Текст книги "Хохмач"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Мистер Гэннли аккуратно положил ключ в карман, а потом плечом налег на тяжелую дверь хранилища. Потребовалось довольно мощное усилие, потому что ковер на полу был еще совершенно новым, и густой ворс его сильно затруднял движение двери. Но ему удалось все-таки плотно притворить ее и потом повернуть колесо, которым стержни замка задвигались в пазы. Только после этого он провернул циферблаты этих сложных замков с шифром. Он отлично знал, что охранная система автоматически включилась, как только он захлопнул дверь хранилища. Это означало, что сигнал охранного устройства тут же поступит в помещение ближайшего полицейского участка, если кто-нибудь попытается что-то проделать с дверью. Он также знал, что механизм замка не будет работать, пока не истечет срок, установленный на часах с внутренней стороны двери. Знал он также и то, что, если вдруг по ошибке сработает сигнальная система, ему следует немедленно позвонить в полицию и сказать, что никакого ограбления не происходит, но даже если он и позвонит в полицию, ровно через две минуты ему следует позвонить туда вторично и подтвердить свое первое сообщение. Короче говоря, если действительно предпринято ограбление банка и воры принудили мистера Гэннли позвонить, полиция сразу поймет, что тут что-то не так, если через две минуты не последует повторного звонка.

Теперь ему оставалось сделать еще одну вещь. Уэсли Гэннли подошел к телефону и набрал нужный номер.

– Восемьдесят седьмой полицейский участок. Сержант Мерчисон у телефона, – послышалось с другого конца провода.

– С вами говорит мистер Гэннли из “Коммерческого банка”.

– Что там у вас, мистер Гэннли? Неужто и вам кто-то позвонил насчет бомбы?

– Простите, я не совсем понимаю вас.

– Да нет, это я просто так. Так в чем же дело?

– Я сейчас собираюсь проверить действие сигнальной системы и сообщаю вам об этом.

– А, прекрасно. И когда же вы собираетесь нажать кнопку?

– Сразу, как только повешу трубку.

– Хорошо. Вы потом перезвоните мне?

– Обязательно.

– Вот и прекрасно.

Мистер Гэннли повесил трубку, подошел к одной из кнопок, укрытых в полу и аккуратно наступил на нее. Раздался такой пронзительный вой, что мистер Гэннли поторопился выключить устройство и срочно позвонил в полицию, чтобы сказать, что система работает отлично. Проходя мимо двери хранилища, он не удержался и ласково погладил ее. Теперь он еще раз убедился в том, что с сигналом охранной системы все в порядке и что она, как преданная сторожевая собака, охраняет его добро.

Но он не мог знать, что система сработала только благодаря тщательной работе, которая велась под землей на протяжении последних двух месяцев, как не мог он знать и того, что через тридцать минут ей придет конец.

* * *

Было пять минут шестого.

В новой аптеке, которая была расположена через дорогу от входа в банк, за столиком сидел Рейф и следил за его входной дверью. Из здания вышло уже двенадцать человек. Перед каждым охранник предупредительно распахивал дверь, а затем без спешки затворял ее снова. В помещении банка оставалось всего три человека, включая и самого охранника. “Ну, давайте же, – думал Рейф, – сматывайтесь отсюда поскорее к чертовой матери”.

Стрелка огромных часов сдвинулась еще на одно деление. Шесть минут шестого.

Рейф медленно потягивал из стоявшего перед ним стакана кока-колу и не сводил глаз с двери банка.

Семь минут шестого.

“Да пошевеливайтесь же вы, – думал он. – Нам же еще нужно поспеть на этот чертов паром в пять минут седьмого. А значит, нам осталось менее часа. Глухой считает, что бетон мы сможем пробить минут за десять, но я кладу все пятнадцать. А потом еще десять минут потребуется на погрузку денег и еще десять – если, конечно, не будет пробок на дороге – на то, чтобы добраться до паромной переправы. Всего получается тридцать пять минут, если, дай Боже, все у нас пойдет как следует и нас ничто не задержит”.

Рейф снял свои очки в золотой оправе, потер переносицу и снова водрузил очки на место.

Максимум, на что мы можем рассчитывать по моим самым строгим подсчетам – это сорок пять минут. Таким образом, у нас остается всего двадцать минут на то, чтобы погрузиться на паром. Если, конечно, все пройдет благополучно. Нет, у нас должно все сойти гладко.

Совершенно беспричинно у Рейфа снова выступил пот на переносице. Он снял очки и отер пот. В это время он чуть было не пропустил момент, когда двери банка снова распахнулись. В них появилась девушка в белой блузке. Она шагнула на тротуар, но тут пошел дождик, и она попятилась. Солидный мужчина в темном костюме вышел следом за ней и раскрыл огромный черный зонтик. Девушка взяла его под руку, и они бегом припустили по улице.

“Остался последний”, – подумал Рейф. Пот снова выступил у него на переносице, но он на этот раз не стал снимать очки. Он заметил, что в банке напротив начали гаснуть огни в окнах. Сердце его лихорадочно застучало. Одно за другим гасли окна. Рейф напряженно ждал. Он уже встал со стула, когда увидел, что дверь отворяется и из нее выходит охранник. Захлопнув дверь, он еще раз обернулся и машинально попробовал, закрылась ли она. Замок сработал – дверь не шелохнулась. Даже с противоположной стороны улицы было видно, что охранник довольно кивнул и зашагал под дождем по тротуару.

Пятнадцать минут шестого. Рейф вскочил и быстро направился к выходу.

– Постойте!

Он замер на месте. Казалось, что ледяная рука судорожной хваткой сжала его сердце.

– Вы что, так и не собираетесь платить за кока-колу? – похихикивая, осведомился придурок за стойкой.

* * *

Глухой сидел в дальнем конце туннеля прямо под главным хранилищем банка и дожидался, когда появится Рейф. В туннеле постоянно слышался звук падающих с кровли капель, и глухому было тяжеловато дышать. А кроме того, он вообще не любил запах земли. Он действовал на него удушающе: резкий и в то же время затхлый, он бил в ноздри, и казалось, что в воздухе не хватает кислорода. Но вот знакомая фигура показалась в конце туннеля. Он молча ждал, когда Рейф подойдет к нему.

– Ну? – коротко спросил он.

– Все вышли, – сказал Рейф.

Глухой одобрительно кивнул.

– Вот она, эта коробка, – сказал он и широким жестом повел рукой, посвечивая фонариком. Яркий луч осветил распределительную коробку, к которой сходились все провода охранной системы.

Рейф пробрался в зияющую дыру, проделанную в усиленном стальными прутьями бетоне, и потянулся к коробке. Но пришлось тут же снять очки. На них пеленой осела влага. Он протер запотевшие стекла, снова вздел очки на переносицу и принялся за работу.

* * *

В горячечном бредовом мире Стива Кареллы вещи, казалось, имели более четкие очертания, чем в обычной жизни.

Он был словно спеленут плотной оболочкой из боли и беспорядочно мечущихся мыслей, как вдруг сознание его стало совершенно ясным, и эта абсолютная ясность внезапно поразила его, он будто бы усомнился в том, был ли он полицейским. Он вдруг предельно четко осознал, что сейчас он и его товарищи столкнулись с таким хитроумным планом преступления, которое делает их усилия совершенно бессмысленными. Он совершенно отчетливо представил себе, что и сам он, и весь состав Восемьдесят седьмого участка похожи на сборище недоумков, зарывшихся в кипах бумаг с данными криминологической лаборатории, абсолютно бесполезных хождениях и расспросах, добывая в результате всех своих трудов лишь мелкие и почти ничего не значащие сведения.

Сейчас он был полностью уверен в том, что Джона Смита убил тот же тип, который с такой бесстрастной методичностью наносил ему, Стиву Карелле, удары прикладом охотничьего ружья. Он с достаточной долей уверенности мог утверждать теперь, что в обоих случаях было использовано одно и то же оружие. Он также совершенно точно знал, что та синька, которую он нашел на Франклин-стрит, является чертежом хранилища в новом здании “Коммерческого банка” и что именно это хранилище намечено ограбить.

Интуитивно он понимал – и это понимание пугало его – что убийство Джона Смита, нападение на него самого и планируемое ограбление банка самым непосредственным образом связаны с тем делом, которым занимается сейчас Мейер Мейер и которое они окрестили между собой “делом хохмача”.

Он ни на секунду не сомневался в правильности своих чисто интуитивных выводов, но эта бездоказательность и мучила его больше всего, буквально приводя в ужас. Если бы он понимал сейчас, что дело здесь не только в интуиции!.. Ведь хотя они с Мейером никогда открыто не сопоставляли обстоятельства и факты этих, казалось, совершенно несвязанных дел, но незаметно для себя он фиксировал в памяти обрывки телефонных разговоров, а иногда даже бросал беглый взгляд на документы, лежавшие на столе у Мейера. Все это как-то не давало достаточных оснований для серьезного разговора с ним, но, тем не менее, откладывалось в его подсознании, и теперь он увидел предельно четкую, чуть ли не графически выполненную картину, хотя картина эта и казалась плодом чистой интуиции.

Но если все эти рассуждения (а их трудно назвать рассуждениями в полном смысле этого слова), если это интуитивное чувство относительно взаимосвязи двух дел верно, то значит, они имеют дело с человеком, не привыкшим полагаться на волю случая в поединке с полицией. В мозгу Кареллы все яснее проступал образ человека, который умеет предусмотреть все случайности, умудряется поставить себе на службу даже полицию, заставляет работать на себя; он умело использует ее, не вступая с ней в открытую схватку, а вовлекая ее действия в свой план, к выполнению которого он приступил... В самом деле, когда все это началось?

Эти весьма стройные умозаключения пугали Кареллу, наполняя его душу тревогой.

Дело в том, что он твердо знал: несмотря на все живописания мастеров детективного жанра, преступники, как правило, не отличаются особой изощренностью ума. Нормальный вор, с которым изо дня в день приходится сталкиваться сотрудникам участка в их повседневной работе, обладает весьма посредственным интеллектом, если вообще обладает им, а кроме того, ему обычно свойственна сильная психическая неуравновешенность, которая, собственно, чаще всего и толкает его на стезю противоправной деятельности. А заурядным убийцей зачастую оказывается человек, который совершает убийство под воздействием сильных эмоций, будь это жажда мести, приступ ярости или что-то еще. Обстоятельства сами роковым образом подсказывают ему, что в данном случае единственный выход из положения – это убийство. Нет, конечно же, встречаются и весьма тщательно подготовленные ограбления, но таких случаев на общем фоне все-таки мало. Преступление готовится обычно в ходе двух-трех дней, а совершается всего за полчаса. Нельзя отрицать также, что встречаются и тщательно спланированные убийства, когда преступление разрабатывается до мельчайших подробностей и проводится в строгом соответствии с намеченным планом, но такие случаи – скорее редкие исключения. А кроме того, не следует забывать и о такой плодотворной ниве, как мошенничество, где главное для преступника – это умение втереться в доверие, проявить обаяние, одним словом, показать себя с наилучшей стороны. Но много ли, скажите на милость, изобретено новых способов мошенничества, и много ли найдется мошенников, которые сумели уйти от проторенных дорожек и давно испытанных способов, старых как мир. Ведь чаще всего они пользуются стародавними рецептами, которые известны полиции уже много, много лет.

Карелла в глубине души вынужден был признать, что полиция чаще всего имеет дело с теми преступниками, которые действуют чисто по-любительски. Звания профессионалов они заслуживают только потому, что работают – если, конечно, это можно назвать работой – ради денег.

Он также вынужден был признать, что в своей борьбе с преступниками полиция, в свою очередь, действует также по-любительски.

Ну что же, этот глухой, кем бы он ни был, требовал к себе более профессионального отношения. Он возвел преступление в ранг искусства, и если ему не будет противопоставлен столь же высокий профессионализм, его план наверняка осуществится. Вся полиция может носиться по городу как зачумленная, а он спокойно обведет ее вокруг пальца, да еще и останется с солидным наваром.

Эти размышления заставили Кареллу по-новому посмотреть на свою роль как полицейского и блюстителя закона. Он всегда считал своим первейшим долгом предупредить преступление, а уж если это ему и его коллегам не удавалось – задержать преступника и судить его по всей строгости закона. Если пойти в рассуждениях дальше, то получится, что при успешной работе полиции не было бы ни преступников, ни самой его работы, да и в полицейских нужда отпадет.

И все-таки в этой логике был какой-то изъян. Это вынуждало Кареллу погружаться в дальнейшие рассуждения, а они вновь приводили его к выводам, которые казались ему столь же опасными и пугающими, как и эта внезапно осенившая его ясность.

Вопрос, который сейчас неожиданно возник перед ним и терзал его возбужденный мозг, можно было бы сформулировать так: “А будет ли существовать само общество, если полностью исчезнет преступность?”

Мысль звучала шокирующе, по крайней мере в сознании Кареллы. Ведь общество построено на фундаменте законности и правопорядка; считается, что если не поддерживать и то, и другое, то возникнет хаос. Но если не будет преступлений, иными словами, если не будет нарушений законов и установленных порядков, если никто в обществе не будет противиться законам и проявлять склонности к нарушению их, то, спрашивается, нужны ли будут тогда сами законы? Если исчезнут правонарушители, то нужно ли само право? Но если не будет права, то, естественно, не будет и правонарушителей, так ведь?

“А РОЗА УПАЛА НА ЛАПУ АЗОРА”.

Читайте эту строчку как полагается, читайте справа налево – она при этом не изменит ни своего звучания, ни смысла. Это забавная вещь, которую недурно продемонстрировать в компании, но что будет, если в качестве примера вы возьмете утверждение: “Преступление может существовать только в симбиозе с обществом”, а потом попробуете перевернуть его? Тогда получится: “Общество может существовать только в симбиозе с преступлением”. Неужто и здесь перевертыш?

Карелла лежал, погруженный в непроницаемый мрак своего сознания. Не подозревая, что противником его является человек, изощренный и в математике, и в логике, он сам вдруг начал мыслить логическими категориями.

Карелла точно знал, что от него требуется сейчас что-то еще. Но он никак не мог понять, что именно, и это тоже мучило его, лишало его покоя.

В своем озарении он прекрасно понял, что останется в живых. Знал он также, что рядом с ним в комнате есть кто-то, кому он обязательно должен рассказать о “Коммерческом банке” и, главное, о чертеже строительной компании Урбринджера, светокопию которого он видел в квартире на Франклин-стрит.

Поэтому он с огромным усилием проговорил: “Ком-ма-ба” и тут же понял, что неправильно произнес это слово. Он никак не мог понять, почему ему так трудно выговорить его.

Он попытался произнести другое слово, но у него получилось что-то вроде “У-ур... брик...”, и он предпринял новую попытку. “Убба... уб-ба... Урбрид... Урбринджер” – выговорил он наконец и откинулся на подушку, тут же окончательно потеряв сознание.

Но рядом с ним в комнате была только Тедди Карелла, его жена. Глухонемая от рождения, она, глядя на губы своего мужа, старательно составила это слово: “Урбринджер”. Однако оно не значилось в словаре Тедди, и поэтому она решила, что это просто бессмысленное бормотание, горячечный бред.

Она нежно взяла его руку, подержала какое-то время в своей, а потом поцеловала ее и бережно опустила на подушку, рядом со щекой раненого.

И тут внезапно во всей больнице погас свет.

Бомбы, подложенные Папашей на территории Восточной электростанции, начали срабатывать.

* * *

Рейф, словно опытный хирург, тщательно оглядел уже проделанную работу, прежде чем приступить к самой серьезной части операции. Он не поленился еще раз проверить при помощи тестера провода в распределительной коробке, выясняя, какие из них под напряжением, а какие отключены, удовлетворенно кивая каждый раз, когда получал подтверждение своим расчетам.

– Все в порядке, – сказал он, будто бы обращаясь к глухому, но в действительности просто рассуждая вслух. – По этим, как и следовало ожидать, идет ток, все верно. Осталось соединить их напрямую, а все остальное – просто отрезать, и тогда путь для нас будет открыт.

– Вот и отлично. Значит, приступайте, – нетерпеливо отозвался глухой.

И Рейф занялся своим делом. Он быстро и умело соединил провода, а после, не глядя, вытянул руку в сторону глухого.

– Кусачки, – скомандовал он.

Глухой подал ему инструмент.

– А что вы собираетесь делать? – спросил он.

– Перекушу провода, ведущие дальше.

– А вы уверены, что вы все сделали правильно?

– Я думаю, что да.

– Я не спрашиваю, что вы думаете! – резко проговорил глухой. – Вы ответьте мне: да или нет? Затарахтит эта чертова система, когда вы перекусите провода?

– Нет, не думаю.

– Да или нет?

– Нет, – сказал Рейф. – Сигнал тревоги не сработает.

– Ну, смотрите, – сказал глухой. – Тогда режьте.

Рейф тяжело отдышался и поднес кусачки к путанице проводов. Быстрыми, четко рассчитанными движениями он сжал рукоятки кусачек и перерезал провода.

Ответом на это была ничем не прерываемая мертвая тишина. Охранная система не сработала.

* * *

В снятом временно доме в Маджесте Чак нервно вышагивал взад-вперед по комнате, в то время как Папаша сидел, не сводя глаз с будильника, стоявшего на столе.

– Который час? – спросил Чак.

– Ровно полшестого.

– Они должны уже выбраться из банка и находиться в пути.

– Если только не произошло ничего плохого, – сказал Папаша.

– М-да, – рассеянно протянул Чак и снова принялся расхаживать по комнате. – Послушай, включи-ка радио, ладно?

Папаша включил приемник.

“...вырвался из-под контроля на территорию складов, занимающих примерно половину квадратной мили вдоль берега реки, – проговорил диктор. – Вся пожарная техника, какую только удалось собрать со всего города, брошена в район бедствия. Пожарные героически пытаются предотвратить дальнейшее распространение огня. Идущий сейчас дождь отнюдь не облегчает задачу. Скользкие улицы только затрудняют работу людей и техники. Пожарные и полицейские вынуждены работать, пользуясь автономным освещением от машин, так как взрывы на Восточной электростанции оставили без света две трети улиц этого района; света нет также ни в домах, ни в учреждениях. К счастью, электроэнергия еще есть на вокзале “Юнион”, где после взрыва бомбы, подложенной под двенадцатый путь, сошел с рельсов поезд из Чикаго. Трагедию усугубило то, что одновременно с этим другая бомба взорвалась в зале ожидания. С огнем, который вспыхнул в багажном складе, удалось справиться, хотя обгорелые обломки его все еще дымятся”.

Диктор сделал небольшую паузу, чтобы перевести дух.

“Именно в настоящий момент мэр города и комиссар полиции проводят консультацию за закрытыми дверьми. На этой встрече речь идет о том, призывать ли в этот чрезвычайно трудный для города момент на помощь отряды Национальной гвардии. Однако, вероятнее всего, за рамками этого совещания останется немало других существенных вопросов, ответы на которые должны получить граждане нашего города, а именно: “Что же, собственно, происходит? Кто должен нести за это ответственность? И почему это происходит?” Вот те вопросы, которые должен задать себе каждый здравомыслящий гражданин нашего несчастного города, борющегося сейчас за свое существование. Диктор снова сделал паузу. “Благодарю вас за внимание и до свидания”, – сказал он.

Папаша выключил приемник. Он вынужден был признаться самому себе, что испытал сейчас некоторую гордость за все содеянное.

* * *

Они выбрались из хранилища и, пробравшись по туннелю, вышли на свет ровно в семнадцать часов сорок минут. Они уже успели сделать по три ходки между банковским хранилищем и складским помещением, после чего, не теряя ни минуты, перенесли в машину картонные коробки, набитые пачками денег. Открыв заднюю дверцу рефрижератора, они расставили коробки в кузове. Глухой плотно захлопнул дверцу, и Рейф включил зажигание.

– Погодите минутку, – сказал глухой. – Вы только полюбуйтесь на все это.

Рейф глянул в указанном направлении. Небо над домами переливалось отблесками огня. На фоне его сияния дома в южной части района выглядели совершенно черными, а само небо за ними представляло собой зловещую мешанину красного, оранжевого, желтого, багрового. Казалось, что пламя успело пожрать не только небо, но и саму грядущую ночь. Издалека доносился протяжный вой полицейских сирен, пожарных машин и машин скорой помощи. Изредка раздавались глухие взрывы, которые сливались с пронзительными воплями сирен и тихим шорохом зарядившего дождя.

Глухой удовлетворенно улыбнулся, и Рейф тронул грузовик с места.

– Который сейчас час? – спросил Рейф.

– Без десяти шесть.

– Значит, мы пропустили паром в пять сорок пять.

– Совершенно верно. А сейчас у нас остается пятнадцать минут на то, чтобы поспеть на паром, отчаливающий в шесть ноль пять. Я не вижу тут никаких затруднений.

– Я тоже, – сказал Рейф.

– Вы хоть представляете, сколько у нас в этом холодильничке за спиной находится денег? – спросил с улыбкой глухой.

– Сколько же?

– Более двух миллионов долларов, – глухой выдержал многозначительную паузу. – А ведь это, Рейф, чертовски солидная сумма. Как вы считаете?

– Я тоже так считаю, – сказал Рейф, занятый своим делом. Он очень внимательно следил за дорогой и дорожными знаками. Они проехали уже восемь кварталов, но так и не увидели ни одного полицейского. Без них улицы выглядели как-то странно. Полицейские всегда были неотъемлемой частью городского пейзажа, но сейчас каждый поганый полицейский этого района наверняка находился в южной его части. Тут Рейфу следовало признать пальму первенства за глухим. И все-таки ему не хотелось ни мчаться на красный свет, ни превышать скорость. А кроме того, улицы были сейчас очень скользкими. Черт побери, он совсем не собирается разбиваться о какой-то дурацкий фонарным столб, когда в кузове его рефрижератора лежит такая куча денег.

– Который час? – спросил он у глухого.

– Без пяти шесть.

Рейф не особо нажимал на педаль газа. Он включал сигнал поворота каждый раз, когда ему нужно было сворачивать в сторону. Один раз он запаниковал, услышав приближающийся сзади вой полицейской сирены, но полицейская машина обогнала их, имея, по-видимому, какое-то важное задание.

– Похоже, что они все мчат в одном направлении, – проговорил глухой с довольной улыбкой.

– Ага, – отозвался Рейф, у которого по-прежнему бешено колотилось сердце. Он был перепуган насмерть, хотя никому не признался бы в этом. Столько денег! А что, если вдруг случится какая-нибудь накладка? Глупо было бы засыпаться, да еще с такой кучей денег. – Который час? – спросил он, делая поворот, выводивший их прямо на стоянку у паромной пристани.

– Одна минута седьмого, – сказал глухой.

– А где же паром? – спросил Рейф, окидывая взглядом реку.

– Придет паром, – ответил глухой. Он был в отличном настроении. Его план учитывал вероятность того, что по пути им могут встретиться полицейские. Ну что ж, они и были совсем рядом с ними, когда полицейская машина промчалась мимо, спеша к бушевавшему пожару. Зажигательные бомбы сработали просто великолепно. Может быть, ему удастся уговорить остальных несколько увеличить долю Папаши в качестве премии. А может быть...

– Да где же этот проклятый паром? – нетерпеливо спросил Рейф.

– Еще рано. Придет, когда нужно.

– А вы уверены, что он отходит в шесть ноль пять?

– Вполне уверен.

– Дайте-ка я гляну на это расписание, – попросил Рейф.

Глухой молча полез в карман, достал листок с расписанием движения парома и протянул Рейфу. Тот принялся бегло просматривать его.

– О Господи! – воскликнул он с отчаянием в голосе.

– Ну, что там еще?

– Так он сегодня не ходит, – лихорадочно заговорил Рейф. – Тут рядом мелким шрифтом напечатано “Пр.д.” – праздничные дни. Это значит, что паром этот ходит только тринадцатого мая, четвертого июля и...

– Вы ошибаетесь, – спокойно отозвался глухой. – Буквы “Пр.д.” стоят у того парома, который отходит в четверть восьмого. А рядом с тем, что отходит в шесть ноль пять, никаких пометок нет. Я это расписание, Рейф, вызубрил уже наизусть.

Рейф снова сверился с расписанием.

– О, да, – смущенно пробормотал он. – Все верно. Так куда же он провалился, черт побери?

– Придет, придет, – заверил его глухой.

– А который час?

– Четыре минуты седьмого.

* * *

В Маджесте Чак прикурил очередную сигарету и склонился поближе к стоявшему рядом приемнику.

– Пока нет никаких сообщений, – сказал он. – Они даже не представляют себе, что на них обрушилось. – Он помолчал. – Я считаю, что наша операция удалась.

– А что, если нет? – спросил Папаша.

– О чем это ты?

– Что тогда нам делать? Ну, если они засыпались.

– Об этом тут же скажут по радио. Весь народ сейчас только того и ждет, чтобы ему объяснили, что творится в городе. Такую информацию они постараются сразу же сообщить. Ну, а тогда мы тут же смоемся.

– А что, если они сообщат полицейским, где мы находимся?

– Они не засыплются, – сказал Чак.

– Ну а вдруг... Да еще расскажут о нас, что тогда?

– Они этого не сделают.

– А ты уверен?

– Перестань каркать, – окрысился Чак. Потом он помолчал немного и уже более спокойным тоном продолжал: – Нет, такого они не сделают.

* * *

Из зала ожидания вышел патрульный полицейский. Он окинул взглядом стоявший на стоянке маленький рефрижератор с мороженым, посмотрел на расстилавшуюся перед ним реку, глубоко втянул в легкие сыроватый апрельский воздух и, задрав голову, уставился взглядом в полыхающее багровыми отблесками небо в южной части города. Он совсем не ощущал себя фактором в теории вероятности. Он просто был одним из тех полицейских, которых то ли намеренно, то ли просто по недосмотру оставили на их обычных постах, вместо того, чтобы срочно перебросить в район бедствия. Он знал о том, что на реке Дикс полыхает огромный пожар, но в территорию его обхода входило примерно тридцать городских кварталов по берегу реки Харб, начиная с паромной пристани и вплоть до водонапорной башни на Сорок первой Северной. Он не имел точного представления о подлинных масштабах того, что творилось в южной части района, и уж конечно, ему не могло прийти в голову, что грузовичок мороженщиков, стоявший всего в трех метрах, скрывал в своем кузове два с половиной миллиона долларов.

Он был зауряднейшим полицейским, который заступил на смену в три сорок пять дня и будет сменен другим таким же полицейским в одиннадцать сорок пять вечера, и он вовсе не ожидал каких-нибудь чрезвычайных событий вот здесь вот, у пристани паромной переправы, соединяющей Айсолу с другим сонным и спокойным районом города, который назывался Маджестой. Так, подбоченясь и запрокинув голову, он простоял еще немного, разглядывая небо, а потом неторопливой походкой двинулся по направлению к грузовичку с мороженым.

– Спокойно, – шепнул глухой.

– Он идет прямо к нам!

– Спокойно!

– Приветик, – сказал патрульный полицейский.

– Привет, – самым любезным тоном отозвался глухой.

– Дайте-ка попробовать этого вашего мороженого с орехами, – сказал патрульный.

* * *

С огнем на стадионе удалось наконец кое-как справиться, и лейтенант Бернс при помощи трех регулировщиков движения смог навести относительный порядок среди сбившихся кучей машин, после чего стал наблюдать за погрузкой в машины скорой помощи раненых, обгоревших и покалеченных в этой страшной давке. Одновременно с этим Бернс старался быть в курсе и прочих событий, происходящих во вверенном ему районе. Донесения, поступавшие вначале тоненьким ручейком, внезапно начали набирать силу стремительного водопада. Зажигательная бомба, подложенная в магазин красок и прочих товаров для живописцев, вызвала пожар, распространившийся на целый квартал. Бомба, подложенная в рейсовый автобус на Калвер-авеню, взорвалась именно в тот момент, когда автобус оказался на перекрестке, что немедленно создало огромную пробку. А тут еще и новые звонки с угрозами, звонки людей, просто охваченных паникой, а в довершение ко всему, в разгар всей этой заварухи началась стычка между подростковыми бандами на Десятой Южной. Только этого еще не хватало! Хоть бы эти подонки перестреляли там друг друга!

И вот сейчас, весь покрытый потом и копотью, озаряемый отблесками пожара, под несмолкаемый аккомпанемент сирен скорой помощи, он пытался пробраться к телефонной будке. Ему просто необходимо было сделать один звонок и узнать то, что, помимо всего прочего, не давало ему покоя весь день.

Эрнандес молча сопровождал его и остановился, поджидая шефа, когда тот вошел в телефонную будку и принялся набирать нужный номер.

– Больница Роудс, – отозвалась трубка напряженным голосом.

– Говорит лейтенант Бернс. Что там с Кареллой?

– С Кареллой, сэр?

– Да, с детективом Кареллой. С тем полицейским, который был доставлен к вам с огнестрельной...

– Ах, понятно, сэр. Прошу прощения, сэр. У нас сейчас тут такой наплыв. Пациенты прибывают поминутно... это из-за пожара, вы наверняка в курсе дел. Одну минуточку, сэр.

Бернс терпеливо ждал.

– Сэр, вы слушаете? – проговорил женский голос.

– Да.

– Похоже на то, что он преодолел кризис. Температура явно падает, и сейчас он спокойно отдыхает. Сэр, я вынуждена просить прощения, но дело в том, что коммутатор у нас...

– Ладно, ладно, чего уж там, ясно, что вам сейчас несладко, – сказал Бернс и повесил трубку.

– Ну, как он? – спросил Эрнандес.

– Выкарабкается, – ответил Бернс. Он уверенно кивнул. – У него все будет в порядке.

– Я уже чувствовал тень, – неожиданно сказал Эрнандес, но так и не стал объяснять, что значат эти слова.

* * *

– Мне хочется именно это, которое вы рекламируете на своем кузове, – пояснил полицейский. – С тертыми орехами.

– С орехами у нас кончилось, – быстро ответил глухой. Он не испугался, а просто был раздражен этой помехой. Он уже видел, как паром приближается к пристани, успел разглядеть на нем капитана, который сквозь стекло рубки внимательно следил за маневрами судна.

– Не осталось с орехами? – протянул огорченно полицейский. – Вот досада, а я уже как раз нацелился на мороженое с орехами.

– Да, не повезло, – отозвался глухой. Паром мягко ткнулся в пристань, потом прошел еще немного, чтобы трап точно совпал с въездом на пристань. Кто-то из палубных матросов спрыгнул на причал и стал опускать трап.

– Ну ладно, тогда дайте просто мороженое в шоколаде, – сказал полицейский.