Текст книги "Замуж за давнего друга"

Автор книги: Джулия Тиммон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Ты любишь ее? – едва не вырвалось у Деборы. Она взяла брюки и, повернувшись к другу спиной, стала разглядывать их, оценивая, насколько хорошо погладила.

– А? – более требовательно спросил Герберт. – Как ты считаешь?

Дебора удовлетворительно кивнула, одобряя собственную работу, и, придав себе непринужденный вид, повернула голову.

– Ты о чем?

– Не слишком ли это будет многоговоряще, если я подарю Фионе красную розу?

Дебора невозмутимо пожала плечами.

– Ну этого я не знаю. Сам решай.

Герберт так тяжело вздохнул, будто ему поручили возглавить войско в великой битве с врагом.

Дебора усмехнулась.

– Скоро ты без моих подсказок шагу ступить не сможешь. А когда-то любил сам меня поучать.

Герберт посмотрел на нее несколько странно, словно озаренный какой-то светлой мыслью или намеком на мысль, еще не обретшую отчетливую форму. Секунду спустя все прошло, и Дебора решила, ей это лишь показалось.

– Да, ты права. – Герберт поднял было руку, вознамерившись по привычке взъерошить волосы.

– Эй, испортишь прическу! – воскликнула Дебора.

Герберт опустил руку и широко улыбнулся.

– Я, и правда, совсем бы пропал без тебя. Если бы ты не пришла, наверно, до сих пор ломал бы голову над тем, какой выбрать галстук. И непременно опоздал бы, потом всю жизнь бы себя проклинал.

– Я как почувствовала, что пригожусь тебе сегодня утром, – пробормотала Дебора, стараясь казаться беззаботной.

– Спасение ты мое! – Герберт с грубоватой нежностью потрепал ее по плечу – как верного приятеля, в знак дружеской благодарности. Достал из комода трусы, отвернулся, развязал халат и прямо в присутствии Деборы трусы надел.

Не произошло ничего необычного или сверхъестественного. Они росли бок о бок, сколько раз ездили вместе на пляж, да в каких только переделках не бывали вдвоем за целую жизнь. Однажды в пятнадцатилетнем возрасте Дебора упала с велосипеда и сильно поцарапала об асфальт спину. Пришлось тут же раздеться по пояс, чтобы Герберт обработал рану. Позднее, спустя лет шесть, когда его родители уже перебрались в Северную Каролину, сильно заболел и слег он, и Дебора каждый вечер за ним ухаживала. Словом, они были настолько давно и хорошо знакомы, что вполне могли позволить себе в присутствии другого подобную вольность.

Но Деборе стало вдруг до того не по себе, что захотелось поскорее уйти. Я для него все равно что парень, пришла в голову безрадостная мысль. С одной стороны, это здорово, с другой же…

– Ладно, счастливо отдохнуть, – сказала она, выключая утюг. – Я пойду.

– Постой. – Взгляд Герберта вдруг упал на всеми забытую кастрюльку. – Спасибо за гуляш. – Он поднял крышку, вдохнул запах кушанья и просиял. – Красота! Как чудесно, что у меня такие соседи! Может, все же подкрепиться?

– Уже не успеешь, – сказала Дебора.

Герберт посмотрел на часы.

– В самом деле. – Он кивнул на другие брюки, те, что лежали у самой двери. – Послушай, будь другом: вытащи оттуда ремень и вставь в штаны, которые погладила. Если, конечно, сама никуда не торопишься.

Дебора без слов принялась выполнять просьбу.

– Спасибо тебе, сотню раз спасибо. А я пока рубашку надену – как здорово ты ее выгладила!

Для кого-нибудь другого так не старалась бы, печально подумала Дебора. А для тебя готова на любую жертву. Дурочка… Будто заняться больше нечем.

– И смажу вторую туфлю, а то так и обую: одна тусклая, другая блестящая, – пробормотал Герберт, торопливо просовывая руки в рукава рубашки.

Не успела Дебора вдеть в брюки ремень, как пылкий влюбленный, уже наспех смазав второй ботинок, схватил оба и стал поспешно напяливать. Потом обулся и взглянул на себя в зеркальную шкафную дверцу.

– Вроде готов.

Дебора с любованием его осмотрела.

– Выглядишь отлично.

– Ты находишь? – несколько смущенно спросил Герберт.

– Разумеется. Врать я не умею, сам ведь знаешь. – Дебора с серьезным видом взглянула ему прямо в глаза.

Герберт расплылся в улыбке.

– Знаю. Конечно, знаю. – Он посмотрел на часы и, еще раз окинув свое отражение в зеркале беглым взглядом, помчался к выходу. – Еще раз за все спасибо, дружище!

– Удачи! – крикнула ему вслед погрустневшая Дебора.

2

Когда за Гербертом захлопнулась парадная дверь, Дебора прошла к кровати и тяжело на нее опустилась. На душе скребли кошки, куда-то идти, с кем-то встречаться не было никакой охоты.

Сначала не думалось ни о чем, потом навалилась жалость к самой себе. Другая бы на моем месте не только не стала бы ему помогать, пришло на ум, но придумала бы, как вообще не пустить его на это свидание. Или, в лучшем случае, сказала бы: выкручивайся сам. Я же… Дуреха! Впрочем, нет. Все правильно. Только так и можно любить: честно, без подлости, стараясь всяческими способами облегчить предмету любви жизнь. Даже если тебе самой от этого одни страдания… Но как же это трудно!

Немного воспрянув духом, она поднялась с кровати и, воодушевленная тем, что осознала, насколько ее чувство благородно и возвышенно, принялась собирать и развешивать по плечикам рубашки, брюки и жилетки. Это опять напомнило о глупых фантазиях про совместный с Гербертом быт, и печаль нахлынула с новой силой.

Покончив с наведением порядка, Дебора взяла кастрюлю, спустилась вниз, поставила гуляш в холодильник на кухне и, не вполне понимая, что собирается сделать, машинально перешла в кабинет, заставленный книжными шкафами. Книг у Оурэев было видимо-невидимо. Дебора остановилась у определенной полки и только тогда осознала, что явилась сюда за «Большими надеждами».

Бережно взяла книгу в руки, села на старый кожаный диван, принялась задумчиво перелистывать слегка пожелтевшие от времени страницы. И остановилась взглядом на иллюстрации. Молодой английский джентльмен диккенсов-ских времен, горделивая красавица перед креслом, в котором восседает старуха-невеста.

Дебора тоскливо улыбнулась.

– По-моему, даже немного похож на Герберта… Тот же высокий лоб, благородные черты…

В кармане запиликал сотовый.

– Алло? – ответила Дебора, поднеся трубку к уху.

– Привет! – послышался звонкий голос Джозефины. – Уже проснулась?

Дебора хмыкнула.

– Давно.

– Какие планы?

– Никаких.

– Почему голос такой грустный?

– Разве грустный? – спросила Дебора, стараясь взбодриться. – Тебе показалось.

– Возможно. Поехали к Рональду, от него в двенадцать вся компания отправится на пикник.

С Рональдом, хохотушкой Джозефиной и остальными ребятами Дебора училась в колледже. Теперь собирались гораздо реже, чем в годы студенчества, зато веселились так же от души и замечательно отдыхали от работы и проблем взрослой жизни.

Дебора закусила губу, погружаясь в раздумья. Заняться сегодня было практически нечем, но на веселье что-то не тянуло.

– А много будет народу? – медленно спросила она, выигрывая время.

– Почти все, – ответила Джозефина. – Не смогут вырваться только Денис, Рэнди и Патриция, но многие приедут с половинами, так что толпа соберется приличная.

– А твой Стив поедет? – поинтересовалась Дебора, хоть приятеля подруги за чрезмерную важность всегда недолюбливала.

– Поедет, если успеет разобраться с делами. Но при чем здесь Стив? – Джозефина явно догадалась, что Дебора просто в дурном настроении.

– Послушай, я что-то неважно себя чувствую… – попыталась было отвертеться та.

– Тогда тем более! – решительно заявила Джозефина. – Тебе просто необходимо съездить на природу и встретиться с друзьями. Поверь моему опыту: лучшего лекарства на свете не существует.

– Ладно, уговорила, – сдалась Дебора, поднимаясь на ноги с зажатой в руке книгой.

– Через полчаса будь готова. Я заеду за тобой.

– Жду.

Домой Дебора возвращалась совсем в другом расположении духа. Джозефина сидела за рулем своего «фиата спайдера» и без умолку болтала, Дебора слушала ее, глядя в раскрытое окно, Стив, успевший все-таки вовремя покончить с работой и разморившийся за городом на солнышке, умиротворенно дремал на заднем сиденье.

К Герберту Дебора целый день возвращалась мыслями, но взгрустнула, лишь когда подумала о том, что была бы рада тоже веселиться на пикнике с «половиной», а именно – с ним, другом детства. Теперь ей всего лишь не терпелось рассказать ему о проведенном на природе чудесном дне и узнать, как прошло его свидание с Фионой.

Музыку, грохочущую у него в доме, она услышала, как только Джозефина свернула на их улицу. И тотчас не на шутку встревожилась.

– «Ред Хот Чили Пепперс», – пробормотала она, узнав любимую песню соседа. – Это Герберт слушает. Что-то чересчур громко.

Джозефина внимательно взглянула на подругу.

– Плохой знак?

– Ага. Знаешь, у Герберта сейчас… гм… как бы поточнее сказать… несколько странный период в жизни. Наверно, опять что-нибудь неприятное приключилось.

В глазах Джозефины возник вопрос, но она ничего не стала спрашивать. С Гербертом они были давно знакомы, но о своей к нему любви Дебора не рассказывала даже ей, лучшей подруге.

«Фиат» остановился у дома Пауэллов. Дебора рассеянно попрощалась с Джозефиной, на мирно посапывавшего Стива даже не взглянула и торопливо вышла из машины.

– Если что, звони, – сказала напоследок Джозефина.

– Ага. – Дебора кивнула и тотчас устремилась к соседнему дому.

У нее давно были собственные ключи от входной двери Герберта, но она пользовалась ими лишь в редких случаях, как, например, сегодня утром, когда уходила из дома в отсутствие хозяина. Рискнула пустить их в ход и теперь – звонок Герберт вряд ли бы услышал, слишком уж громко играла музыка.

Чего-чего, а увидеть друга в компании с бутылкой бурбона Дебора не ожидала никак. Герберт был спортсменом и спиртного почти не употреблял, выпивал разве что пиво, и то изредка и понемногу.

– В чем дело? – воскликнула Дебора, застыв в изумлении на пороге гостиной.

Герберт полулежал с прикрытыми глазами на диване, буквально в метре от одной из колонок, потому явно не услышал ни вопроса Деборы, ни того, что она вообще появилась в доме. Диван стоял к входу боком.

Дебора осторожно прошла вдоль стены к музыкальному центру и убавила громкость. Герберт медленно раскрыл глаза и повернул голову.

– Откуда ты взялась?

Дебора показала ему ключи.

– А-а, понятно. Присаживайся. Выпить не желаешь? – Говорил он непривычно безучастным голосом, выглядел ужасно. Красные, неестественно ярко блестящие глаза, взъерошенные волосы, глубокая складка между бровей – о Герберте утреннем в нем не напоминало теперь ничего.

Дебора села на диван рядом. Ей в нос ударил запах виски.

– Выпить не желаю. Я этими гадостями не балуюсь, знаешь ведь. И ты вроде бы не пьешь… – Она повернула бутылку к себе этикеткой и сделала вид, что читает надписи, сама же задумалась о том, как быть.

Герберт хрипло засмеялся.

– Начинать когда-то ведь надо.

Дебора внутренне содрогнулась. В его смехе, этих отчаянных словах прозвучало столько безысходности, что сделалось страшно.

– Ну что у вас опять приключилось? – тихо спросила она, заглянув в исполненные тоски глаза друга.

Он махнул рукой.

– Деб, дружище! Надоел я тебе, наверно, со своим нытьем. А злоключениям, как видно, не будет конца и края! И я сам во всем виноват, поэтому решил больше не обременять тебя своими проблемами.

Он взял с кофейного столика на треть заполненный виски бокал и вылил все его содержимое в рот. От желания схватить бутылку и выбросить в окно у Деборы стало покалывать в пальцах, но она знала, что упрямый Герберт, если с ним так обойдешься, сходит и купит новую и продолжит заглушать свое горе.

– Ничуточки ты мне не надоел, – спокойно сказала она. – Мы ведь друзья и должны друг друга поддерживать. На этом и держится мир – на товариществе, взаимовыручке…

Любви, добавила она про себя и, слегка покраснев, снова приковала взгляд к этикетке.

Герберт встал с дивана и взволнованно заходил из угла в угол. Дебора внимательно к нему присматривалась, опасаясь, что его вот-вот поведет в сторону, но шаги его были вполне твердые, – видимо, рана в душе так нестерпимо болела, что алкоголь почти не брал.

– Не знаю, – чуть не со стоном произнес наконец он. – Понятия не имею, как тебе об этом рассказать… Не представляю, почему я опять все это терпел, какого черта не заявил этой красавице, что видеть ее больше не желаю!

Дебора, терпеливо ожидая главного, следила за другом взглядом и всем сердцем за него переживала. Не страданий и унижений был достоин ее Герберт – ласк и понимания. Ей пришла вдруг в голову неожиданная мысль: может, сказать ему, что я в него влюблена? Сейчас, когда он так страдает? Вдруг это его утешит?

Она отказалась от идеи, внезапно испугавшись ее смелости и безрассудству. Решила, что признанием только напугает Герберта, усугубит его терзания, а в итоге сведет на нет их дружбу.

Герберт вернулся на место, налил еще полстакана бурбона и сделал несколько глотков.

– Может, хватит выпивать? – осторожно спросила Дебора. – Разве этим что-нибудь исправишь?

Герберт безрадостно засмеялся.

– Само собой, нет. Только хуже сделаешь. Но вспоминать об оскорблениях под этим делом как будто легче. Представляется все не настолько отчетливо, голова вообще работает в замедленном режиме.

Дебора не ответила. Герберт, сделав еще два глотка, наконец принялся рассказывать:

– Можешь себе представить: когда она уселась ко мне в машину, то заявила, что нам необходимо заехать еще по одному адресу. Я, окрыленный болван, не удосужился спросить, что это за адрес такой. Вручил ей чертову розу и помчал туда, куда она сказала.

– Цветок ей понравился? – спросила Дебора.

Герберт горестно усмехнулся.

– Она сразу же положила его на бардачок, там и оставила.

– Хоть спасибо-то сказала? – От негодования Дебора с радостью вцепилась бы обидчице Герберта в золотистые локоны, если бы, на свою беду, та оказалась сейчас поблизости.

– Не-а. Ограничилась почти незаметным кивком. Но довольно дружелюбно и весело со мной заговорила, поэтому я постарался о розе забыть. Угадай, что произошло, когда я затормозил у того второго дома.

Дебора пожала плечами.

– Бог его знает. Может, там живут какие-нибудь ее родственники и Фиона «заглянула к ним на минутку», а отсутствовала целый час? – высказала она первое пришедшее в голову предположение.

Герберт опять засмеялся хриплым, пропитанным обидой смехом.

– Как бы не так! Там живет один из сотни ее воздыхателей. Он уже ждал нас на крыльце, а увидев, забрался ко мне в машину, будто в свою собственную!

Дебора недоуменно покачала головой.

– Что за бред?

– Никакой это не бред – именно так все и было. – Герберт с остервенением схватил со стола бокал, наполнил его и снова вылил в рот. – Я сначала буквально дара речи лишился. Стал придумывать этой нелепости разные разумные объяснения: уверять себя в том, что сейчас, мол, все прояснится. Это ее брат или одноклассник, у него внезапно сломалась машина, и его надо подвезти туда-то и туда-то. Но эти двое ничего подобного, разумеется, и не думали мне сообщать. Потому что никакой это был не брат и не одноклассник.

Его лицо потемнело, и Дебора испугалась, что он сейчас ударит по столу рукой или разобьет колонку, из которой продолжала литься уже негромкая музыка.

– Какое-то время Фиона, повернув голову, одаривала дружка улыбками, потом лениво сообщила: через двадцать минут нам надо быть в Гарфилд-парке. Думаешь, я поступил, как следовало? Послал их обоих к чертям собачьим? Вовсе нет! Не сделал ничего подобного!

Герберт снова вскочил и стал мерить комнату широкими шагами. Больше всего он злился не на капризы Фионы, а на самого себя, на безволие, которое в нем неизменно рождало ее присутствие. Невелика бы была беда, если бы по природе своей он был человеком безответным и раболепным, – он же был натурой яркой и сильной, потому ненавидел себя за слабость.

Продолжения Деборе пришлось ждать долго. Герберт остановился у окна и снова заговорил – безжизненным глухим голосом – по прошествии лишь минут пятнадцати.

– В Гарфилд-парке, на скамейке, в том самом месте, где Фиона распорядилась остановить машину, сидел третий идиот. Такое вот наша раскрасавица придумала себе на субботу развлечение: собрать в одном месте нескольких обожателей и убедиться в том, что ни один из них не посмеет ей и слова грубого сказать. Можешь себе такое вообразить?

Дебора даже не захотела представлять, насколько униженным и потерянным чувствовал себя в те злосчастные минуты Герберт. И медленно покачала головой.

– Нет, такого я вообразить не могу. Создается впечатление, что у вашей Фионы… – Она осеклась, подумав, что слишком много себе позволяет, но все же договорила: —…не все в порядке с психикой.

Герберт мрачно на нее взглянул и криво улыбнулся.

– Скорее, у нее-то с психикой полный порядок. Кому не мешает полечиться, так это придуркам типа нас. – Он снова потянулся к бутылке.

Дебора остановила его, взяв за руку.

– Хотя бы не так часто, Герберт. Тебе же с непривычки плохо станет.

– Ну и пусть! – Герберт вырвал руку, но Дебора снова ее схватила и сильнее сжала.

– Нет уж. Пока я здесь, не позволю тебе отравить себя. Понял?

Герберт глубоко вздохнул и, к удивлению Деборы, перестал сопротивляться. У него была крупная, теплая и настолько мужественная рука, что в его странные проявления мягкотелости просто не верилось. Дебору вдруг посетила сумасшедшая идея: притянуть его к себе, заключить в объятия, осыпать поцелуями, чтобы он хоть ненадолго забылся. От мысли, насколько легко в таком состоянии можно склонить его к близости, голова пошла кругом, а сердце забилось чаще. Снова испугавшись, что идея чересчур смелая, Дебора медленно разжала пальцы.

Герберт сел и продолжил свой мучительный рассказ.

– Буквально через пять минут Фиона оставила нас втроем, а сама села в такси и, махнув нам в окно рукой, укатила. Мы постояли на месте, не глядя друг на друга, и разошлись. – Он мотнул головой. – Мне и в страшных снах не снилось, что однажды я попаду в такую зависимость к женщине. Но ничего! – Он сжал кулак и ударил-таки по столику. Бутылка лишь слегка пошатнулась. – Знаешь, я задумал во что бы то ни стало влюбить ее в себя. Надо дать ей понять, что это такое – сходить по кому-то с ума. С понедельника пущу в ход новую тактику: не стану обращать на нее внимания или… В общем, я еще не решил, как буду действовать… Если хочешь, составим план действий вместе.

– Угу, – промычала в ответ Дебора, слыша его и не слыша.

Взбудораженная собственной идеей, внезапно пришедшей ей в голову, она сидела, глядя перед собой, и вела со своим вторым «я» жаркий спор.

Не придется ли потом горько пожалеть, если ты решишься на это? – спрашивал голос разума, реагируя на ее разрастающееся желание воспользоваться случаем. Не знаю, отвечало сердце. Но вспоминать об этом до скончания века буду как о высшем благе. Второй возможности, может, никогда больше не выдастся, и тогда всю жизнь целовать и обнимать любимого можно будет только в мечтах.

А сам он как к этому отнесется? – не унимался недоверчивый разум. Что скажет завтра, когда проснется трезвый и все вспомнит?

Во-первых, может, после нескольких бокалов виски и вообще не вспомнит, стояла на своем душа. А если и вспомнит, то смутно… Тогда, конечно, растеряется. Попросит прощения за то, что до такого состояния напился. И… предложит обо всем забыть. Если я объяснюсь ему в любви, это как будто к чему-то его обяжет. Если же мы позанимаемся сексом без излияний и лишних слов, то сделаем вид, что ничего не было. И заживем как прежде – сосед и соседка, давние друзья.

Ты не обманываешь себя? – допытывался разум. Уверена, что все будет так просто?

Не вполне… – говорило сердце. Но поделать с собой ничего не могу…

– Я поклялся себе, что заставлю ее увлечься мной по-настоящему, – процедил сквозь зубы Герберт. – И, как только она станет моей, перевоспитать, научить меня уважать. Поклялся и добьюсь своего, любой ценой. Так ты мне поможешь?

Дебора, уже почти готовая обвить его шею руками, еще колебалась.

– Помогу, – сказала она, думая о том, что после сегодняшней ночи должна будет искуснее прежнего маскировать свои чувства.

– Я знал, что ты не откажешь, Деб, – пробормотал Герберт, снова протягивая к бутылке руку.

Дебора хотела было опять остановить его, но вдруг решила: чем пьянее он будет, тем лучше.

На этот раз Герберт наполнил бокал на четверть и осушил залпом.

– Деб, дружище… – прошептал он с горечью. – Если бы ты только знала, как мне паршиво…

Ждать дольше, видеть его мучения Дебора уже не могла. Ее пальцы, будто сами собой, коснулись его мускулистого предплечья и скользнули выше.

– Не убивайся так, – ласково ответила она, еще не решаясь взглянуть ему в глаза. – Очень тебя прошу… Мне невыносимо смотреть, во что ты превращаешься. Ты… Отважный, умный, настырный. Вспомни: ребята с улицы считали тебя местным героем.

Герберт усмехнулся, и Дебора против воли устремила взгляд на его губы. Вторая ее рука поднялась и несмело дотронулась до плотной Гербертовой шеи – так хорошо знакомой и настолько недостижимой для ее ласк. Сердце забилось быстрее и беспокойнее, и стало трудно дышать. В груди, внизу живота разлилось волшебное тепло, перед глазами слегка потемнело.

Герберт замер, время будто остановилось. Дебора смотрела на его губы безгранично долго, пока окончательно не лишилась способности здраво рассуждать и держать себя в привычных рамках. Потом будто в режиме замедленного воспроизведения наклонилась и, закрыв глаза, чтобы не видеть Гербертова взгляда, потянулась губами к его губам.

Они приняли ее с радостью! Горячие, раскрасневшиеся, пропахшие виски… В поцелуе Дебора вознеслась с грешной земли в сказочные высоты и отбросила остатки сомнений, чувствуя себя счастливейшей в человеческой истории женщиной.

Все, что последовало дальше, было сплошным сладким сном. Снимая с Герберта футболку, гладя и целуя его плечи, шею, грудь, Дебора любила его до помутнения сознания, а о своих страхах и робости больше и не вспоминала. Разум отключился, второе «я» как будто умерло. Властвовало лишь сердце, трепещущее от избытка чувств.

– Деб… – сдавленно и несколько растерянно то и дело шептал Герберт.

Дебора поцелуями просила его умолкнуть и с исступлением человека, жить которому остается всего несколько часов, одаривала и одаривала любимого ласками.

Она проснулась среди ночи и сначала не поняла где. Но, почувствовав на своем обнаженном плече чью-то крупную руку, все вспомнила.

И к собственному великому удивлению, во весь рот улыбнулась. Сбылась ее давняя мечта, пусть всего на треть или даже на четверть. Или на тысячную долю… Но еще вчера утром или в обед она и на это-то не смела рассчитывать.

Следовало теперь подняться, найти в темноте белье, футболку и джинсы и тихонько исчезнуть. Но вставать, одеваться и уходить из комнаты, где еще пахло их страстью, безумно не хотелось.

Полежу еще минутку и уйду, мысленно пообещала себе она. Нет, две минутки. Ведь он больше никогда не обнимет меня во сне, ни разу в жизни не согреет теплом своей обнаженной груди, бедер…

Прошло не две минуты, а, наверно, добрых полчаса, когда Дебора все-таки заставила себя подняться с дивана. На ее губах больше не сияло улыбки, а сердце, точно раненое, изнывало от нестерпимой боли.