355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дзюнъити Ватанабэ » Свет без тени » Текст книги (страница 7)
Свет без тени
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 03:40

Текст книги "Свет без тени"


Автор книги: Дзюнъити Ватанабэ



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Она перенесла вазу на стол Наоэ, и от цветов в комнате сразу сделалось светлее.

– Да, нелегко живется популярным певицам… Норико оглянулась: Наоэ лежал на постели, заложив руки за голову.

– Вы о чем задумались?

Она присела на край кровати. Наоэ протянул руку и привлек ее к себе. Норико посопротивлялась для виду, но недолго. В вазе светились камелии.

…Минут через тридцать Норико проснулась и взглянула на часы: ровно восемь. Она уже почти закончила одеваться, когда раздался звонок. Наоэ снял трубку. Звонили из клиники.

– Только что с нами связался импресарио Ханадзё Дзюнко. Она потеряла сознание.

– Где это случилось?

– В гостинице Р.

– Что еще?

– Они уже выехали сюда. Он очень просил, чтобы вы были.

– Понятно.

Наоэ приподнялся на локте и взглянул в темнеющее окно.

– Что-нибудь стряслось? – встревоженно спросила Норико.

– Дзюнко Ханадзё стало плохо. Сейчас ее привезут в клинику.

Наоэ встал и начал одеваться.

– Как это произошло?

– Упала в обморок. Подробностей не сообщили. Норико осуждающе посмотрела на него. Он с равнодушным лицом застегивал брюки.

– А где это случилось?

– Кажется, в холле отеля Р. Она должна была давать там интервью. Видимо, тогда это и произошло.

Наоэ надел рубашку с отложным воротником и пиджак. Норико подняла на него глаза.

– А мне что делать? Вы еще вернетесь?

– Думаю, я недолго.

– Можно, я останусь здесь?

– М-м… ладно.

– Значит, я подожду вас?

Наоэ помедлил, в задумчивости глядя на стену, затем взял со стола зажигалку, сигареты и положил в карман.

– Возвращайтесь скорей!

– Хорошо. Наоэ нагнулся зашнуровать ботинки.

– Я закроюсь на ключ, так что, когда придете, звоните, – добавила Норико.

В опустевшей квартире ей все было привычно и знакомо. Норико знала здесь каждый уголок, каждую мелочь, как в собственном доме: где стоят кофейные чашки, где лежит сахар… И все же ей было не по себе. До сих пор она ни разу не оставалась в квартире Наоэ одна. Неожиданно Норико отчетливо осознала, что это жилище одинокого мужчины, и странное, тревожное чувство, закравшееся в душу, не покидало ее. Включить телевизор? От звенящей тишины было неуютно. Но, поискав глазами, она вдруг поняла, что в комнате нет телевизора, и грустно улыбнулась в пустоту: ведь его никогда и не было.

Наоэ не любил телевизор, он предпочитал книги, газеты, журналы. Норико, безусловно, и раньше видела, что в квартире нет телевизора, но просто не думала об этом. Счастье каждого свидания с Наоэ переполняло ее, и ей не было дела ни до чего другого.

Разве нужен ей был телевизор в минуты любви? И потом, когда они просто лежали рядом, Норико не хотелось слышать чужие голоса. К сожалению, такие мгновения длились недолго. Обычно Наоэ почти сразу же хватался за книгу или газету, а чаще всего за какой-нибудь медицинский журнал – словно от одного вида типографского шрифта испытывал наслаждение.

Норико вставала, одевалась, причесывалась, шла на кухню. Наоэ молча выпивал чашку чаю или кофе, не отрывая глаз от страницы. Норико снова шла на кухню, мыла грязную посуду, чистила раковину – так и текло время. Потом она листала прочитанные Наоэ газеты, довязывала кружева. Они почти не разговаривали друг с другом. Лишь изредка Норико прерывала молчание: «А не выпить ли нам чаю?» – на что Наоэ односложно отвечал «да» или «нет» – вот и весь разговор. Бывает, людям не нужны слова, чтобы понять друг друга, но между Норико и Наоэ подобной близости не существовало. Норико были неведомы не только мысли, но и дела Наоэ. Она не знала о нем ничего – и не желала знать. Не знать спокойнее. Правда, первое время ей хотелось знать о Наоэ все, и она пыталась расспрашивать. Он отвечал неохотно, а потом наступал момент, когда Наоэ умолкал на полуслове, и никакими силами невозможно было заставить его разговориться. Он не пускал в свою душу никого. Существовала граница, за которую вход посторонним был запрещен. Очень четкая граница. И Норико, поняв это, смирилась с его замкнутостью. Она даже уверовала в то, что такими и должны быть отношения между мужчиной и женщиной – короткая вспышка страсти, а потом безразличное молчание в тишине. Она привыкла и уже не мечтала о большем. Норико чувствовала себя спокойной, только когда была в комнате Наоэ, рядом с ним. И даже если они оба молчали, на душе у нее было хорошо.

Теперь же, сидя в опустевшей квартире, Норико испытывала странную тревогу. Будь Наоэ дома, он лежал бы сейчас с книгой на кровати… Молчал… Но был бы здесь, рядом. И Норико было бы хорошо.

Чтобы избавиться от этого странного тревожного чувства, Норико встала. Она еще не ужинала. Суси купила, надеясь поужинать вместе с Наоэ, но не успела – телефонный звонок раздался, как раз когда она шла на кухню.

Раковина и кухонный стол в этой квартире отличались внушительными размерами, а вот кастрюль было всего две. В холодильнике стояли бутылки с пивом и консервные банки, но ни овощей, ни свежей рыбы Норико не обнаружила – Наоэ, как правило, обедал в городе. Норико слегка проголодалась, но ужинать без Наоэ ей не хотелось. Ничего, он скоро вернется. Куда приятней будет отведать суси вдвоем. Для того она и купила порцию на двоих…

Но чем же сейчас заняться?

Она изнывала от скуки. Непривычную к безделью, ее томило праздное лежание на диване.

Она до блеска отмыла холодильник, собрала под раковиной пустые бутылки и принялась вытирать пыль. Недавно она все здесь пропылесосила, но на книжных переплетах и алюминиевых рамах стеллажей уже лежал тонкий слой пыли. Она налила в ведро горячей воды, намочила тряпку, протерла стол в комнате.

Полки были тесно заставлены книгами. Норико сняла только те, которые можно было вынуть без труда, и в образовавшихся промежутках вытерла пыль. Похоже, что старушка, убирающая здесь два раза в неделю, даже не прикасается к книгам. Раньше Норико ограничивалась тем, что проходилась по комнате пылесосом и отчищала на кухне раковину, а лазать по всем углам с тряпкой в руках ей доводилось впервые.

Внимательный взгляд Норико отметил, что в щелях между татами[10]10
  Татами – соломенный мат стандартного размера, служит для настила полов.


[Закрыть]
и в пазах створок стенного шкафа скопилась грязь. Она сменила воду, прополоскала тряпку и снова взялась за дело. На рабочем столе Наоэ громоздилась гора медицинских журналов и иностранных книг. Стараясь ничего не нарушить, Норико лишь слегка передвинула стопки, стерла пыль, а потом снова поставила все на место. На металлических ручках выдвижных ящиков тоже лежала пыль. В середине стола был один большой ящик, а слева и справа – в тумбах – по пять ящиков поменьше. В верхнем правом темнела замочная скважина – кажется, он был заперт. Норико провела тряпкой по ручке. Ее охватило непреодолимое желание узнать, что же там внутри.

Квартира, где живет одинокий мужчина, полна тайн. Узнай их – постигнешь хозяина. Норико почему-то сделалось жутко.

Еще раз намочив и выкрутив тряпку, она подошла к стенному шкафу. Чтобы тщательно вытереть все уголки, придется раздвинуть фусума.[11]11
  Фусума – раздвижная перегородка.


[Закрыть]
Норико взялась за дверцу и отодвинула одну половинку.

Она действовала без всякого тайного умысла. Просто такова уж была ее натура: начав дело, она обязательно доводила его до конца.

На верхних полках шкафа лежали постельные принадлежности, внизу, в ящиках из гофрированного картона, были сложены старые журналы.

Норико протерла пазы, прошлась тряпкой по дну шкафа. Затем задвинула левую дверцу и отодвинула правую.

В этой половине шкафа дно тоже было заставлено картонными коробками с журналами. Прямо перед ее носом стоял большой квадратный ящик высотой в полметра. Норико разглядела на нем этикетку сакэ. Он был до отказа набит журналами. Часть их просто лежала сверху толстой стопкой. Ящик стоял слишком близко к дверце и мешал Норико. Она попыталась задвинуть его вглубь. Ящик оказался неимоверно тяжелым. Когда Норико наконец удалось стронуть его с места, он стукнулся о соседнюю коробку, и верхняя стопка журналов рухнула.

«Надо сложить все, как было», – с ужасом подумала Норико. Кляня себя, она принялась поднимать рассыпавшиеся журналы. В основном они были по медицине. Неожиданно Норико заметила несколько объемистых пакетов с рентгеновскими снимками.

Она вытащила их из ящика и, складывая поровнее, мельком взглянула на надписи. Наверху в рамочке обычно ставились имя и фамилия больного, а также дата снимка, внизу – название больницы. Пакеты были из клиники «Ориентал» – это Норико определила с первого взгляда. В том, что рентгеновские снимки оказались у Наоэ дома, не было ничего удивительного: готовясь к научным конференциям, врачи нередко брали снимки и истории болезни домой, делали слайды и просматривали их потом, на досуге. Но постоянно снимки хранились в клинике – это было непреложным законом. Врачи были обязаны своевременно возвращать их на место.

Норико поднесла пакет к глазам: графы с фамилией и возрастом больного оказались незаполненными. Только в графе с датой красным карандашом были вписаны число и месяц: тридцатое октября, десятое октября – снимки совсем свежие. Знакомые округлые иероглифы, без сомнения, выведены рукой Наоэ.

Человек, чьи снимки лежали в пакете, явно был не простым пациентом – иначе Наоэ не оставил бы пустыми графы с фамилией и именем. Норико уже хотела положить пакет на место, но, не удержавшись, вынула снимки.

Их оказалось шесть, и на всех был снят позвоночник. В самых различных проекциях – спереди, сбоку… По отсутствию ребер и своеобразной форме позвонков Норико легко определила, что снят поясничный отдел.

Повернувшись к окну, Норико рассмотрела снимки на свет: в правом верхнем углу катаканой[12]12
  В японском языке, помимо иероглифов, употребляются еще две слоговые азбуки – катакана и хирагана.


[Закрыть]
было написано имя больного. Норико дважды медленно перечитала его, и только тогда до нее вдруг дошло: она читает наоборот. Наоэ! Позвоночник Наоэ?!

Она еще раз повернулась к свету и снова взглянула на снимок. На черном фоне пленки четко белели кости. От ровных коробочек позвонков тянулись, словно протянутые руки, тоненькие отростки.

Норико не слышала, чтобы Наоэ когда-нибудь жаловался на боли в пояснице. И тем не менее ошибки быть не могло: на снимках стояла именно его фамилия.

Норико попробовала разложить снимки по порядку. Верхний пакет был датирован тридцатым октября, затем шло десятое октября, двадцать первое сентября – с промежутками всего в двадцать дней, – самым нижним в упавшей стопке лежал пакет от пятого июля. Ни на одном из пакетов не было ни имени, ни возраста, ни номера – похоже, Наоэ делал их лично для себя. Норико заглянула поглубже в ящик – сплошные пакеты. Без имени, без фамилии – только даты, но на самих снимках по-прежнему значилось: «Наоэ». Между некоторыми снимками был перерыв в пять дней, другие составляли непрерывную серию. Однако на тех, что были сделаны до июля, стоял штемпель клиники университета Т, где в то время работал Наоэ.

«Может, он пишет научную работу или ведет какое-нибудь оригинальное исследование новым методом? – терялась в догадках Норико. – И все же странно, что он изучает свой собственный позвоночник… Непонятный он человек…» – пробормотала она, и в этот момент зазвонил телефон. Словно нашкодивший ребенок, Норико испуганно задвинула пакеты на место. В неподвижной тишине комнаты трель прозвучала особенно звонко.

Норико заметалась в растерянности. Хоть и с ведома хозяина, но одна, в пустой холостяцкой квартире… снять трубку? А вдруг она этим поставит Наоэ в неловкое положение? А если звонят из клиники?.. Тогда она сама выдаст тайну их отношений… Сжавшись в комочек, Норико ждала, когда смолкнут звонки. Но телефон звонил и звонил как одержимый. Может, это Ханадзё Дзюнко хочет сообщить, что задерживается? Норико никак не могла решить, что же ей делать… Судя по настойчивости, мог звонить и сам Наоэ, но твердой уверенности в этом у Норико не было. А если это и в самом деле Наоэ? Как он рассердится…

«Подойду», – решилась Норико и осторожно сняла трубку.

– Алло! Алло! – раздался в комнате женский голос. По второму «алло» Норико поняла, что говорит очень молодая женщина. – Это Микико.

«Микико…» – беззвучно повторила Норико.

– Сэнсэй, это вы?

Норико подумала, что где-то слышала этот голос раньше.

– Алло. Что такое?.. Алло! Сэнсэй! Странно… Норико, затаив дыхание, медленно положила трубку на рычаг. В комнате снова повисла тишина. Присев рядом с телефоном, Норико попыталась вспомнить, кому принадлежит загадочный голос. Да, она уверена, что уже слышала его. Но где? Среди медсестер не было ни одной по имени Микико. Однако голос постороннего, не работающего в клинике человека не мог показаться бы ей знакомым…

Со смутным чувством неудовлетворенности Норико вернулась к шкафу. Рентгеновские снимки в беспорядке валялись на татами. Норико сложила их в пакеты и засунула в картонный ящик. Сверху уложила упавшие книги, поставила ящик на место и задвинула створки.

Когда Норико поднялась с колен, в дверь позвонили. Она посмотрела в глазок: в коридоре стоял Наоэ. Со вздохом облегчения она распахнула дверь.

– Как вы быстро!

– Я на машине.

– Ну, что там Ханадзё-сан?

– Небольшое кровотечение.

– Как она сейчас?

– Поставили капельницу. Впрочем, ничего серьезного. Наоэ вдруг заметил в руках Норико тряпку.

– А это что такое?

– Наводила порядок, вытирала пыль.

Снимая пальто, Наоэ недовольно посмотрел на Норико.

– Зачем? Совершенно ненужная затея!

– Но было столько пыли, – возразила Норико. Ей стало обидно – она ползала на коленях по всей квартире – а он!.. – На книжных полках и в шкафу вообще сто лет никто не убирал!

– В шкафу? – Наоэ метнул на Норико острый взгляд. – Ты что, открывала шкаф?

– А как же иначе? Надо же было вытереть дверцы… Наоэ бросился к шкафу и раздвинул фусума. Внутри все лежало точно так же, как всегда: на верхней полке – постельные принадлежности, на нижней – кипа журналов.

– Ты копалась здесь?

– Только протерла дно…

– Ничего не трогала?

В голосе Наоэ было столько злости, что Норико лишь робко покачала головой.

– Точно?

– Да.

Наоэ еще раз с сомнением оглядел содержимое шкафа и задвинул створки.

– Здесь лежат очень важные материалы. Они необходимы мне для работы. Их нельзя трогать, даже когда вытираешь пыль.

– А я ничего и не трогала.

Это, конечно, было не совсем правда – она уронила стопку книг, разглядывала рентгеновские снимки, но потом ведь аккуратно положила все на место. Однако Наоэ был рассержен не на шутку. Норико впервые видела его таким. У нее мелькнула тревожная догадка: она нарушила какое-то табу, увидела что-то, не предназначавшееся для чужих глаз. Ей стало страшно.

– Впредь не смей заниматься этим без меня!

– Хорошо, – кротко кивнула она.

– Дай мне кимоно.

Голос Наоэ наконец зазвучал по-обычному ровно. Он расстегнул пиджак. Норико сняла висевшее на плечиках авасэ[13]13
  Авасэ – кимоно на легкой подкладке.


[Закрыть]
и подала его Наоэ – как подала бы мужу кимоно любая японка.

– Поужинаем?

– Угу, – буркнул Наоэ, но тут же, вероятно что-то припомнив, передумал. – Хотя нет, извини, сегодня тебе придется поехать к себе.

– Прямо сейчас?

– Да.

– А ужин? – Обойдусь.

– К вам кто-нибудь должен прийти?

– Н-нет…

– Вы еще на меня сердитесь?

– Просто хочу побыть один.

После столь исчерпывающего ответа Норико нечего было сказать. Она никак не ожидала подобного поворота. Может, что-то случилось в клинике? Или он действительно рассердился на нее за эту уборку? Гадать можно было сколько угодно, но истинную причину все равно не узнать – он всегда поступает, как ему вздумается.

Норико внезапно разозлилась.

– Хорошо, я ухожу. Суси я положила вон там. – Но она все-таки не решилась выказать свою злость открыто. – До свидания.

Она надеялась, что Наоэ хотя бы словечко скажет ей на прощание, но он молча сидел на диване.

– Пока вас не было, кто-то звонил.

– Кто?

– Женский голос. Какая-то Микико. Наоэ не реагировал.

– Я сказала, что вы вышли, и повесила трубку.

Последнее Норико, конечно, присочинила. Подействовали ее слова на Наоэ или нет, было непонятно: он по-прежнему сидел, обхватив себя руками за плечи и глядя в пространство.

– Возможно, она позвонит еще раз.

С силой хлопнув дверью, Норико вышла в коридор.

На другой день с самого утра шел дождь. Норико, переживая вчерашнюю размолвку с Наоэ, спала плохо. Когда она с опухшим лицом пришла в клинику, в комнате медсестер оживленно обсуждали случившееся с Дзюнко Ханадзё.

– Что было – ужас!

Дежурившая ночью Юрико Миякава оказалась в центре внимания и от этого слегка важничала.

– Репортеров налетело! Они рвутся – а их не пускают.

– Как же они пронюхали?

– Она ведь потеряла сознание прямо на пресс-конференции. Кто-то проговорился, что ее везут сюда, и репортеры тут как тут. Просто ужас! Вот вам и «Сезон бабочек»!

Одна из популярных песенок репертуара Дзюнко называлась «Сезон бабочек». Весной телекомпания решила поставить одноименную пьесу, и вчера вечером Дзюнко должна была на пресс-конференции обменяться рукопожатием с артистом, исполнявшим главную роль, а потом ответить на вопросы женского еженедельника.

– Прямо посреди пресс-конференции?!

– Импресарио, Ооба-сан, рассказывал, что вначале Дзюнко прямо вся побелела, но еще держалась, а потом улыбнулась этому артисту, вот так! – Юрико ослепительно улыбается. – И тут как вскрикнет – и упала!

Юрико не просто рассказывает – она играет. Получается весьма правдоподобно.

– Вокруг – фоторепортеров!.. Актер-то уже приготовился ей руку пожать. А тут прямо остолбенел. И тоже закричал.

– Значит, их так и не сфотографировали?

– Как это не сфотографировали?! В такие моменты – только успевай снимать – все будет мало… Ханадзё Дзюнко в свете юпитеров!.. Знаменитая певица улыбается… Ханадзё Дзюнко везут в клинику!

– Значит, она крепилась, крепилась, а потом все же упала, да?

– Прямо на пол? – жадно спрашивает другая медсестра.

Женщины обожают всякие скандальные истории, особенно когда они не касаются их самих.

– Да, на пол. Но ее сразу подняли и уложили на диван.

– Это случилось в холле?

– Нет. Специально для пресс-конференции в гостинице отвели какую-то большую комнату, там все и произошло.

– А как она была одета?

– О-о! Это что-то потрясающее! Представляете, на шелковом чехле – ярко-желтое шифоновое платье, а на нем бабочка, красная с синим. Вот здесь. – Юрико обеими руками рисует круг у себя на подоле. – Огромная такая бабочка с раскрытыми крыльями. В общем, фантастика. Никогда не видела ничего подобного.

– Как раз к песне.

– Вот именно. И представляете, она в таком платье падает без сознания.

Медсестры мысленно рисуют себе эту картину.

– Наверное, очень красиво?

– Что?

– Да бабочка эта.

– Бабочка-то восторг. Только когда она вся пропиталась кровью…

Медсестры переглядываются и хихикают.

– Но ведь никто не знает, в чем дело…

Девушек распирает гордость: они одни причастны к тайне «звезды».

– Ее так и привезли сюда в этом платье?

– Ну конечно. Если бы ее начали там переодевать, вышло бы только хуже.

– А какое у нее было лицо?

– Бледная как смерть. Но красивая – закачаешься! Юрико прижимает обе руки к груди и, вспоминая, закатывает глаза.

– А потом?

– Позвонили доктору Наоэ, и он приказал сразу везти ее в операционную.

– Прямо в платье?

– Доктор Наоэ, когда вошел в операционную, просто рот раскрыл.

– Ну а дальше, дальше что? – торопит Акико.

– А дальше… Ужас! Когда он услышал, что давление у нее восемьдесят, ввел ей кровоостанавливающее и сделал повторную операцию. Поставили капельницу. Сегодня утром ей уже немного лучше. Импресарио от нее всю ночь не отходил.

– Думаешь, между ними что-то есть? – спрашивает Акико.

– Как тебе сказать… Не слишком ли она к нему привыкла? Вчера принес в больницу все, вплоть до белья, а она и бровью не повела.

– За ручку ее держит…

– Но ребенок, кажется, не от него.

– Да-а?!

– Сегодня к Дзюнко приходил Кэндзи Танимото. Притащил целую кучу фруктов и огромный букет.

– Точно, точно. У нее с этим певцом роман. Об этом даже в газетах писали.

– Ой, не поймешь этих артистов. И девушки глубоко вздохнули.

Наоэ смог осмотреть Дзюнко только в два часа – он снова явился в клинику после десяти, и обойти палаты до обеда у него не было времени. Норико, со вчерашнего вечера затаившая обиду, не слишком стремилась идти с ним на обход, но на Дзюнко ей взглянуть хотелось. Любопытство взяло верх, и Норико решила пойти.

– Захвати тонометр! – как ни в чем не бывало сказал Наоэ. Словно и не было вчерашнего тягостного расставания. Торопливо шагая за ним, Норико вспомнила случайно найденные рентгеновские снимки. Глядя на спину Наоэ, она вдруг отчетливо представила себе обнаженные снимками кости. Белые кости на черном фоне негатива.

«Почему же он все-таки изучает только свой позвоночник?» – недоумевала Норико. Вчера она долго думала об этом, но так и не нашла объяснения. Ей очень хотелось прямо спросить Наоэ, но она понимала, что этого делать не стоит. Ведь уже одно то, что она вздумала вытереть пыль в шкафу, привело его в бешенство. А признайся она, что видела снимки, – и конец всему.

Вполне вероятно. Желание узнать правду было не столь велико, чтобы она согласилась пожертвовать всем, что имела.

«Через день все забудется», – уговаривала себя Норико.

На двери палаты Ханадзё висела бумажка, на ней крупными буквами было написано: «Посещения больного запрещены». Они постучались и вошли. В палате царил зеленоватый полумрак. Дзюнко лежала с закрытыми глазами, тщательно подкрашенное правильное личико утопало в подушках.

– Спит?

– Час назад ненадолго проснулась, и вот опять… Импресарио, сидевший у постели, приподнялся и протянул руку к изголовью.

– Не надо. Если спит, не будите.

Наоэ просунул руку под одеяло, нащупал хрупкое запястье Дзюнко и стал считать пульс.

– Больше никаких изменений?

– Нет. Все спит и спит.

– Это сказывается усталость последних дней. Импресарио виновато спрятал глаза.

– Пусть еще отдохнет.

– Хорошо.

Наученный горьким опытом, импресарио и не думал прекословить.

– Она не ела?

– Со вчерашнего дня ни крошки.

– Когда проснется, заставьте ее поесть, хоть немного.

– Непременно.

Наоэ уже собрался уходить, но импресарио задержал его:

– Глупо, конечно, спрашивать сразу после такого, но… Сколько ей придется здесь пробыть?

– Хорошо бы еще дней пять.

– Пять?!

– Опять куда-нибудь собираетесь ее утащить?

– Нет-нет, что вы. Она же потеряла сознание при всем народе. Теперь никто не скажет ни слова, даже если мы расторгнем контракт.

– Вот как?

– Знаете, мне здорово досталось от президента телекомпании.

– За что?

– Я ведь и от него скрыл операцию Дзюнко, а теперь все выплыло наружу. Он ужасно ругался, мол, почему не сказали ему правду.

– М-да…

– Ситуация… – Импресарио почесал в затылке и добавил: – Мы посоветовались с ним и решили не спешить. Пусть Дзюнко отдохнет, поправится как следует.

– Хорошо бы ей полежать с недельку.

– Это-то просто, да вот репортеры одолевают.

– Что же вы предлагаете?

– Думаю, сегодня нагрянут корреспонденты из женского еженедельника, а может, и еще откуда-нибудь… Надо бы скрыть от них правду.

– Скажем, что у нее аппендицит.

– А это достаточно правдоподобно? Они не догадаются?

– Можно сказать, что у нее и вчера были боли, она сняла их уколами и вышла на сцену, но воспаленный аппендикс неожиданно лопнул.

– Сколько лежат в больницах в таких случаях?

– С неделю. Импресарио задумался.

– Постойте-ка, – спохватился Наоэ. – Ей не удаляли аппендикс?

– Нет. Шрама нет.

– Гм… Операция без шва – такого не бывает. Хотя… А, ладно, чтобы обмануть газетчиков, сойдет.

– Уж пожалуйста, доктор, очень вас прошу. Импресарио потер руки и поклонился.

В ту ночь дежурил Кобаси. Из медсестер оставалась по обыкновению Акико Такаги. Ей помогала стажер, молоденькая Томоко Каваай. Кобаси посидел у телевизора, потом заглянул к сестрам – поболтать. Но медсестры могли себе позволить поболтать только после девяти, когда в палатах выключали свет. Если у врача свободное время, это не значит, что и сестрам нечего делать. В тот вечер дел тоже хватало. Один за другим в амбулаторию пришли трое больных. Они должны были явиться днем, но из-за работы не смогли и пришли около восьми. Затем какая-то женщина привела в клинику своего пятилетнего сынишку. У него сильно болела голова. Мальчику поставили градусник – тридцать восемь. Миндалины были красные и распухшие. Кобаси смазал ему горло лекарством, сделал укол, дал жаропонижающего и ложку сиропа с антибиотиками. А потом «скорая помощь» доставила человека, который упал без сознания прямо на улице.

Лицо его было бледным и безжизненным. С первого взгляда было ясно, что обморок вызван не просто усталостью, а какой-то болезнью. Мужчине было, видимо, под шестьдесят. Волосы его почти целиком поседели, зубов не хватало. Поверх костюма на нем было пальто, но и пальто, и костюм имели весьма потрепанный вид, а у пальто к тому же была оторвана подшивка.

– Откуда он?

– А кто его знает. В карманах мы нашли у него какую-то бумажку. Если верить ей, его зовут Кокити Уэно, живет неподалеку от Намикибаси, – сказал санитар. – Сейчас пытаются связаться с его семьей, так что, может, скоро придет кто-нибудь.

Кобаси измерил мужчине давление, послушал легкие. Давление было почти в норме, скорее даже пониженное. В легких хрипы отсутствовали, но в сердце прослушивались какие-то шумы. Кобаси работал хирургом и не слишком полагался на свои познания в терапии. Может, микроинфаркт? Впрочем, больше похоже на крайнюю степень переутомления. Днем можно было бы разобраться, но сейчас всесторонне проверить больного не удастся…

– На всякий случай введи ему глюкозу, чтобы стимулировать сердечную деятельность.

Кобаси записал свое назначение в историю болезни.

– Будете класть?

– Конечно. Не могу же я отпустить его домой в таком состоянии.

– В какую палату?

Акико взглянула на лежавшего с закрытыми глазами старика. Вид у него был отнюдь не респектабельный.

– В общих места есть?

– Нет, все занято.

– Палата третьего класса?

– Одна пока свободна, но больной ожидается со дня на день.

– А, ладно. На время туда.

– Разница будет тысяча иен в день.

– Знаю. Не надо повторять мне прописных истин. Занимайся лучше своим делом, вези его скорее в палату.

Акико нахмурилась.

Кобаси вернулся в ординаторскую и в одиночестве уселся пить чай. Когда он взглянул на часы, было уже половина девятого.

«В этой клинике только и слышишь: деньги, деньги…» – возмущенно подумал он. Всякий раз, когда поступает новый больной, приходится определять, сколько он сможет платить, и только после этого направлять его в соответствующую палату… Если постоянно помнить о деньгах, как можно спокойно лечить больного?.. В университетской клинике Кобаси не приходилось думать о подобных вещах. Все определялось состоянием пациента и наличием свободных коек. В частной клинике все оказалось иначе. Похоже, всех здесь волнует не столько здоровье человека, сколько то, есть ли у него деньги или страховка.

«Вечно нянчатся с люксом и первым классом. А на остальных им просто плевать…»

Кобаси крайне возмущало, что в «Ориентал» отношение к больным определялось их обеспеченностью.

«Тяжелых больных – в отдельные палаты, легких – в общие: вот единственно справедливый принцип», – думал он. Однако на деле все обстояло не так. В люксы и палаты первого класса частенько ложились люди с простейшими заболеваниями, а то и вовсе – отдохнуть.

«Интересно, зачем их вообще осматривать?» – негодовал Кобаси.

Отец его работал на сталепрокатном заводе в Камэйдо, семья жила скромно, сына с детства приучили к бережливости, и поэтому люди, выбрасывавшие по пятнадцать тысяч иен в день за право наслаждаться одиночеством и покоем, казались Кобаси просто ненормальными.

– Какая дикость! – проворчал он вслух и допил холодный чай.

Он хотел уже включить телевизор, когда зазвонил телефон. Аппарат стоял в противоположном конце комнаты.

– Алло! – послышался в трубке энергичный мужской голос. – Это клиника «Ориентал»?

– Да.

– Я могу поговорить с дежурным врачом?

– Слушаю вас.

– А-а, это вы, сэнсэй. Извините, что так поздно. Тон был весьма фамильярен, однако голос не вызывал у Кобаси никаких воспоминаний.

– У вас, кажется, лечится Дзюнко Ханадзё? Кобаси было известно, что два дня назад Дзюнко сделали операцию, а теперь она снова поступила в клинику с осложнением.

– Как она себя чувствует?

– Простите, кем вы ей доводитесь?

– Меня зовут Мураи. Я очень близко знаком с Ханадзё. Вот и беспокоюсь, как она…

– В общем, удовлетворительно.

– Когда ее выпишут?

– Не раньше, чем дня через два-три.

– Два-три… – задумчиво повторил мужчина.

– Она слишком рано вышла. Недолечилась – и вот результат. Слава богу, что еще все обошлось так. Незначительное кровотечение.

– Да? Вы говорите, кровотечение?

– Я не веду эту больную и подробностей не знаю. Но, как я слышал, приняты все меры.

– А что, это серьезно?

– С такими вещами не шутят. Как-никак три месяца.

– Да-а?.. – непонимающе протянул Мураи.

– Это вовсе не пустяк. Аборт, между прочим, не что иное, как насильственное вмешательство в естественный процесс в живом организме.

– Что?! У нее… был…

– Подобная операция – надругательство над природой, грубое нарушение ее законов.

– Вон оно что… Значит, еще дня два?

– Она женщина богатая, так что я затрудняюсь ответить на ваш вопрос, – неприязненно процедил Кобаси.

– Простите, как ваша фамилия?

– Кобаси.

– Вы терапевт?

– Хирург.

– Большое вам спасибо.

В трубке раздались короткие гудки. Кобаси было неприятно, что его потревожили из-за Дзюнко Ханадзё.

Любимица прессы и телевидения… Приезжает в клинику чуть ли не ночью, и ей немедленно делают операцию, а наутро, не считаясь в мнением врачей, она исчезает, потому что, видите ли, у нее «программа»… И вот, пожалуйста, ее снова привозят сюда, теперь уже с осложнением – и снова поздно ночью. Платит по пятнадцати тысяч иен в день, вокруг нее ходят на цыпочках импресарио и секретарша, а она знай лежит себе преспокойно: спросишь, как себя чувствует, – рта не раскроет, за нее ответят «сиделки».

«Ну ладно, Ханадзё, что с нее взять, – артистка, так сказать, не от мира сего. Но то, что вся клиника пляшет под дудку какой-то девчонки, певички, – в этом, конечно, вина Наоэ. Пусть сейчас он работает на частного предпринимателя, но ведь когда-то блистал в университетской клинике, считался светилом в науке. И идти на поводу у импресарио Дзюнко Ханадзё… Значит, и он подвластен силе денег…»

Кобаси с грустью вздохнул.

По телевизору показывали музыкальное шоу. Одна за другой к микрофону выходили «звезды» эстрады и исполняли самые популярные песни истекшей недели. Ведущий, чья физиономия показалась Кобаси знакомой, игриво пригласил на сцену щупленькую певицу. Она, как и Дзюнко, обладала несколько хрипловатым голосом. Кобаси часто видел ее на экране. Перебросившись с девицей несколькими пустыми фразами, ведущий вдруг сказал:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю