масштабам знаменитому пожару в Чикаго или землетрясению в Сан-Франциско, и все это грозило нанести миллиардный ущерб государству и запросто могло сравнять с землей один из самых крупных портовых городов страны. Однако шестерни бюрократической машины поворачивались с присущей им медлительностью. Выяснилось, что части национальной гвардии будут задействованы только в семнадцать сорок, то есть к тому моменту, когда хранилище “Коммерческого банка” уже опустеет, а возникшая в результате всей этой операции паника превзойдет самые смелые ожидание глухого, потому что к этому времени склады у берегов реки будут сплошным морем огня, а люди, пытающиеся противостоять пожару, поймут наконец, что они оказались в самом центре хаоса.

Но сейчас часы показывали лишь половину пятого, и глухой заканчивал свой двадцать второй звонок. Удовлетворенно улыбаясь, он прислушивался к вою сирен и неторопливо набирал двадцать третий номер по своему списку.

* * *

Мистер Уэсли Гэннли, председатель правления Коммерческого банка, шагал по мраморным плиткам пола только что отстроенного здания, чрезвычайно довольный тем, как рьяно взялись за дело его подчиненные. Им явно нравилось на новом месте. Здание и в самом деле было великолепно! За перегородками из матового стекла, отделявшими рабочие места от зала, работали компьютеры. Негромкая музыка доносилась из искусно скрытых динамиков в стенах. Он еще раз улыбнулся своим мыслям, вспомнив огромное настенное панно на фасаде здания. Омытое только что прошедшим дождем, оно сияло яркими красками, олицетворяя мощь и богатство Америки, с явным намеком на то, что источником этого могущества является именно банковская деятельность. Сверкающая блеском стали и стекла дверь в хранилище была сейчас распахнута, и Гэннли видел ряды сейфов индивидуального хранения, а чуть дальше – массивную стальную дверь, ведущую в главное хранилище. Вид всего этого великолепия наполнял его сознание чувством надежности и неуязвимости. Да, жизнь все-таки – отличная штука!

Мистер Гэннли вынул золотые карманные часы. Было тридцать пять минут пятого.

Через двадцать пять минут банк закроется, и день, полный забот, придет к своему достойному завершению.

Завтра, первого мая, прямо с утра, все его подчиненные, бодрые и полные служебного рвения, рассядутся на своих рабочих местах, а вкладчики и клиенты банка, пройдя сквозь мраморную арку входа, растекутся по залу, слеша к новеньким и блестящим окошкам касс, а он, мистер Гэннли, будет благодушно наблюдать эту картину из раскрытой двери своего кабинета, подумывая о том, как наилучшим образом распорядиться тем немалым доходом, который принесет ему деятельность на новом месте уже в этом году.

Да, стоит жить и стоит трудиться!

Он прошел мимо мисс Финчли, которая склонилась над кипой лежащих перед нею счетов, и его вдруг охватило непреодолимое желание ущипнуть ее за туго обтянутый юбкой зад.

Но он подавил усилием воли это желание.

– Ну, и как вам нравится наше новое здание, мисс Финчли? – спросил он.

Мисс Финчли выпрямилась и направила на него свой взор. На ней была белоснежная блузка, верхняя пуговица которой расстегнулась, и он мог видеть тонкое ажурное кружево нижней рубашки, которое, казалось, только подчеркивало нежную белизну ее кожи.

– Оно великолепно, мистер Гэннли, – тут же с готовностью отозвалась она, – просто восхитительно. Это такое удовольствие – работать здесь!

– Да, – сказал он. – Вы совершенно правы. Так оно и есть.

Он постоял какое-то мгновение, не сводя с нее глаз, прикидывая при этом, стоит ли пригласить ее на коктейль сразу же после работы. “Нет, – решил он, – это было бы слишком уж прямолинейно. Но предложить подвезти ее к станции метро – вполне допустимо. Надеюсь, она правильно поймет и оценит это”.

– Да, мистер Гэннли? – спросила она в недоумении, как ей следует понимать его взгляд.

Но он решил не спешить, ведь впереди было еще столько времени. Подумать только, как здесь хорошо: новейшие компьютеры, из репродукторов доносится музыка, на фасаде живописное панно, а самое ценное – это неприступное хранилище с новейшей системой сигнализации. Нет, будет еще время поухаживать за мисс Финчли.

Почти неожиданно для самого себя он вдруг небрежно бросил ей: “А вы все же застегнули бы пуговку на блузке, мисс Финчли”.

Рука ее машинально потянулась к непослушной пуговице.

– О Господи! – воскликнула она. – Да я ведь сижу здесь перед вами почти что голая, – и она быстро застегнула пуговицу, ничуть, однако, не смутившись при этом.

Да, времени будет еще предостаточно на все, – подумал Уэсли Гэннли улыбаясь; – на все что угодно хватит времени.

Кассиры уже заканчивали свою работу. Обычно в это время они загружали наличные в специальные которых деньги доставлялись в хранилище. Каждый день, ровно без четверти пять они приступали к этому ритуалу. Прежде всего они вынимали из касс всю мелочь и складывали ее на верхнюю полочку тележки. Под ней располагались выдвижные ящички с рассортированными купюрами.

Сегодня тележки эти были пустыми, потому что банк еще не начал работу на новом месте, и все его наличные деньги лежали в хранилище. Однако несмотря на это, как только часы показали без четверти пять, тележки покатились к дверям главного хранилища. Мистер Гэннли еще раз посмотрел на часы, затем направился к своему письменному столу и достал из верхнего ящика маленький ключик, который подходил к трем циферблатам, расположенным на внутренней стороне двери хранилища. Это были крохотные часовые механизмы, напоминавшие обыкновенные часы. Мистер Гэннли сунул ключ в дырочку и поставил на циферблате цифру пятнадцать. Ту же операцию он повторил и с двумя другими часовыми механизмами. На своем рабочем месте он предполагал появиться на следующий день в половине восьмого утра, а хранилище будет открыто без четверти восемь. Сейчас на его часах было без четверти четыре, следовательно, нужно зафиксировать интервал в пятнадцать часов. Если же он попытается открыть хранилище хоть на минуту раньше, дверь останется запертой даже в том случае, если он наберет правильные комбинации.