Текст книги "Низина"

Автор книги: Джумпа Лахири

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Теперь будь осторожней. В ванной, на лестнице.

– Теперь?..

– Да. Ты скоро будешь матерью.

С самого начала их супружеской жизни одну неделю каждого месяца он не прикасался к ней, попросил ее вести записи таких дней и говорить ему, когда безопасно.

Он обещал обязательно завести детей, но только когда революция завершится успешно. В последние же недели перед его гибелью, когда он прятался в доме на нелегальном положении, они сбились со счету в отслеживании таких дней.

Гори обладала врожденным чувством времени. И она очень легко запоминала другие абстрактные понятия – цифры и буквы алфавита, и английского, и бенгальского. Эти понятия существовали у нее в мозгу звеньями какой-то определенной цепочки. Месяцы располагались в круговом порядке, словно на космической орбите.

Каждое понятие в ее мозгу имело какую-то свою физическую, трехмерную топографию. Поэтому она с самого детства могла считать, писать малознакомые слова, извлекать что-то из памяти или представлять что-то в будущем, только сопрягая их с определенным местонахождением в ее голове.

Основным понятием у нее считалось время – и прошедшее, и будущее, по нему она ориентировалась. Ограниченное пространство ее собственной жизни как бы пропускалось через эти безграничные спектры несущихся лет. Справа располагалось недавнее прошедшее – год, когда она познакомилась с Удаяном, а дальше за ним – все предшествовавшие годы, когда она жила без Удаяна. За теми годами был год ее рождения – 1948, – а за ним все годы и столетия, его предварявшие.

Слева у нее находилось будущее – место, где ее смерть неизвестно когда, но обязательно явится конечной точкой. Через девять месяцев у нее должен был родиться ребенок. Но его жизнь уже началась, его сердце уже билось, создав отдельную ответвлявшуюся линию, устремленную далеко вперед. Жизнь Удаяна, которого больше не было рядом с ней, прервалась в октябре 1971 года, а в ее мыслях представлялась в виде условной могилы.

Вот настоящее время, лишенное какой-либо перспективы, не обозначалось у нее в мозгу никак. Невнятным смутным пятном оно маячило где-то за ее плечом. Какой-то пробел в ее системе обзора. Зато будущее вполне виделось, оно разворачивалось и наращивалось в поступательном движении.

Ей хотелось не замечать его, хотелось, чтобы дни и месяцы впереди остановились. Но ее остальная жизнь – жизнь в настоящем и в прошлом времени – продолжалась, приумножая временные спектры у нее в мозгу. Это происходило против ее воли.

Гори порой казалось: когда-нибудь один из дней не придет на смену предыдущему, и вместе с тем она со всей определенностью знала – придет. Она как будто удерживала собственное дыхание – как это делал Удаян, когда прятался под водой в низине. Удерживала, а все равно немного дышала. Как и время, которое вроде бы стоит, а на самом деле идет, какая-то неосознанная еще ею до конца часть ее тела вдыхала кислород, заставляла жить.

Глава 3

На следующий день после разговора с Гори Субхаш впервые за все время после приезда выбрался один в город. Он отнес подаренные ему родителями отрезы ткани – свои и Удаяновы – в швейное ателье. Ему не требовались новые рубашки и брюки, но он подумал: зачем пропадать материи? Его родители очень удивились, когда узнали, что в Америке почти никто не шьет себе одежду у портных, а все покупают готовую. Это была единственная подробность его американской жизни, на которую родители так откровенно прореагировали.

Он прошелся пешком, не откликаясь на зазывные крики уличных лоточников, потом на трамвае доехал до Бэллиганга. Там их дальние родственники держали швейное ателье, туда они с Удаяном ходили всегда вместе раз в год. Длинный прилавок, примерочная в углу и стойка с готовым платьем на вешалках.

Субхаш сделал заказ и подождал, пока портной быстренько зарисовал у себя в тетрадке фасоны и прикрепил к отрезам заполненные квитанции.

Больше в городе ему делать было нечего. После поведанного во всех подробностях рассказа Гори его здесь больше ничего не интересовало.

Он сел в первый попавшийся автобус, доехал до Эспланады, увидел на улицах много иностранцев, европейцев, одетых в индийские наряды. Они разглядывали Калькутту, изучали город. Сам он, хоть и выглядел как нормальный бенгалец, где-то в глубине души чувствовал теперь какое-то родство с этими иностранцами. С ними его роднило знание других мест, другой жизни, к которой и им, и ему предстояло вернуться. Знание другой жизни и возможность это сделать тянули его уехать отсюда.

В этой части города располагались отели, в которые он, в отличие от местных, мог зайти и посидеть в баре за стаканчиком виски или за кружкой пива, и даже мог завести разговор с кем-нибудь из иностранцев. Так отвлечься от унылой жизни в родительском доме, забыть ненадолго о тех страшных событиях, о которых поведала ему Гори.

Он остановился прикурить сигарету – «Уиллз», любимая марка Удаяна. Он немного устал и пока не двинулся дальше. Здесь был магазин вышитых шалей.

– Что вас интересует? – спросил его владелец магазина в хлопчатой панаме – судя по бледному оттенку кожи и светлому оттенку глаз, кашмирец.

– Да ничего в общем-то.

– Все равно заходите к нам, посмотрите. Выпейте чашку чая.

Субхаш давно отвык от таких гостеприимных жестов продавцов. Он вошел, сел на табурет и начал разглядывать расшитые шерстяные шали, красиво разложенные на огромной белой подушке на полу. Гостеприимство хозяина тронуло его за душу. Он решил купить какую-нибудь шаль матери, вдруг вспомнив, что ничего не привез ей из Америки.

– Я возьму вот эту, – сказал он, щупая темно-синюю шаль и решив, что мать наверняка оценит мягкость шерсти и замысловатый узор вышивки.

– Еще что-нибудь?

– Нет, все, – ответил он, но тут же вспомнил Гори.

Ее профиль, когда она рассказывала ему страшные подробности про Удаяна. Рассказывала, стойко переживая снова те ужасные события, делала это только потому, что ему нужно было узнать.

Ведь только благодаря Гори он смог представить все произошедшее – о том, как погиб Удаян. Теперь он уже знал: его родителям, оказывается, было стыдно перед соседями. Стыдно за то, что они не смогли помочь Удаяну, не смогли как-то защитить его, не смогли спасти. За то, что потеряли его таким ужасным образом.

Он перебирал шали, разложенные перед ним. Цвета слоновой кости, серая, чайная – такие цвета ей не воспрещалось носить сейчас по обычаю. Но его внимание привлекла ярко-бирюзовая шаль с мелким-мелким вышитым узором.

Он представил себе, как шаль окажется на плечах Гори, свисая длинным краем с одной стороны, как засветится тихой радостью лицо молодой женщины.

– Нет, и еще вот эту, – сказал он продавцу.

Родители ждали его у себя на террасе. Первым делом начали расспрашивать, где он так задержался. Сказали, что в городе еще пока небезопасно бродить так поздно по улицам.

Ему было понятно их беспокойство, но оно все равно почему-то вызвало у него раздражение. «Я не Удаян, – так и хотелось ему произнести вслух. – Никогда я не заставлю вас пережить такое!»

Он вручил матери купленную для нее шаль, потом показал ей ту, что купил для Гори.

– А вот эту я ей хочу подарить.

– Нет, смотри, конечно, сам, но лучше бы тебе поменьше внимания ей оказывать, – сказала мать.

На это он промолчал.

– Я слышала, как вы с ней вчера разговаривали.

– А мне что, нельзя с ней разговаривать?

– Что она тебе рассказала?

На вопрос он не ответил и вместо этого спросил:

– А почему вы с ней вообще не разговариваете?

Теперь не ответила мать.

– Вы забрали у нее цветную одежду, убрали рыбу и мясо из ее рациона.

– Таковы наши обычаи, – ответила мать.

– Это для нее унизительно. Удаян не пожелал бы ей такой жизни.

Он вообще никогда не ссорился с матерью, но сейчас в нем всколыхнулась какая-то новая энергия, и он не мог удержать себя:

– Она скоро подарит вам внука – разве для вас это ничего не значит?

– Это очень многое для нас значит. Только внука он нам и оставил, – сказала мать.

– А как же Гори?

– Она может жить здесь, если захочет.

– Что значит «если захочет»?

– Она могла бы поехать куда-нибудь еще учиться дальше. В ее силах предпочесть такое.

– А что заставляет тебя так думать?

– Она слишком уж отчужденная и равнодушная, чтобы быть матерью.

У Субхаша к вискам прилила кровь.

– А вы уже обсуждали с ней подобные варианты?

– Нет. Какой смысл сейчас беспокоить ее этим?

Субхаш понял: так вот хладнокровно, безвылазно сидя на своей террасе, мать давным-давно все решила. Но не меньше его поразил и отец, который молча с этим согласился.

– Но вы же не можете их разлучить! Вы должны принять ее, хотя бы ради памяти Удаяна!

Мать потеряла терпение и вышла из себя. Теперь она злилась и на него тоже.

– Закрой рот! – приказала она. – Твой тон оскорбителен! Не надо говорить мне, как я должна чтить память своего сына!

* * *

В ту ночь Субхаш совсем не мог уснуть. Ему мешали разные мысли.

Возможно, он не все знает о происшедшем с Удаяном. Ведь он знает все только со слов Гори, а родители отказываются что-либо обсуждать.

Скорее всего, они были, как всегда, слишком мягки к Удаяну. Интуитивно чувствовали, что он зашел слишком далеко, но, по своему обыкновению, ему не перечили.

Удаян посвятил свою жизнь движению, действовавшему в неверном направлении, то движение приносило только вред. Власти его уже разоружили и подавили. Единственное, что Удаян сумел изменить, – это жизнь собственной семьи.

Он умышленно держал Субхаша, а возможно, до известной степени и родителей в неведении. Чем дальше он втягивался в свою борьбу, тем скрытнее становился. В письмах не упоминал больше о революционном движении – словно того уже больше и не было. Надеялся усыпить бдительность Субхаша, а сам тем временем мастерил самодельные бомбы и рисовал схемы расположения объектов на территории «Толли-клаб». Скрыл от всех полученное от взрыва увечье.

Единственным человеком, кому он доверял, была Гори. Он навязал ее своим родителям и имел дома хоть какую-то отдушину.

Постепенно узнавая факты, Субхаш как будто бы решал сложное уравнение и начинал представлять себе, как разворачивались те события. Ему уже не терпелось поскорей уехать из Калькутты. Родителям он ничем не мог помочь, не мог их утешить. Он вроде бы приехал к ним, а в итоге получилось – его приезд оказался им не нужен.

Другое дело Гори. С ней его соединяло и роднило чувство любви к человеку, которого они оба утратили.

Он все дни думал о том, как она будет жить с его родителями. Жить, словно в заточении, по их правилам. Холодность его матери к Гори выглядела оскорбительной, но не менее жестоким было пассивное равнодушие и соглашательство отца.

И это была не просто жестокость. Это было умышленное намерение выжить Гори из дома. Ей предстояло стать матерью и тотчас разлучиться со своим ребенком. А ребенку предстояло расти в угрюмом безрадостном доме.

Предотвратить это можно только одним способом – увезти Гори отсюда. Только так надо поступить в этой тяжелой ситуации. А увезти ее отсюда он мог только одним способом – женившись на ней. Для этого следовало занять место брата, растить его ребенка и полюбить его жену так, как любил ее Удаян. То есть пойти по все-таки неправильному пути, но почему-то предопределенному, одновременно честному и ошибочному.

Близился день его отъезда в Америку – скоро ему предстояло снова оказаться на борту самолета. Там, в далеком Род-Айленде, его никто не ждал, а он так устал быть все время один.

Субхаш всячески пытался внутренне отрицать тот факт, что его тянуло к Гори. Но эта притягательность походила на светящихся светлячков, слетающихся по ночам в дом, – заманчивые огоньки кружатся в непредсказуемом вихре, мерцают и гаснут во тьме.

Он не стал заводить разговора с родителями об этом, знал: принятое им решение их ужаснет, они только постараются разубедить его. Поэтому он сразу пошел к Гори. В свое время он со страхом пытался представить себе, как его родные отнеслись бы к Холли, но сейчас такого страха не было.

– Вот, это тебе. – Стоя на пороге, он протягивал коробку с купленной ей в подарок шалью.

Она открыла крышку коробки и заглянула внутрь.

– Мне хотелось бы, чтобы ты это носила, – сказал он.

Она подошла к шкафу, открыла и положила туда коробку с шалью.

Когда она вернулась к нему, он заметил у нее на лбу, под самыми волосами, присосавшегося москита. Ему хотелось смахнуть насекомое, но он не отважился.

– Мне неприятно видеть, как мои родители обращаются с тобой, – произнес он.

Она молча пошла и села за свой письменный стол, на котором лежала книга и раскрытая тетрадь. Она ждала, когда он уйдет.

И Субхаш упал духом. Он вдруг понял, как смешно выглядит вся эта идея. Понял, что Гори не будет носить бирюзовую шаль, что она никогда не согласится выйти за него замуж и уехать с ним в Род-Айленд. Он понял: она будет скорбеть по Удаяну и вынашивать его ребенка. И что он, Субхаш, для нее пустое место.

На следующий день раздался неожиданный, резкий звонок в дверь. Субхаш читал на террасе газету. Отец был на работе, мать ушла куда-то по делам. Гори сидела у себя в комнате.

Субхаш спустился вниз посмотреть, кто там. На улице перед калиткой стояли трое мужчин – агент Бюро расследований и двое вооруженных полицейских. Агент БР представился и сказал, что ему нужно поговорить с Гори.

– Она спит.

– Тогда разбудите ее.

Субхаш открыл калитку, проводил их на второй этаж, попросил их подождать, а сам пошел по коридору к комнате Гори.

Когда она открыла дверь, на ней не было очков, глаза усталые, волосы растрепанные, сари помятое. Ее постель была разобрана.

Он сообщил, кто пришел, и четко произнес:

– Я буду с тобой.

Она завязала волосы, надела очки, застелила постель и сказала, что теперь готова. Субхаш старался держаться уверенно, не хотел выдать свою нервозность.

Агент БР вошел в комнату первым. Полицейские тоже прошли, но остались у порога. Они курили, стряхивая пепел прямо на пол. У одного из них было заметное косоглазие, казалось, он смотрит и на Гори, и на Субхаша одновременно.

Агент БР осматривал стены, потолок, что-то там внимательно разглядывая. Потом взял со стола Гори одну из книг, помусолил пальцем несколько страниц. Потом достал из нагрудного кармана записную книжку и ручку и стал что-то записывать. На кончиках нескольких пальцев не было пигмента, как будто их выбелили кислотой.

– Вы – брат? – спросил он, даже не отрываясь от своих записей, чтобы взглянуть на Субхаша.

– Да.

– Тот самый? Проживаете в Америке?

Субхаш кивнул, но агент смотрел уже не на него, а на Гори.

– В каком году вы познакомились со своим мужем?

– В тысяча девятьсот шестьдесят восьмом.

– Когда вы были студенткой Президенси-колледжа?

– Да.

– Вы сочувственно относились к его убеждениям?

– Вначале да.

– В настоящий момент являетесь членом какой-либо политической организации?

– Нет.

– Сейчас я покажу кое-какие фотографии. На них изображены люди, с которыми был знаком ваш муж.

– Хорошо.

Он достал из кармана конверт и начал показывать фотографии. Снимки были маленькие, и Субхаш издалека не мог их разглядеть.

– Вы кого-нибудь узнаете на этих фотографиях?

– Нет.

– И вы никогда с ними не встречались? Ваш муж никогда не знакомил вас с ними?

– Нет.

– Посмотрите внимательней, пожалуйста.

– Я смотрю.

Агент БР убрал фотографии обратно в конверт, стараясь не испачкать их пальцами.

– Ваш муж когда-нибудь упоминал человека по имени Нирмал Дей?

– Нет.

– Вы уверены?

– Да.

– А человека по имени Гопал Синха?

Субхаш сглотнул ком в горле и посмотрел на Гори. Она лгала. Даже он помнил Синху, студента-медика с того митинга, на который он ходил вместе с Удаяном. Брат наверняка рассказывал о нем Гори.

А может быть, не рассказывал? Может, желал оградить Гори от лишних проблем, поэтому многое скрывал и от нее тоже? Таких подробностей Субхаш, конечно, не мог знать. Хоть Гори и рассказала ему в деталях и красках о последних днях и моментах жизни Удаяна, но все же кое-что осталось для него туманным.

Агент сделал еще несколько записей, потом вытер вспотевшее лицо носовым платком и обернулся:

– Можно воды?

Субхаш налил ему воды из кувшина в углу в стальную кружку, стоявшую вверх донышком. Агент осушил кружку залпом и поставил на письменный стол Гори.

– Если у нас возникнут еще вопросы, мы вернемся, – сказал агент.

Полицейские раздавили на полу свои окурки, и все трое вышли из комнаты. Субхаш сопровождал их до калитки.

– Когда вы возвращаетесь в Америку? – спросил его агент БР на прощание.

– Через несколько недель.

– А каким предметом вы занимаетесь?

– Химическая океанография.

– Вы совсем не похожи на своего брата, – заметил агент и ушел.

Субхаш запер калитку.

Она ждала его на террасе, сидела на складном стульчике.

– Ты в порядке? – спросил он.

– Да.

– Через сколько времени они снова придут?

– Они больше не придут.

– Почему ты так думаешь?

Она подняла голову, оторвала от пола взгляд.

– Потому что мне больше нечего им сказать.

– Ты уверена?

Она смотрела на него, но по выражению ее лица ничего нельзя было разобрать. Ему хотелось поверить ей, но он понял: если у нее и есть что сказать, то она не скажет, потому что не хочет.

– Тебе здесь небезопасно, – сказал он. – Даже если полиция отстанет от тебя, то мои родители не отстанут.

– Что ты имеешь в виду?

Он помолчал немного, а потом рассказал:

– Гори, они хотят, чтобы тебя не было в их доме, они не будут заботиться о тебе. Им нужен только внук.

Когда услышанные слова улеглись в ее голове, он поделился с ней своими соображениями – сказал, что в Америке никто не знает о здешнем революционном движении. Там никому не будет до нее дела. Она могла бы продолжить свою учебу, для этого есть удачная и удобная возможность.

Она не перебивала его и молча слушала. Он объяснил ей, что вырастить ребенка в Америке гораздо легче. Особенно в ее ситуации, ребенку нужен отец.

Он сказал ей, что знает – она по-прежнему любит Удаяна. Посоветовал ей не обращать внимания на мнение посторонних людей, а главное – не принимать близко к сердцу реакцию его родителей. Если она уедет с ним в Америку, то все это просто перестанет ее волновать и что-то для нее значить.

Она узнала большинство людей на тех фотографиях. Все они были партийными товарищами Удаяна из окрестных кварталов. Некоторых она помнила по митингу, на который ходила однажды, когда еще не было так опасно. Она узнала Чандру – женщину, работавшую в швейном ателье, и еще узнала мужчину с бензоколонки. Но сделала вид, что не узнала.

Среди людей, чьи имена назвал ей агент БР, был только один человек, о котором никогда не упоминал Удаян. Только этого человека она и в самом деле не знала. Некоего Нирмала Дея. И все-таки что-то ей подсказывало: не так уж она и не знает этого человека.

– Тебе даже не надо этого делать, – сказала она Субхашу на следующее утро.

– Я делаю это не только ради тебя.

– Он сам этого не хотел бы.

– Я понимаю.

– Нет, я сейчас говорю не о нашей с тобой женитьбе.

– А о чем тогда?

– В самом конце ему уже не нужна была семья. Он сам сказал мне об этом за день до своей гибели. И все же… – Она осеклась на полуслове.

– И все же что?

– Однажды он сказал мне: из-за того, что он женился раньше тебя, он хотел, чтобы у тебя первого появился ребенок.

Часть четвертая

Глава 1

Субхаш стоял за канатным ограждением в аэропорту и ждал ее. Ее деверь, ее муж. Второй мужчина, за которого она вышла замуж в последние два года.

Тот же рост, то же телосложение. Практически двойники. Хотя она никогда не видела их вместе. Субхаш был как бы более мягкой версией Удаяна. Бледной, несколько размытой копией.

Только что в ее паспорт чиновник иммиграционной службы шлепнул печать, чтобы зафиксировать ее въезд, – шлепнул дважды по одному месту, потому что оттиск получился нечетким.

На нем были вельветовые брюки, рубашка в клеточку, куртка на молнии и спортивные туфли. Глаза добрые, но в них угадывалась слабость, именно слабость привела его, как она подозревала, к милосердному поступку – женитьбе на ней.

И вот он стоял сейчас здесь, чтобы встретить ее, принять в свою жизнь и отныне всегда быть рядом с ней. И ничего в нем не изменилось, так что в конце длинного путешествия у нее просто появилось ощущение – осуществилось принятое решение.

Она видела: он заметил откровенные перемены, произошедшие с ней. Сейчас, на пятом месяце беременности, лицо ее и бедра располнели, тело раздалось вширь, ребенок рос в ее животе, скрытом под бирюзовой шалью, в которую она куталась для тепла.

Гори села рядом с ним на переднее сиденье, на заднем сиденье оказались два ее коленкоровых чемодана. Пока разогревался двигатель, Субхаш очистил банан и налил из термоса чаю в крышку-стакан. Когда он предложил ей, она пригубила после него с другой стороны стаканчика горячий безвкусный напиток, отдающий мокрой деревяшкой.

– Как ты себя чувствуешь?

– Устала.

Снова этот голос – в нем тоже Удаян. Его голос. И тембр, и слова произносит так же. Поразительное сходство и поразительное доказательство того, что они братья. Это новое напоминание об Удаяне она жадно впитала в себя.

– Как там мои родители?

– Да все так же.

– В Калькутте уже жарко?

– Более или менее.

– А как там общая обстановка?

– Одни говорят, что лучше, другие – что хуже.

Он объяснил ей: сейчас они находятся в Бостоне, а Род-Айленд южнее. Они выехали из туннеля, проложенного под рекой, проехали гавань, и город начал удаляться. Машина ехала быстрее той скорости, к которой Гори привыкла в Калькутте, которую позволяла загруженность тамошних дорог. От этой быстрой и непрерывной езды ее начало мутить. В самолете и то было лучше – создавалась иллюзия, будто сидишь на одном месте и никуда не движешься.

По обочинам высились деревья со странной серо-белой корой. Как-то не верилось, что они способны дать листву или плоды – много-много тоненьких веток, будто плотная сетка, через нее можно смотреть. Кое-где на деревьях еще оставались отдельные листики. Ей было не понятно, почему они до сих пор тоже не облетели.

На земле островками белел снег. Особенно бросалось в глаза то, какими плоскими здесь были дороги. И машины тоже казались какими-то плоскими и квадратными. Все пространство, похоже, заполонили машины, движущиеся в разных направлениях. И очень мало зданий. Зато много-много голых деревьев.

Он посмотрел на нее:

– Ты такое ожидала увидеть?

– Я не знала, чего ожидать.

Ребенок снова зашевелился, заворочался. Он не знал, что попал теперь в новую обстановку, не знал, какой потрясающе длинный путь проделал вместе с Гори, в ее животе. А Гори не знала, действует ли на него эта перемена, почувствовал ли он холод.

Ей казалось – у нее внутри сидит маленький Удаян. Его другая версия. Он существовал и как бы внутри ее, и как бы удаленно. И ей до конца не верилось, что Удаяна больше нет, не только в Калькутте, а вообще на свете.

Во время приземления самолета в Бостоне ей на мгновение стало страшно, что их ребенок мог исчезнуть из ее живота. Словно он как-то узнал, что его будет встречать ложный, ненастоящий отец, и его возмутил этот факт, и он перестал формироваться дальше.

На территории Род-Айленда она ожидала сразу увидеть море, но моря не было – просто продолжало тянуться шоссе. Они въехали в городок под названием Провиденс. По холмистой местности пролегали улицы, дома стояли вплотную друг к другу, островерхие крыши украшали купола и шпили. Она знала, что слово «провиденс» означало «провидение», то есть предугаданное будущее.

Был полдень, и солнце стояло в зените. Яркое синее небо, прозрачные облака. И казалось – этот яркий день никогда не сменится ночью, никогда не кончится.

В самолете время как будто не чувствовалось, и вместе с тем оно очень много значило – именно время, а не пространство Гори ощущала, пока летела. Вокруг нее сидели другие пассажиры – словно пленники, ожидающие решения своей участи. Большинству из них, как и Гори, предстояло получить свободу в совершенно новой и чужой для них атмосфере.

Субхаш на несколько минут включил радио, чтобы послушать прогноз погоды. Гори, хоть и получила британское образование в Президенси, с трудом понимала услышанное в этом выпуске новостей.

За окном машины стали встречаться пасущиеся лошади и коровы. Дома со стеклянными окнами, наглухо закрытыми от холода. Низкие каменные ограды, через которые можно было запросто перешагнуть.

Они остановились перед смешным светофором, свисавшим прямо с проводов поперек улицы. Субхаш указал налево. Там Гори увидела деревянную башенку, возвышающуюся словно лестница какого-то несуществующего здания. За верхушками сосен вдалеке наконец показалась темная полоса. Море.

– Нам туда, – сказал Субхаш. – Там мой студенческий городок.

Гори смотрела на плоскую серую дорогу с двумя непрерывно тянущимися полосками разметки. Эта дорога вела туда, где ей предстояло оставить за спиной свою прошлую жизнь, где вдалеке от опасностей и треволнений предстояло родиться ее ребенку.

Она полагала – Субхаш повернет налево, но, когда снова зажегся зеленый свет, машина поехала направо.

Квартира располагалась на первом этаже дома, чей фасад выходил на лужайку с дорожкой и полоску асфальта. По другую сторону этой полоски асфальта стоял ряд таких же домов, длинных, приземистых, с кирпичными фасадами. Два из них больше напоминали бараки. В конце дорожки находилась асфальтированная стоянка, где Субхаш оставлял свою машину и куда он выносил мусор. Там же в маленьком строении располагалась прачечная.

Дверь в подъезде была почти всегда распахнута настежь и приткнута камнем, чтобы не закрывалась. Дверь в квартиру запиралась на какой-то хлипкий замок из кнопочек – никаких тебе мощных засовов или висячих замков. Людям в этих краях не надо было чего-то бояться, студенты гуляли напропалую и возвращались в свое общежитие далеко за полночь. Неподалеку, на вершине холма, находился полицейский участок, но здесь не существовало никакого комендантского часа, никаких арестов. Студенты ходили куда хотели и делали что хотели.

По соседству с Субхашем жили другие женатые аспиранты – несколько семей с маленькими детьми. Гори они словно и не замечали. Только иногда она слышала звук хлопнувшей двери, или приглушенный телефонный звонок в чьей-то квартире, или шаги на лестнице.

Субхаш отдал ей свою спальню, а сам устроился спать на раскладном диване в другой комнате. Она слышала из-за двери, как он собирается в лабораторию по утрам. Звонок его будильника, стоны измученного вентилятора в ванной. Когда вентилятор был выключен, до нее долетали тихие всплески воды и жужжание бритвы.

Никто не приходил приготовить чай, заправить постели, вымести сор из комнат. Субхаш сам готовил себе завтрак на электрической плитке, чья спираль начинала краснеть, стоило только нажать кнопку. Варил овсянку на молоке. Потом выкладывал кашу в тарелку, скребя ложкой по дну кастрюльки, и сразу же заливал ее водой, чтобы легче было вымыть. А в это время на другой конфорке варились яйца – Гори было слышно, как они перекатывались в булькающей воде. Приготовив все это, он уходил к себе в комнату завтракать.

Она была благодарна ему за его независимость, и вместе с тем ее это поражало. Мечтавший о революции Удаян дома всегда ждал, чтобы его обслужили, сидел и ждал, когда Гори или мать поставит перед ним тарелку с едой.

Субхаш тоже рассчитывал на ее независимость. Оставлял ей немного денег и номер телефона его кафедры, написанный на клочке бумаги. Ключ от почтового ящика и второй ключ от квартиры. Гори дожидалась определенных звуков, чтобы встать с постели, – сначала звякала дверная цепочка, а потом дверь за Субхашем закрывалась.

Это тоже был своего рода вызов условностям. Поступок, который мог бы вызвать у Удаяна восхищение. Сбежав в свое время с Удаяном, она чувствовала себя дерзкой нарушительницей обычаев, но, согласившись стать женой Субхаша и приняв это импульсивное решение – уехать с ним в Америку, она совершила еще более экстремальный шаг.

Правда, на этот раз ей было легче совершить такой шаг, так как ничто не привязывало ее к той, старой жизни. Поэтому ей было легче, несмотря на всю незрелость и отчаянность этого решения, связать свою жизнь с Субхашем. Она не хотела жить в Толлиганге, хотела забыть свою жизнь там. И Субхаш дал ей такую возможность. Где-то в глубине души она чувствовала, что даже могла бы когда-нибудь полюбить его – хотя бы из благодарности.

Как и ожидала Гори, свекор со свекровью обвинили ее в том, что она опозорила их семью. Свекровь набросилась на нее с бранью, кричала, что она с самого начала была недостойна Удаяна. Что он, возможно, был бы сейчас жив, если бы женился на другой, нормальной, девушке.

Они обвиняли и Субхаша – в том, что он не по праву занимает место Удаяна. Но в итоге, после всей этой ругани и поношений, они все-таки не запретили им пожениться. Они не сказали «нет». Возможно, из-за того, что сочли более предпочтительным не заботиться больше о Гори и расстаться с ней. Так она, с одной стороны, еще глубже «осела» в этой семье, а с другой – добилась для себя освобождения.

Опять это была не традиционная свадьба, а просто регистрация брака. И опять зимой. Пришел только Манаш. Все остальные родственники с обеих сторон отказались прийти. И не пришел никто из партийных товарищей Удаяна. Они были против этой свадьбы – считали, что Гори должна чтить память Удаяна и быть верной его мученическому образу. Не зная, что Гори носит под сердцем ребенка Удаяна, они разорвали с ней всякую связь. Ее второе супружество они сочли шагом нецеломудренным и непристойным.

Она выходила за Субхаша, чтобы сохранить хоть какую-то связь с Удаяном. Но, делая это, она уже понимала: это бесполезно. Как бесполезно оставлять одну сережку, когда другая потерялась.

На свадьбу она надела простенькое шелковое сари и к нему – только наручные часы и скромную цепочку. Волосы укладывала сама. Впервые после того памятного похода со свекровью за покупками она выбралась в город, в его кипящее и бурлящее жизнью нутро.

Вторая свадьба была без праздничного стола. Без стеганого одеяла, под каким они с Удаяном первый раз лежали как муж и жена в доме в Четла, прижимаясь друг к другу, чтобы согреться. И не только согреться.

После регистрации Субхаш повел ее оформлять загранпаспорт, а потом в американское консульство за визой. Чиновник в консульстве поздравил их, как полагается поздравлять счастливых молодоженов.

– Я в детстве лето проводил в Род-Айленде, – сказал он, когда узнал, где живет Субхаш.

Его дедушка, оказывается, преподавал литературу в Браунском университете, который тоже находился в Род-Айленде. Он разговорился с Субхашем про тамошние пляжи.

– Вам там понравится, – сказал он Гори, пообещал ускорить процесс ее оформления и пожелал им счастья.