Текст книги "Даже если я упаду"
Автор книги: Эбигейл Джонсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)
Глава 11
Покидая тюрьму, мы с мамой больше молчим. Я все жду, когда станет легче, когда я привыкну видеть его в такой обстановке, но этого не происходит. Во всяком случае, мне все труднее оставлять его там, где ему не место, так же как брату Хита не место в могиле.
Когда тюрьма уже далеко позади, я поглядываю на маму, но, если ее мысли и схожи с моими, она этого не показывает. Ее руки спокойно лежат на руле, в то время как я нервно комкаю подол рубашки. Голубой. Это любимый цвет Джейсона. Мамина блузка того же оттенка.
Закрывая глаза, я умоляю сердце сбавить темп.
– Голова болит? – спрашивает мама, выключая радио.
– Нет, просто задумалась, – отвечаю я. Но она уже тянется к сумочке, и я без возражений глотаю навязанный мне аспирин.
– Сегодня он выглядел лучше, тебе не кажется?
Я сопротивляюсь желанию снова закрыть глаза. Мне не хочется вспоминать момент прощания с Джейсоном. Когда брата уводят, на его лице всегда проступают отчаяние, страх и тоска, которые он никогда не выразит словами. Бывает, что после свиданий я не могу отцепиться от стола, и не потому, что хочу остаться, просто не могу уйти оттуда без него.
И все же… он отнял чужую жизнь.
Я смотрю в окно на мелькающие деревья. Это не виргинские дубы, но они напоминают мне о парне, который, возможно, ждет меня, как и о том, у кого отобрали жизнь.
Спустя пару часов мы сворачиваем на грунтовую дорогу – до дома уже рукой подать. Если не считать теплого ветерка и стрекота цикад, день настолько же тих, насколько пустынна дорога. Я откидываюсь на спинку сиденья, чувствуя, как замирает сердце, и гадаю, стоит ли красный пикап у пруда Хэкмена.
По приезде я топчусь возле машины, и за моим нежеланием идти домой стоит нечто большее, чем обычная неохота, которая овладевает мною всякий раз, когда мы с мамой возвращаемся от Джейсона. Не помогает даже то, что во дворе стоит грузовичок дяди Майка, а дядя Майк хорош тем, что поднимает всем настроение.
Строго говоря, дядя Майк мне не дядя. Он лучший друг моего отца с самого детства, почти как брат ему, и, послушать его, так еще и обладатель разбитого сердца, с тех пор как мама предпочла ему папу. Мама всегда напоминает ему, что они толком и не встречались и что именно он познакомил ее с отцом.
Как бы то ни было, дядя Майк все еще не женат. Помню, как, бывало, он напивался в стельку и падал на диван у нас дома, так что нам приходилось забирать у него ключи от машины. Он тогда бормотал что-то о том, как должен был бороться за маму вместо того, чтобы смотреть, как его лучший друг крадет ее сердце. Впрочем, потом он всегда со смехом открещивался от этих слов и даже в шутку расспрашивал нас с Джейсоном и Лорой, нет ли у нас на примете каких-нибудь перспективных матерей-одиночек.
Дядя Майк тащится из подвала, когда мы с мамой открываем сетчатую дверь. Его взгляд загорается, останавливаясь на мамином лице, но улыбка, которую он дарит мне, такая же теплая. Дядя Майк уступает моему отцу в росте и ширине плеч. Однако он не растерял шевелюру, и у него довольно густые волосы, светлые и слегка вьющиеся, хотя он носит короткую стрижку, а еще постоянно жалуется на неспособность отрастить бороду. Он симпатичный парень, дядя Майк; просто ему никак не удается привлечь единственную женщину, которая его интересует.
Он спешит придержать для нас дверь.
– Спасибо, Майк, – говорит мама, направляясь к лестнице. – Останешься на ужин?
– Какой дурак откажется? – Он выгибает шею, провожая ее взглядом, пока она поднимается к себе наверх. Потом переключается на меня. – Привет, малыш. Как твои отношения со льдом?
– Холодные, – отвечаю я.
– Кроме шуток. Когда отправляешься на Олимпиаду завоевывать для меня золото?
Я натянуто улыбаюсь.
– Со дня на день.
– Вот как? Я так и думал. И даже подобрал для тебя одно движение, которое непременно нужно включить в твою программу. Прямо-таки золотое. Что-то среднее между «ударом журавля» из фильма «Парень-каратист» и танцем хула[14]14
Гавайский народный танец.
[Закрыть].
Я не смотрела «Парня-каратиста», и, пока наблюдаю за тем, какие кренделя выделывает дядя Майк посреди гостиной, у меня возникают большие сомнения в том, что он сам видел этот фильм. Он чуть не врезается в журнальный столик, балансируя на одной ноге, а потом принимает такую нелепую позу, что я не могу сдержаться и хохочу – громко, от души.
– Усекла? – Он выпрямляется и, морщась от боли, потирает колено. – Я научу тебя после ужина, потому что это не так просто, как кажется.
На меня снова накатывает приступ смеха. Вот какой он, дядя Майк. Каждую субботу он совершает двухчасовую поездку из Сан-Анджело, пока мы с мамой навещаем Джейсона. Он отвлекает папу и Лору, если они ему позволяют, и всегда, всегда находит способ рассмешить меня, когда я возвращаюсь домой, даже если для этого ему приходится чуть ли не ломать кости.
Он не противится, когда я помогаю ему, хромающему, доковылять до дивана, и тут же задает вопрос в лоб, заставая меня врасплох.
– Как Джей?
Я встречаю его взгляд и, отрезвленная, сажусь в кресло напротив него.
– Все так же.
– Бедный малыш.
Я подтягиваю колени к груди, и мне хочется съежиться под его пристальным взглядом. Кроме нас с Лорой и наших родителей, никто не любит Джейсона больше, чем дядя Майк. После четырнадцати лет трезвости он снова сорвался, когда Джейсон попал в тюрьму. Он единственный, кто имеет хоть какое-то представление о том, каково это – быть за решеткой, – проведя два года в колонии строгого режима после третьего ареста за вождение в пьяном виде почти пятнадцать лет назад.
– Он держится. Я знаю, ему легче, когда он видит нас. Думаю, было бы лучше, если бы приезжали и папа с Лорой. – Я намеренно не упоминаю о возможных визитах дяди Майка. Он очень переживает из-за того, что ему отказали в посещениях из-за его давнего тюремного срока. Да и формально он не член семьи.
Дядя Майк опускает голову.
– С твоим отцом я провожу работу.
– Я знаю. Спасибо.
– Ты сказала ему, что я его люблю? – спрашивает он после паузы.
Он имеет в виду Джейсона. Я киваю.
Молчание затягивается, и я порываюсь встать с кресла.
– А как насчет фигурного катания? Настоящего. Как это шоу называется, напомни?
– «Истории на льду».
– «Истории на льду», – повторяет он с улыбкой. Я не улыбаюсь в ответ. Он наклоняется вперед. – Знаешь, я ведь пошутил насчет Олимпиады. Это ледовое шоу – большое дело. Я бы по-настоящему гордился тобой.
Облака в небе рассеиваются, и луч умирающего солнца заглядывает в окна, на мгновение окутывая нас теплым сиянием. На душе становится легче.
– Гордился бы ею? И за что же? – спрашивает мама, разматывая наушники, когда спускается по лестнице, одетая для очередной пробежки. Это уже вторая после предрассветной. Никаких марафонов в обозримом будущем не предвидится – во всяком случае, с ее участием, – но она тренируется так, словно ей предстоит соревноваться через неделю. Будь у нее свободное время, она бы, наверное, бегала в тюрьму и обратно каждую субботу в попытке измотать не только тело, но и разум.
– Рассказы на льду.
– «Истории на льду», – поправляю я с куда меньшим энтузиазмом.
Мама останавливается на предпоследней ступеньке.
– Что?
Я понимаю ее удивление, даже при том, что надеялась – по крайней мере, какая-то часть меня надеялась – не увидеть этого.
– Как и планировали, разве нет? – Дядя Майк широко распахивает глаза, изображая невинность, как он умеет, хотя получается не очень убедительно. – Вы же договорились, что она отложит поступление в колледж, если ее примут в шоу. Когда заканчивается кастинг? – Его взгляд мечется между мной и мамой, и трудно сказать, кто из нас выглядит более обескураженным и жалким от этого вопроса.
Так же, как и мама, я точно знаю ответ, но никто из нас не торопится его произнести. Когда-то мы только об этом говорили, но все осталось в прошлом. Как я могу уехать из дома или даже подумать об отъезде? Если бы я попала в шоу, мне бы пришлось гастролировать по стране большую часть года. Лора не разговаривала бы ни с кем, кроме попугая, которого она держит в клетке из страха, что тот улетит. Папа окончательно переселился бы в мастерскую, обстругивая себя, как свои деревяшки. Маме осталось бы сбегать от всего этого, в буквальном смысле слова.
И Джейсон. Ему стукнет пятьдесят, когда он выйдет из тюрьмы. Он будет старше мамы, папы и дяди Майка нынешних.
Не знаю, протянет ли кто-нибудь из нас так долго.
Я невольно опираюсь рукой о стену – похоже, больше ничто не в силах поддержать меня. Я не смогу их бросить.
– Колледж Говарда, – вырывается у меня еле слышный шепот. – Я собираюсь подать документы в местный колледж, когда окончу школу. Меня больше не привлекает идея уехать далеко.
Мама стряхивает оцепенение и кивает.
– Сегодня люди недооценивают общественные колледжи и совершенно напрасно. К тому же она всегда сможет перевестись куда-нибудь еще, если захочет.
Дядя Майк хмурится, поглядывая на меня.
– Да, но как насчет фигурного катания? Мы не позволим тебе просто так взять и все бросить. – Он поворачивается к маме в надежде привлечь ее на свою сторону, но она уже на полпути к выходу и даже не смотрит ни на кого из нас.
– Кажется, я забыла разогреть духовку. Майк, поможешь? На 350 градусов?[15]15
350 °F соответствует примерно 180 °С.
[Закрыть]
Дядя Майк уже на ногах, рвется исполнить поручение. Ради нее он сделает что угодно – даже свернет разговор просто потому, что она к этому не готова. Мама избегает встречаться со мной взглядами, в отличие от дяди Майка. Я пытаюсь улыбнуться в ответ на его виноватый взгляд, и мне это почти удается, когда он проходит мимо меня на кухню, не говоря ни слова.
– Мам? – окликаю я ее, когда она наклоняется, чтобы заново зашнуровать кроссовку. – Я, пожалуй, проветрюсь немного. Заеду к Мэгги – может, она захочет пойти со мной на каток? – Слова отдают горечью. Я не люблю врать маме, но и не хочу причинить ей боль, признаваясь в том, куда на самом деле собираюсь поехать. Она наверняка решит свернуть с обычного маршрута и пробежаться южнее, вдоль реки Уилкокс, чтобы проследить за мной.
Она колеблется, но, если уж ей удается убедить себя в том, что похожий на труп Джейсон «выглядит лучше», вряд ли ее насторожит моя нездоровая бледность от вопроса дяди Майка. Она кивает, поворачиваясь к задней двери.
– Не опаздывай к ужину.
Я ухожу через переднюю дверь, и мне противно оттого, что на душе становится легче, как только наш дом с его обитателями исчезает из поля зрения, больше не отражаясь в зеркале заднего вида.
Глава 12
Дафна ни разу не глохнет, пока я еду по нашей длинной подъездной дорожке и сворачиваю на Бойер-роуд. Мне нравится, что все дороги в округе грунтовые, и это особенно приятно после небольшого дождя, когда земля плотная и красноватая. Они как будто становятся живыми. До других домов несколько миль, но землистый запах скота и навоза ударяет в нос задолго до того, как я вижу ранчо Макклинтоков. Одинокие коровы поднимают головы, когда я проезжаю мимо, и я с нежностью оглядываю мягкие коричневые тела, пока они не исчезают из виду. Я поворачиваю на запад, на Пекан-роуд, которая уводит меня дальше от города, и дорога становится менее четкой, с пучками дикой травы между давнишними следами шин. Джейсон был прав, когда говорил о том, как редко теперь ездят по этим проселкам.
Чужак может даже не заметить выцветшего указателя, который отмечает поворот на Хэкменс-роуд, но я узнаю его и во сне. Вскоре я поднимаюсь на холм над берегом пруда и удивляюсь тому, как лихорадочно бьется сердце. Хит не ждет меня у раскидистого виргинского дуба, и я убеждаю себя в том, что он и не собирался сюда приезжать. Кажется нелепым всерьез думать о том, что мы договаривались, хотя и туманно, о встрече, и уж тем более надеяться на то, что кто-то из нас придет. И все же я здесь и не могу сказать, что не испытываю некоторого разочарования от того, что меня никто не ждет.
Я останавливаюсь на вершине холма, опускаю руки на колени и, пока двигатель работает на холостом ходу, заставляю себя посмотреть в сторону дерева. Этот участок дороги даже названия больше не имеет. В нескольких милях позади остался ржавый столб, но, если на нем когда-либо и висел указатель, никто не помнит, что он обозначал. Это дорога вдоль пруда Хэкмена, а уж как пруд получил свое название – такая же большая загадка, как и безымянный проселок. На мили вокруг нет ни дома, ни строения. Зеленые травы по обочинам растут высоко, дико и так густо, что при сильном ветре колышутся морскими волнами, переливаясь золотисто-желтыми брызгами полевых цветов.
Солнце все еще высоко, и гладкая поверхность пруда сияет янтарным блеском. Выгоревший добела причал пустынен, но я знаю, как приятно пройтись босиком по шелковистым изношенным доскам. Именно в такие летние дни мы с Лорой и Джейсоном спешили сюда, спрыгивали с велосипедов, скидывали обувь – если вообще были обуты – и мчались наперегонки к мосткам. Какую бы фору ни давал нам Джейсон, он всегда выигрывал. Обычно ему хватало времени развернуться, чтобы торжествующе улыбнуться нам и сигануть в воду, окатывая нас брызгами с ног до головы.
Мы стали реже приходить сюда, когда Джейсону исполнилось шестнадцать и он получил водительские права, но каждое лето нет-нет да и выпадали такие деньки – изнурительно жаркие, с липкой испариной, – когда Джейсон хитро поглядывал на нас с Лорой, и мы без слов все понимали. Тогда мы ехали к пруду не на великах, а на машине, но все равно устраивали гонки, как малые дети, соревнуясь, кто первым доберется до воды. Мое сердце сжимается все сильнее, когда я смотрю на пустой причал и мысленно вижу, как мы втроем несемся к воде. Больно вспоминать, но я никогда не сотру это из памяти.
Нет ничего притворного в облегчении, которое я испытываю оттого, что нахожусь здесь одна. Это совсем не то одиночество, что гнетет меня в окружении других людей и даже моей семьи. Здесь я могу плакать, если захочу, или кричать, а то и все вместе. Я могу думать о своих мечтах – надеясь на то, что хоть малая толика все-таки сбудется, – и о том, что даже мама больше не поддерживает меня в моих стремлениях.
Я могу думать о брате и не стесняться своих чувств, горюя о том, что его нет со мной и что мы никогда уже не будем теми детьми, что прыгают, хохоча, с мостков в пруд Хэкмена. Будь я не одна, поговорить о Джейсоне мне бы все равно не удалось ни с кем, а уж тем более с Хитом.
В стороне от дороги стоит раскидистый дуб, о котором упоминал Хит. Узловатые, похожие на щупальца ветки торчат во все стороны, как будто и впрямь когда-то двигались, а теперь застыли. Даже с расстояния я вижу светлые пятна на фоне серой коры, имена и инициалы, вырезанные несколькими поколениями местных жителей, еще из тех времен, когда эта дорога была единственной в городе. Помню, как Марк Келлер, первый и единственный в моей жизни мальчишка, с которым я целовалась, увековечил наши инициалы на стволе дуба чуть выше сердца, кропотливо вырезанного Джейсоном вокруг инициалов своих и Эллисон – девушки, на которой он собирался жениться после колледжа, о чем открыто заявлял.
Джейсон уверял, что расстался с Эллисон после ареста, запретил пускать ее в зал суда и навещать его в тюрьме. Он сказал, что не хочет разрушать ее жизнь сильнее, чем уже сделал, но у меня это вызывало недоумение. Да, Кэл был и ее другом, но с Джейсоном их вроде как связывало родство душ. Если бы она любила его – пусть не так сильно, как любил ее он, – то была бы рядом, даже если это больно, даже если только для того, чтобы попрощаться. Но она так и не объявилась. Девушка, которая бывала у нас дома так часто, что отец даже смастерил ей персональный стул, исчезла практически в одночасье. Она не пришла в суд на обвинительный приговор, не пришла и к нам домой, чтобы разделить горе с мамой. Она не искала утешения у единственных людей, которые понимали, какую потерю ей пришлось пережить. Насколько я могу судить, от нее до сих пор ни слуху ни духу. Не знаю, сказал бы ей Джейсон, что заставило его… сделать то, что он сделал той ночью, но я твердо знаю, что она не дала ему шанса даже попытаться все объяснить.
Двигатель Дафны глохнет, прежде чем я осознаю, что поворачиваю ключ в замке зажигания. Теплый ветерок треплет высокую траву вдоль дороги и берега пруда. Я прикрываю глаза от солнца и придерживаю пряди волос, чтобы не лезли в лицо, пока ищу под ногами нужный мне острый камень. Еще несколько шагов – и я исчезаю под сенью дерева, где градусов на двадцать прохладнее, и меня вдруг пробивает озноб, потому что кровь леденеет в жилах. Кто-то уже опередил меня, отделив инициалы Эллисон от инициалов моего брата. Там, где раньше были выцарапаны первые буквы имени Джейсона, теперь зияет дыра глубиной с мой кулак, как будто кто-то долбил топором, стараясь, чтобы не осталось ни строчки. Ствол покорежен так, что не уцелели даже инициалы Эллисон. Мои пальцы тянутся к ране и ощупывают дупло, а я прикусываю щеку, еле сдерживая слезы, наворачивающиеся на глаза.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
