Текст книги "Между двух стульев"
Автор книги: Е. Клюев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Клюев Е
Между двух стульев
Е.Клюев
Между двух стульев
"...нет..."
Фр. Бэкон. "Новый органон".
ЛИРИЧЕСКОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ
Интересно ли вам, что подают на "пиру воображенья"? Странные блюда подают там – например, "бренди, смешанный с соевым соусом", "скорпионов с томатной подливой", "живых кроликов", "пирог, начиненный невезучим стариком из Перу"... Не слишком аппетитно, правда? Всем этим угощал созванных на "пир воображенья" гостей один из основоположников так называемой литературы абсурда – Эдвард Лир. В середине прошлого века он издал в Англии "Книгу Абсурда" ("Book of Nonsense"), переведенную с тех пор едва ли не на все языки мира. Сегодня это "меню Эдварда Лира" известно почти каждому – и, как ни удивительно, желающих отведать кулинарные шалости эксцентричного британца находится все больше и больше. В чем же секрет этой, теперь уже очень знаменитой, кухни? Не в том ли, что любое из предлагаемых ею блюд совершенно несъедобно? Несъедобно, а... едят!
Вот вам Старец, который привык
только кроликов кушать – живых:
как-то съев двадцать штук,
стал он зелен, как лук,
и от старых привычек отвык. Это я в подтверждение к сказанному... Чтобы вы не думали, будто я лгу.
Надо быть очень осторожными, когда вас приглашают на "пир воображенья". В этом случае от хозяев дома можно ожидать всякого. Легко, например, вместе с ними очутиться в чайнике:
Вот вам старец, по чистой случайности
С детских лет оказавшийся в чайнике
он толстел с двух сторон
но не мог выйти вон
так и прожил всю жизнь в этом чайнике.
...И упаси нас боже от расспросов как, зачем, почему! Вразумительных ответов на них мы все равно не получим, если вообще получим какие-нибудь ответы:
Вот вам старец из города Дил:
он гулять лишь на пятках ходил
спросишь:"В чем тут секрет?",
он ни слова в ответ,
скрытный старец из города Дил.
Все это – Эдвард Лир: старцы и старухи (а также малолетние и молодые леди и джентльмены), совершающие дикие и чудовищные
– 2 поступки, – его герои. Жизнь их подчиняется законам, для нас не приемлемым, а мир, в котором они пребывают, даже не воспринимается нами как реальный. В крайнем случае мы оцениваем его как другую реальность, имеющую мало общего с нашей. А другая реальность ужасно неудобна: все, что мы знаем, оказывается эдесь бесполезным, а того, что могло бы принести пользу, мы, как выясняется, не знаем. В положении между двумя этими реальностями мы чувствуем себя севшими между двух стульев: английское выражение "to fall between two stools" (сесть между двух стульев) очень точно характеризует наше состояние.
Мы обескуражены и растеряны, не понимаем, как вести себя, тщетно пытаемся сориентироваться и наконец в недоумении разводим руками или просто обижаемся: да нам просто морочат голову, сбивают нас с толку! И, рассерженные, одураченные, мы предпочитаем "пиру воображенья" спасительное лоно жизненного опыта и здравого смысла – а там уж, можете быть уверены, нам ничто не грозит.
Здравый Смысл – деловитый и трезвый хозяин. В гости к нему не приходят ни в два часа ночи, ни в семь часов утра – приходят либо к обеду, либо к ужину. Не надевают канареечные шорты, полосатые гетры или купальник – надевают строгое платье или костюм -тройку. В гости к Здравому Смыслу не приносят попугая на плече или жабу на ладони – приносят букет цветов и торт.
В гостях у Здравого Смысла не валяются на полу и не повисают на люстре – там чинно сидят за столом или отдыхают в креслах. Не молчат как рыбы, не кричат "полундра!", не лают и не крякают, а ведут подобающие беседы. В гостях у Здравого Смысла не едят глину с битым стеклом или воздушные шарики – едят салат оливье и мясо в белом соусе. Там не запускают в дам тапочками или цветочными горшками, а говорят им любезные слова.
Из гостей от Здравого Смысла не выходят на руках и не выкатываются кубарем – в этом смысле все тоже происходит как положено. Оттуда не выносят платяной шкаф или жареную курицу за пазухой, а выносят приятное впечатление.
Не кажется ли вам, что все это как-то успокаивает делает визит к Здравому Смыслу не только совершенно безопасным, но и заманчивым?
Так что если у вас есть одновременно два приглашения – на "пир воображеиья" и в гости к Здравому Смыслу, я советую вам самым обстоятельным образом обдумать свой выбор: все-таки мало кому приятно постоянно держать ухо востро! Однако если случилось, что ухо ваше само по себе востро и с этим уж ничего не поделаешь, милости прошу за мной, на "пир воображенья" : я обещаю не давать вам покоя, отдыха и умиротворения, я обещаю обманывать вас на каждом шагу, я обещаю так заморочить вам голову, что самые обыденные вещи станут загадочными и в конце концов непонятными, я обещаю завести вас во все тупики, которые встретятся по дороге, и наконец я обещаю вам крушение всех надежд и иллюзий, а также
– 3 полное попрание Жизненого Опыта и Здравого Смысла.
Рискнем? Рискнем – однако начнем не слишком резко, с пирога с тмином. Пирог с тмином – теперь большая редкость: мало кто умеет приготовить настоящий пирог с тмином. Немногие из вас, наверное, его пробовали – и вот этот молодой человек, очень симпатичный но, может быть,чрезмерно серьезный (зовут его не то Петр не то Павел – я точно не знаю и предлагаю называть его Петропавел), не случайно переспрашивает:
– Простите, пирог – с миной?
Глава 1. _ ПИРОГ С МИНОЙ
Выражение " Пирог с миной" – не совсем понятное выражение. Оно может означать пирог с недовольным лицом – этакой капризной миной – и пирог, начиненный взрывным снарядом. Первое неприятно, а второе просто опасно. Пока Петропавел размышлял об этом, внесли пирог. С лицом у пирога все было нормально: открытое румяное лицо, хоть и не слишком запоминающееся. Зато вот середина пирога подозрительно выпячивалась – и, когда над ней занесли довольно большой нож, Петропавел счел своим долгом напомнить:
– Осторожно, там мина!
Однако, несмотря на предупреждение, нож был безрассудно вонзен в самую середину. Стоит ли удивляться, если тут же раздался очень впечатляющий взрыв и комната, где все это происходило, наполнилась синим дымом? Дым рассеивался долго, но рассеялся весь – и Петропавел успел увидеть, как через комнату пронесся на коне всадник, причем Петропавлу показалось, что у всадника этого больше чем одна голова. Сколько именно голов у него, определить было трудно: здесь Петропавел мог и ошибиться, но готов был подтвердить под присягой, по крайней мере, то, что какое-то недоразумение в верхней части тела у всадника имелось. Это производило нехорошее сильное впечатление. Петропавел ринулся было вслед, но поймал себя на мысли, что это глупо – кидаться вдогонку за всадником, не имея коня, и вернулся на прежнее место, которое оказалось занятым. На этом месте ярко одетая девушка обнимала и целовала человека, годившегося ей в отцы, деды и прадеды, одновременно рассказывая ему о том, как сильно она его любит, и о том, что это у нее впервые в жизни. Петропавел очень смутился, застав такой нежный и ответственный момент отношений двух незнакомых людей. Он сделал шаг назад и попытался даже произнести какие-нибудь извинения, но не успел, потому что ярко одетая девушка внезапно перестала обнимать и целовать возлюбленного и, прыжком переместившись к Петропавлу, принялась обнимать и целовать его. Объятия и поцелуи перемежались со словами:
– О любовь моя, я так долго ждала тебя! Я полюбила тебя сразу – сильно и страстно: это у меня впервые в жизни!
Все произошло так быстро, что Петропавел даже не успел опознать секунду назад уже слышанный им текст: перед его глазами
– 4 моталась красная роза – голова пошла кругом и, кажется, начала побаливать. В мгновение ока зацелованный весь, он почувствовал сильную слабость и с трудом выдохнул:
– Разве мы знакомы?
– Мы созданы друг для друга! – горячо воскликнула девушка сопроводила восклицание объятием, похожим на членовредительство. Петропавел ойкнул, а мучительница продолжала: – Хочешь взять мою жизнь – так на же, бери ее, она твоя! Для чего она мне теперь, когда я встретила тебя, о моя жизнь!
Петропавлу не требовалась предложенная ему жизнь, тем более что его собственная, кажется, была в опасности, но он ничего не ответил, сомлев от очередного объятия и окончательно утратив способность соображать.
Когда на время угасшее сознание вернулось, тем, о ком сразу вспомнил Петропавел, был человек, годившийся девушке в отцы, деды и прадеды. Все еще осыпаемый поцелуями, Петропавел уцепился за первую попавшуюся мысль о нем – мысль была такая: "Сейчас он зарежет меня". сосредоточиться даже на этой простой мысли оказалось невозможно: роза продолжала мотаться перед глазами и сбивала с толку. Впрочем, Петропавел исхитрился-таки искоса взглянуть на прежнего возлюбленного девушки, которого ожидал увидеть с ножом в руке. Однако тот блаженно улыбался и с удовольствием крестился, глядя на них. Похоже, он был страшно рад избавлению. "Меня не зарежут ,– с грустью понял Петропавел : значит, рассчитывать на постороннюю помощь не приходилось, надо было самому позаботиться о себе, но не тут-то было: руки в ноги отказывались служить все, что удалось, – это избавиться от розы: Петропавел изловчился и вырвал ее из замысловатой прически мучительницы. Отбросив цветок подальше, он покорился судьбе и беспокойно ожидал смерти. О пощаде, видимо, не могло быть и речи.
За короткое время Петропавла истрепали всего и он почти не услышал спасительных слов, внезапно произнесенных девушкой.
– Не люблю тебя больше! – воскликнула она и с воплем "О любовь моя!" устремилась в сторону. Перед глазами Петропавла на мгновение мелькнули уже знакомый ему всадник и вспрыгнувшая в занятое седло красавица. "Я так долго ждала тебя! Я полюбила тебя сразу – сильно и стра..." – донеслось до него издалека. Петропавел вздрогнул и забился в тревожащем и кошмарном сне. Он отличался от яви только невообразимым количеством роз, украшавших волосы незнакомки, – и Петропавел все вырывал и вырывал их из замысловатой прически...
– Не спи, свихнешься, – услышал он сквозь ужас сна голос человека и почувствовал, как что-то упало на лицо. Петропавел усилием воли прекратил сновидение с розами.
– Кто это был? – спросил он. Перед ним сидел прежний возлюбленный девушки и ел рыбу.
– Это? – человек беспечно бросил в Петропавла еще одну
– 5 рыбью кость. – Это Шармен была. Испанка, знаете ли... У любви, как у пташки, крылья, и все такое прочее... Рыбы хотите?
Петропавел отрицательно помотал головой:
– А чего она такая... эта Шармен? Залетела, как буря...
– Полюбила, – развел руками человек, – что ж тут поделаешь? Со всяким бывает. – Он вытер рот краем плаща и отчитался: – Рыбы больше нет. Осталось куста четыре в кусках.
– А Вы кто? – спросил Петропавел, не вполне понимая слова незнакомца и подозрительно его разглядывая. Тот был одет исключительно старомодно: широкополая шляпа, плащ до земли, под плащом – жабо со всеми делами, потом ботфорты, шпоры...
– Бон Жуан, – отрекомендовались в ответ.
– Дон Жуан? – переспросил Петропавел.
– Бон! Бон Жуан, я ведь ясно сказал. Дон Жуан – он противный очень, бабник и так далее. Я про него такое знаю: шестой, хоть пятый!
– Как это – шестой, хоть пятый?
– Хоть стой, хоть падай, говорю. – И Бон Жуан заметил: – У Вас со слухом что-то... А я, чтоб Вы знали, – хороший, отличный я просто.
– Очень приятно, – пришлось соврать Петропавлу.
– Теперь Вы о себе говорите, хороший Вы или нет! приказал Бон Жуан.
– Да как сказать... – засмущался Петропавел.
– Скажите как есть, – посоветовал Бон Жуан, – я все пойму и прощу. Я же Вас не знаю, поэтому Вас для меня пока нет. Стало быть, можно предполагать о Вас что угодно. Например, что Вы дрянь.
– Благодарю Вас, – поклонился Петропавел.
– Не стоит благодарности: предполагать действительно очень легко. Попробуйте предположить, например, что нынешний король Франции лыс.
Петропавел попробовал и признался:
– Не могу... Во Франции сейчас вообще нету короля.
– Тем более! – горячо подхватил Бон Жуан. – Если его нет, как раз и допустимо предположить о нем все, что хочешь! Эта ситуация сильно напоминает хотя бы следующую: если у Вас нет денег, можно смело предполагать, что Ваши деньги сделаны из листьев лопуха, или из блинной муки, или из кафельных плиток. Денег все равно нет – так что любое предположение равноценно. Потому-то и несуществующего короля Франции одинаково правильно представлять себе лысым, заросшим волосами, стриженым под горшок: ни одна из версий не будет ошибочной. Это ведь самое милое дело строить предположения о том, чего нет, или о том, чего не знаешь.
– То есть на пустом месте! – язвительно уточнил Петропавел.
– А на каком еще можно? – изумился Бон Жуан. – Если место чем-то занято, его сначала нужно расчистить, а потом уже строить
– 6 предположения.
Петропавел начал раздражаться:
– Эначит, ни короля Франции, ни денег нет, а мы с вами давайте рассуждать о том, какие они!
Бон Жуан несколько даже опешенел от этого эаявления:
– У Вас, что же, вообще отсутствуют какие бы то и было представления о том, чего нет?
– Но если этого нет! – воскликнул Петропавел. – На нет и суда нет.
– Забавно, – скорее себе, чем Петропавлу, сказал Бон Жуан. По-Вашему получается, строить предположения можно только по поводу того, что есть Но если это и так уже есть – какой же смысл строить предположения?.. Мои ботфорты, – он наклонил голову и проверил, украшены шпорами. Шпоры – есть. Я знаю, что они – есть, и потому лишен возможности строить предположения на сей счет. Чтобы строить предположения, я должен считать шпоры несуществующими.
– Но они существуют, – безжалостно сказал Петропавел. В ответ на это Бон Жуан с силой оторвал шпоры и, швырнув их в окно, уставился на собеседника долгим дидактическим взглядом.
– Теперь мои ботфорты не украшены шпорами... Из-за Вас, между прочим! – Бон Жуан вздохнул, с огорчением разглядывая изуродованные ботфорты. – Стало быть, шпор нет – именно с этого момента я и имею право начинать строить предположения о том, что могло бы быть на освободившемся месте. Скушали? – и он победоносно улыбнулся.
Петропавел посмотрел на Бон Жуана как на идиота.
– Впрочем, я прибегнул к крайней мере, – прнзнался Бон Жуан. – В разговоре с нормальнымн – я подчеркиваю, нормальными! людьми достаточно бывает предварительно договориться: допустим, нет того, что есть. И нормальные люди, как правило, соглашаются не принимать существующее положение вещей как окончательное и единственно возможное... Скажем, у Вас нет головы, которая есть. Вот тут-то и начинается: если нет головы, то что есть? Значит, я мысленно отрываю Вам голову и ставлю на ее место... ну, чайник. Я ведь не мог бы поставить чайник на место головы, не оторвав головы, – в противном случае получится, что я просто поставил чайник Вам на голову, а это совсем другое. Понятно?
Петропавел пожал ничего не понявшими плечами.
– Голову Вам, что ли, оторвать для наглядности? – и Бон Жуан задумался. – Вам ведь вынь да положь – голову на блюде!..
Однако вместо этого он вынул из вазы на столике два цветка, украсил ими ботфорты и сказал: – Теперь мои ботфорты украшенм цветами. Цветы заняли то самое место, откуда исчезли шпоры, и я опять лишен возможности строить предположения. Я могу только констатировать: эти цветы – есть. Я констатирую – и мне скучно... Мне больше нравится "нет", чем "есть". Потому что всякое "нет" означает "уже нет" или "еще нет" : у "нет" – прошлое и
– 7 будущее, у "нет" – история, а у "есть" истории не бывает... – Бон Жуан помолчал и резюмировал: – Самое интересное в мире – это то, чего нет. Но Вас, кажется, больше интересует то, что есть. Досадно.
– Вы просто играете словами, – равнодушно уличил его Петропавел.
Бон Жуан усмехнулся:
– Милый мой, все мы просто играем словами! Но всем нам кажется, будто словами своими мы способны придавить к эемле то, что существует вокруг нас. Мы уверенно говорим о чем-то: "Это имеет место быть!" А откуда у нас такая уверенность?
Петропавел решил, что этот вопрос не к нему. На самом же деле, – вздохнул Бон Жуан, – никто не вправе делать подобные эаявления: ведь заявлениями этими мы отделяем действительное от возможного, в то время как действительное и возможное существуют бок о бок. Вам известно что-нибудь про возможные миры?
На всякий случай Петропавел снова смолчал. Бон Жуан усмехнулся:
– А между тем, мир реальный – не более чем один из возможных миров... Но даже если Вы очень постараетесь, Вам все-таки не удастся логическим путем вывести этот реальный мир из всех возможных.
– Чего же его выводить, когда он есть? – наконец включился в диалог Петропавел.
– Так-то оно так , но все, что "имеет место быть" существует лишь постольку, поскольку не существует другого. Сущестующее существует ценою несуществующего. А то, в свою очередь, всегда находится где-нибудь поблизости, рядышком. И граница между ними совсем узенькая – гораздо уже, чем Вы думаете! Если, конечно, Вы вообще думаете о таких вещах... Но вот что интересно: достаточно малейшего перекоса, малейшего перевеса одного из обстоятельств – и все сразу изменится, пойдет по-другому. Несуществующее займет место существующего и будет существовать. И с Вами никогда не про. изойдет того, что должно было бы произойти, не случись этого малейшего перекоса. Есть такой миг, когда все возможности равноправны и каждая из них начеку – и каждая только и ждет своего часа...
– Простите, – ни с того ни с сего спросил вдруг Петропавел, – а с кем ускакала Шармен?
Прерванный на полуслове, Бон Жуан посмотрел на него с досадой:
– Это был Всадник-с-Двумя-Головами.
– Ах, вот что – с двумя головами... Странно.
– Нормально, – устало сказал Бон Жуан. – Если где-то есть и скачет Всадник без головы – надеюсь, Вы Майн Рида читали? – то совершенно естественно, что у одного из оставшихся в мире всадников будет две головы.
– 8
Тут Бон Жуан очень пристально посмотрел на Петропавла и сморозил:
– У меня такое впечатление, что Вы женщина.
– Приехали, – вздохнул Петропавел.
– Вы на что-то обиделись? – поинтересовался Бон Жуан. – Я не хотел вас обидеть. Просто я не понимаю, почему я разговариваю с Вами. Дело в том, что с мужчинами я вообще никогда не разговариваю. Так Вы не женщина?
– Петропавел отрицательно и глупо покачал головой.
– Тогда извините ... Мне не о чем с Вами говорить, – пожал плечами Бон Жуан и отправился вон из комнаты.
– Чертовщина какая-то, – вслух подумал Пет ропавел. – Бон Жуан, Шармен, Всадник-с-Двумя-Головами... По-моему, тут все сумасшедшие.
Глава 2 _ 1З 0АСЕКРЕЧЕННЫЙ СТАРИК
Когда Петропавлу наскучило одному, он двинулся в том же самом направлении, в котором исчез Бон Жуан, и сразу обнаружил, что комната плавно переходит в лес: сначала на полу появились отдельные травинки, потом – пучки, низкие кустики, деревья – и вот уже Петропавел забрел в чащу. Оттуда доносился развеселый какой-то голос: там пели песнь. Слова в ней были такие:
Двадцать человек на сундук холодца
йо-хо-хо!
и ботинки гнома.
Петропавел пошел на песнь и увидел сидевшего на суку небольшого бескрылого старичка, ее распевавшего. Петропавел сразу решил быть с ним строгим и спросил:
– Вы кто такой?
– Не твое дело! – старичок оказался грубым. – Ты так спрашиваешь, словно это ты создал мир, а я, вроде бы, проник в него беэ твоего ведома! Но мир создал не ты, я точно знаю. Кто такой... Никто такой, Вот тебе! – и он запустил в Петропавла шишкой.
Тот поднял шишку и удивился ей: дерево, на котором сидел старичок, было березой.
– Откуда у Вас шишка?
– От сердца оторвал, – нашелся старичок в этой, казалось бы, безвыходной ситуации. – Любоытной Барбаре нос в походе оторвали!
– В комоде, – поправил Петропавел.
– Барбара смущена, – диковато отреагировал старичок.
Петропавел не понял и остолбенел.
– Не надо столбенеть, как будто ты услышал чушь, посоветовал старичок. – Ты ведь не можешь гарантировать, что в
– 9 настоящий момент где-то, пусть даже далеко от нас, не находится какая-нибудь незнакомая нам Барбара. А если это так, то не исключено, что именно сейчас она чем-либо смущена. Впрочем, это тоже не твое дело.
Разговаривать с грубияном-старичком дальше не имело смысла – и Петропавел решительно двинулся вперед. Лес густел медленно и незаметно, как кисель. Петропавел поднял голову на треск сучьев: старичок, оказывается, крался за ним.
– Вы все еще тут? – холодно спросил он его.
– Что ты непрестанно лезешь в мою личную жизнь? – заорал старичок, а Петропавел от воэмущения такой постановкой вопроса в сердцах пихнул ногой громадный дуб, который тут же повалился вбок, подминая под себя другие деревья. Одно из них задело грубого старичка, и тот неожиданно неуклюже – мешком – свалился в траву, не проронив ни звука. Петропавел подождал с минуту: может звук запоздал? Но звук так и не раздался. Я убил его!" – ужаснулся Петропавел и бросился к пострадавшему. Тот лежал в траве и смеялся. Намеявшись, он грамотно объяснил:
– Я не убился, а рассмеялся!
– Давайте все-таки познакомимся, – смягчился Петропавел при виде такого добродушия.
3– 0Обойдешься, не велика пицца! – без любез ности откликнулся старичок и белкой взлетел на сук.
"Ну и шут с тобой!" – сказал Петропавел в сердце своем и снова зашагал один. Идти становилось все труднее: похоже, он эабрел в самые дебри. Привязчивый спутник следовал за ним и от скуки, должно быть, вдруг громко, но довольно вяло исполнил бессмысленный какой-то вокальный номер:
Из-за мыса, мыса Горн
едет дедушка Легорн...
Не дождавшись поощрения, старичок попытался завязать беседу.
– Хорошо тут, в ЧАЩЕ ВСЕГО, правда?
– Предлог "в" – лишний, – подумав, сказал Петропавел. Дурацкое словосочетание получается... "в чаще всего"!
– То есть почему же дурацкое? Вокруг нас – чаща. Она называется ЧАЩА ВСЕГО, ибо здесь всего хватает. И если мы находимся внутри нее, то и выходит, что мы в ЧАЩЕ ВСЕГО.
– Ерунда какая! – восхитился Петропавел.
– Не тебе судить, – оборвал старичок.
Петропавел промолчал, ломясь сквозь сучья. На несколько следующих вопросов старичка он не ответил принципиально.
–Сколько волка не кори... начал было тот, однако продолжать не стал, а объяснил ситуацию: – Ты идешь прямо в лапы к Муравью-разбойнику! – Ответа опять не последовало. – Чего ты
– 10 надулся? – взвился старичок– – Ну, отказался я знакомиться – так это только потому, что не знаю я – понимаешь, не знаю! – кто я такой... Зовут меня Ой ли-Лукой ли – устраивает тебя? Меня, например, не устраивает! Я бы предпочел что-нибудь типа Зевеса, еслн уж обязательно как-то называться.
– Ой ли-Лукой ли... это, кажется, из Андерсона? – вспомнил Петропавел.
– Да бог меня знает, откуда ... может, конечно, и оттуда, но вообще-то я местный, из этой ЧАЩИ ВСЕГО. А вот кто я такой, убей – не знаю! Следовало бы, наверное, назвать какне-нибудь мои особенности, вытекающие из того обстоятельства, что я Ой ли-Лукой ли, но никакие такие особенности мне неизвестны. Или, скажем, перечислить события, которые в твоих представлениях были бы связаны со мной. 3. 0. У тебя что-нибудь со мной связано?
– Ничего, – честно сказал Петропавел.
– Стало быть, на вопрос о том, кто я такой, нет ответа. Я бы квалифицировал этот твой вопрос как праздный, а тебя – как болтуна, но мне до тебя нет никакого дела. Мне есть дело только до себя... Вот живу я, – доверительно сообщил он, – и все время думаю: что ж это я за старик такой, а?
– Нормальный старик... только грубый очень, – помог Петропавел.
– Ума я к себе не приложу, – не воспользовался помощью Ой ли-Лукой ли. – Знаю только, что таких, как я, нету больше.
– Каждый по-своему неповторим, – Петропавел беспардонно улыбнулся.
– Ну, это ты брось! Таких, например, как ты, – навалом: имя им легион. А вот я... Никак не пойму, в чем мой секрет! Всю жизнь бьюсь над собой, да бестолку. Иной раз спросишь себя: "Старик! Чего ты хочешь?" – и сам себе ответишь: "Не знаю, старик".
Петропавлу не понравилось, что Ой лн-Лукой ли на ходу растоптал его индивидуальность, и он не без сарказма поинтересовался:
– Да что же в Вас такого необычного?
– В том-то и вопрос! – оживился старик. – Я вот каждого вижу насквозь, в мельчайшей букашке прозреваю ее сущность – и нет для меня никакой загадки в мире, кроме себя самого: тут я – пас! Ну, не удивительно ли, что за всю мою долгую жизнь я ни разу обрати внимание: ни разу! – не встретил никого. кто был бы точно таким же, как я? Вот уж создала природа – так создала...
– Давайте о чем-нибудь другом поговорим, – предложил Петропавел. – Про Вас я уже, кажется, все понял. И если попробовать... ну, истолковать...
– Не смей меня истолковывать! – завизжал старик. – Понимаешь – и понимай себе, а истолковывать не смей! Понимать, хотя бы отчасти, – дело всех и каждого; истолковывать – дело
– 11 избранных. Но я тебя не избирал меня истолковывать. Я для этого дела себя избрал. Есть такой принцип: 1п о з н а й 0 1с е б я 0. А такого принципа, как 1п о з н а й 0 1м е н я 0, – нету. Между тем, познать – это и эначит истолковать. Так ,что отойди от меня в сторону... И там заткнись. А я себя без твоей помощи истолкую.
– Ну и пожалуйста, – сказал Петропавел. – уж лучше я к Соловью-разбойнику пойду, чем с Вами тут...
– К Муравью! – перебил Ой ли-Лукой ли. – К Муравью-разбойнику, это существенно. А что касается СолоВия, то СолоВий... СолоВий. а не соловей! – он не тут живет. СолоВий – это птнчка такая страшная, у которой веки до земли, – она т а м живет, – и он махиул рукой влево, – возле ГИПЕРБОЛОТА ИНЖЕНЕРА ГАРИНА.
– Возле... чего? – обалдел Петропавел.
– Возле ГИПЕРБОЛОТА... ну, это такое сверхболото – жуткое, туда всех затягивает! Болото болот, в общем... А названо оно в честь инженера Гарина – я не знаю, кто это, но в его честь.
– Понятно, – ухмыльнулся Петропавел.
– Так вот, это я насчет СолоВия, что он не тут живет. А Муравей-разбойник – гроза лесов и полей. Его вообще никто никогда не видел, но все ужасно боятся.
Тут уж Петропавел не выдержал и расхохотался:
– Как же это он – гроза лесов и полей, когда его никто не видел никогда?
– Ну как-как... Плод народного суеверия, следствие неразвитости науки..– мифологическое сознание и все такое. Познать не можем – и обожествляем, что ты прямо как маленький! Это и Ежу понятно.
– Эй, Еж! – крикнул он в пространство. – Тебе понятно?
– Мне все понятно, – отозвался из пространства некто Еж.
– Вы же каждого видите насквозь, – не оценив заявления Ежа, напомнил старику Петропавел. – Почему бы тогда Вам самому не познать вашего муравья?
– Насквозь вижу, ты прав. Но это если видно. А Муравья-разбойника не видно. Впрочем, я бы, мо жет быть, его все равно познал... Ан – такого принципа, как 1п о з н а й е г о 0, тоже нету: я же тебе говорил, есть один принцип – 1п о з н а й 1с е б я 0. И потом..– он злой как собака. Тут вот кто-то из наших гулял по ЧАЩЕ ВСЕГО – в самые дебри зашел, решил: была не была, и шасть – прямо к логову!.. Ну понятно: чем дальше влез, тем ближе вылез! Слышит – богатырский пописк... Он возьми да и крикни: "Муравей-раэбойник, разрешите я Вас познаю!" Так тот – ни слова в ответ. Молчит и злится – представляешь?
Петропавел изо всех сил старался сохранить серьзность:
– Да как он хоть выглядит, этот Муравей-Разбойник?
Ой ли-Лукой ли принял церемонную позу и начал:
– Народное воображение рисует его могучим и громадным – о трехстах двенадцати головах и восьми шеях, с тремя когтистыми
– 12 лапами, покрытыми чешуей речных рыб. Его грудь спрятана под панцирем пятисот восьмидесяти семи черепах, левое брюхо обтянуто кожей бронтозавтра. а правое...
– Довольно-довольно, – остановил лавину ужасов Петропавел. – С народным воображением все понятно. А на самом-то деле он какой?
– Да ты что, муравьев никогда не видел? – удивился Ой ли-Лукой ли и, как показалось Петропавлу, поскучнел. – Ну, черненький, должно быть, невзрачный такой, мелкий... Букашка, одним словом. Но суть не в том, каков он на самом деле, – суть в том, каким мы его себе представляем.
Ой ли-Лукой ли набрал в легкие воздуха, чтобы продолжить повествование, но Петровавлу удалось встрять:
1– 0Какой же смысл приписывать кому бы то ни было признаки, которыми он не обладает?
В ответ Ой ли-Лукой ли произнес вот что:
1– 0Все-таки ты зануда. И ханжа. Можно подумать, сам ты никогда не приписывал никому признаков , которыми тот не обладает! В этом же вся прелесть – видеть нечто не таким, каково оно на самом деле!
– Что-то не нахожу тут особенной прелести, -сознался Петропавел. Во всяком случае стараюсь этого не делать.
– Но ведь делаешь? – с надеждой спроснл Ой ли-Лукой ли. Или ты никогда не был влюблен? Каждый ведь в кого-нибудь влюблен. Я даже знаю одного, который влюблен в Спящую Уродину, так вот он...
– Боже мой, кто это? – Петропавла ужаснула подробность имени.
– Неважно! – отмахнулся Ой ли-Лукой ли, – он утверждает, что красивее ее нет никого на свете – полный бред! Но, кроме того, он готов поклясться, что она самая чистая и светлая душа в мире. Непонятно, когда он успел это выяснить: на моей памяти – 1 0а я старше его лет на... несколько! – Спящая Уродина ни разу не проявляла вообще никаких качесте, ибо все время спала как убитая. Теперь подумай о той, в которую ты влюблен!..
Петропавел проницательно улыбнулся:
– Той, в которую я влюблен, я ничего не приписываю. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что внешность у нее не фонтан и ума особенного нет, и вообще...
– Ты или не влюблен, или дурак.
Петропавел даже не успел оскорбиться – так быстро, с ветки на ветку, исчез Ой ли-Лукой ли в ЧАЩЕ ВСЕГО, оставив после себя в воздухе обрывок странным образом видоизмененной "Песенки герцога":
Серьги красавицы
словно пельмени...
– 13
Г 1лава 0 3. _СОН С ПРЕПЯТСТВИЯМИ
Петропавел долго тряс головой: дурацкая песенка про пельмени не вытряхивалась. Кажется, это она завела его сюда, откуда вообще уже не было выхода. Он сделал несколько проверочных бросков разные стороны и обнаружил, что ветви деревьев со всех сторон сплелись намертво. Но хуже всего было другое. Петропавел давно уже не понимал, что такое "вперед" и что такое "назад". Чувство пространства исчезло полностью. Да и чувство времени тоже.
Последние силы ушли на то, чтобы вскарабкаться на дерево. Оказалось, что слева от него – всего каких-нибудь метрах в десяти – ЧАЩА ВСЕГО кончалась поляной подозрительно синего цвета. Сразу за поляной был горный массив. Его цвет не вызывал подозрений. По примеру Ой ли-Лукой ли прыгая с ветки на ветку, весь исцарапанный, Петропавел благополучно приземлился на синюю поляну.
Посередине поляны на пне сидело человеческое существо женского или мужского пола – больше существе этом по причине полной его неправдоподобности сказать было нечего. Лицо существа, выкрашенное белилами, смотрело в сторону Петропавла , но уловимого амражения не имело. Существо было о завернуто в какую-то густую, скорее всего, рыболовную – сеть, спадавшую до земли.
