Текст книги "Головоломка"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

– Они уйдут, Пенни.

Однажды ночью Пенни спросила:

– Арти, а если они не уйдут?

Он не знал, что ответить. Ясно представил себе, как утром заходит на кухню и видит, что комната кишит длиннохвостыми крысами, с острых клыков которых стекает кровь.

Даже сейчас его передернуло от этой мысли. “Арти, а что если они не уйдут?”.

Когда Пенни было семнадцать лет, она умерла от сверхдозы героина, впрыснутого ей в подвале другой девчонкой, которая, как и она, была новенькой в уличной шайке под названием “Принцы-воители”. Он вспомнил, как кто-то из ребят написал название шайки четырехфутовыми буквами на кирпичной стене – “ПРИНЦЫ-ВАИТЕЛИ”.

Поднявшись на темную площадку третьего этажа, Браун постучал в дверь квартиры 36 и услышал, как Вейнберг отозвался из-за двери:

– Да, кто там?

– Это я, – ответил он. – Стокс.

– Открыто, входи, – сказал Вейнберг.

Открыв дверь, Браун увидел коридор, ведущий на кухню, но самого Вейнберга не было. Только сейчас он сообразил, что голос Вейнберга прозвучал где-то совсем рядом с дверью, и это его насторожило. Он повернул вправо, вскинул руку для защиты от удара, но опоздал буквально на секунду. Что-то тяжелое ударило его по голове чуть пониже виска. Почти оглушенный, он упал на бок, попытался встать на колени, поднял голову и увидел прямо перед собой дуло револьвера 38-го калибра.

– Привет, Стокс, – сказал Вейнберг и ухмыльнулся. – Руки на пол, не двигаться или заработаешь пулю. Вот так-то.

Он осторожно обошел Брауна, сунул руку к нему под пиджак и вытащил его револьвер из наплечной кобуры.

– Надеюсь, у тебя есть на него разрешение? – с усмешкой спросил он, засовывая револьвер за пояс. – А теперь вставай!

– Что ты задумал? – спросил Браун.

– Я задумал получить то, что мне нужно, без всяких дурацких сделок.

– А когда получишь? Что тогда?

– Тогда я займусь разными интересными делами. Но уже без тебя.

– Тогда тебе лучше двигать отсюда подальше, и чем скорее, тем лучше, – сказал Браун. – Я уверен на все сто, что найду тебя.

– Нет. Мертвец никого не сможет найти.

– Ты собираешься пристрелить меня в своей собственной квартире? Кому ты это говоришь?

– А это не моя квартира, – усмехнулся Вейнберг.

– Я проверил адрес в... – начал Браун и осекся, потому что чуть было не сказал: “В Бюро идентификации”.

– Да, где?

– В телефонной книге. Не пытайся меня надуть, Вейнберг. Это твоя нора.

– Была, только была! Я переехал два месяца назад, оставив тот же телефон.

– Тогда как же ты сюда залез сегодня?

– Здешний сторож – пьянчуга. Бутылка “Тэндерберда”, и он закроет глаза на все.

– А как быть с тем, кто живет здесь сейчас?

– Он работает ночным охранником. С десяти вечера до шести утра он на работе. Есть еще вопросы?

– Есть, – сказал Браун. – Почему ты так уверен, что я занимаюсь этим делом в одиночку?

– А какая разница?

– Я скажу тебе, какая разница. Конечно, ты можешь отобрать у меня свою картинку, она у меня с собой. Но если у меня есть партнер, или два партнера, или дюжина, то можно поспорить на что угодно, что у них у всех есть копии. Что тогда получается? Я мертв, ты получил мою картинку, но и у них она есть! Так что ты возвращаешься к самому началу.

– Если только у тебя и в самом деле есть дружки!

– Правильно. Если они у меня есть, то они знают, кто ты такой, приятель, поверь мне. И если ты нажмешь на курок, тебе придется сматываться отсюда. И побыстрее.

– Ты же сказал, что больше никто об этом не знает!

– Конечно, ты мне сказал, что у нас уговор.

– Может, ты и на этот раз врешь!

– А может и нет. Ты готов это проверить? Ты отдаешь себе отчет, на какие неприятности ты напрашиваешься? Не только со стороны полиции – ведь убийство, знаешь ли, до сих пор незаконно. Но также...

– Полиция меня не волнует. Они начнут искать парня, который здесь живет.

– Если только один из моих дружков не шепнет им, что мы с тобой сегодня здесь встречаемся.

– Звучит очень неплохо, Стокс. Если у тебя и в самом деле есть компаньоны. В противном случае, вся твоя болтовня не стоит и цента.

– Тогда посмотрим на это с другой стороны. Ты убиваешь меня и получаешь мою часть фото, все это так. Но ты не получишь имени владельца еще одной части. Оно здесь, Вейнберг, – он постучал пальцем себя по виску.

– Об этом я не подумал, – сказал Вейнберг.

– Подумай об этом сейчас, – сказал Браун. – Даю тебе пять минут.

– Ты даешь мне пять минут? – рассмеялся Вейнберг. – У меня в руках револьвер, и ты даешь мне пять минут?

– Всегда играй по правилам так, как ты их понимаешь, – любил говорить мой папаша, – сказал Браун и улыбнулся.

– А в твоего папашу выпускали когда-нибудь пулю из револьвера 38-го калибра?

– Нет, но однажды стукнули бейсбольной битой, – сказал Браун.

– В конце концов, может быть, ты будешь неплохим партнером, – Вейнберг снова рассмеялся.

– Так что ты решил?

– Еще не знаю.

– Спрячь револьвер и верни мой, и мы снова будем на равных. Давай прекратим дурить друг друга и займемся этим проклятым делом.

– Откуда мне знать, что ты не пытаешься меня надуть?

– А может, у тебя, как и у меня, есть компаньоны?

– Играй по правилам так, как ты их понимаешь, – повторил Вейнберг и ухмыльнулся.

– Так да или нет?

– Конечно, – сказал Вейнберг. Он вытащил из-за пояса револьвер Брауна и протянул его дулом вперед. Браун сразу же спрятал его в кобуру. После минутного колебания и Вейнберг сунул свой револьвер в кобуру на правом бедре.

– О'кей, – сказал он. – Снова пожмем друг другу руки?

– Согласен, – сказал Браун.

Они обменялись рукопожатиями.

– Ну что же, давай глянем на твою часть фото, – предложил Вейнберг.

– Давай глянем и на твою.

– У нас с тобой прямо-таки “Общество Честности и Взаимного Доверия”, о'кей, сделаем это одновременно.

Оба одновременно вытащили бумажники, одновременно достали из целлофановых отделений фрагменты глянцевой фотографии. Тот, которой выложил на стол Браун, был найден им и Кареллой в торшере Эрбаха. Фрагмент, который Вейнберг положил рядом, был еще одной угловой частью фотографии и не походил ни на один из тех фрагментов, которые имелись в распоряжении полиции.

Вейнберг начал передвигать их по поверхности стола. На его лице появилась улыбка.

– Мы будем хорошими партнерами! Посмотри, они совпадают!

Браун посмотрел и тоже улыбнулся. Линии разреза фрагментов совпадали точь-в-точь. Он улыбался еще и потому, что его “достойному” новому партнеру было неизвестно, что еще два фрагмента находятся в верхнем ящике его стола в участке. Всего получалось четыре фрагмента, а то, что эти два совпадали, могло дать ценное что-то, кто знает? Так что Браун и Вейнберг улыбались и были довольны друг другом.

– Теперь имена, – сказал Вейнберг масляным голосом.

– Юджин Эдвард Эрбах, – улыбаясь сказал Браун.

– Джеральдина Фергюсон, – улыбнулся в ответ Вейнберг.

– Эрбах мертв, – сказал Браун, и улыбка исчезла с лица Вейнберга.

– Что?! – закричал он. – Какого черта...

– Он был убит в среду вечером. Полиция обнаружила...

– Мертв?! – заорал Вейнберг. – Мертв?!

– Мертв, – подтвердил Браун. – Но полицейские нашли...

– Это надувательство? Что происходит? Что еще за хитрости?

– Тебе надо слегка остыть, – сказал Браун.

– Остыть?! Да я сейчас разнесу твою башку на миллион кусков, вот что я сделаю!

– У него была часть фотографии, – тихо произнес Браун.

– Что? У кого?

– У Эрбаха.

– Часть нашей фотографии?

– Вот именно.

– Почему же ты сразу не сказал? Где она?

– Ее забрали полицейские.

– Полицейские? Господи боже, Стокс...

– Их можно подкупить, – сказал Браун. – Точно так же, как и всех остальных. Эрбах мертв, и все, что они у него нашли, скорее всего, лежит в бумажном пакете под присмотром какого-нибудь полицейского клерка. Все, что нам надо, – это выяснить – где? А потом сунуть кому-нибудь в лапу.

– Не люблю иметь дел с легавыми, – буркнул Вейнберг.

– А кто любит? Но для того, чтобы выжить в этом городе, время от времени приходится это делать.

– Самые отъявленные воры на свете, – убежденно сказал Вейнберг.

– Послушай, – сказал Браун, – если даже мокрое дело можно замять за пару банкнот, то мы вполне можем получить фрагмент Эрбаха, может быть, всего за какие-нибудь полсотни долларов. Все, что нам надо, это узнать, где он?

– А как мы это сделаем? Позвоним в полицию и спросим?

– Может быть. Мне надо немного подумать над этим. Теперь, как насчет этой Джеральдины... как ее там?

– Фергюсон. Она держит картинную галерею на Джефферсон-авеню. Я перерыл ее квартиру уже шесть или семь раз, но фото так и не нашел. Не удивлюсь, если она прячет его в одном интересном месте, – сказал Вейнберг и захохотал. Браун рассмеялся вместе с ним. Они по-прежнему были добрыми старыми приятелями и по-прежнему взволнованы и обрадованы тем, что их фрагменты совпали.

– У тебя есть копия этой штуки? – спросил Браун.

– Естественно. А у тебя?

– Естественно.

– Ты хочешь поменяться, так что ли?

– Ну да.

– Сделано, – сказал Вейнберг и взял со стола фрагмент Брауна. Тот взял оставшуюся часть, и оба довольно улыбнулись.

– А теперь выпьем, – предложил Вейнберг. – Нам надо разработать стратегию.

– Правильно, – поддержал его Браун. Пока они шли к двери, он как бы невзначай спросил:

– Между прочим, как тебе удалось раздобыть свою часть снимка?

– Буду счастлив тебе рассказать, – ответил Вейнберг.

– Отлично!

– Как только ты мне расскажешь, как на самом деле раздобыл свою, – прибавил Вейнберг и засмеялся.

Браун вдруг подумал, кто же из них двоих более искренен?

Глава 5

Все происходило слишком быстро и легко.

Если добыть 750 тысяч долларов было всегда так просто, то Браун определенно занимался не своим делом. Он почти желал, чтобы они с Вейнбергом на самом деле были партнерами. В этом большом человеке, несмотря на то, что он был уголовником, было что-то такое, что импонировало Брауну. Они не расставались до двух часов ночи. Прикончив большую бутылку шотландского виски и называя друг друга Арти и Эл, они решили, что теперь Браун предпримет попытку договориться с Джеральдиной Фергюсон. Вейнберг уже несколько раз побывал в галерее с предложением купить фрагмент фотографии, который, как он был уверен, находится у нее, но каждый раз она делала вид, что понятия не имеет ни о каких фотографиях и фрагментах. Вейнберг сказал, что он точно знает, что у девушки есть то, за чем они охотятся, но не объяснил, как он это узнал. Браун заметил, что это чертовски неудачный способ начинать партнерство, а Вейнберг ответил, что сам Браун начал его еще хуже, неся всю эту чушь о заключенном из Юты – это прямо из мультфильма о Микки Маусе. Неужели Браун думает, что он во все это поверит?

Браун сказал:

– Ладно, думаю, что у нас обоих есть свои причины скрывать источники информации.

А Вейнберг ответил:

– Может быть, когда мы узнаем друг друга получше, но я никогда не думал, что моим партнером будет черномазый.

Браун посмотрел на него.

Для белых было обычным называть негров черномазыми, но для Брауна это слово всегда было и продолжало оставаться унизительным. Вейнберг улыбался счастливой пьяной улыбкой, и оскорбление скорее всего было непреднамеренным.

– Тебе это не нравится? – спросил Браун.

– Что?

– То, что я черномазый, – сказал Браун, сделав ударение на последнем слове.

Вейнберг уставился на него квадратными глазами.

– Неужели я так сказал? Я так тебя назвал?!

Браун кивнул.

– Тогда извини! Я не хотел! – Он протянул руку через стол. – Прости, Арти!

– Забудем об этом.

Но Вейнберга понесло.

– Может, я самый гнусный тип, каких только земля носит, может, я и способен на разные мерзости, но уж чего я не сделаю, так это не назову тебя черномазым. Если бы я так не надрался, я бы не сказал ничего такого..., что могло бы обидеть моего доброго друга, да к тому же еще и партнера.

– О'кей, – сказал Браун.

– О'кей, прости меня, Арти, прости.

– О'кей.

– О'кей, – сказал Вейнберг. – Пойдем домой, Арти. Арти, я думаю, нам пора домой. Меня в барах вечно тянет в драку, а я не могу позволить себе никаких неприятностей, пока мы не обтяпаем наше дельце, а? – Он подмигнул. – О'кей? – Он снова подмигнул. – А завтра утром ты навестишь эту малышку, Джеральдину Фергюсон. Ты ей скажи, что если она не отдаст нам картинку, мы заявимся к ней и сотворим с ней что-нибудь жуткое, о'кей? – Вейнберг ухмыльнулся. – Я не могу придумать ничего такого прямо сейчас, но утром что-нибудь придумаю, о'кей?

В субботу утром Браун запечатал в конверт, полученный у Вейнберга, фрагмент фотографии, имя и адрес Джеральдины Фергюсон, и опустил его в почтовый ящик у ворот дома № 1134 на Калвер-авеню, в трех кварталах от 87-го участка. На почтовом ящике стояло имя “Кара Бинери” – маленькая шутка Стива Кареллы – “карабинеры” по-итальянски означает “полиция”. Было решено, что Браун должен держаться подальше от участка. Но ему хотелось, чтобы Карелла смог получить всю информацию уже по дороге на работу.

У самого Брауна рабочий день начался, можно сказать, совершенно очаровательно. Впрочем, и закончился он довольно “очаровательным” образом.

Джеральдина Фергюсон оказалась невысокой белой женщиной лет тридцати, с длинными прямыми волосами, карими глазами и полными чувственными губами. Она была одета в лиловые расклешенные спортивные брюки и мужскую рубашку из бледно-лилового атласа. В ушах были большие золотые серьги в форме колец.

– Доброе утро, – встретила она Брауна ослепительной улыбкой. – Чудесное утро, не правда ли?

– Замечательное, – отозвался Браун.

– Вы пришли по поводу Гонзаго?

– Думаю, что нет, – ответил Браун. – А что такое “гонзаго”?

– Луис Гонзаго, – сказала она и снова улыбнулась. – Это художник. Я думала, вы хотите посмотреть его картины, но мы их уже сняли. Вы поедете в Лос-Анджелес?

– Да нет, как-то не собирался.

– Со следующего вторника там начнется его выставка в “Хэррон-гэллери”. На Сепульведа.

– Нет, я не поеду в Лос-Анджелес.

– Очень жаль, – снова улыбнулась она.

Прекрасно сложенная, ростом около пяти футов девяти дюймов, она была быстра и грациозна, что очень понравилось Брауну. В ее карих глазах отражался солнечный свет, проникавший сквозь витрину, на губах время от времени мелькала быстрая улыбка. Она широко раскинула руки и добавила:

– Но у нас полно и других картин, так что если хотите, буду рада вам помочь. А хотите, можете посмотреть сами. Что вас интересует? Живопись или скульптура?

– Ну... – замялся Браун, думая, как бы ему получше соврать. – Это ваша собственная галерея? – спросил он, уклоняясь от прямого ответа.

– Да.

– Значит, вы и есть мисс Фергюсон? Я хотел сказать, это ведь Фергюсон-гэллери, так что я подумал...

– Вообще-то миссис Фергюсон. Но на самом деле уже нет, – добавила она, и опять быстро и открыто улыбнулась. – Я была замужем за мистером Фергюсоном, мистером Гарольдом Фергюсоном, но мы больше не делим хлеб и постель, так что хотя я – по-прежнему Джеральдина Фергюсон, но больше не миссис Фергюсон. О, черт! – сказала она. – Почему бы вам не называть меня просто Джерри? А вас как зовут?

– Артур Стокс.

– Вы полицейский, Артур? – решительно сказала она.

– Нет. С чего вы взяли?

– Вы большой как полицейский, – она пожала плечами. – К тому же у вас с собой револьвер.

– Разве?

– Да. Вот здесь, – сказала она и показала, где именно.

– Я думал, его не видно.

– Гарольд работал с бриллиантами, и у него было разрешение на ношение оружия. Он носил здоровенный револьвер в наплечной кобуре, точно там же, где и вы. Сами понимаете, если ваш муж постоянно ходит с револьвером, то вы привыкаете к тому, как это выглядит. Поэтому я заметила ваш револьвер сразу же. Зачем вам револьвер, Артур? Вы тоже занимаетесь бриллиантовым бизнесом?

– Нет. Я работаю по части страховки.

Он подумал, что для начала это достаточно честно, даже если он и “одолжил” это занятие у Ирвинга Кратча, хотя тот, насколько ему было известно, револьвера не носил.

– Разве страховые агенты ходят с оружием? – спросила Джерри. – А я и не знала.

– Да, если они занимаются расследованиями по страховому иску.

– Неужели у кого-то украли картину! – воскликнула она. – И вы пришли сюда, чтобы проверить подлинность...

– Нет. Не совсем.

– Артур, – сказала она. – Я думаю, вы полицейский. Я и в самом деле так думаю.

– Зачем полицейскому приходить к вам, мисс Фергюсон?

– Джерри. Может быть потому, что я запрашиваю за картины такие непомерные цены? – улыбнулась она. – Я не делаю этого. Хотя, если честно, то – да. Не хотите ли взглянуть на какие-нибудь картины, пока вы решите – полицейский вы или нет?

Она провела его по галерее. Стены были выкрашены в белый цвет, в нишах висели светильники, освещавшие картины и скульптуры. Ее вкусы в области живописи несколько отличались от вкусов Брауна – дикие цветовые сочетания, нереальные геометрические фигуры подавляли и не поддавались описанию. Материал для создания скульптур собирали, наверное, на свалке – автомобильные фары, приваренные к гаечным ключам; выкрашенная в красный цвет прокачка водопроводчика, прикрученная проволокой к вытертой щетке от швабры, и так далее в том же духе...

– Я полагаю, что вы вряд ли придете в дикий восторг, – улыбнулась Джерри. – Какой вид искусства вы предпочитаете?

– Э... я имел в виду совершенно особенную картину.

– Кто-нибудь видел ее здесь? – спросила она. – А это не могло быть на выставке Гонзаго?

– Не думаю.

– А что это за картина?

– Это не картина. Это фотография.

Джерри покачала головой.

– Здесь этого не могло быть. Мы никогда не устраивали фотовыставок с тех самых пор, как я владею галереей, то есть около пяти лет.

– Это даже не целая фотография, – сказал Браун, пристально глядя на нее.

– Ого! – на этот раз Джерри не улыбнулась. – А что случилось с тем парнем?

– С каким?

– С тем, что побывал здесь три или четыре тысячи раз за последние два месяца. Довольно высокий, с длинными светлыми волосами. В первый раз он сказал, что его зовут Эл Рейнольд, а потом забыл и во второй раз представился Элом Рэндольфом. Он тоже из полиции?

– Никто из нас не работает в полиции.

– Мистер Старк...

– Стокс, – поправил Браун.

– Маленькая проверка, – улыбнулась Джерри. – Мистер Стокс...

– Артур.

– Артур, у меня нет того, что вы ищите. Поверьте. Если бы было, то я бы продала это вам. За хорошую цену, конечно.

– Цену можно назначить хорошую.

– Что значит “хорошую”?

– Назовите сами, – предложил Браун.

– Ну хорошо, вы видите ту картину Олбрайта, вон на той стене? Размером она приблизительно в четыре квадратных фута, и галерея получит за нее 10 тысяч долларов. Рядом с ней картина поменьше, это Сандрович, стоит пять тысяч. А вон та крошечная гуашь на дальней стене стоит три тысячи. Какого размера ваша фотография, Артур?

– Понятия не имею. Мы говорим о целой фотографии или о той части, которая есть у вас?

– Обо всей фотографии.

– Пять на семь? Шесть на восемь? Я только прикидываю.

– Значит, вы никогда не видели фотографию целиком?

– А вы?

– Я никогда не видела даже того крошечного кусочка, который вы ищите.

– Тогда откуда вы знаете, что он крошечный? – спросил Браун.

– Во сколько вы с вашим приятелем его цените, Артур? Крошечный или какой-нибудь еще?

– А он у вас есть?

– Если я сказала “нет” ему, то почему я должна сказать “да” вам?

– Может быть, я внушаю больше доверия?

– Конечно, вы только посмотрите на него – вот он, черный супермен. – Джерри улыбнулась. – Быстрый, как катящийся арбуз, и способный одним махом перепрыгнуть самого здоровенного громилу...

– ...который в обычной жизни, – продолжил Браун, – скромный Артур Стокс из журнала “Эбони”.

– Кто вы на самом деле, Артур, в обычной жизни?

– Страховой инспектор, я ведь уже сказал вам.

– Ваш приятель Рейнольдс или Рэндольф, или как его там, совсем не похож на страхового инспектора.

– На свете нет двух одинаковых страховых инспекторов.

– Верно. Только полицейские и воры выглядят и разговаривают одинаково. Вы и ваш дружок – полицейские, Артур? Или воры? Кто?

– Может быть, один из нас полицейский, а другой – вор.

– Кем бы вы ни были, но у меня нет того, что вам нужно.

– Думаю, что есть.

– Вы правы, – произнес чей-то голос сзади. – Есть.

Браун обернулся. Дверь в противоположной стене была распахнута, а на пороге стоял блондин в коричневом костюме, положив руку на дверную ручку. Рост – около пяти футов десяти дюймов, жилет под пиджаком, очки в золотой оправе, галстук в коричневую и золотую полоску. Он быстро подошел к ним, протянул Брауну руку и представился:

– Брэмли Кан. Как поживаете?

– Брэм, какого черта ты во все суешь нос? – сказала Джерри.

– Артур Стокс, – сказал Браун. – Рад с вами познакомиться.

– Если мы собираемся поговорить о деле...

– Мы не собираемся ни о чем говорить, – перебила его Джерри.

– ...то мне кажется, – продолжил Кан своим мягким голосом, что нам лучше перейти в офис. – Он сделал паузу, посмотрел на Джерри, потом снова на Брауна. – Ну, так что скажете?

– Почему бы и нет? – сказал Браун.

Они направились в дальний конец галереи. Офис оказался маленьким и просто обставленным – модернистский стол датского дизайна, на противоположной стене – единственная в комнате картина (обнаженная женщина, написанная в натуралистической манере), толстый серый ковер, белые стены, белый светильник в виде шара и нескольких легких стульев. Джерри Фергюсон с недовольной гримаской уселась неподалеку от Кана, подобрав ноги и подперев подбородок ладонью. Кан расположился за столом в старомодном вращающемся кресле, которое казалось совершенно неуместным в такой стильной обстановке.

– Я партнер Джерри, – объяснил Кан.

– Только в галерее, – огрызнулась Джерри.

– А также ее деловой советник.

– Это у меня есть для тебя один совет, – запальчиво сказала Джерри. – Держи свой нос...

– У Джерри характер, – сказал Кан.

– У Джерри партнер – ничтожество, – сказала Джерри.

– О, боже! – мотнул головой Кан.

Браун наблюдал за ними, пытаясь определить – “голубой” он или нет. Его манеры были жеманными, но в то же время и не женственными, у него был мягкий голос, но в нем отсутствовали женские интонации, столь характерные для гомосексуалистов, его движения были легкими и экономными, но не напоминали движений танцора. Браун так ничего и не решил. Самый отъявленный гомосексуалист, какой только попадался Брауну, имел борцовское сложение и двигался непринужденно с грацией грузчика.

– Та что там насчет фотографии? – спросил Браун.

– Она у нее есть, – сказал Кан.

– У меня ее нет, – сказала Джерри.

– Может быть, мне оставить вас вдвоем ненадолго? – предложил Браун.

– Сколько вы собираетесь заплатить за нее, мистер Стокс? – спросил Кан.

– Это зависит...

– От чего?

Браун промолчал.

– От того, есть ли у вас другой фрагмент – таков ответ!

Браун опять промолчал.

– У вас ведь уже есть какая-то часть, не так ли? Или несколько?

– Так она продается или нет? – спросил Браун.

– Нет! – сказала Джерри.

– Да, – сказал Кан. – Но вы еще не сделали никаких предложений, мистер Стокс.

– Сначала я хотел бы взглянуть на нее.

– Нет! – сказал Кан.

– Нет! – сказала Джерри на секунду раньше Кана.

– Сколько частей у вас уже есть, мистер Стокс?

Нет ответа.

– Является ли второй джентльмен вашим партнером? Имеется ли у вас больше, чем один фрагмент?

Нет ответа.

– Вы знаете, что должно быть изображено на целой фотографии?

– Теперь позвольте мне, – здесь Браун сделал ударение, – немного поспрашивать.

– Пожалуйста, – Кан сделал приглашающий жест.

– Мисс Фергюсон...

– Я думала – Джерри.

– Джерри, откуда у вас эта картинка?

– Да все это вам обоим приснилось. Я не знаю, о чем вы говорите.

– Мой клиент...

– Ваш клиент, господи боже мой! Вы полицейский. Кого вы хотите провести, Артур?

– Вы полицейский, мистер Стокс? – спросил Кан.

– Нет.

– Да от него на милю несет легавым, – сказала Джерри.

– Откуда вам так хорошо знаком этот запах? – спросил Браун.

– Можно я отвечу на этот вопрос? – спросил Кан.

– Заткни пасть, Брэм! – предупредила Джерри.

– У мисс Фергюсон есть сестра, которую зовут Пэтти Д'Амур. Это вам о чем-нибудь говорит?

– Абсолютно ни о чем.

– Она была замужем за дешевым гангстером по имени Лу Д'Амур. Его убили шесть лет назад вскоре после ограбления банка.

– Я не интересуюсь подобными вещами.

– Нет, я готова поспорить, что интересуетесь, – сказала Джерри. – Он полицейский, Брэм. А ты дурак.

– Сицилийская кровь закипает гораздо быстрее воды, – сказал Кан и усмехнулся. – Представляю, сколько разговоров о “запахе легавых” ты слышала в детстве, пока на кухне готовили лазанью, а, Джеральдина?

– Хочешь услышать отборное сицилийское ругательство?

– С удовольствием.

– Va fon goo.

– Даже я знаю, что это означает, – сказал Браун.

– Похоже на китайский, – сказал Кан.

– Ну, так как же насчет этой картинки?..

– Она у нас есть, и мы продадим ее, – сказал Кан. – Ведь это наш бизнес – продавать картины.

– У вас есть покупатели, способные купить картину, если они ее в глаза не видели? – спросил Браун.

– А у вас есть охотники до картины, которой вообще не существует? – переспросила Джеральдина.

– Ну, хорошо, – сказал Браун, – почему бы вам не позвонить мне после того, как вы договоритесь между собой?

– Где вас можно найти, мистер Стокс?

– Я остановился в “Сэлби Армс”. Это такой клоповник на Норт-Фаундерс, чуть подальше Байрэм-лэйн.

– Вы приезжий, мистер Стокс?

– Комната 502, – сказал Браун.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Как и вы не ответили ни на один из моих. – Браун улыбнулся, встал и повернулся к Джерри:

– Надеюсь, вы пересмотрите ваше решение, мисс Фергюсон.

На этот раз она не просила называть ее Джерри.

Выйдя на улицу, Браун направился к телефонной будке. Первый телефон, который ему попался, не имел наборного диска. В следующей будке трубка была вырвана из аппарата – похоже, кусачками. Третья будка на первый взгляд казалась совершенно нормальной. Он опустил десятицентовую монету в прорезь и не услышал ничего – ни гудков, ни потрескивания – вообще ничего. Подергал за рычаг. Монета обратно не выскакивала. Повесил трубку. То же самое. Ударил по аппарату кулаком. Ничего. Он вышел из будки, ругаясь на чем свет стоит, и удивляясь, когда же, наконец, городские власти покончат с этими незарегистрированными игральными автоматами, которые телефонная компания расставила по всему городу под видом телефонов. Он представил себе, как какой-нибудь заядлый игрок наслаждался бы подобной ситуацией – вы опускаете деньги и либо теряете их, либо выигрываете, и тогда из автомата высыпается дождь монет, – но все, что хотел Браун – это позвонить, и “лас-вегасовские” аспекты этой проблемы оставляли его абсолютно равнодушным. Наконец, он обнаружил исправный телефон в ресторанчике неподалеку от Тайлер-авеню. Призвав небеса на помощь, он опустил в прорезь десять центов и сразу услышал гудок. Он набрал номер Альберта Вейнберга. Прошлым вечером Вейнберг дал ему свой новый адрес на Норт-Колман неподалеку от Байрэм-лэйн, поэтому Браун выбрал для себя отель “Сэлби Армс”, расположенный всего в трех кварталах от Вейнберга. Когда Вейнберг снял трубку, Браун рассказал о своей стычке с владельцами “Фергюсон-гэллери” и сказал, что надеется получить от них ответ сегодня же, поэтому сейчас отправляется к себе в отель.

– Это “Сэлби Армс”, так? – спросил Вейнберг.

– Да, на Норт-Фаундерс. Ты что-нибудь узнал?

– Я тут немного порасспрашивал, – сказал Вейнберг, – и, насколько я понимаю, если кого-нибудь пристукнут, полиция забирает его одежду и все вещи в такое место, которое называется “Охрана собственности потерпевших”. Эти вещи могут быть получены родственниками после того, как их осмотрят медики, обследуют в лаборатории, и когда дело будет вообще закрыто. Как ты думаешь, сойду я за брата Эрбаха?

– Черт побери, уверен.

– Может, стоить попробовать сберечь нам несколько долларов?

– Дать взятку куда надежнее.

– Ладно, дай мне побольше времени, попробую разузнать, кто руководит этим самым офисом.

– О'кей, ты знаешь, где меня найти.

– Дай знать, если позвонит Фергюсон или ее партнер.

– Договорились, – сказал Браун и повесил трубку.

В “монастырской тишине” дежурки (телефоны трезвонят, печатные машинки трещат, телетайпы щелкают, арестованный надрывается за решеткой в дальнем конце комнаты) Стив Карелла разложил на столе четыре фрагмента фотографии и пытался их сложить.

Он был не особенно силен в разгадывании головоломок.

С его точки зрения было совершенно очевидно, что фрагменты с прямыми углами – угловые, а значит каждый из них можно поместить в любую из четырех точек – ведь большинство прямоугольников имеют четыре и только четыре угла (блестящие дедуктивные способности!). На одном из угловых фрагментов была изображена некая темная шероховатая поверхность, в которую что-то было вдавлено – сверху или снизу – в зависимости от места фрагмента в целой фотографии. Это “что-то” очень походило на фаллос, перетянутый бечевкой. (Карелла сильно сомневался, что это фаллос – если так, то у них на руках дело совсем иного рода). Второй угловой фрагмент с волнистыми краями показывал нечто, похожее на кусок стены, здания, или площадки для гандбола.

На двух других фрагментах было изображено то же самое – какая-то мелкая серая рябь. Эта самая рябь очень беспокоила Кареллу. Чем больше он в нее вглядывался, тем больше она напоминала ему поверхность воды, – но как тогда это могло быть связано со стеной или с домом, или с гандбольной площадкой на угловом фрагменте?

Да, он не особенно был силен в разгадывании головоломок.

Минут через десять Карелла, наконец, ухитрился сложить два фрагмента; с этой задачей Альберт Вейнберг справился за тридцать секунд. Еще через десять минут ему удалось найти место в головоломке для третьего фрагмента. Еще через двадцать минут он пришел к выводу, что четвертый фрагмент не подходит ни к одному из трех других. Он внимательно рассмотрел то, что у него получилось.

Это могло быть чем угодно, и где угодно.

Июньский субботний полдень наполнял улицы города магической атмосферой.

На углу Третьей авеню и Фоглер-стрит двое семнадцатилетних подростков остановили мальчишку и спросили, есть ли у него деньги. Была суббота, занятий в школе не было, и у мальчишки не было денег даже на завтрак. Все, что у него было – это панический страх, который подростки почуяли тут же. Когда они поняли, в каком состоянии он находится, они избили его, оставив в бессознательном состоянии, сломав ему нос и выбив четыре зуба. Все, что они взяли, это значок с надписью “Долой бомбу”, приколотый к лацкану курточки. После этого они отправились в кино на “Зеленые береты” с Джоном Уэйном в главной роли.

Июнь.

Пожилая леди в платье в цветочек и шерстяной шали сидела на скамейке в Гровер-парке, кормила голубей и что-то ласково им нашептывала. Ее раскрытая сумочка лежала рядом на скамейке. Из нее высовывался наполовину законченный серый свитер и пара вязальных спиц. Какой-то длинноволосый студент с окладистой бородой подошел к скамейке и сел рядом. На нем были синие Джинсы, майка и стоптанные армейские ботинки. Он открыл “Республику” Платона и погрузился в чтение.