Текст книги "Невеста по контракту"

Автор книги: Джулия Тиммон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

3

Вот это да! – думаю я, с прищуром глядя на Барлоу и пытаясь представить себе, как бы мы смотрелись рука об руку, в вечерних нарядах среди толпы празднично одетых и жадных до сплетен лондонцев. Поверит ли его мать в то, что мы влюбленная пара, согласись я сыграть эту роль? Не почувствует ли она своим чутким беспокойным сердцем фальши? Не раскусит ли, что никакая я Нейлу не невеста, едва мы предстанем перед ней? У нас ведь ничего общего, мы не знаем ни привычек друг друга, ни наклонностей.

Барлоу напряженно ждет ответа. Я молчу и молчу. Он вскидывает руки.

– Разумеется, я достойно заплачу. Не мне объяснять, как дорого потраченное неизвестно на что время, тем более душевные силы и все прочее.

– На дорогу, номер в гостинице и текущие расходы, надеюсь, будет выделена отдельная сумма? – медленно спрашиваю я, еще не вполне понимая, во что мне предлагают ввязаться. – Если я, конечно, скажу «да».

Барлоу встает и быстро кивает.

– Разумеется.

– Номера у нас с тобой будут отдельные, – строго произношу я.

– Конечно, – говорит он, всем своим видом выражая: прочие варианты исключены, что меня, черт знает почему, снова немного задевает. – За вечернее платье, туфли, сумку – словом, за все, что потребуется, тоже заплачу я, – добавляет он.

Глубоко задумываюсь. Если честно, с одной стороны, эта затея приходится мне очень по сердцу. Во-первых, меня не вполне устраивает мой теперешний заработок и дополнительные деньги придутся очень кстати; во-вторых, смена обстановки обещает благотворно подействовать на мою кровоточащую душу; в-третьих, будет, наверное, очень полезно, чтобы скорее забыть прежние отношения, хотя бы в шутку познать новые. И наконец в-четвертых, на заработанные деньги можно будет задержаться в Лондоне хотя бы на недельку и посвятить это время исключительно самой себе. Только вот Дженнингс вряд ли меня отпустит. Он редкая вредина, хоть и действует вечно исподтишка, а в отпуске я была всего полгода назад. Можно ли что-нибудь придумать? Мне на ум приходит идея, и я решаю поразмыслить над ней немного погодя, потому что в сознании жужжит рой других мыслей.

Платье, сумка, туфли… Если я соглашусь, придется побегать по магазинам. Не опасно ли это – впутываться в подобную историю? Что, если этот Барлоу замешан в некой преступной деятельности? Пугаюсь, всматриваюсь в его профиль. Он остановился вполоборота у окна, видимо решив не мешать мне.

Впрочем, если нигде с ним не уединяться, бояться как будто нечего. Главное, не давать ему в руки своих документов и непременно заключить договор. Барлоу, будто прочитав мои мысли, проходит к столу и берет с него несколько чистых листов бумаги.

– Контракт можем составить прямо сейчас, а завтра заверим его у нотариуса.

Усмехаюсь.

– А не покажется ли ему предмет договора странным?

Барлоу пожимает плечами, достает из кармана ручку, придвигает стол туда, где сижу я, и садится за него по другую сторону.

– Может, и покажется. Но он и бровью не поведет. Им доводится сталкиваться с вещами и посмешнее.

Киваю, продолжая раздумывать. Что-то в этом не то, есть какое-то несоответствие, выпирающее наружу клином, но в чем оно, я почему-то никак не могу определить. Это явно от переизбытка впечатлений.

– Значит, ты родом из Англии? – спрашиваю я, чтобы выиграть время.

Барлоу качает головой.

– Я родился, вырос, окончил колледж и какое-то время работал в Чикаго. У меня и все родственники оттуда.

Нахмуриваюсь.

– Почему же бабушка устраивает торжество в Лондоне?

Барлоу смеется.

– Наша бабушка чудо из чудес. На старости лет заявила, что мечтает вернуться на родину предков, подыскала себе через брачное Интернет-агентство подходящего старичка англичанина, недолго думая вышла замуж и переселилась в Лондон.

– Действительно чудо.

– Это еще не все, – с улыбкой говорит Барлоу. – Через год старичок сыграл в ящик, бабушка для приличия месяц носила траур, а потом нашла себе нового жениха и теперь собирается замуж в пятый раз.

Присвистываю.

– Разве такое бывает?

Барлоу кивает.

– Еще и как бывает. Если согласишься со мною съездить, взглянешь на восьмидесятилетнюю невесту собственными глазами. – Он мрачно усмехается. – Барлоу любят крайности. Кто-то без конца вступает в брак, а кто-то… – Он умолкает и смотрит в окно.

До меня вдруг доходит, что именно во всей этой истории представляется противоестественным, и я, сама того от себя не ожидая, прыскаю со смеху. Барлоу резко поворачивает голову.

– В чем дело? – почти агрессивно спрашивает он.

Качаю головой, чтобы скорее успокоиться.

– Ты разыгрываешь меня, правильно?

– Что? – Лицо Барлоу принимает столь гневное выражение, что улыбка тает на моих губах. Нет, ему определенно не до шуток.

– Просто слишком это нелепо, – оправдываюсь я. – У тебя море подруг, а ты обращаешься с такой просьбой к соседке, которую все это время почти не замечал.

– Во-первых, – отвечает Барлоу, глядя на меня так, будто я в глаза назвала его мерзким развратником, – я замечаю всех, с кем живу по соседству, просто мне некогда водить с ними дружбу. Во-вторых, я обратился именно к тебе, потому что ты оказалась рядом как раз в ту минуту, когда мать заявила, что, если я не привезу невесту, она встретит меня в гробу.

Содрогаюсь.

– Даже если так, не проще ли было позвонить какой-нибудь женщине, которую ты знаешь намного лучше и на которую можешь положиться?

Барлоу плотно сжимает губы, на его шее дергается кадык, а на плечах сильнее напрягаются мышцы.

– Не проще, – глухо и траурно произносит он.

Смотрю на него в полном недоумении, и в голове снова звучит – человек-загадка.

Какое-то время оба молчим. Меня так и подмывает, дабы разрядить напряжение, отпустить какую-нибудь шутку, но в ушах стоит звон и ничего не придумывается. Чувствую себя так, будто после долгой и утомительной дороги заехала в тупик и не знаю, куда двигаться дальше.

– Нет, Сиара, – наконец произносит Барлоу, и я слышу в его голосе непонятную печаль, даже безнадежность. Однако мое имя звучит из его уст так, что кажется, будто оно самое мелодичное в целом мире. – Обращаться мне больше не к кому.

Почему? – возникает в моем сознании закономерный вопрос, но задавать его из чувства такта я не осмеливаюсь. Барлоу несколько мгновений смотрит в пустоту, потом внезапно вскидывает голову и встряхивает ею.

– Если тебя мой замысел пугает или если ты по каким-то другим причинам не можешь ответить согласием, – быстро и деловито произносит он, – тогда закроем эту тему. – Усмехается. – Надеюсь, насчет гроба маман просто погорячилась. Еще пиво будешь?

Смотрю на коричневую бутылку в руке, из которой не отпила и трети.

– Я и с этим-то еще не справилась.

– А я, пожалуй, выпью еще. – Барлоу выходит из гостиной и направляется в кухню.

Чувствую себя препаршиво. И не только потому, что подвожу человека, а еще и потому, что по глупости упускаю прекрасную возможность исцелиться от хандры.

Барлоу возвращается с новой бутылкой пива. На его лице нет ни упрека, ни недовольства. Такое впечатление, что никакого разговора о необычной сделке у нас вообще не было.

– Телевизор включить? Или музыку? – тоном гостеприимного хозяина спрашивает он. – Знаешь, я рад, что у меня гостья. В противном случае не знал бы, чем заняться. – Смеется и включает музыкальный центр, хоть я и не ответила на его вопрос. – Вообще-то все мое время расписано буквально по минутам. Когда происходит какой-нибудь сбой, как сегодня, я теряюсь как ребенок, который учится ходить и не может сообразить, какую ножку надо выставлять вперед – левую или правую.

– Подожди, – прошу я. – Ты поспешил закрыть тему, а ведь я еще не сказала «нет».

Барлоу смотрит на меня с проблеском надежды в глазах, спешит отвернуться и взмахивает рукой.

– Я вдруг понял, что мой план абсурдный.

– Не такой уж и абсурдный, – спорю я. – Только я бы хотела все получше взвесить. Можешь дать мне недельку на раздумья?

Доставая из коробки диск, он качает головой.

– Увы, не могу. Праздник послезавтра.

Приоткрываю рот.

– То есть… в ближайшее воскресенье?

– Да. Причем начало в два дня. В девять бабуля уже спит и не изменяет этому правилу ни при каких обстоятельствах.

Да уж, задачку передо мной ставят не из легких! Какое-то время прикидываю, сумею ли в столь короткий срок все устроить, и в приступе неожиданной решимости утвердительно киваю.

– Хорошо, я согласна.

Барлоу на миг замирает и смотрит на меня так, будто услышать такой ответ ожидал меньше всего на свете.

– Ты серьезно?

– Совершенно, – говорю я, чувствуя себя ребенком, которого старшие ребята во дворе приняли в головокружительно интересную игру. – Пошлепываю по бумажным листам на столе. – Давай составлять договор.

Отец Сюзанны – человек твердых принципов, строгих правил и высокой нравственности. Но не без слабостей. Его ахиллесова пята – младшая дочь, Сюзанна, самая талантливая и симпатичная из троих. Когда я не без его косвенной помощи устраивалась в издательство, то почти поклялась себе, что буду работать как все и в жизни не обращусь к нему с очередной просьбой. Но сейчас у меня нет другого выхода.

Чтобы устроить встречу с Терри Бреннаном, приходится звонить подруге. После минутного раздумья решаю пока не рассказывать ей ни об уходе Маркуса, ни о сделке с Барлоу. Ни первое, ни второе, я еще сама не успела переварить. Сюзанна отвечает после бесконечных девяти гудков и запыхавшимся голосом:

– Привет! Куда ты запропастилась?

– Ты где? – смущенно спрашиваю я, представляя себе Сюзи, вырвавшуюся из горячих объятий таинственного любовника. – И… с кем?

Она смеется.

– Со всеми нашими ребятами, на репетиции.

– Ах да! – Вспоминаю, что они ставят «Кабаре» и что через полмесяца премьера. Со своими неприятностями я позабыла обо всем на свете.

– Времени остается в обрез, а мы все никак не можем отработать сцену, – жалуется Сюзанна. – Я в одном и том же месте постоянно забываю слова, а мой партнер в который раз спотыкается о скамейку и чуть не падает. Ты бы хоть разок пришла поболеть за меня, – с упреком добавляет она. – Не появляешься и не звонишь почти целую неделю!

Мне становится совестно. Сюзи думает, что я не звоню, потому как занята ублажением своего Маркуса. Откуда ей знать, что я который день томлюсь в проклятом одиночестве? Надо бы посвятить ее в мои невеселые новости. Только лучше не по телефону и чуть погодя.

– У меня… последнее время слишком много работы, – говорю я, что в принципе соответствует действительности. – Как только разберусь с теперешней книжкой, обязательно приду на репетицию.

– Приди хотя бы на премьеру, – ворчит Сюзанна.

– О чем ты говоришь! Разумеется! – Хорошо, что после общения с Барлоу я так взвинчена, что могу говорить звучно и не вяло. В противном случае Сюзи вмиг заподозрила бы неладное. – Кстати, позвонить за все это время ты могла бы и сама, – замечаю я.

Сюзанна секунду-другую сопит в трубку.

– Если начистоту, после нашей последней беседы…

О нет! Сейчас она заговорит про Маркуса.

– Вообще-то да, – спешу согласиться я с любой претензией, которую подруга вознамерилась мне предъявить. – Прекрасно понимаю. Надо будет правда обо всем поговорить. Но потом. А сейчас… у меня к тебе небольшая просьба.

Мне везет. Терри Бреннан этим вечером оказывается не в театре и не на званом ужине, а отдыхает с женой дома и, несмотря на весьма поздний час, любезно соглашается меня принять.

В холле их величественного особняка меня встречает мать Сюзанны, Линда. Она из тех женщин, которых полнота не только не портит, но даже красит. У нее бархатные миндалевидные карие глаза, чуть вздернутый нос и море обаяния. Старшие дочери Бреннанов, Ребекка и Синди, похожи больше на мать, но по сравнению с ней, несмотря на свою молодость, кажутся блеклыми. Сюзанна же серыми глазами, сообразительностью и одаренностью пошла в отца. Может, поэтому он и не чает в ней души.

– Сиара, давненько ты у нас не появлялась! – протяжно произносит Линда, заключая меня в объятия. Сюзанна живет отдельно, и бывать в доме ее родителей в последнее время у меня нет причин. – Очень-очень рада тебя видеть! Будешь сок? Или кофе?

Чтобы от меня не воняло пивом, хоть и выпила я всего пару глотков, я жую жвачку.

– От кофе, пожалуй, не откажусь, спасибо.

– Проходи в гостиную. – Линда указывает на комнату, из которой сквозь раскрытую дверь льется розовато-оранжевый теплый свет и негромкая приятная музыка. – А я пока сварю вам кофе.

– Здравствуй-здравствуй! – Терри Бреннан, приветствуя меня, привстает с большого кожаного кресла и протягивает руку. Он не в костюме, в чем я привыкла его видеть в издательстве, а в темно-зеленом халате и таких же тапочках. Сама расслабленность. – Что-нибудь стряслось?

Сажусь на диван и почему-то робею. Впрочем, не о повышении же и не о зарплате я явилась с ним разговаривать. Вздыхаю.

– Нет, ничего особенного не случилось. Просто я бы хотела… – Сглатываю. – Понимаете, та книга, над которой я сейчас работаю… – Боже, я ведь совсем не собиралась упоминать про Браунинга! И не готовилась к этой беседе, но от волнения наружу рвутся не те слова и уже не остановиться. – Мне кажется, с этим автором надо обстоятельно и долго поговорить. Потому что…

Многословно, но на удивление складно излагаю, что меня не устраивает в романе Браунинга. А умолкая, краснею и тороплюсь добавить:

– Впрочем, я ведь не редактор и, может, ошибаюсь. – Хихикаю. – Иногда мне кажется, что я совсем не права и вообще не гожусь на эту роль…

Бреннан снимает очки и задумчиво потирает переносицу. До меня вдруг доходит, что я отравляю человеку отдых, и мне делается совсем неловко.

– Ой, простите… Я, наверное, не вовремя.

– Нет, почему же. Я готов разговаривать о делах хоть среди ночи. – Бреннан смеется. – А почему ты не обсудила этот вопрос с Дженнингсом?

– Гм… – Сцепляю пальцы в замок. – Мне кажется, у нас нет понимания… По-моему, он… – Нет, ябедничать на Дженнингса – это уже чересчур. Невпопад усмехаюсь. – То есть я хотела сказать…

Бреннан смотрит на меня своими умными глазами так, будто прекрасно понимает, и о чем я пришла его просить и чего недоговариваю.

– Видите ли… побеседовать с Дженнингсом я смогу только в понедельник, а в понедельник… – Умолкаю и с растерянной улыбкой вздыхаю.

– Неужели я настолько страшный и грозный? – с неожиданно озорным прищуром спрашивает Бреннан.

– Что, простите? – лепечу я.

– Мы знакомы сотню лет, а ты, хоть и все очень грамотно сейчас объяснила, почему-то дрожишь от страха.

Улыбаюсь и пожимаю плечами.

– Просто мне не хотелось бы, чтобы вы подумали, будто я…

Бреннан жестом останавливает меня.

– Ты работаешь у нас без малого пять лет, верно?

Киваю.

– И за все это время впервые пришла с разговором. Думаешь, я до сих пор не понял, что ты не из тех, кто, пользуясь знакомствами, стремится пролезть на местечко получше и урвать кусок пожирнее?

В гостиную входит Линда с серебряным подносом, на котором белеют фарфоровые чашки.

– Спасибо, женушка, – благодарит ее Бреннан, когда она опускает поднос на стеклянный столик.

– Пейте. Если понадобится что-нибудь покрепче, только намекните, – весело говорит она.

Все втроем смеемся.

Если я тайно в чем-то и завидую подруге, так это в том, что она воспитывалась в совершенно иной обстановке. Отношения ее родителей дружески теплые, причем независимо от того, видят ли их в эти минуты посторонние. У Бреннанов ничего не делается напоказ. Какие они при гостях, такие и в кругу семьи. Уж я-то знаю, ведь школьницей не раз оставалась у Сюзи ночевать, да и могу делать выводы из ее рассказов. Сама она выходить замуж пока не думает, но это не потому, что, как я теперь, чувствует себя непригодной для семейной жизни, а потому, что еще не надышалась свободой, главное же – потому что в ее жизни пока нет человека, с которым не боязно связать судьбу.

Линда, мягко покачивая округлыми бедрами, уходит из комнаты. За ней тянется незримый шлейф материнского тепла и супружеской любви. Я чувствую себя ощутимо свободнее. Минуту-другую пьем с Бреннаном кофе и молчим.

– Кстати, – внезапно говорит он, отставляя чашку, – тебе не кажется, что ты засиделась в помощницах?

У меня перехватывает дыхание. Приоткрываю рот, чтобы ответить «кажется», но понимаю, что это прозвучит нескромно, и молчу.

– Надо бы серьезно поразмыслить над этим вопросом, – добавляет Бреннан.

– Только не подумайте, что я за этим к вам пришла, – торопливо говорю я.

– Я и не думаю, – спокойно отвечает Бреннан. – Не знаю, что привело тебя ко мне, но догадываюсь, что это какой-нибудь пустяк.

Качаю головой.

– Не совсем. Дело в том, что мне надо срочно уехать. Завтра же. А мистер Дженнингс… сомневаюсь, что он бы меня отпустил. И потом я два дня его не увижу. – Умолкаю и в страхе замираю, подумав вдруг о том, что перегнула палку и Бреннану это не придется по вкусу.

Он с невозмутимым видом складывает руки на чуть выступающем животе.

– Хочешь взять досрочный отпуск?

– Хотя бы недельку, – тараторю я. – У меня… некоторые неприятности. Личного характера, и было бы очень кстати куда-нибудь съездить, а сейчас как раз…

– Не объясняй, – говорит Бреннан. – Это и есть твоя просьба?

– Ну да.

Он смеется.

– А я уж было подумал, что тебя кто-нибудь оскорбил или еще что-нибудь в этом роде.

Кручу головой.

– Нет-нет. Никто меня не оскорблял.

– Замечательно. Уезжай хоть на полмесяца, а когда вернешься, в первый же день зайди ко мне, – распоряжается он начальственно-благосклонным голосом.

– Да, конечно. Огромное спасибо, – взволнованно благодарю его я.

Бреннан нахмуривает брови.

– Говоришь, у тебя неприятности? Сюзанна ничего о них не упоминала.

Вытягиваю вперед руку.

– Ее я пока ни во что не посвящала. Понимаете…

– Не объясняй, – повторяет Бреннан. – Думаю, со Сюзи вы в любом случае поймете друг друга.

– Разумеется. Ближе нее у меня, наверное, нет никого.

Бреннан задумчиво поводит бровью и кивает.

– Надеюсь, твои неприятности скоро закончатся.

– Спасибо. Я тоже надеюсь.

Уже у двери Бреннан вновь меня окликает. Приостанавливаюсь на пороге и поворачиваю голову.

– Если хочешь поговорить с людьми более взрослыми, я и Линда всегда готовы тебя выслушать, – говорит он.

В моем сердце загорается ласковый огонек. Несмотря ни на что, я счастливая: не у всех есть такие друзья и не всем в тяжелую минуту рады помочь.

– Огромное спасибо.

4

– Давай-ка я повторю все, что запомнила, – почему-то ужасно волнуясь, говорю я. – Значит, я танцовщица и выступаю на Бродвее…

Барлоу хмурится.

– Разве я говорил тебе об этом?

Слегка краснею.

– Нет, но я случайно услышала сама. Тогда, на балконе… Ты слишком громко говорил.

Барлоу со смехом грозит мне пальцем.

– Подслушала?!

Живо качаю головой.

– Это не так называется.

Он обводит взглядом мои голые слегка загорелые руки и ноги в синих джинсах.

– Что ж, никто не усомнится в том, что я сказал правду.

Немного смущаюсь, не совсем понимая, что он имеет в виду.

– В каком смысле?

– В таком, что фигура у тебя точно как у танцовщицы, – ровным голосом и глядя вперед, произносит Барлоу.

Это что, комплимент? – задумываюсь я. Судя по тону, не похоже. Впрочем, какая разница? У нас отношения сугубо деловые, хоть и дело наше из ряда вон выходящее. Вздыхаю, стараясь не искать в высказывании Барлоу ничего личного и думать лишь о предстоящей «работе».

– Предупреждаю, если меня начнут расспрашивать, в каком театре я выступаю, тем более в каких участвую постановках, я погорю. Врать нелегко, особенно если ты дуб дубом в том, о чем надо сочинять небылицы.

Барлоу крутит в руках сверхсовременные наушники и сидит, откинувшись на спинку кресла. Оно мягкое и очень удобное, как и все остальное вокруг. Первым классом я лечу, по-моему, впервые в жизни.

– Мой тебе совет, лучше ничего не выдумывай, – спокойно говорит Барлоу. – Отвечай уклончиво и таким тоном, который говорит яснее слов: я не в настроении болтать.

– Тебе легко рассуждать! – восклицаю я. – Со стороны всегда кажется, что все просто. Каким таким образом можно ответить уклончиво, если, к примеру, меня конкретно спросят, как называется мюзикл, в котором я сейчас играю.

Барлоу сидит, не меняя положения, и так же умиротворенно смотрит вперед, на персональный монитор, где о чем-то спорят Пол Радд и Фамке Янссен.

– Скажи: у него такое название, что трудно выговорить. Хихикни и отвернись.

Всплескиваю руками.

– Прекрасно. И что обо мне подумают? А в первую очередь о тебе?

Барлоу поводит плечом.

– Вот это меня совершенно не волнует. Лишь бы маман раньше времени не отправилась на тот свет.

От того, насколько безмятежным голосом он произносит эти слова, мне делается смешно. Легонько пихаю его локтем в бок.

– По-моему, ты подходишь к делу не слишком серьезно. А я должна отработать обещанную сумму.

– Кстати! – спохватывается Барлоу. – Я совсем забыл. Если надо, я могу заплатить аванс. И, если ты уже купила, например, платье, скажи, сколько денег за него пришлось выложить.

– От аванса не откажусь, а со всем остальным разберемся потом, – говорю я, ловя себя на том, что говорить уклончиво отнюдь не столь сложно.

Учитывая тот факт, что времени на походы по магазинам у меня было всего ничего, я купила первое попавшееся платье и только дома заметила, что оно чересчур откровенное. Нет, спереди вид очень даже приличный: грудь закрыта почти полностью и длина вполне пристойная – дюйма на три ниже колена. Но сзади вырез во всю спину и две тоненькие перекрещивающиеся тесемки посередине. Под такое платьице не наденешь лифчика, поэтому даже закрытая голая грудь будет… гм… обращать на себя внимание. В общем, я решила, что, если в Лондоне выдастся свободный часок, я съезжу в «Хэрродс» и поищу что-нибудь посдержаннее. Хотя бы для того, чтобы свободнее себя чувствовать и не напугать родню Барлоу. Хотя, с другой стороны, какое мне до них дело?

– Да, и еще! – Легонько похлопываю «работодателя» по плечу. Он протягивает мне чек ровно на половину оговоренной в контракте суммы. Неплохо. – Спасибо, – бормочу я, радуясь, что можно расслабиться и не бояться подвоха. Как бы там ни сложилось в будущем, я отважилась ввязаться в эту аферу уже не зря. – Так вот, – говорю я, убирая чек. – Нам бы нужно хоть чуточку больше узнать друг друга.

Барлоу поводит бровью.

– В каком смысле?

– Ну, рассказать друг другу, например, какие наши любимые блюда или отмечаем ли мы дни рождения, – объясняю я. – Мало ли с чем придется столкнуться. Мне, конечно, все равно, но не очень хочется краснеть и спотыкаться на каждом слове перед незнакомыми людьми.

Барлоу покачивает головой с таким видом, будто я его смертельно утомила.

– Думаю, это ни к чему. Я же сказал: на вопросы лучше вообще не отвечать. – Он смотрит на меня, будто раздумывая, стоит ли говорить то, что крутится у него на языке. – Мы не отметили это в договоре, но еще одна причина, по которой я обратился к тебе, в том, что я тебя почти не знаю. Так для меня лучше: мне совершенно не нужны привязанности и сближения. Покажемся на бабушкином торжестве – чтоб его! – и заживем, как прежде: привет – пока.

Чувствую, как у меня каменеет лицо. По груди расплывается гадкое чувство: тебя не желают знать и отвергают. Второй раз за единственную неделю! Барлоу невозмутимо поднимает наушники, собираясь их надеть, но я не даю ему это сделать – вцепляюсь в руку.

– Послушай-ка, я и не собиралась с тобой сближаться! Если ты думаешь, что я тайно имею на тебя виды, то глубоко заблуждаешься! Ты совершенно не в моем вкусе. С таким, как ты, я в жизни не связывалась бы, а согласилась на это безумие только из жалости!

– Из жалости? – Лицо Барлоу искажается в изумлении и недовольстве.

– Да. Слишком уж несчастным ты выглядел, когда упрашивал меня съездить с тобой.

– Серьезно?

Он кривит губы, и я впервые за все время, что его знаю, хоть и минута самая что ни на есть неподходящая, обращаю на них особое внимание. Черт! Почему Они не отталкивающе тонкие или бескровные? Почему, если посмотришь прямо на них, они наводят на недопустимые мысли? Отворачиваюсь, задумываясь о том, поцелуи со сколькими женщинами познали эти губы, и почему-то неуютно ежусь.

– А мне казалось, что по моей физиономии ничего не заметно, – задумчиво произносит Барлоу. – Говоришь, я совсем не в твоем вкусе? И замечательно, – добавляет он, надевая наушники и устраиваясь поудобнее.

В приступе странного негодования я требовательно дергаю его за рукав. Не поворачивая головы и уже переключившись на картинки кино, он убирает от уха наушник.

– Если мы друг другу настолько неприятны, давай, пока не поздно, откажемся от этой дурацкой затеи! Не умрет твоя маман и не заставит силой жениться ни на старой деве, ни на разведенной! – выпаливаю я так громко, что парень азиатской наружности, сидящий по другую сторону прохода, поворачивает голову и смотрит на нас с удивлением и легким испугом.

Премило улыбаюсь ему, откидываюсь на спинку кресла так, чтобы меня было не видно из-за Барлоу, и добавляю громким шепотом:

– Лично я так не могу: прикидываться влюбленной в того, от кого меня тошнит!

– Зачем же ты согласилась? – спрашивает Барлоу, до сих пор держа наушник на расстоянии от уха, но явно наполовину уже пребывая в событиях фильма. Такое чувство, что его мой гнев ничуть не волнует. – Вчера тебя тошнило меньше?

– Да, представь себе! Вчера ты был полюбезнее – наверное, умышленно старался! Чтобы добиться своего!

Барлоу пожимает плечами.

– Наверное.

Его спокойствие, граничащее с наглостью, приводит меня в бешенство.

– Знаешь что?! – восклицаю я, рывком выпрямляя спину и уже не заботясь ни о ком вокруг. – Я выхожу из игры! Как только прилетим в Лондон, я…

– Не получится, – перебивает меня Барлоу. – Ты подписала контракт, и завтра хочешь не хочешь будешь моей невестой.

Я замираю с приоткрытым ртом, а он возвращает наушник на место и как будто забывает обо мне.

Первая неожиданность поджидает нас в аэропорту. Едва мы появляемся у выхода, где обычно собираются встречающие, над головами толпы поднимается белый плакат с надписью: «Привет Нейлу и его прелестной спутнице!».

– О нет, – бормочет себе под нос Барлоу, становясь мрачнее тучи. – Только бы оказалось, что это приветствие адресуется другому Нейлу.

Меня охватывает недоброе предчувствие. Вероятность того, что на нашем самолете прилетел еще один Нейл с невестой, имени которой не знают его жаждущие свадьбы родственнички, по-моему, почти равна нулю.

– Нейл! – разносится по всему залу старческий, но на удивление звучный женский голос.

– Сыно-о-ок! – подключается к первому второй, более молодой.

Меня прошибает пот. На подобное я не соглашалась и не настраивалась. Так и кажется, что сейчас на меня накинутся со всех сторон и задушат в неистовых объятиях.

– Почему ты не предупредил, что тебя будут встречать? – шепчу я Барлоу.

Не сговариваясь, мы одновременно замедлили шаг и идем осторожно, как будто ступаем босиком и боимся распороть ноги осколками только что разбившейся рядом бутылки.

– Я и сам не знал, что они сюда явятся, – растерянно и так же тихо отвечает Барлоу. – Особенно бабушка. Я думал, сегодня она целый день проторчит в салоне красоты…

Я еще не вижу, какая она, их восьмидесятилетняя любительница выходить замуж, но, представляя себе этакий божий одуванчик в кресле у педикюрши и с модной стрижкой на голове, невольно улыбаюсь.

Мы с Барлоу наконец приостанавливаемся и внезапно становимся жертвами объятий, поцелуев и визга. Я зажмуриваюсь, вся сжимаюсь, качаю головой, открываю глаза и лишь теперь вижу, что меня прижимает к груди старушка с морщинистым искусно накрашенным лицом. Чтобы дотягиваться до моей шеи, ей, несмотря на непомерно высокие, особенно для ее возраста, каблуки, приходится стоять на цыпочках.

– Дорогие наши! Родные! – кудахчет она, сжимая меня так, что я вот-вот задохнусь. – Наконец-то!

Надо бы для приличия тоже ее обнять, но, во-первых, мои руки прижаты к бокам, а во-вторых, я из вредности не желаю себя утруждать. Пусть Барлоу убедится, что, отвергнув мое предложение заранее подготовиться к разного рода неожиданностям, допустил серьезную ошибку.

Наконец-то у меня появляется возможность вздохнуть полной грудью – старушка разжимает руки, отходит на шаг назад и окидывает меня оценивающим взглядом.

– Красавица! Ты только взгляни, какая она красавица!

Натянуто улыбаюсь. Мать Нейла отпускает сына из объятий и тоже отступает, чтобы полюбоваться мной. Меня охватывает такое чувство, будто я вместо манекена стою в ярко освещенной витрине на обозрение всех, кому не лень повернуть голову.

– Ах какое чудо! – складывая руки перед грудью и изо всех сил прижимая их одна к другой, восторгается младшая миссис Барлоу.

Они мне, честное слово, льстят. Или настолько опьянены счастьем, что увидели бы красавицу и в уродине. Меня бросил любимый, мое положение на работе весьма неопределенно, вчера я поздно легла и битый час проворочалась с боку на бок, раздумывая, не опасно ли лететь с Барлоу, а сегодня жутко зла на него и восемь часов провела без сна в полете. Разве будешь тут хорошо выглядеть?

– Я Мирабель! – сообщает старушка. – Бабушка Нейла. А это его мама и моя невестка Стефани.

Будь я настоящей подругой Нейла, стала бы, следуя традиции, уверять обеих, что мне чрезвычайно приятно познакомиться со столь близкими ему родственницами. Я же лишь сдержанно улыбаюсь и киваю. Опять назло ему.

Мирабель с удивительной для старушки прытью подскакивает к нам, становится посередине, хватает нас за руки и тянет к выходу.

– Скорее идемте отсюда! Тут слишком людно и шумно, а нам надо столько всего обсудить!

Обсудить? – испуганно думаю я, позволяя вести себя бог знает куда.

Барлоу мрачно молчит, избегая встречаться со мной взглядом. Стефани идет с ним рядом и все поглядывает то на него, то на меня.

Выходим на улицу. Мирабель целенаправленно ведет нас к широкой в американском духе черной машине и с видом хозяйки распахивает заднюю дверцу.

– Садимся все вчетвером сзади! – объявляет она, кивая на сиденье.

Барлоу хмурится.

– Чья эта машина?

– Моя. – Мирабель озорно смеется. – Точнее, почти моя, то есть Хэнка. А у нас теперь все общее. – Она кивком велит забраться внутрь невестке, и та подчиняется. – Теперь садись ты, Нейл, потом девочка и я.

– Подожди… – Барлоу явно сбит с толку и недоволен. – Кто такой Хэнк?

– Мой жених, – отвечает Мирабель, и на какое-то мгновение я вижу в ней не старушку, а кокетливую девицу на выданье.

– Он что… – начинает Барлоу.

Мирабель счастливо смеется.

– Да, он ужасно богат. И без ума от меня. Так-то вот.

Изумленно качая головой, Нейл садится в машину. Если уж его удивлению нет предела, то моему и подавно. Такое чувство, что я по ошибке вышла на сцену вместо артиста в самый разгар спектакля и должна, пусть неумело и плохо, подыгрывать остальным.