355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дзюнъити Ватанабэ » Свет без тени » Текст книги (страница 11)
Свет без тени
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 03:40

Текст книги "Свет без тени"


Автор книги: Дзюнъити Ватанабэ



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Глава XII

Наступил декабрь.

Как обычно в конце года, пациентов в больницах было мало. Все в предновогодних заботах, всем не до болезней. В такое время мало кто ходит по врачам.

В «Ориентал» тоже наступило затишье. Амбулаторные больные, правда, еще приходили, но палаты опустели – а ведь до Нового года еще две недели.

Выписались и пациенты из роскошных люксов. На всем этаже осталась одна Дзюнко Ханадзё.

Теперь, после операции, она по два раза на дню принимала процедуры: сидела в тазу с теплой водой. Процедура приятная, снимает боль – хотя зрелище, конечно, не слишком эстетичное. Но за время пребывания в клинике Дзюнко привыкла ко многому.

Не меньше Дзюнко Наоэ тревожил Ёсидзо Исикура. В последние дни старик снова стал жаловаться на боли и тяжесть в желудке.

– Знаете, доктор, просто есть не могу, – чуть не плакал он. Лицо его побледнело, щеки ввалились. – А вчера опять был жар. Простыл, что ли?

– По ночам выключают отопление, одевайтесь теплее, – ответил Наоэ, изучая температурный лист.

Всю последнюю неделю температура у Исикуры ежедневно подскакивала до 38°, а иногда и выше. Жаропонижающее почти не действовало, ртутный столбик снова начинал неумолимо ползти вверх. Это был верный признак близкого конца. Последняя стадия болезни. Лечение бесполезно…

– Может, новая язвочка появилась? – вздохнул Исикура.

– Не думаю, – хмуро сказал Наоэ.

– А к Новому году вы меня выпишете?

Наоэ передал Норико температурный лист и отвернулся к окну, за которым ярко светило утреннее зимнее солнце.

– Хочу встретить праздник дома, – дрожащим голосом закончил старик, и у Норико болезненно сжалось сердце.

– Поясница болит?

– Спасибо, получше стало. Только сил моих больше нет, доктор… Изболелся я.

– Вам вредно волноваться. Лежите, отдыхайте.

– Знаете, лезут в голову всякие мысли. – Исикура бросил взгляд на невестку. – Наверно, помру скоро…

– А вы думайте о рыбалке.

– Эх! – Старик охотно подхватил любимую тему. – Уже больше года не рыбачил! Вот поправлюсь – буду каждый день ходить. Наверстаю упущенное.

– Ну что ж, выздоравливайте… – Наоэ попрощался и вышел из палаты. Исикура молча смотрел ему вслед.

В тот же день Наоэ пригласил к себе старшего сына Исикуры с женой.

Когда они вошли, он сказал им самым будничным тоном:

– Вашему отцу осталось жить меньше месяца. Самое большее – до середины января.

– Как?! Всего?..

– Я думал, что он продержится еще немного, но сегодня понял, что заблуждался. Он слишком слаб. Это конец.

Муж с женой переглянулись.

– Вы уверены, доктор?

– Да. Скажите, а о той операции отец вам ничего не говорил?

– Говорил. Удивляется, почему нет улучшения, – кивнул головой Исикура-младший.

– Он ни о чем не догадывается?

– Да вот позавчера вдруг обмолвился: уж не рак ли?

– Надеюсь, вы ему ничего не сказали?

– Нет-нет, что вы! Ответили, как вы учили.

– Ну и хорошо. Ни в коем случае нельзя говорить ему правду. Язва желудка, только язва желудка. Понятно? Если сам заговорит про рак – посмейтесь и переведите разговор на другую тему.

– Но он, кажется, догадывается, что ему уже не поможешь.

«Как сын похож на отца, – вдруг заметил Наоэ. – Особенно глаза и нос…»

– Ничего, пусть думает что хочет. А вы, – голос Наоэ звучал твердо, – вы делайте так, как я говорю. Для вас это единственная возможность исполнить сыновний долг. – И Наоэ поднялся, давая понять, что разговор окончен.

Кобаси находился в мрачном расположении духа. А причиной тому был Дзиро Тода, которого выписали из клиники в конце ноября.

Уходил он вполне здоровым. Шрам на лбу уже не гноился, боли и головокружение прекратились. Остались, правда, келоидные рубцы, и требовалась пластическая операция. Но Кобаси решил не спешить. Может быть, рассосутся сами. Когда Тода выписывался, Кобаси дал ему мазь, довольно дорогую, велел регулярно смазывать ею шрамы и через день приходить в больницу на осмотр.

Но неделя уже подходила к концу, а Тода и носа не казал. Кобаси забеспокоился всерьез, нашел в картотеке телефон Тоды, набрал номер. Незнакомый мужской голос ответил, что уже более полугода Тода тут не живет.

«Куда же он делся, черт его побери?..»

– У него же энцефалограмма плохая. Говорил ему: обязательно наведывайся в больницу, – расстроенно сказал как-то Кобаси Акико.

Та нахмурилась.

– Не нравился он мне с самого начала. Бездельник и пьяница. Ничего странного, что и дома-то нормального у него нет.

– Ну, полгода назад он все-таки жил здесь, так что не очень и наврал, – буркнул Кобаси.

Стоило Акико ополчиться на Тоду, как Кобаси немедленно вставал на защиту.

– Да он же прирожденный враль! Послушать его – такой несчастный! Умеет разжалобить. Не верю ни единому его слову!

– Он не виноват. Лгунами людей делает жизнь.

– Вы еще и покрывать его?! – разозлилась Акико. – Да он же надул вас!

– Почему надул? Просто занял немного денег.

– Вот-вот. Потому-то и не появляется. Он и не собирался их возвращать!

– Да нет, не может быть.

– Может. Еще как!

– Просто ему негде взять. Пока…

– Ну и остолоп же ты, – не выдержала Акико. – Ты что, в самом деле веришь ему?

– Во всяком случае, у меня нет оснований думать о нем так дурно.

– М-да… – Акико язвительно рассмеялась. – Действительно, какие уж тут основания?

Кобаси насупился. По правде говоря, его самого грызло сомнение. Но что бы там ни было, а выслушивать такое от медсестры…

– Я врач и не могу допустить, чтобы погибал человек.

– «Погибал» – это уж чересчур.

– Ну ладно, хватит! А деньги… Не очень-то и расстроюсь, если даже и не вернет.

– Ну и ну… за здорово живешь отвалить прохвосту пятьдесят тысяч иен?..

– Я дал ему денег по собственной воле, – все более раздражаясь, сказал Кобаси.

– Не дело это – заниматься благотворительностью. Тем более врачу.

– Нет, дело. Именно врачу! Это его дело – «творить благо». Только и среди нашего брата немало людишек вроде главврача, которые думают больше о собственной выгоде. Ну а что касается Тоды, то запомни: я не желаю думать о нем дурно.

– Ага! Ты опять о нем!

– Это потому, что ты городишь ерунду.

– А что я такого сказала? – взъелась Акико, но тут появилась разрумянившаяся после ванны Каору с мыльницей и полотенцем под мышкой, мокрые волосы распущены. Увидев Кобаси и Акико, она смутилась.

– Ну, как помылась? – нарушила неловкое молчание Акико.

– Спасибо, хорошо. Одна, не спеша… – Опустив голову, Каору прошла мимо Кобаси и повесила сушиться на крючок форменные белые чулки.

– Как там в палатах? Все тихо?

– Да. Только…

– Что «только»?

Каору украдкой взглянула на Кобаси, не решаясь начать говорить.

– Ну, говори же. – Акико нетерпеливо взглянула на нее.

– Да нет, я…

– Да говори же ты толком, не мямли!

– Я поднялась на шестой этаж, хотела проверить, везде ли выключен свет…

– Ну и что?

– И мне показалось… Что в шестьсот первой…

– Палата Ханадзё. Так что там такое?

– …Там, кажется, кто-то есть.

– Может, сиделка?

– Нет… – Каору стыдливо опустила глаза.

– А кто же?

Щеки Каору стали совсем пунцовыми.

– Мужчина?! – догадалась Акико.

Каору виновато опустила голову.

Акико вздохнула и посмотрела на Кобаси, который сидел, скрестив на груди руки и демонстративно глядя в сторону.

– Ты что-нибудь ей сказала? Каору покачала головой.

– Кто же это? – Акико задумалась. – Может, импресарио?

– Нет. Его она к вечеру отпускает домой. И потом, он занят организацией концерта. Сегодня днем посидел немного и ушел.

– Значит, кто-то чужой? – заинтересовался Кобаси. – Каору, ты не заметила, никто вечером не проходил через вестибюль?

– Я не видела. Я ведь не слежу за входом…

– Да, конечно… – согласилась Акико.

– В котором часу сегодня закрыли главный вход?

– В половине десятого.

– Значит, посетитель пришел раньше.

Акико выглянула в сумрак коридора. Шел одиннадцатый час, в палатах все спали.

– Оперировали ее, кажется, всего дня три назад? – спросил Кобаси.

– В том-то и дело… – ответила Акико с досадой. – Ну, что будем делать?

– Может быть, сходить, еще раз проверить? – предложил Кобаси.

– Еще раз идти к ней в палату? – Теперь уже Акико залилась румянцем. – Сэнсэй, – попросила она, – пойдемте вместе. Я боюсь… А если там и в самом деле мужчина?

– Ну и что? Приведешь его сюда.

– Ну пожалуйста! – Акико потянула Кобаси за рукав. Тот нехотя поднялся.

– А ты тогда оставайся тут, – велела Акико Каору. Нажимая кнопку шестого этажа, Кобаси усмехнулся.

– Уно, кажется, порядочно смутилась. Наверное, увидала их в неподходящий момент.

– Фу, сэнсэй, как не стыдно! – Акико негодующе хлопнула Кобаси по спине.

Лифт остановился. В коридоре царила глубокая тишина, тускло светила маленькая лампочка.

Кобаси и Акико шли пригнувшись, точно заговорщики, стараясь ступать неслышно. Кроме 601-й, все палаты на этаже пустовали. Акико стало даже жаль, что в таких прекрасных палатах – с душем, туалетом и холодильником – никого нет. Крадучись, они подошли к двери и остановились. За дверью находилось помещение для сиделки, дальше – холл, за ним – комната Дзюнко.

Дверь была плотно закрыта, но в занавешенное оконце, выходившее в коридор, пробивался свет. Дзюнко любила комфорт и, устраиваясь в больнице, велела привезти сюда торшер с красным абажуром, который поставила у изголовья.

Кобаси с Акико прильнули к двери. Прислушались. Никаких голосов из палаты не доносилось, только приглушенно играла музыка: стереопроигрыватель, стоящий рядом с кроватью Дзюнко. Может, вспугнули «пташек»? Вряд ли. Ведь они шли очень тихо. Кобаси представил себе их нелепое положение и невольно фыркнул: попадись они кому-нибудь на глаза – засмеют.

– Уйдем, – шепнул он Акико.

И в этот момент послышался чуть хрипловатый женский голос, без сомнения Дзюнко:

– Вот недоте-опа! – Она по своему обыкновению кокетливо тянула слова.

Кобаси и Акико переглянулись.

Хихиканье. Опять Дзюнко. Другого голоса пока не слышно. Потом послышались тихие шаги. Открывается дверь в холл.

«Лазутчики» многозначительно переглянулись.

Кобаси тронул Акико за локоть. Пригибаясь, они отошли от двери и только в конце коридора выпрямились во весь рост.

В лифте Акико вздохнула с облегчением.

– Значит, кто-то у нее все-таки есть…

– Приятель, кто ж еще.

– А где сиделка?

– Откуда я знаю. Может, спит в своей комнате.

– Нет, уж тут не уснешь… – Акико вздохнула. – Да… И это после операции. А еще во время осмотра вопит от боли.

– Ну как же, – процедил Кобаси. – Чтобы ее пожалели.

– Интересно, что ей будет за сегодняшнее?

– А что ей может быть?

Они умолкли: что, делать? Ворваться в палату и выгнать непрошеного гостя? Но тогда сразу станет ясно, что шпионили ночью под дверью, подслушивали. И потом – а вдруг там все-таки не мужчина? Верхний свет выключен, горит лишь торшер, и проигрыватель играет совсем тихо. Да и включи она громче, все равно никому бы не помешала. Дзюнко одна на всем этаже. Нет, это не повод, чтобы врываться в палату. А если это сиделка?

– Ничего, скоро узнаем, – проворчал Кобаси.

Его расчет был прост: гораздо разумнее будет поймать «преступника» в тот момент, когда он попытается улизнуть.

– Все равно он пойдет через главный вход. В крайнем случае, если останется на ночь, накроем голубчика утром, когда будете мерить больным температуру.

Кобаси с Акико вернулись в комнату медсестер. Каору сидела на диване, поджидая их.

– Ты была права, Каору, – сказала Акико.

– Вы его выгнали?

– Нет.

– Почему?

– Завтра утром поймаем с поличным. А ей предложим покинуть больницу, – ответил Кобаси.

– Кому? Дзюнко Ханадзё?! – Акико в замешательстве посмотрела на него. – Из-за такой ерунды?..

– Ерунды?! Приводить в палату мужчин – ерунда? Плевать мне, что она звезда эстрады, – я не стану потворствовать этому безобразию.

– Но у нас же нет доказательств.

– Будут. Достаточно того, что посторонний провел у нее ночь.

– Но доктор Наоэ…

– Он ее лечащий врач, а за то, что случается ночью, отвечает дежурный. И как дежурный врач я считаю ее поведение недопустимым.

– Не знаю, согласится ли с этим Наоэ.

– Он вообще ей слишком многое позволяет. Подумаешь, артистка. А может, у него самого на нее виды? Хотя вряд ли. Он же теперь ее знает как облупленную.

– Пошляк, – скривилась Акико.

– Эти мне служители муз… Терпеть не могу их племя, – негодующе заключил Кобаси, и тут в дверях возник человек. Незнакомец был высокого роста – головой почти доставал до притолоки – и по моде длинноволосый.

Первой его увидела Акико. От неожиданности она даже вскочила.

– Вы кто? – удивленно спросила она, невольно отметив, что незнакомец очень хорош собой.

– Я хотел бы выйти отсюда, но парадная дверь закрыта. – У мужчины оказался бархатный бас и четкая дикция.

– Выйти?.. – Акико беспомощно оглянулась на Кобаси; тот вместе с Каору стоял молча и оторопело смотрел на гостя.

– Вы кто? – наконец выговорил он.

– Кэндзи Танимото.

Девушки переглянулись: фамилия была им хорошо знакома.

– Кто-кто? – недоуменно переспросил Кобаси, и Акико тихонько шепнула:

– Самый популярный эстрадный певец. Кобаси оглядел незнакомца.

– А где вы были до сих пор?

– В палате.

– В какой?

– В шестьсот первой, у Дзюнко Ханадзё, – невозмутимо, без тени смущения пояснил тот.

Кобаси непроизвольно моргнул.

– А что вы там делали? – зло спросил он.

– Ничего особенного. Слушали музыку, разговаривали.

– Да? И все?

Танимото только ухмыльнулся. Лицо его приняло добродушное выражение.

– К сожалению, ничего больше добавить не могу.

– Вот как?

– В общем-то я не обязан отчитываться. – Танимото опять рассмеялся.

Акико с Каору смотрели на него как завороженные.

– Вам известно, что Ханадзё совсем недавно сделали операцию? Как вы полагаете, это хорошо – беспокоить больного человека?

– Она сама просила меня прийти.

– Вечером?

– Нет, просто сейчас я свободен.

– По-моему, совсем не трудно сообразить, что это просто неприлично – до поздней ночи торчать в палате у женщины.

– Прошу прощения. Я не знал, до которого часа можно находиться у больной. – Танимото смиренно склонил голову.

– Здесь больница, а не ночной бар. – Добродушие и смазливая внешность гостя все больше злили Кобаси. – Да кто вы такой! Не муж, не жених… Удивительное нахальство!

– Извините.

– Я обязан отметить это в журнале. Вы допоздна находились в палате больной. Не знаю, кто виновник – Ханадзё или вы, – но я непременно сообщу обо всем главврачу.

– А дальше?

– Возможно, придется попросить Ханадзё покинуть клинику.

– Простите, но я не о ней… Меня-то вы выпустите отсюда?

Не скрывая неприязни, Кобаси еще раз оглядел Танимото:

– Адрес? Цель визита? Танимото отвечал с готовностью.

Кобаси записал ответы в журнал, в графе «Происшествия».

– Да… Вас, я вижу, ничем не проймешь.

– Еще раз прошу меня извинить. – Танимото держался так, будто и не чувствовал язвительности Кобаси.

– Выпусти его. – Кобаси повернулся к Танимото спиной. – Даже разговаривать с ним противно. Ну и прощелыга! – буркнул он, когда за Танимото закрылась дверь.

– Настоящий мужчина! – все еще глядя на дверь, за которой исчезла фигура певца, мечтательно вздохнула Акико.

– Тебе нравятся такие идиоты?

– Идиот или нет – не знаю. Но до чего же хорош…

– Завтра все выскажу Наоэ.

Стараясь подавить раздражение, Кобаси запыхтел сигаретой.

На следующий день Наоэ снова пришел на работу в одиннадцатом часу. Последнее время он постоянно опаздывал, только раз или два явился до десяти.

Медсестер такое положение дел вовсе не радовало: обход задерживался, множество дел откладывалось на вторую половину дня. Да и Кобаси в отсутствие Наоэ приходилось туго: все заботы ложились на его плечи.

Не раз сестры пытались поговорить с Наоэ, но тот только согласно кивал в ответ – и все оставалось по-прежнему. А со временем он стал приходить еще позже. Жаловаться главврачу? Но и это не помогло бы. Главный врач регулярно просматривал журнал и не мог не знать, во сколько Наоэ приходит в клинику, но, похоже, смотрел на его опоздания сквозь пальцы, и Наоэ продолжал опаздывать.

Придя в клинику, он торопливо надел халат и побежал в амбулаторию принимать заждавшихся больных, даже не справившись у сестер о том, что делается в палатах: на это у него уже не было времени.

Узнав от Кобаси и Акико о ночном происшествии, старшая сестра с самого утра порывалась поговорить с Наоэ. Но больных было много, и он освободился только после обеда. Не начинать же такой разговор при пациентах… Сэкигути пришлось запастись терпением.

После обеденного перерыва, дождавшись, когда Наоэ, по своему обыкновению не спеша, пошел в комнату медсестер, Сэкигути наконец излила душу, закончив свой монолог патетической фразой:

– Что будем делать?

– Действительно, что будем делать? – повторил ее вопрос Наоэ.

– Разве можно оставить безнаказанным подобное безобразие?

– А разве нельзя? – Наоэ демонстративно зевнул и потянулся за температурными листами.

– Сэнсэй!

– В чем дело?

– Выслушайте меня внимательно.

– Уже выслушал.

– Она же привела в свою палату мужчину. Ночью! Чем они там занимались?! Вы представляете, что бы произошло, если б об этом узнали больные?!

– Так не узнали же, – усмехнулся Наоэ.

– Но… – Старшая сестра с немым возмущением взглянула на него. – В конце концов, дело даже не в том. Неизвестно, что она еще вытворит, если мы не накажем ее на этот раз.

– Предоставляю вам право сделать ей внушение.

– Ну уж нет. Сказать ей должны вы, именно вы, сэнсэй. И потом, я хочу знать ваше мнение, мнение лечащего врача: достаточно отругать ее или нужны более строгие меры?

– На этот счет у меня нет мнения.

– Как это «нет мнения»? – опешила Сэкигути.

– Нет – значит, нет. – И Наоэ уткнулся в бумаги.

– Иначе говоря, вы считаете, что вовсе ничего не следует делать?

– Да.

Сверкнули глазки, окруженные сеточкой мелких морщин. Старшая сестра выпустила коготки:

– Что ж, если вы занимаете такую… своеобразную позицию, я вынуждена обратиться к главному врачу.

Наоэ промолчал.

– Доктор Кобаси, дежуривший вчера, крайне возмущен… Вы позволите мне самой поговорить с главным врачом?

– Ради бога.

Старшая сестра была сражена безразличием Наоэ. Она даже утратила дар речи.

– Что ж, – наконец выдавила она. – Вообще-то… Принципы нашей больницы не позволяют…

– Вам что, делать нечего? – оборвал ее Наоэ.

– Что?! Мне… мне нечего делать?!

На пронзительный крик Сэкигути, бросив дела, сбежались медсестры. Тонкая шея старшей сестры побагровела.

– За поведение этой бесстыдницы ответственность будете нести вы! – Сэкигути ткнула в Наоэ пальцем.

Наоэ молчал.

– Как вы восхваляли ее: «отличная актриса», «милая девочка»… Вот вам и «милая», вот вам и «чистая»!

– Это лишь подтверждает то, что она хорошая актриса. Играть – ее профессия. Она должна владеть этим искусством виртуозно. Иначе бы не выступала на сцене.

Старшая сестра глядела на Наоэ, не понимая, куда он клонит.

– Она испорчена – но именно поэтому ей отлично удается играть наивность. А вообще, ничего страшного не случилось. Ну, кого она потревожила?

– Вы что говорите, сэнсэй? Только четыре дня назад вы сами оперировали ее. Неужели вас как врача не волнует ее поведение?

– Не волнует. Потому что одно к другому не имеет никакого отношения. – Наоэ расхохотался. – И потом, люди стараются не делать себе больно. Если это поднимает ей настроение – пусть.

Старшая сестра с ужасом посмотрела на него.

– Ну ладно, – примирительно заключил Наоэ, – не принимайте это близко к сердцу. – И повернулся к Норико, тревожно прислушивавшейся к разговору: – Начнем обход.

Осмотр Наоэ начинал обычно с третьего этажа – с двух самых больших и дешевых палат. В них лежало по шесть человек.

Стенные шкафы завалены одеждой, посудой, рядом с кроватями – коврики, матрасы, на которых ночью отдыхают родственники больных и сиделки. Стены, когда-то кремовые, давно не крашены и местами совсем облупились. В прошлом году в клинике был ремонт, но до этого этажа дело так и не дошло. У мужчин стены пестреют афишами, фотографиями актрис, в углу стоит гитара. В сравнении с этими палатами «люкс» Дзюнко Ханадзё кажется просто королевскими апартаментами. Зато в дешевых палатах нет места тоске; все относятся друг к другу как родные, есть с кем отвести душу.

У окна лежал Кокити Уэно. После переливаний крови он пошел на поправку и мог уже сидеть на кровати, сам принимать пищу. Ходить, правда, пока не мог: ноги не слушались.

Наоэ вошел в палату как раз в тот момент, когда Уэно делали переливание. Капля за каплей вливалась кровь во вздувшуюся вену. Прежде бледная, высохшая как пергамент кожа стала живой и эластичной, даже щеки порозовели.

Жена старика, Тиё, – щуплая, но еще довольно проворная – с самого первого дня не отходила от мужа.

Когда Наоэ закончил осмотр и направился к выходу, старушка засеменила за ним.

– Доктор, можно вас побеспокоить?

Наоэ удивленно остановился. Тиё, которая, как утверждали сестры, всегда только кивала головой, вдруг заговорила.

– Что, бабушка?

– Я… я хотела спросить… – нерешительно проговорила она, глядя в пол.

– Закончу обход – тогда поговорим, ладно? Минут через двадцать подойдите к комнате медсестер.

Старушка благодарно кивнула.

Наоэ быстро обошел палаты на третьем, четвертом и пятом этажах. Остался шестой, где лежала одна Ханадзё. Она сидела на кровати в розовом пеньюаре и расчесывала волосы.

– Будете осматривать? – Дзюнко положила щетку на тумбочку и, не дожидаясь, пока ей скажут, легла на кровать. Она уже хорошо усвоила, что от нее требуется.

Все было кончено быстро, Дзюнко и охнуть не успела.

Норико подала полотенце. Наоэ, тщательно протирая каждый палец, спросил:

– Болезненные ощущения есть?

– Да-а, немного…

– Это результат вчерашнего.

– Вы о чем? – Дзюнко округлила и без того большие глаза. Вид у нее был самый простодушный.

– Вы не понимаете?

– Нет. – Дзюнко удивленно покачала головой. – А в чем дело?

– Ну, как мне вас наказать?

– Не пугайте, доктор. – Дзюнко шутливо хлопнула Наоэ по руке. – Вы-ыдумщик!

– Обманываю не я, а вы.

– Я?!

– Имейте в виду, если нитки порвутся и сосуды откроются, операцию придется повторить.

– Зачем?

– Придется все чистить.

– Ни за что!

– Тогда не позволяйте себе вольностей.

– Фи, доктор! Проти-ивный, – томным голоском пропела Дзюнко.

Наоэ бросил Норико полотенце и вышел в коридор. Тиё уже ждала их, притулившись на диванчике в комнате медсестер.

– Что случилось? – Наоэ вытащил из кармана стетоскоп, отдал его Норико и тоже сел на диван, рядом со старушкой.

– Не знаю… Уж стоит ли вас беспокоить по таким пустякам…

– Да что такое? Говорите толком.

– Недавно я получила вот это… из больницы. – Она вытащила из-за пояса несколько листочков бумаги. – Здесь написано, что я должна платить за что-то…

Наоэ просмотрел листочки.

– Это счета.

– Какие счета?

– Видите ли, в чем дело. Плата за лечение во всех больницах разная. Обычно сумма страхования на случай болезни покрывает счета. Но в нашей клинике, за исключением двух общих палат на третьем этаже, за другие надо немного доплачивать. Первую неделю ваш муж лежал в палате на двоих, а за нее надо платить дополнительно примерно по тысяче иен в день. Страховка страховкой, а приходится приплачивать.

– Вот оно что…

– Сейчас он лежит в палате, за которую доплачивать не надо. А что, у вас с деньгами трудно?

Старушка потупилась:

– Так ведь я, как старик заболел, все время при нем…

Наоэ вытащил из кармана сигарету. Норико, просматривавшая медицинские карты, подала пепельницу.

– Что ж, если не можете заплатить сейчас, потом заплатите.

– Но…

– У вас действительно совсем нет денег? – немного подумав, спросил Наоэ.

Старуха горестно кивнула.

– Ну и ладно. Нет – и не надо. Старушка удивленно посмотрела на него.

– Нет денег – и все тут. Ничего не поделаешь. Будут требовать – так и отвечайте. Это самый сильный аргумент.

Старушка совсем растерялась.

– Вы раньше где-нибудь работали?

– Да, время от времени…

– Где?

– В ресторанчике, посуду мыла.

– И сколько вам платили?

– Я работала десять дней в месяц и получала двенадцать тысяч иен. Вот поправится старик, снова устроюсь куда-нибудь. Может, тогда как-то наладится с деньгами…

– Да вам уж не надо работать.

– Ну а как же?..

– Вы ведь получаете пособие, так? И за больницу платит государство. Так что ради двенадцати тысяч работать не стоит.

– Почему?

– Сейчас вам выплачивают пособие и дают деньги на лечение. Тысяч двадцать-тридцать наберется?

– Около двадцати пяти.

– Ну вот. Это как раз минимум, установленный государством; такую сумму обязаны выплачивать нетрудоспособным – тем, кто лишен каких бы то ни было доходов. А если узнают, что вы иногда подрабатываете, из пособия будут изымать ровно столько, сколько вы заработали. Так что нечего работать, будьте лучше рядом с дедом. И вам легче, и ему лучше.

– А как же счет?

– Выбросьте и забудьте.

– Главный врач будет ругаться.

– Состояние вашего мужа неудовлетворительное, выписать его он не имеет права. И потом, никто не может требовать денег с тех, у кого их просто нет.

Старушка снова кивнула, но было видно, что она решительно ничего не понимает.

– В наше время хуже всего – иметь мало денег, продолжал Наоэ. – Или уж иметь много, или совсем ничего. Да, лучше совсем ничего не иметь. На нет и суда нет – и нечего волноваться, как заплатить за больницу, сколько стоит лечение…

Тиё почтительно слушала.

– В Японии лучше быть или очень богатым, или совсем нищим…

– А… а дед мой поправится? Наоэ затянулся, выпустил дым. – Нет, не поправится.

– Значит, помрет? – Старушка потерянно подняла на Наоэ глаза.

– Разве вам не говорили, что он неизлечимо болен?

– Говорить-то говорили… Стало быть, и больница ему не поможет?

– Понимаете, у него болезнь крови. Пока делают переливания – всё более или менее хорошо, но постепенно он все равно будет слабеть и слабеть. Тут медицина бессильна. Переливание стоит дорого, каждый раз – несколько тысяч иен. Так что, повторяю: ему лучше всего оставаться в больнице, за счет пособия. Положитесь на нас и ни о чем не думайте. А мужу о нашем разговоре ни слова.

– Хорошо-хорошо… – Старушка снова послушно закивала.

– Безнадежных больных много. У нас есть больной раком желудка: он не доживет и до конца года… Рано или поздно – все там будем. Только кто-то знает свой срок, а кто-то нет, – словно разговаривая сам с собой, пробормотал Наоэ.

Тиё потянула носом, вытерла его пальцем.

– Спасибо, доктор. – Со слезами на глазах она поклонилась и вышла из комнаты.

Наоэ проводил взглядом ее маленькую сгорбленную фигурку и повернулся к Норико.

– Разве Кобаси не говорил ей, что старик обречен?

– Да нет, кажется, прямо не говорил.

– Напрасно. Диагноз следовало сообщить жене больного.

– Наверное, просто не решился. Два таких несчастных старика…

– Ну и что? Болезнь есть болезнь.

– У них и детей-то нет, так вдвоем и состарились. Смотришь порой, как она хлопочет подле него, так жалко становится, что хоть плачь.

– Нелегко ей…

– А каждую ночь она к старику под бок… Лежат рядышком – маленькие, худенькие, прямо дети.

– А другие не возражают?

– А что возражать? Ну, посмотрит кто искоса, да без зла. У них в палате все друг о друге заботятся.

– Вообще она молодец, хорошо держится. Норико вздохнула.

– Неужели у них действительно совсем нет родственников? Никто ведь ни разу не навестил старика.

– И хорошо, что нет. С пособием проще. А теперь и вовсе: никого нет, ничего нет – и проблем никаких.

– А им-то каково? – усомнилась Норико.

– Да ты подумай: если бы старику пришлось высчитывать, какую сумму покроет пособие да сколько платить наличными, он бы извелся весь.

– И то верно… Ей будет тяжко, когда дед умрет.

– Что тут сделаешь?

– Такие дружные… Язык не поворачивается сказать.

– Родственников обязательно надо предупреждать.

– Да ведь как страшно знать заранее!

– Зато смерть не будет неожиданной.

– Все равно, смерть – это ужасно. Правда, Томоко?

Томоко Каваай сидела рядом с Норико и крутила из марли тампоны.

– Если уж умирать, – вздохнула она, – то вместе с любимым человеком.

– Двойное самоубийство?

– Ну это, конечно, романтика. Но пережить смерть близкого человека, наверное, очень страшно.

Томоко отложила марлю и подняла глаза. Ей было всего двадцать, круглое личико светилось юностью.

– Вот эти старик со старухой – они как один человек… Это же прекрасно – жить одним дыханием, как они!

– Умирать все равно поодиночке, – отозвалась Норико. – Кто-то умрет первым.

– Как жутко думать об этом! – Томоко вздрогнула. Наоэ в разговор не вступал. Потом неожиданно встал и, засунув руки в карманы халата, вышел в коридор.

Десятого декабря, через четыре дня после ночного приключения, Дзюнко Ханадзё выписалась из «Ориентал».

Сэкигути уверяла всех, что Ханадзё вынуждена была покинуть клинику после неприятной беседы с главврачом, которому она сама доложила о случившемся. Никто, однако, не верил ни единому ее слову.

Старшая сестра действительно не преминула донести, но Югаро, как и следовало ожидать, пропустил это мимо ушей. День выписки – десятое декабря – был назначен заранее.

– Вряд ли скупердяй выгонит богатую пациентку. Да еще за такой пустяк. Подумаешь, привела дружка! – судачили медсестры.

Тем не менее после разговора со старшей сестрой главный врач вызвал к себе Наоэ.

– Это правда? То, что рассказывает старшая сестра?

– Не знаю, – пожал плечами Наоэ, – меня в ту ночь не было. Но дежурный врач уверяет, что правда.

– Ну и девчонка!.. Вот это темперамент!.. И кто же к ней приходил? Кэндзи Танимото? Певец?

– Говорят, он.

– Наверное, она давно с ним крутит.

– Не знаю.

– Да… – Ютаро ухмыльнулся. – Старшая сестра из себя выходит. Выгнать ее, говорит, надо из клиники, чтобы другим неповадно было. Думаю, не стоит так строго, а?

– Во всяком случае, эта история никак не сказалась на ее самочувствии.

– А-а… Ну и ладно. – С самого начала у Ютаро не было желания поднимать шум. – Значит, так: скажем, что я отругал ее.

– Понятно.

– А фигурка у нее, наверное, хороша?.. – Главврач неожиданно переменил тему разговора и выжидающе посмотрел на Наоэ. – Кожа белая…

– Скорее бледная.

– Да?.. – Ютаро мечтательно поглядел на потолок. – Бледная и гладкая…

– Нет, кожа у нее неважная.

– Может, от усталости? Работает много.

– Не думаю. Скорее всего, от наркотиков.

– Да ну?! Почему вы так решили?

– Следы на руках, и кожа сухая.

– Вот как… – протянул Ютаро. – Но зачем? Зачем это нужно ей?

– Думаю, больше из баловства.

– Говорят, это очень приятно?

– Не знаю. Наверное, – сухо ответил Наоэ. Ютаро понизил голос.

– Я слышал, это хорошее средство для мужчин…

– Да. При физическом переутомлении действует возбуждающе.

Ютаро был озабочен своими неудачами с Маюми. На ухаживание сил еще хватало, но как доходило до главного…

– И все-таки не пойму. – Он покрутил головой. – Ну зачем этой прелестной наивной девочке наркотики?

– Наивной она кажется только со сцены.

– Надо же… А посмотришь по телевизору – ведь совсем другой человек!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю