Текст книги "Хохмач"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Глава 11

Ну что ж, пятнадцатое число – это как раз середина месяца, а месяц, черт бы его побрал, складывался пока далеко не лучшим образом.

Если учесть все сложившиеся обстоятельства, даже не принимая во внимание мелкие каждодневные преступления, которые больше всего наводят тоску на персонал полицейского участка, апрель этот, несмотря на хорошую погоду, начинал походить на затянувшийся приступ мигрени. А уж если речь идет о головной боли, то больше всего голова болела у Мейера Мейера.

Так уж получилось, что Мейер стал официально заниматься расследованием “дела хохмача”. А то, что это выливалось в самое настоящее дело, уже ни у кого не вызывало сомнений. То, что началось с Дэйвида Раскина – серия телефонных звонков с угрозами и разных глупых проделок – стало принимать масштабы настоящей эпидемии. Сначала понемногу, но потом лавинообразно на участок обрушилась масса аналогичных жалоб, а вскоре уже был составлен длиннющий список владельцев магазинов или ресторанов, которые как один жаловались на звонки с угрозами, а также на то, что вокруг них творится просто какая-то чертовщина, очень похожая на травлю. Список этот дошел до двадцати двух адресов. Многие и в самом деле были по-настоящему перепуганы, другие просто раздражены тем, что все эти проделки мешают им спокойно работать. Мейер, принимая телефонные звонки, все больше склонялся к мысли, что все это – дело рук одного человека или нескольких сообщников, которые и должны нести ответственность за все эти “хохмы”. Во всяком случае, во всех этих проделках чувствовалась одна рука.

Но при этом он никак не мог понять, почему, черт возьми, они все время называют именно эту дату – тридцатое апреля?

Не мог он ответить и на вопрос о том, почему были выбраны именно эти магазины или рестораны. Галантерейный магазин, китайский ресторан, магазин галстуков, кожгалантерея, кондитерская – что их объединяло и почему кого-то так не устраивало их размещение?

Нет, у Мейера просто голова шла кругом от всего этого. Да и у Стива Кареллы расследование убийства в Гровер-парке продвигалось ничуть не лучше. С чего бы это, гадал он, могло кому-то понадобиться убивать старого Джона Смита? И совсем непонятно, зачем он скрывал свое настоящее имя? А если даже и были на это причины, то почему он выбрал такой заурядный псевдоним? Надо же придумать такое – Джон Смит! Господи! Сколько людей ежедневно регистрируются в отелях под этим именем? А кто, кстати, этот глухой? И с чего это вдруг двадцатидвухлетняя Лотта Констэнтайн решила осчастливить своим вниманием и деньгами шестидесятишестилетнего Джона Смита? (Этот явный псевдоним резал слух). И опять-таки – глухой. Кто он? Карелла досадливо поморщился при мысли о том, какую злую шутку сыграла с ним судьба. Дело в том, что единственным человеком, который в этой жизни значил для него все, была его собственная жена Тедди, от рождения глухонемая. И сейчас его противником оказывается некто, о котором известно лишь одно: он глухой. Эта циничная ирония судьбы была Карелле неприятна. Ситуация озадачивала его. Более того, она просто приводила его в замешательство.

Когда дела вообще идут паршиво, то невольно начинаешь думать: а почему бы людям, которые создают для тебя все эти хлопоты, не передохнуть немножко, правда ведь? Поэтому, когда два умных и упорных детектива, лишив себя сна и покоя, грызут в одиночестве каждый свой твердый орешек, когда эти два неутомимых защитника слабых и униженных, эти два хитроумных следователя, два ярких приверженца закона и правопорядка, да и просто хорошие парни, напрягают все свои силы для распутывания двух каких-то жалких дел, разве не было бы справедливым и честным – оставить их в покое и дать хоть немного отдохнуть? Скажите, друзья мои, разве это не справедливо? Скажите вы, поклонники полицейских всего мира, неужто это не было бы единственно разумным, приятным и честным выходом?

Но, увы! Пятнадцатого апреля, когда на дворе стояла великолепная весенняя погода, когда легкий ветерок веял над рекой Гарб, что безмятежно несла свои воды к северу от территории полицейского участка, проделки хохмача возобновились. Однако характер их несколько изменился.

Казалось, что на этот раз главный удар пришелся по Дэйву Раскину. Как будто все вражеские силы были стянуты к границам скудных владений бедняги Раскина, чтобы предпринять против него новое весеннее наступление. С одной стороны, это можно было рассматривать как желание принести наибольший урон Раскину и полиции. Но с другой стороны, эта массированная атака была словно некий сигнал, будто чья-то загадочная рука подняла в его сторону перст указующий, и таинственный голос вещает: “Смотрите и увидите, стучитесь и вам откроется”.

Мейер Мейер смотрел во все глаза, но сначала так ничего и не увидел. Однако позднее, когда он постучался, кое-что и в самом деле приоткрылось ему. Поначалу он даже не заподозрил, что именно этого от него и добивались, что это внезапное весеннее наступление на Дэйва Раскина, а вернее, на помещение его мастерской, было предпринято с единственной целью – возбудить интерес полиции, которая, несмотря на ум, упорство и изощренность двух вышеупомянутых ее славных представителей, действовала в последние дни довольно вяло. Полагаться на какие-либо правила игры – в данном случае, на успех “в конечном счете” – можно только тогда, когда ваш партнер или противник играет по тем же правилам. Что бы там ни задумал глухой, он не мог рассчитывать на успех, пока полиция не будет в курсе его замысла. Вот почему взревели моторы танковых колонн, готовых рвануть по весеннему бездорожью, эскадрильи пикирующих бомбардировщиков взмывали в воздух с фронтовых аэродромов, а с огневых позиций, расположенных на другом конце города, была начата артиллерийская подготовка, концентрируя огонь на главной цели – мастерской несчастного Дэйва Раскина.

Пятнадцатого апреля, в десять часов утра Раскину были доставлены складные стулья в количестве четырехсот тридцати штук. Стулья эти громоздились на полу, были уложены вдоль стен, в прихожей, на ступеньках лестницы, а часть даже осталась лежать на тротуаре. Дэйвид Раскин утверждал, что никаких стульев он не заказывал, однако водитель грузовика тоже был, что называется, не лыком шит и прямо и недвусмысленно заявил Раскину, что всегда доставляет по назначению порученный ему груз, а если Раскин имеет какие-то претензии, то он может позвонить руководству компании, которая производит складные стулья, и обсудить этот вопрос непосредственно с ними. Дэйвид Раскин позвонил не только туда, но и в Восемьдесят седьмой полицейский участок, а потом нервно расхаживал по своей мастерской в ожидании приезда людей, которые должны были забрать свои стулья; ждал он и Мейера Мейера, который должен был сделать хоть что-нибудь. Совершенно естественно, что Мейер Мейер абсолютно ничего не мог сделать, кроме как позвонить в указанную выше компанию, которая официально заявила ему, что Дэйвид Раскин действительно сделал этот заказ еще на прошлой неделе и велел доставить стулья именно сегодня, о чем Раскин, естественно, слышал впервые.

Мейер Мейер в недоумении потирал рукой свою лысину и ругался на плохой латыни – уловка, которой он научился еще мальчишкой, потому что мать его была женщиной весьма строгих нравов и не допускала сквернословия в своем доме. Что же касается расхаживающего по мастерской Дэйвида Раскина, то он громко и вполне разборчиво ругался по-английски, который, к величайшему счастью, пуэрториканские девушки понимали не очень хорошо.

Ровно в двадцать тридцать прибыли доставщики провизии. Они не только прибыли, но привезли с собой столько продовольствия, что хватило бы на всю русскую армию, и еще кое-что осталось бы для югославских партизан, по крайней мере, так казалось на первый взгляд. Если же быть точным, то они привезли провизии на четыреста тридцать человек гостей, якобы приглашенных Раскиным на ленч. Гости эти, по замыслу, должны были рассесться на четырехстах тридцати складных стульях. В заказ входили бутылочки мартини в мелкой расфасовке, сельдерей, маслины, морковные палочки, луковый соус, ростбиф, жаренные индейки, хрустящий поджаренный картофель, артишоки, кофе, чай, молоко, апельсиновый шербет, шоколадные торты, мятные конфетки и... Господи! Раскина чуть удар не хватил! Доставщики эти утверждали, что Раскин звонил им и заказал все эти предметы для пиршества, хотя Раскин уверял, что если пересчитать всех его знакомых, то никак не наберется четырехсот тридцати человек, не говоря уж о том, что далеко не всех из них он стал бы приглашать на ленч. Доставщики, однако, заявили, что заказ был сделан, что они приготовили все эти блюда. Куда, к черту, их теперь девать – это же не какие-нибудь там складные стулья, которые можно спокойно сложить и вернуть, и ничего с ними не сделается, а это – продукты, пища, приготовленная еда, причем приготовленная по специальному заказу. Потому, давайте решим, кто будет платить за все.

– Пусть платит тот, кто заказывал это дерьмо! – вопил Раскин.

– А вы сами его и заказывали! – кричали доставщики в ответ.

– Я ничего не заказывал! И убирайтесь отсюда! Убирайтесь! Вон! Вон!..

В этот самый момент прибыл оркестр. Он насчитывал четырнадцать музыкантов, и все они, естественно, были с инструментами: тромбонами, саксофонами, бас-барабаном, трубами; был даже кларнет, одна или две валторны, да еще подставки для нот. Больше всего их интересовало, где им расположиться. На это Раскин заявил руководителю оркестра – маленькому человечку с усами Гитлера – что он может расположиться на дне Мертвого моря, но это потом, а сейчас пусть они убираются отсюда подобру-поздорову, потому что, черт побери, он не заказывал никакого оркестра! Человек с гитлеровскими усиками уверенно возразил:

– Вы же лично пришли в профессиональный союз музыкантов, заказали оркестр и внесли двадцать долларов в качестве задатка.

– Я?! – взревел Раскин. – Чтобы я сам лично пришел в ваш паршивый союз? Да я и понятия не имею, где он находится! Нет, вы только послушайте! Я! Пришел к ним! Красиво, а? Убирайтесь отсюда вместе с вашими барабанами и прочим барахлом!

Примерно в это время пришли рабочие, чтобы забрать стулья. Что же касается всего остального, то Раскину снова пришлось звонить Мейеру, который вторично поспешил на место сих драматических событий и кое-как навел там относительный порядок.

Все это происходило пятнадцатого, в среду, и, ей-богу, это была трудная среда.

А двадцатого, в понедельник, который по праву считается тяжелым днем, в адрес Раскина было прислано всего четыре предмета, да и те на этот раз действительно по ошибке.

Этими предметами оказались:

1) Кирки....... 2 шт.

2) Лопаты....... 2 шт.

Дэйвид Раскин отер со лба обильно выступивший пот.

– Я этого не заказывал, – сказал он. Мальчик-посыльный пожал плечами и проверил заказ.

– Так и есть – две кирки и две лопаты.

Собрав в кулак всю свою волю и терпение, Раскин попытался разъяснить ситуацию.

– Я не заказывал их, – терпеливо начал он. – Видите ли, тут завелся какой-то сумасшедший, который...

– Две кирки и две лопаты, – твердо стоял на своем мальчик-посыльный. – Доставить в помещение мастерской на Калвер-авеню № 1213. Посмотрите сами. Здесь прямо так и сказано. Вы что, мистер, читать не умеете?

– Читать я умею, но я не заказывал...

– Доставить в помещение на Калвер-авеню № 1213 после того, как фирма “Даркас Фрокс” освободит помещение. Ой... – мальчишка тут же сбавил тон, но продолжал читать дальше. – Справиться по телефону ФР 7-3548 перед доставкой. Ой...

– Могу тебе сообщить еще одну приятную новость, – сказал Раскин. – У тебя здесь записан мой номер телефона, но я никогда не освобожу этого помещения. Так что можешь забыть об этом заказе.

– Так за них уже уплатили, – сказал мальчишка-посыльный.

И тут Раскину в голову пришел хитроумный план. Внезапно он понял, что сейчас он, Дэйвид Раскин, заполучит в руки ту единственную нить, которая позволит распутать весь этот загадочный клубок; что представляется блестящая возможность, которая выпадает человеку один-единственный раз в жизни, что у него имеется шанс стать самым настоящим героем.

– А не скажешь ли ты мне, – сказал он, пытаясь сохранить спокойный тон, несмотря на бешено колотившееся сердце, – кто этот человек, который заказал и оплатил кирки и лопаты?

Посыльный поглядел в свои накладные.

– А у меня прямо здесь проставлена фамилия этого человека, – сказал он.

– И кто же это? Кто? – спросил Раскин, сгорая от нетерпения.

– Какой-то Эль Сордо, – ответил посыльный.

* * *

Так вот, хотя Мейер Мейер, по его собственному признанию, не читал “Союза рыжих”, он читал книгу, принадлежащую перу джентльмена по имени Эрнест Хемингуэй, и называлась она “По ком звонит колокол...”. Он читал и знал, что это – прекрасная книга, рассказывающая об одной хорошенькой партизанке во время гражданской войны в Испании. Там был также весьма примечательный тип, который в книге этой назывался Эль Сордо, а даже каждый придурок тут у нас знает, что “эль сордо” по-испански значит “глухой”, и поскольку слово это кончается на “о”, то это и значит “глухой”, а не “глухая”, то есть глухой мужчина.

Мейеру теперь представлялось совершенно очевидным, что кто-то с заметным недостатком слуха является автором всех этих многочисленных звонков с угрозами. К тому же, тот джентльмен из “Бумажных изделий Сандхерста” в Нью-Бедфорде; штат Массачусетс, совсем недавно говорил Мейеру, что человек, который заказывал конверты, сказал ему: “Простите, но не могли бы вы говорить погромче? Я, видите ли, немного глуховат”.

А сейчас кто-то заказывает две кирки и две лопаты, с тем, чтобы их доставили после того, как “Даракс Фрокс” освободит помещение. Эти кирки и лопаты явно принесли туда по ошибке: прежде, чем Раскин съехал с занимаемого им помещения. Человек, который сделал этот заказ, называет себя Эль Сордо. Значит, весьма вероятно, что это тот же тип, который заказал конверты в Массачусетсе; проницательный Мейер подметил, что парень явно стремится к тому, чтобы стало ясно, чьих рук это дело, он как бы ставит автограф на все свои произведения – Эль Сордо, Глухой.

Не более чем в метре от Мейера Мейера за своим рабочим столом сидел детектив Карелла. В данный момент он был совершенно уверен в том, что человек, скрывающийся под псевдонимом Джон Смит, задумывал провернуть какое-то дело со своим сообщником, о котором только и было известно, что он глухой. Карелла был твердо убежден, что если бы ему удалось каким-то образом выйти на этого глухого, то дело, которым он занимался так долго и так безрезультатно, пошло бы гораздо быстрее.

Беда, однако, состояла в том, что Мейер Мейер расследовал серию телефонных звонков с угрозами и дурацкими проделками, а Стив Карелла был занят делом об убийстве выстрелом из охотничьего ружья, и поэтому они никак не могли встретиться и спокойно обсудить перипетии своих дел.

Вот таким выдался нынешний апрель. И что особо примечательно – даже в дежурке, где обычно идут жаркие споры обо всем на свете: о работе полиции, о состоянии туалета в участке, о брачных отношениях, а то и о скачках, – все вдруг как-то приумолкли, и случилось это именно в нынешнем апреле. Даже Берт Клинг, который умудрился кое-как дочитать сборник рассказов о похождениях Шерлока Холмса, не спешил поделиться содержанием этой книжки с Мейером Мейером. Вот так странно складывались обстоятельства в этом апреле.

И вдруг в понедельник две дневные газеты города напечатали, казалось бы, ничем не примечательное объявление следующего содержания:

ТРЕБУЕТСЯ СРОЧНО!

Срочно требуются особы женского пола, непременно рыжеволосые. Их ждет работа манекенщицами в роскошном салоне на Калвер-авеню. Обладательницы рыжих шевелюр приглашаются к двенадцати часам в фирму “Даракс Фрокс” по адресу: Калвер-авеню № 1213, спросить мистера Раскина. Рыжеволосые, не упускайте свой шанс! Опыт работы и рекомендации не обязательны. Рыжие! Рыжие! Рыжие! Вам улыбнулась судьба!

И обладательницы рыжих шевелюр повалили косяком! Ни один человек в мире и не предположил бы, что столько рыжих могло собраться в одном городе. Говорят, будто Рим богат рыжеволосыми, но к полудню двадцать седьмого апреля десятки, сотни, тысячи рыжеволосых представительниц прекрасного пола всех размеров, возрастов и степени привлекательности образовали шумную очередь перед дверью Дэйва Раскина, полностью блокировав вход в соседствующий с ним банк. Среди них были полные рыжеволосые, тощие рыжеволосые, высоченные и коротышки, пышные и сухощавые, по нарядам они тоже были весьма разнообразны – от типичных хиппи до вполне солидных и степенных домашних хозяек. Да и шевелюры их были самых различных оттенков. Общим же было то, что каждая из них стремилась лично побеседовать с Дэйвом Раскиным по поводу устройства на работу в роскошную фирму дамской одежды на Калвер-авеню. Плотная очередь страждущих дамочек тесным кольцом опоясывала квартал и текла мимо входа в банк по лестнице а мастерскую, где всклокоченный Дэйв Раскин осипшим от волнения голосом пытался втолковать им, что ни сегодня, ни вообще когда-либо он не собирается нанимать никаких манекенщиц, пропади они пропадом!

И тут, как говорится, наступил момент истины! Прозрение снизошло на Мейера Мейера совершенно внезапно, и он вдруг начал понимать, что тут готовится.

Следует, правда, сказать, что именно этого от него и ожидали.

Глава 12

Мейер в сердцах грохнул трубку на телефонный аппарат.

– Опять Раскин! – воскликнул он. – Теперь этот хохмач напустил на него целую свору рыжих! Нет, Берт, помяни мое слово – этот тип окончательно сведет меня с ума. И чего он так прицепился к этому несчастному Дэйву? Чего он добивается от него? Что ему вообще нужно?

Сидевший за своим столом Клинг, казалось, был с головой погружен в работу.

– Предмет, заменяющий костыли, слово из четырех букв, – неожиданно прервал он молчание.

– Что?

– Кроссворд, – сказал Клинг и для пущей убедительности постучал пальцем по разложенной на столе газете.

– Значит, вот чем ты занимаешься в рабочее время!

– Так слово из четырех букв...

– У меня вертится в голове одно словечко из четырех букв, куда я с удовольствием послал бы тебя.

– Ну, ладно тебе. Подскажи лучше: предмет из четырех букв, заменяющий костыли, а?

– Ноги, – коротко бросил Мейер. – Так что же все-таки этот псих хочет от Раскина? Почему он так стремится выжить его из этого помещения?

– Ты думаешь, что это подойдет?

– Что подойдет? О чем ты?

– Ноги.

– Не знаю. И отвяжись ты от меня, ради бога. И почему это он вдруг перестал звонить всем остальным? По самым последним подсчетам, он регулярно обзванивал не менее двадцати трех лавок и вдруг – полная тишина всюду, кроме Раскина. Чего он добивается? Зарится на деньги? Но кто держит деньги в мастерской? Да и в случае переезда он... А кроме того, деньги нормальные люди вообще хранят в...

Мейер внезапно умолк. Тень неожиданного прозрения промелькнула по его лицу. Глаза уставились в одну точку, а рот так и остался открытым от изумления. Слово, казалось, застряло у него в горле и никак не решалось вырваться наружу.

– А вот еще слово из четырех букв – камера хранения ценных предметов... Что это? – спросил Клинг.

– Банк, – наконец выдавил из себя шепотом Мейер.

– Смотри, подходит, а я сразу начал думать почему-то о вокзалах...

– Банк, – повторил Мейер все в той же растерянности.

– Да, я уже вписал его в квадратики...

– Банк! – воскликнул Мейер. – Именно банк! Тот самый банк, который расположен прямо под мастерской! Тут все дело в банке, Берт. Черт побери, как я сразу не догадался!

– О чем ты? Что тут?..

– Так вот почему он хочет, чтобы Раскин убрался оттуда! Он хочет пробить дыру в полу мастерской и так добраться до хранилища банка! Вот зачем ему понадобились эти кирки и лопаты! Только тут у него накладка вышла, и они были доставлены преждевременно! Он собирается ограбить банк, но должен успеть это сделать до тридцатого апреля, потому что потом банк переедет на новое место. Вот потому-то он и давит так на Раскина! О Господи, и как я это до сих пор...

– Да, это был отличный рассказ, – сказал Клинг, не отрывая взгляда от своей газеты.

– Какой еще рассказ? – не понял Мейер.

– “Союз рыжих”, – пояснил Клинг.

Мейер в ответ только пожал плечами.

– Пойдем-ка, – сказал он решительным тоном. – Нам нужно сейчас же поговорить с лейтенантом.

Он взял Клинга за руку и потащил его за собой. В спешке он чуть не забыл постучать в дверь кабинета лейтенанта.

* * *

Дежурная комната оказалась совершенно пустой, когда минут через пять в нее вошел Карелла.

– Есть тут кто живой? – крикнул он, удивленно оглядываясь по сторонам. – Эй, отзовись кто-нибудь! – крикнул он снова.

Дверь кабинета лейтенанта Бернса чуть приоткрылась, и в ней показалась лысина Мейера.

– Мы здесь, Стив, не ори, – сказала голова и снова скрылась, притворив за собой дверь.

Карелла снял пиджак, закатал рукава рубашки и, мрачно нахмурившись, уселся за стол. В последнее время он хмурился все чаще и чаще. И были у него на это весьма веские причины.

С того времени, как ему стало известно, что убитый скрывался за столь банальным псевдонимом (кто же всерьез поверит, что его звали Джоном Смитом?), он успел уже просмотреть сотни личных дел известных преступников, пытаясь установить его настоящее имя. Но ему так и не удалось наткнуться на кого-нибудь, чьи приметы хоть отдаленно напоминали бы внешне данные убитого. Было уже двадцать восьмое апреля, а он, казалось, ни на шаг не приблизился к разгадке личности старика, не говоря уже о том, чтобы вообще распутать это дело. Собственно, он был все там же, где застрял в первый день следствия, когда тело убитого было обнаружено в парке. Он уже начинал считать, что может претендовать на рекорд по некомпетентности расследования, а ведь, видит Бог, он старается вовсю, да только старания его не приносят никаких результатов. Он уже стал подумывать о том, не могла ли красотка Лотта Констэнтайн сама гробануть старика и поэтому установил с помощью Берта Клинга наблюдение за девушкой, а сам тем временем постарался побольше разузнать о ней. Однако собранные им материалы говорили о том, что в ее биографии нет ничего подозрительного. Сюда она приехала из какого-то маленького городишки в штате Индиана, несколько лет назад. Она поменяла несколько ничем не связанных между собой мест работы, пока не устроилась наконец на постоянную работу в клуб “Гарем” продавщицей сигарет. Произошло это два года назад, и за все это время у нее не было конфликтов с полицией. Администратор клуба отозвался о ней как об “очень милой и спокойной девушке”. Привязанность к покойному “Джону Смиту” была, по всей видимости, вполне искренней. Ее сослуживцы в клубе сообщили Клингу, что с тех пор как она начала встречаться с человеком по имени Джонни, она ни разу не назначала свиданий ни с кем другим, хотя от желающих не было отбоя. Берт Клинг, сообщая об образе ее жизни, докладывал, что она не любила рано вставать; по понедельникам, средам и пятницам брала уроки танцев, а по вторникам и четвергам – уроки сценического искусства; на работу всегда приходила вовремя, к восьми часам вечера, облачалась в свой нехитрый наряд, который дополняли черные тончайшие чулки в сеточку, пребывала в нем до трех часов утра, а потом отправлялась домой. Клинг вел скрытое наблюдение с семнадцатого апреля, а сегодня наступило двадцать восьмое. В одном из своих донесений Берт Клинг писал со свойственной ему откровенностью: “У нее такая соблазнительная задница, что я готов ходить за ней вечно. Но, Стив, я совершенно уверен, что она ни в чем не замешана. Поэтому я считаю, что совершенно зря расходую на нее рабочее время”.

Карелла был склонен согласиться с ним, но решил, что слежку следует продолжить хотя бы еще несколько дней.

Однако сейчас, учитывая явную непричастность девушки к каким-либо криминальным делам, а также то, что они с “Джоном Смитом” и в самом деле любили друг друга, он не исключал возможности, что человек этот назвал ей свое настоящее имя. Просто Карелла не видел теперь, зачем бы ему понадобилось лгать. Продолжая размышлять на эту тему, он вдруг понял, что попал в ловушку, ухватившись за самую простую и, на первый взгляд, убедительную версию и отказавшись от разработки более сложной и более результативной.

Джон Смит – явно вымышленные имя и фамилия.

Это была видимая, но ложная правда.

Лотта Констэнтайн говорила Карелле, что Джон Смит не работает и живет на пособие социальных служб. Карелла взял с полки телефонную книгу города, разыскал в ней раздел: “Правительственные Учреждения Соединенных Штатов”, нашел в этом разделе заголовок “Организация социального обеспечения”, под которым мелким шрифтом было напечатано: “См. Пр. Учр. США – упр. здравоохранения, образования и социального обеспечения”. Последовав этому совету, он нашел нужную графу на той же странице, только на левой ее стороне. Там значилось:

“Управление социального обеспечения.

Бюро пособий по старости и выплата страховок.

Районные отделы по вашему месту жительства.

Учреждения, расположенные в Айсоле”.

В последней графе фигурировали телефоны четырех учреждений, все довольно далеко от его дома (который, кстати, находился в Риверхед), но одно оказалось неподалеку от Восемьдесят седьмого участка. Карелла попросил соединить его с городом и набрал нужный номер. Назвавшись, он спросил у оператора, кто может дать необходимые ему сведения. Его соединили с обладательницей очень приятного женского голоса, сообщившей, что ее зовут Мэри Гудери. Он объяснил ей, что ему требуется, и Мэри Гудери попросила его подождать некоторое время.

– Да, совершенно верно, – сказала она, снова взяв трубку, – у нас действительно числится некий Джон Смит.

– Быть не может, – оторопело промолвил Карелла, который никак не мог примириться с тем, что все разрешается так просто.

– Почему же не может, сэр? У нас в списках есть этот человек.

– А сколько же лет этому вашему Джону Смиту, не могли бы вы сказать?

– Одну секундочку, сэр, – сказала Мэри Гудери и поискала нужную графу в своих анкетах. – Ему исполнилось шестьдесят шесть лет в марте этого года. Федеральное социальное пособие он получает уже более года.

– А не могли бы вы сказать, работает ли он еще где-нибудь? Я хочу сказать, что ему, наверное, нужно было хоть немного прирабатывать к пособию, так ведь?

– А вот этого я не могу знать, сэр. Понимаете ли, дело в том, что по существующим правилам, любой, кто получает более ста долларов в месяц – это составляет тысячу двести долларов в год – автоматически лишается права на получение социального пособия, вам это известно?

– Нет, я не знал этого.

– Вот видите, – сказала мисс Гудери.

– Понятно. Но вы могли бы знать хоть что-нибудь о его работе, если бы та приносила ему менее ста долларов в месяц, так ведь?

– Нет, сэр, и таких сведений у нас не имеется.

– Огромное вам спасибо, мисс Гудери.

– Не стоит благодарности, – сказала она и повесила трубку.

Карелла тоже повесил трубку и некоторое время просидел, задумчиво глядя невидящими глазами в открытое окно.

– О Господи! – внезапно воскликнул он, тут же пододвинул к себе телефонный аппарат, попросил соединить его с городом и торопливо набрал номер.

– Управление социального обеспечения, – сказал голос в трубке.

– Можно попросить к телефону мисс Гудери? – сказал Карелла.

– Одну минуточку, сэр.

Карелла ждал, раздумывая над тем, как он вообще умудрился стать детективом, а уж став им, до сих пор остаться в живых на работе, где хоть изредка требуется сообразительность и быстрая реакция; он подумал также и о...

– Мисс Гудери у телефона, – услышал он голос этой милой женщины.

– Простите, пожалуйста, это снова вас беспокоит детектив Карелла, – признался он. – Я тут забыл задать вам один вопрос.

– Да?

– А не могли бы вы... не записан ли у вас случайно адрес этого Джона Смита? – спросил Карелла, ужаснувшись собственной глупости.

– Адрес? Ну конечно же, у нас есть его адрес. Вы только подождите минуточку, я снова посмотрю в папке.

– Да, естественно, – сказал Карелла и в изнеможении откинулся на спинку стула.

Не прошло и минуты, как мисс Мэри Гудери снова взяла трубку и сообщила ему адрес в одном из жилых домов на Франклин-стрит.

* * *

Идея осенила Фанни в этот же день во время ленча, и она взялась за ее разработку, предварительно обговорив все с Тедди. Собственно, “обговорив” не совсем подходящее слово. Хотя Тедди и могла обсудить любую проблему, однако разговор, который произошел сегодня за столом, скорее следовало бы назвать монологом.

Близнецы были уже накормлены и уложены спать. Фанни приготовила омлет с луком для себя и для Тедди, и сейчас они вдвоем сидели за кухонным столом и молча ели, наслаждаясь запахом жареного лука и ароматом кофе, который заполнял кухню. Обе были в домашних брюках, причем у Тедди они подчеркивали стройную и молодую фигуру, брюки же Фанни обтягивали ее ядреное тело, отслужившее верой и правдой своей хозяйке добрых пятьдесят лет. Тедди как раз отправляла в рот очередную порцию омлета, когда Фанни вдруг нарушила молчание.

– И почему это вдруг им понадобилось во что бы то ни стало сдирать с него эту форму, а потом еще пытаться сжечь ее в печи для мусора?

Тедди вопросительно поглядела на свою визави.

– Я сейчас говорю об этом деле Стива, – пояснила Фанни.

Тедди кивнула.

– Должно быть, форма эта играла для них особую роль, черт бы ее побрал! Иначе зачем было – стаскивать ее с бедняги? Ведь те, кто его убил, спокойно оставили на нем ботинки и носки, так ведь? При этом заметь – ботинки флотские, но это может значить только то, что флотские вещи их не интересовали. Плевать им было на эти флотские ботинки, иначе они наверняка стащили бы с него и их тоже. Но они сняли с него только форменную одежду и на этом успокоились. Почему, спрашивается? А я могу сказать почему. Потому что на этой форме были какие-нибудь приметы, или знаки различия, или еще что-нибудь, что могло бы сказать что-то очень важное и интересное о человеке, который носил эту форму. А может, даже и объяснило бы, почему человек этот оказался убитым. Так что же это могла быть за форма?

Тедди только пожала плечами и отправила в рот очередной кусок омлета.

– Вот скажи, пожалуйста, видела ли ты хоть когда-нибудь человека, которому за шестьдесят, а он продолжает себе спокойно работать почтальоном или, скажем, водителем автобуса? Я, например, что-то не припоминаю такого случая, – сказала Фанни. – Но мне нередко приходилось видеть людей этого возраста, работающих охранниками в банках, ночными сторожами, швейцарами или лифтерами. И разве не говорил Стив о том, что этот Джон Смит собирался идти на работу в тот самый вечер, когда Рэндом познакомился с ним в баре? Стив ведь говорил это, да? Так оно и было на самом деле. И как только Стив раньше об этом не подумал? Разрази меня гром, если человек этот не работал где-нибудь ночным сторожем. А это значит, что каким-то образом по этой форме можно было установить, где именно работал он сторожем, а те, кто убил его, не хотели, чтобы стало известным место его работы. Я бьюсь об заклад, что именно так оно и есть, Тедди. И я объявляю об этом Стиву, как только он придет домой.