Текст книги "Бриджертоны: Вторые эпилоги (ЛП)"
Автор книги: Джулия Куин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Джулия Куин
«Бриджертоны. Вторые эпилоги»
Перевод осуществлен на сайте
Перевод – KattyK , Lorik
Редактура – Lorik , FairyN
The Bridgerton 2nd Epilogues
Принять участие в работе Лиги переводчиков
Истории написания вторых эпилогов к серии «Бриджертоны»
В середине книги «Герцог и я» Саймон отказывается принять пачку писем, написанных ему покойным отцом. Дафна, предчувствуя, что когда-нибудь он может передумать, забирает письма и прячет их, но когда она предлагает отдать их Саймону в конце книги, он решает их не открывать. Первоначально я этого не планировала; я всегда полагала, что в этих письмах должно быть что-нибудь замечательное и важное. Но когда Дафна достала их в конце, мне стало ясно, что Саймону не нужно читать то, что написал его отец. Наконец-то не имело значения то, что почивший герцог думал о своем сыне.
Читатели хотели узнать, что же было в этих письмах, но должна признаться: мне этого не хотелось. Меня больше интересовало, что же должно произойти, чтобы заставить Саймона захотеть их прочитать...
Самая любимая сцена читателей в "Виконт, который любил меня" (и, возможно, вообще во всех моих книгах) без сомнения та, в которой Бриджертоны собираются вместе, чтобы поиграть в Пэлл-Мэлл, вариацию крокета в 19-м столетии. Они жутко соперничают друг с другом и нарушают все правила игры, давно для себя решив, что лучше победы может быть только осознание того, что ты позаботился о проигрыше своих родственников. Когда пришло время снова встретиться с героями этой книги, я знала, что это должен был быть еще один матч в Пэлл-Мэлл.
"Предложение джентльмена" была моей данью уважения истории Золушки, но вскоре стало очевидно, что в этой истории было слишком много злых сводных сестриц. В то время как Розамунда была злобной и жестокой, у Пози было золотое сердце, и когда развитие сюжета достигло кульминации, именно она рискнула всем, чтобы спасти положение. Так что справедливости ради она была обязана получить свой собственный счастливый конец истории...
Сказать, что в книге "Где властвует любовь" была раскрыта великая тайна, значит не сказать ничего. Но Элоиза Бриджертон – одна из наиболее важных второстепенных персонажей книги – покидает город прежде, чем весь Лондон узнает правду о леди Уислдаун. Многие читатели ждали, что в следующей книге "Сэру Филиппу, с любовью" будет сцена, которая покажет, как Элоиза "обо всем узнает", но вставить подобную сцену в книгу не было никакой возможности. Однако рано или поздно Элоиза должна была все узнать, и именно об этом повествует второй эпилог к "Где властвует любовь".
Я нечасто пишу о таких надоедливых детях, как Аманда и Оливер Крэйны, близнецы, страдающие от одиночества, несмотря на наличие отца, сэра Филиппа. Казалось просто невероятным, что, повзрослев, они смогут стать разумными и благовоспитанными членами общества, но я поняла, что если кто-то и мог пообтесать их острые углы, то это была никто иная, как их новая мачеха Элоиза Крэйн, в девичестве Бриджертон. Я давно мечтала попробовать силы в написании истории от первого лица, так что я решила посмотреть на мир глазами выросшей Аманды. Она встретит свою любовь, а Филиппу с Элоизой придется наблюдать, как это произойдет.
Должна признаться, что когда я писала последние фразы романа "Когда он был порочным", мне даже в голову не пришло поинтересоваться, были ли у Франчески с Майклом дети. Их история любви была такой трогательной и такой совершенной, что я чувствовала их историю законченной, если можно так выразиться. Но спустя несколько дней после публикации книги я начала слышать от читателей один и тот же вопрос: "Родила ли Франческа ребенка, которого она так отчаянно желала?" Сев за написание второго эпилога к этому роману, я знала, что просто обязана ответить на этот вопрос...
Если в моих книгах и был когда-либо конец, который заставил читателей застонать, то это был именно он – конец "Все в его поцелуе", когда дочь Гиацинты находит бриллианты, которые Гиацинта искала больше десяти лет... и кладет их обратно. Мне казалось, что именно так поступит дочь Гиацинты и Гарета, и разве не было какой-то высшей справедливости в том, что у Гиацинты (которая была той еще штучкой, доложу я вам) просто обязана была вырасти дочь, один в один походившая характером на мамочку?
Но в конце концов я согласилась с читателями: Гиацинта заслужила право найти эти бриллианты... в конечном счете.
Приступая к написанию вторых эпилогов, я старалась ответить на вопросы, мучающие моих читателей. Что касается "На пути к свадьбе", чаще всего после публикации я слышала вопрос: "Как Грегори и Люси назвали всех этих детей?" Должна признаться, даже я не знаю, как написать историю, посвященную выбору имен девяти наследников (слава Богу, не всех сразу), поэтому я решила начать второй эпилог к роману там, где закончился первый эпилог: в момент, когда Люси дала жизнь своему последнему ребенку. И поскольку каждый человек – даже члены семейства Бриджертонов – должен уметь достойно встречать неприятности, я решила не искать легких путей...
Джулия Куин «Герцог и Я»: 2 эпилог.
Дафна Бассет никогда не была сильна в математике, но уж до тридцати-то считать умела. Обычно между ее месячными недомоганиями проходило не больше тридцати дней. Именно поэтому то обстоятельство, что сейчас она смотрела на настольный календарь и как раз досчитала до сорока трех, заставило герцогиню слегка заволноваться.
– Это невозможно, – заявила она календарю, почти ожидая, что тот ей ответит.
Дафна медленно села, пытаясь вспомнить о событиях последних шести недель. Возможно, она просто ошиблась в расчетах. Последний раз месячные у нее были, когда она гостила у матери, – а именно двадцать пятого и двадцать шестого марта, – что означает… Герцогиня Гастингс стала считать вручную, тыча указательным пальцем в каждый квадратик на календаре.
Сорок три дня.
Она беременна.
– Боже праведный!
У календаря и на этот раз не нашлось, что сказать по этому поводу.
Нет! Нет, это невозможно. Ей же сорок один год. И пусть история знала случаи, когда женщина рожала в сорок два, но последний раз Дафна забеременела семнадцать лет назад. С тех пор она наслаждалась близостью с супругом, совершенно не задумываясь о предотвращении зачатия.
Дафна предполагала, что ее детородные годы позади. Одного за другим она произвела на свет четырех детей: по малышу в год в течение первых четырех лет ее брака. А затем… ничего.
Герцогиня Гастингс удивилась, осознав, что ее младшенькому уже исполнился годик, а она так и не забеременела вновь. Спустя год они отпраздновали двухлетие сына, потом трехлетие, а ее живот по-прежнему оставался плоским. И посмотрев на свой выводок: Амелию, Белинду, Кэролайн и Дэвида[1], – Дафна решила, что ей и так несказанно повезло. Четверо здоровых и сильных детей, один из которых, крепкий паренек, однажды унаследует титул герцога Гастингса от своего отца.
Ко всему прочему Дафна никогда особо не наслаждалась беременностью. У нее опухали лодыжки, раздувались щеки, а уж испытывать вновь проделки пищеварительного тракта ей не хотелось и подавно. Герцогиня вспомнила о своей невестке Люси, которая прямо-таки светилась во время беременности. И слава Богу, поскольку сейчас Люси как раз находилась на четырнадцатом месяце беременности пятым ребенком.
Или, что ближе к истине, на девятом.
Огромная. Потрясающе огромная. И тем не менее сияющая и демонстрирующая на удивление изящные лодыжки.
– Я не могла забеременеть, – отрезала Дафна, приложив руку к плоскому животу.
Возможно, ее тело стареет. В сорок один для прекращения ежемесячных недомоганий, как будто, слегка рановато, но такой деликатный вопрос не подлежал обсуждению в светском обществе. Возможно, со многими женщинами подобное случается в сорок один год.
Ей стоит радоваться. Испытывать благодарность. Ведь месячные доставляют столько неудобств.
Дафна услышала шаги в коридоре и быстро накрыла календарь книгой, хотя сама не понимала, что прячет. Это ведь обычный календарь, на котором даже нет большого жирного красного крестика с пометкой «Месячные».
В комнату вошел герцог Гастингс.
– О, отлично, вот ты где. Тебя искала Амелия.
– Меня?
– Милостью божьей не меня, – ответил Саймон.
– О Господи! – прошептала Дафна.
В обычных обстоятельствах она бы отпустила более остроумное замечание, но сейчас ее сознание было затуманено раздумьями о возможной либо-беременности-либо-преждевременной-старости.
– Что-то насчет платья.
– Розового или зеленого?
Саймон изумленно воззрился на жену:
– Ты серьезно?
– Ну да, конечно, ты понятия не имеешь, – рассеянно пробормотала та.
Саймон потер пальцами виски и сел в ближайшее кресло.
– Когда она выйдет замуж?
– После помолвки.
– И когда это произойдет?
Дафна улыбнулась:
– В прошлом году ей сделали пять предложений. Именно ты настоял, чтобы Амелия вышла замуж по любви.
– Не припоминаю, чтобы ты возражала.
– А я и не возражала.
Саймон вздохнул.
– Как нас угораздило одновременно вывести в свет трех дочерей?
– Мы весьма усердно трудились над продолжением рода в начале нашего брака, – дерзко ответила Дафна, а затем вспомнила календарь на своем столе. Тот, в котором был начертан красный крест, видимый лишь ей.
– Усердно трудились, гм? – Саймон бросил взгляд на открытую дверь. – Интересный выбор слов.
Дафна мельком глянула на выражение его лица и почувствовала, что ее щеки розовеют.
– Саймон, среди бела дня!
Он лениво улыбнулся:
– Не припоминаю, чтобы это останавливало нас на пике нашего «усердия».
– Если девочки поднимутся наверх…
Саймон вскочил с кресла.
– Я закрою дверь.
– О милостивые небеса, они же все поймут.
Герцог решительно закрыл двери, щелкнув замком, и повернулся к супруге, выгнув бровь.
– И кто в этом виноват?
Дафна отпрянула назад. Совсем чуть-чуть.
– Я в жизни не выдам дочерей замуж, оставив их в таком же невежестве, в каком пребывала сама.
– Ты была очаровательно невежественной, – прошептал Саймон, беря жену за руку.
Она позволила ему поднять ее на ноги.
– Тебе так не казалось, когда я предположила, что ты импотент.
Он поморщился:
– Многие вещи обретают очарование спустя какое-то время.
– Саймон…
Он ткнулся носом в ее ухо.
– Дафна…
Саймон проложил ртом дорожку из поцелуев по ее шее, и Дафна почувствовала, что тает. Двадцать один год брака, а ничего не изменилось…
– Задерни, по крайней мере, шторы, – прошептала она.
Не то чтобы кто-то мог что-нибудь увидеть снаружи при таком ярком солнце, но так Дафна чувствовала себя уютнее. Ведь их дом стоял посреди Мейфэра, и все их знакомые, вполне вероятно, сейчас прогуливались прямо под их окнами.
Саймон со всех ног бросился к окну, но задернул лишь тоненькую занавеску. С мальчишеской улыбкой герцог пояснил:
– Мне нравится на тебя смотреть.
А потом с поразительной быстротой и ловкостью Саймон устроил все так, что мог беспрепятственно рассматривать тело жены. Та тихо стонала на кровати, пока он целовал внутреннюю сторону ее колена.
– О Саймон, – вздохнула Дафна.
Она точно знала, что он сделает дальше. Ее супруг начал прокладывать дорожку из поцелуев от ее колена к бедру.
И у него это так замечательно получалось.
– О чем ты думаешь? – прошептал он.
– Прямо сейчас? – уточнила Дафна, моргая и пытаясь стряхнуть с глаз пелену. Саймон касался языком складочки между ее бедром и животом и считал, что жена способна думать?
– А знаешь, о чем думаю я? – спросил он.
– Если не обо мне, то я буду ужасно разочарована.
Саймон усмехнулся и легонько поцеловал любимую в пупок, затем переместился повыше, чтобы нежно поцеловать ее в губы.
– Я размышлял, как чудесно знать другого человека так досконально.
Дафна обняла супруга, не в силах справиться с порывом. Она уткнулась лицом в теплый изгиб его шеи и, вдохнув его знакомый аромат, сказала:
– Я тебя люблю.
– А я тебя обожаю.
О, так значит, он собрался устроить состязание? Дафна чуточку отодвинулась и выпалила:
– Я тобой увлечена.
Он выгнул бровь.
– Ты мной увлечена?
– Это лучшее, что я смогла придумать за такое короткое время. К тому же это правда, – пояснила Дафна, пожимая плечами.
Его глаза потемнели.
– Замечательно. А я тебя боготворю.
Дафна приоткрыла губы. Ее сердечко заколотилось, потом екнуло, и все вертевшиеся на языке синонимы выветрились у нее из головы.
– Полагаю, твоя взяла, – капитулировала она, сказав это так хрипло, что сама с трудом узнала собственный голос.
Саймон снова поцеловал жену, продолжительно, горячо и мучительно нежно.
– О, в этом я не сомневаюсь.
Она откинула голову назад, пока муж опускался с поцелуями вниз к ее животу.
– Тебе все равно нужно меня боготворить, – напомнила Дафна.
Саймон опустился еще ниже.
– В таком случае, ваша светлость, я навеки ваш покорный слуга.
И они замолчали на довольно длительное время.
***
Несколько дней спустя Дафна снова сидела, уставившись в календарь. Прошло уже сорок шесть дней с тех пор, как закончились ее последние месячные недомогания, а она так ничего и не сказала Саймону. Дафна понимала, что должна это сделать, но чувствовала, что еще не время. Существовала еще одна возможная причина отсутствия месячных – стоило только вспомнить ее последний визит к матери. Вайолет Бриджертон постоянно обмахивалась веером, утверждая, что ей душно, хотя Дафна чувствовала себя прекрасно.
А в тот раз, когда Дафна попросила кого-нибудь разжечь камин, Вайолет так неистово запротестовала, что ее старшая дочь не удивилась бы, если бы мать бросилась на защиту каминной решетки с кочергой.
– Только посмей спичкой чиркнуть, – рявкнула Вайолет.
На что Дафна мудро ответила:
– Полагаю, мне стоит отправиться за шалью.
Взглянув на горничную матери, дрожащую от холода возле камина, она добавила:
– И вам, вероятно, тоже.
Но сейчас Дафне не было жарко. Она ощущала…
Она понятия не имела, что именно ощущает. Честно говоря, чувствовала себя герцогиня как обычно. Что вызывало определенные подозрения, поскольку во время беременности она никогда не чувствовала себя как обычно.
– Мама!
Дафна быстро перевернула календарь и, подняв взгляд от стола, увидела свою среднюю дочь, Белинду, застывшую на пороге.
– Заходи, пожалуйста, – пригласила ее герцогиня, радуясь возможности немного отвлечься.
Белинда села в ближайшее удобное кресло и с обычной прямотой устремила на мать взгляд своих ярко-голубых глаз.
– Ты должна что-то сделать с Кэролайн.
– Я должна? – переспросила Дафна, сделав легкое ударение на «я».
Белинда пропустила сарказм матери мимо ушей.
– Если она не перестанет без умолку болтать о Фредерике Сноу-Мэнн-Формсби, то сведет меня с ума.
– А ты не можешь просто не обращать на нее внимания?
– Его зовут Фредерик… Сноу… Мэнн… Формсби!
Дафна непонимающе моргнула.
– Сноумэн[2], мама! Сноумэн!
– Сочетание, и в самом деле, неудачное, – согласилась Дафна. – Но не забывайте, леди Белинда Бассет[3], что и ваше имя вызывает кое-какие ассоциации с некой породой собак со множеством складок по всему туловищу.
Белинда заметно приуныла, и стало очевидно, что кто-то уже сравнивал ее с бассетом.
– О, мне очень жаль, – расстроилась Дафна, удивляясь, что дочь никогда не говорила об этом.
– Это случилось давным-давно, – отмахнулась Белинда. – И уверяю тебя, больше меня так никто не называл, – фыркнув, добавила она.
Дафна крепко сжала губы, силясь сдержать улыбку. В сущности, матери не пристало поощрять решение споров кулаками, но, памятуя о собственном взрослении среди семи других детей, четверо из которых были братьями, Дафна невольно прошептала: «Умница!»
Белинда величественно кивнула и вернулась к интересующей ее теме:
– Так ты поговоришь с Кэролайн?
– А что ты хочешь, чтобы я сказала?
– Не знаю. То, что обычно говоришь. Это, кажется, всегда срабатывает.
Дафна почти не сомневалась, что в ответе дочери сокрыт комплимент, но, прежде чем герцогиня успела мысленно разобрать всю реплику по косточкам, ее желудок вдруг взбунтовался, как-то странно сжался, а затем…
– Прости! – взвизгнула она и бросилась в ванную, едва успев добежать до ночного горшка.
О боже милостивый! Никакая это не надвигающаяся старость. Она беременна.
– Мама?
Дафна махнула рукой назад, в сторону Белинды, силясь отослать дочь из комнаты.
– Мама? С тобой все хорошо?
Дафну снова вырвало.
– Я приведу отца, – заявила Белинда.
– Нет! – простонала Дафна.
– Это все из-за рыбы? Потому что мне показалось, что она была какой-то странной на вкус.
Дафна кивнула в надежде, что это положит конец расспросам.
– О, погоди-ка, ты же не ела рыбы. Я точно помню.
Ох уж эта Белинда! Сущее наказание с этим ее проклятым вниманием к мелочам.
У Дафны, которую снова выворачивало наизнанку, мелькнула мысль, что думать таким образом о дочери как-то не по-матерински, но в эту минуту она не чувствовала себя способной на снисходительность.
– Ты ела голубятину. Мы с Дэвидом ели рыбу, а ты с Кэролайн – голубятину. И, кажется, отец с Амелией попробовали и то, и другое. И мы все ели суп, хотя…
– Прекрати! – взмолилась Дафна. Ей вовсе не хотелось обсуждать еду. Даже при малейшем намеке…
– Думаю, лучше все же позвать отца, – снова предложила Белинда.
– Нет, я в порядке, – выдохнула герцогиня, снова замахав рукой, чтобы утихомирить дочь.
Ей не хотелось представать перед Саймоном в таком виде. Тот сразу же смекнет, что происходит.
Или, правильнее было бы сказать, что вскоре произойдет. Через семь с половиной месяцев плюс-минус пару недель.
Белинда уступила:
– Хорошо, хорошо, но позволь мне хотя бы вызвать твою горничную. Тебе следует лежать в постели.
Дафну снова вырвало.
– После того, как покончишь… Тебе следует лечь в постель сразу же, как покончишь с… э-э-э… этим, – поправилась Белинда.
– Зови горничную, – наконец согласилась Дафна.
Мария сразу же догадается, в чем дело, но ни слова не проронит ни слугам, ни семье. К тому же, что гораздо важнее, горничная точно знала, какое принести лекарство, чтобы помочь своей хозяйке. Это варево ужасно на вкус и еще хуже пахнет, зато уменьшит тошноту.
Белинда выскочила из ванной, а Дафна, убедившись, что в желудке больше ничего не осталось, поплелась к постели. Она шла очень медленно и осторожно, так как любое движение заставляло ее почувствовать себя так, словно под ногами раскачивается палуба корабля.
– Я слишком стара для этого, – простонала Дафна, поскольку так оно и было.
Ну в самом деле. Если все пойдет как всегда – а с чего бы этой беременности отличаться от предыдущих четырех? – тошнота будет мучить ее следующие пару месяцев. Из-за отсутствия аппетита Дафна сохранит стройность, пусть и ненадолго – до середины лета, когда буквально за одну ночь станет в два раза толще. Она не сумеет нацепить кольца на опухшие пальцы, не сможет носить свою обувь, а одышка будет мучить ее каждый раз, как она преодолеет хотя бы один лестничный пролет.
Она превратится в настоящую слониху. Двуногую слониху с рыжевато-каштановыми волосами.
– Ваша светлость!
Дафна не в силах поднять голову, махнула рукой, приветствуя Марию, которая уже успела встать у кровати, глядя на хозяйку с ужасом…
…который вскоре сменился подозрением.
– Ваша светлость, – повторила Мария.
На сей раз в ее голосе отчетливо слышался намек, который Дафна поняла без слов. На губах горничной расцвела улыбка.
– Я знаю, – вздохнула Дафна, – знаю.
– А герцог знает?
– Пока нет.
– Ну, долго скрывать свое состояние вы не сможете.
– Он сегодня после обеда уезжает на несколько дней в Клайвдон. Я сообщу ему по возвращении, – ответила Дафна.
– Вы должны сказать ему сейчас, – возразила Мария.
После двадцати лет службы горничная позволяла себе вольность откровенно высказывать все, что думает.
Дафна осторожно приподнялась, устраиваясь в полусидячем положении. На секунду ей пришлось замереть, чтобы подавить волну тошноты.
– Плод может и не укрепиться надолго. В моем возрасте очень часты выкидыши, – пояснила Дафна.
– О, думаю, плод останется на месте. Вы ведь смотрелись в зеркало? – спросила Мария.
Дафна покачала головой.
– Вы вся зеленая.
– Он может и не…
– Ребенок не выйдет со рвотой.
– Мария!
Горничная скрестила руки на груди и пристально посмотрела на Дафну.
– Вы знаете правду, ваша светлость. Вы просто не желаете ее признать.
Дафна открыла рот, чтобы ответить, но сказать ей было нечего. Она понимала, что Мария права.
– Если бы дитя не прижилось, вы бы не чувствовали себя так плохо, – нежно пояснила Мария. – После меня у матери было еще восемь детей и четыре выкидыша в первые несколько недель беременности. Ей ни разу не было плохо перед тем, как она теряла ребенка.
Герцогиня вздохнула, а затем кивнула, сдаваясь.
– Я все же подожду. Совсем немного, – ответила она.
Дафна не понимала, почему не хочет ни с кем делиться своим открытием еще хотя бы несколько дней, но таково было ее намерение. А поскольку именно ее тело пыталось вывернуться наизнанку, то герцогиня посчитала, что имеет право принимать подобные решения.
– Ой, чуть не забыла. Мы получили весточку от вашего брата. Он приедет в город на следующей неделе, – сообщила Мария.
– Колин? – уточнила Дафна.
Мария кивнула.
– С семьей.
– Они обязательно должны остановиться в нашем доме, – сказала герцогиня.
У Колина с Пенелопой не было собственного городского дома, и в целях экономии они останавливались либо в доме Дафны, либо у их старшего брата, Энтони, который унаследовал титул и все, что к нему прилагалось.
– Пожалуйста, попроси Белинду написать от моего имени письмо и настоятельно пригласить их прибыть в Гастингс-хаус.
Мария кивнула и вышла.
Дафна застонала и постаралась уснуть.
***
К тому времени, как Колин и Пенелопа с выводком четырех очаровательных детишек появились на пороге городского дома герцога Гастингса, Дафну тошнило по несколько раз в день. Саймон все еще понятия не имел о ее состоянии; герцог задержался в деревне из-за каких-то проблем с затопленным полем, и теперь его ждали лишь к концу недели.
Но Дафна не собиралась позволять тошноте отвлекать ее от приветствия любимого брата.
– Колин! – воскликнула она, широко улыбнувшись при виде знакомых искорок в зеленых глазах. – Мы так давно не виделись.
– Совершенно с тобой согласен, – ответил Колин, порывисто обнимая сестру, пока Пенелопа пыталась завести детей в дом.
– Нет, нельзя гоняться за этим голубем! – строго журила та отпрыска. – Прости ради Бога, Дафна, но…
Выбежав обратно на крыльцо, Пенелопа ловко схватила семилетнего Томаса за воротник.
– Тебе повезло, что твои безобразники выросли, – с усмешкой посетовал Колин, отступая на шаг. – Мы не успева… Боже милостивый, Дафф, что с тобой?
Братьям чувство такта незнакомо.
– Ты ужасно выглядишь, – заявил он, как будто ясно не дал это понять своим первым утверждением.
– Мне немного нездоровится. Вероятно, несвежая рыба, – пробормотала Дафна.
– Дядюшка Колин!
Внимание Колина, к счастью, привлекли Белинда и Кэролайн, сбегавшие вниз по лестнице, растеряв всю женскую грацию, присущую леди.
– Ты! – с улыбкой поздоровался он, обнимая одну девушку. – И ты! – Колин оглянулся по сторонам. – А где еще одна «ты»?
– Амелия отправилась по магазинам, – сообщила Белинда, прежде чем обратить свое внимание на маленьких кузенов и кузин.
Агате только исполнилось девять, Томасу – семь, Джейн – шесть. Малышу Джорджи в следующем месяце должно было стукнуть три.
– Ты уже такая высокая! – с улыбкой обратилась к Джейн Белинда.
– За последний месяц я выросла на два дюйма[4]! – заявила малышка.
– За год! – тихо возразила Пенелопа. Она не могла обнять Дафну, так что просто наклонилась над детьми и пожала золовке руку. – Я знаю, что в прошлый приезд уже видела, насколько повзрослели твои девочки, но меня это каждый раз безмерно удивляет.
– Как и меня, – призналась Дафна.
Иногда, просыпаясь поутру, она нет-нет да и думала секунду-другую, что ее девочки по-прежнему в пеленках. То, что они уже стали взрослыми дамами…
Это было непостижимо.
– Ну, ты же знаешь, что говорят о материнстве, – сказала Пенелопа.
– Что? – проворчала Дафна.
На секунду замолчав, Пенелопа криво улыбнулась золовке:
– Годы летят, а дни тянутся бесконечно.
– Это невозможно, – возразил Томас.
Агата раздраженно вздохнула:
– Он воспринимает все слишком буквально.
Дафна взъерошила русые волосы племянницы.
– Ты уверена, что тебе всего девять?
Она просто обожала Агату. Было в этой малышке, такой серьезной и непреклонной, нечто особенное, что всегда трогало ее сердце.
Агата не была бы Агатой, если бы не поняла, что вопрос риторический, поэтому просто приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать тетушку.
Дафна чмокнула племянницу в щечку, затем повернулась к молодой няне, которая приехала вместе с семьей Колина и стояла возле двери с маленьким Джорджи.
– А ты как поживаешь, мой сладенький? – засюсюкала Дафна, беря мальчика себе на руки. Он был пухленьким блондином с розовыми щечками и ангельским детским ароматом, несмотря на то, что уже вышел из младенческого возраста. – Ты выглядишь восхитительно, – сообщила герцогиня племяннику, делая вид, что собирается укусить его за шею.
Она приподняла мальчугана, по-матерински его укачивая и сама не замечая того.
– Тебя ведь больше не надо укачивать, правда? – прошептала она, снова целуя племянника.
Кожа малыша была изумительно нежной, и герцогине припомнилось то время, когда она сама была молодой матерью. В ее распоряжении, разумеется, были няни и служанки, но она даже не могла сосчитать, сколько раз заходила в комнаты своих детей, чтобы украдкой чмокнуть каждого в щечку и посмотреть, как они спят.
Ох, ну ладно, она сентиментальна. Это не новость.
– Сколько тебе лет, Джорджи? – спросила Дафна, раздумывая, что, вероятно, сможет вновь через это пройти. Правда особого выбора у нее не было, но с малышом на руках она все же чувствовала себя увереннее.
Агата потянула тетю за рукав и прошептала:
– Он не говорит.
Дафна моргнула.
– Извини, что ты сказала?
Агата украдкой посмотрела на своих родителей, как будто не знала, стоит ли что-то рассказывать. Те болтали с Белиндой и Кэролайн и ничего не заметили.
– Он не говорит, – повторила малышка. – Ни слова.
Дафна немного отклонилась, чтобы снова взглянуть в лицо Джорджи. Малыш улыбнулся ей, демонстрируя такие же, как у Колина, морщинки в уголках глаз.
Герцогиня снова перевела взгляд на Агату.
– Он понимает, что говорят другие?
– Каждое слово, я в этом уверена, – кивнула та. И уже тише продолжила: – Мне кажется, это беспокоит маму и папу.
То, что их ребенок, которому скоро исполнится три, еще ни слова не сказал? Дафна точно знала, что Колина и Пенелопу это беспокоит. И вдруг герцогиня поняла, зачем брат с невесткой так неожиданно наведались в город. Им нужен был совет. Саймон сам когда-то был таким же молчаливым ребенком. Не говорил лет до четырех, а потом еще долгие годы страдал частыми приступами заикания. И даже теперь, когда он расстраивался, проблемы с речью тут же настигали его вновь: странные паузы, многократно повторяемые звуки, определенные задержки при произнесении слов. Саймон все еще переживал из-за своего недостатка, но уже не так сильно, как при их с Дафной знакомстве.
Однако герцогиня видела в глазах мужа терзающие его чувства. Вспышки боли. А может, гнева. На себя, на свою слабость. О кое-каких вещах человек не в силах полностью позабыть, полагала Дафна.
Она неохотно отдала Джорджи обратно няне и повела Агату к лестнице.
– Идем со мной, милая. В детской все готово. Мы достали все старые игрушки девочек.
Герцогиня с гордостью наблюдала, как Белинда взяла Агату за руку.
– Ты можешь поиграть с моей любимой куклой, – совершенно серьезно разрешила средняя дочь Дафны.
Агата посмотрела на кузину с чем-то сродни благоговению и направилась вслед за ней вверх по лестнице.
Дафна подождала, пока не уйдут все дети, а затем повернулась к брату и его жене:
– Чаю? Или желаете сперва переодеться с дороги?
– Чаю, пожалуйста, – ответила Пенелопа, вздохнув так, как может вздыхать лишь донельзя уставшая мать.
Колин согласно кивнул, и они вместе зашли в гостиную. Стоило всем рассесться по местам, как Дафна решила без проволочек приступить к делу. Все-таки это ее брат, который знает, что может поговорить с ней о чем угодно.
– Вы переживаете о Джорджи, – произнесла Дафна, не спрашивая, а констатируя факт.
– Он до сих пор не сказал ни слова, – тихо посетовала Пенелопа. И пусть говорила она ровно, но с трудом сглотнула комок в горле.
– Он нас понимает, я в этом уверен, – продолжил Колин. – Совсем недавно я попросил его собрать игрушки, и он послушался. Сразу же.
– Саймон был таким же, – проронила Дафна, переводя взгляд с Колина на Пенелопу и обратно. – Полагаю, за этим вы и приехали? Поговорить с Саймоном?
– Мы надеялись, что он сможет кое-что нам пояснить, – ответила Пенелопа.
Дафна медленно кивнула.
– Не сомневаюсь, он так и сделает. Его задержали дела за городом, но до конца недели он должен вернуться.
– Мы не спешим, – отозвался Колин.
Краем глаза Дафна заметила, как у Пенелопы опустились плечи. Такую незначительную перемену способна заметить лишь другая мать. Пенелопа понимала, что спешки нет. Они ждали, пока Джорджи заговорит, почти три года, и еще несколько дней ничего не изменят. И все же она отчаянно хотела что-то сделать. Предпринять что-нибудь, чтобы исцелить своего ребенка.
Они приехали так далеко, а Саймона нет на месте… Это, должно быть, лишало Пенелопу силы духа.
– Думаю, то, что он вас понимает – очень хороший признак. Меня бы больше беспокоило, если бы он этого не делал.
– В остальном он совершенно нормальный, – живо заметила Пенелопа. – Он бегает, прыгает, ест. Даже, кажется, читает.
Колин с удивлением оглянулся на жену:
– Он читает?
– Мне так кажется. Я видела его с букварем Уильяма на прошлой неделе.
– Вероятно, он просто рассматривал картинки, – тихо предположил Колин.
– Я сначала так и подумала, а затем увидела его глаза! Они двигались туда-сюда по строчкам.
Брат с невесткой повернулись к Дафне, как будто у той были ответы на все вопросы.
– Похоже, он читал, – согласилась Дафна, чувствуя свою несостоятельность. Ей хотелось ответить на все их вопросы, сказать им нечто большее, чем «похоже» или «возможно». – Он еще маленький, но не вижу причин, почему бы ему не уметь читать.
– Он очень умный, – заявила Пенелопа.
Колин снисходительно посмотрел на жену:
– Дорогая…
– Нет, правда! Уильям научился читать в четыре года. И Агата тоже.
– Вообще-то, – задумчиво признался Колин, – Агата научилась читать в три. Ничего особо сложного, но я знаю, что она читала короткие слова. Я это хорошо помню.
– Джорджи читает, я в этом уверена, – решительно настаивала Пенелопа.
– Ну что ж, это означает, что для вашей тревоги почти нет причин, – решительно выпалила Дафна жизнерадостным тоном. – Любой ребенок, научившийся читать до своего третьего дня рождения, без труда заговорит, как только будет готов.
